Текст книги "Темный ирис и белый ландыш (СИ)"

Автор книги: Ella_Dora

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

***

Она была, как всегда холодна. Даже сейчас, когда впервые за долгое время в Неверморе светит солнце. Бледная, как будто мертвая, она стояла во дворе академии, как всегда скрестив руки на груди, в упор смотрела на свою «подругу» Энид. Она была прекрасна – пронеслось бы в его голове, если бы было дозволено. Он бы ежесекундно промчался через всех людей, которые отдаляли его от нее, подошел и прижался бы к ее вишневым губам (наверное, это было единственное цветное пятно в ее жизни. Ну кроме Энид, естественно), но ему было не дозволено. Кто я для тебя? – спросил бы он. Но он знает, что ему не ответят. Осудят. Уйдут. Что еще хуже, убьют… Хотя нет… первое и второе намного хуже.

Да. Он желает умереть. Прямо сейчас. Чтобы закончились его мучения прямо здесь. На глазах у всей школы. И пусть для всех это будет не лучшее начало семестра, но для него это будет прекрасный конец. Конец, о котором он мечтает. Пусть это будет она, а не жизнь его убьет своей суровость. Пусть она придушит или отрежет его голову гильотиной, но закончит его мучения. Пусть это будет от руки мисс Адамс, чем его убьет его же сны и разочарования.

Она посмотрела…

Мимолетный взгляд, который заставил дрожать сердце и руки. Он был готов пропасть под землю. Но все, что он мог это засунуть ладони в карманы пиджака и ждать когда этот темный ирис посмотрит на него снова.

***

Она была готова поклясться, что он заметил ее взгляд, ведь он следил за каждым ее действием. Он омрачал ее пребывание здесь. Зачем он смотрит так явно на нее? Кто позволил? – проносилось бы в ее разуме, если бы она давала себе думать о нем. А она запрещала. Каждый раз… каждый, раз когда она видела его сообщение, в голове появлялись моменты из тюрьмы. Каждый раз она замечала за собой странное поведение после его сообщений.

Тошнить хочется.

Она вспоминала, как он стоял за решеткой и смотрел злостно. Не так как сейчас. Не так, как ей нравилось. Он был зол. Она это знала. И думала что он будет ненавидеть ее целую вечность, пока они оба не умрут и не переродятся.

Уэнсдей Адамс, человек который зарекомендовал себя, как железная маска, уже не стояла перед ней в зеркале. Она что-то чувствовала. Те последние дни, которые она провела в академии, стали решающими для ее личности. Объятия Энид, на которые она ответила. Разговор с Ксавье в участке и то, что она закрыла его от стрелы, которая могла его убить (не дай бог), не укладывалось в ее голове. Она чувствовала тепло от тела соседки, которое грело душу. Она чувствовала стыд за то, что посадила его за решетку. Даже некое покалывание в ее маленькой штучке в груди. Это ее пугало и интриговало одновременно. Но она не могла позволить продолжаться этому.

Поэтому она просто решила быстро перевести взгляд с Энид на на какую-то непонятную точку во дворе академии, тем самым посмотреть в его томные глаза.

Но почему? – это мучало ее вопрос одной темной и холодной ночью, когда она отправила ему корявое сообщение (знали бы сколько сил она приложила в это сообщение). Почему он переписывается с ней? Да почему он, сука, вообще подарил ей этот чертов телефон, что теперь она стала заложницей технологий?

Его хитрый план мести?

Или что-то похуже?

Энид бы сказала, что это любовь, но в эту штуку она не верит. Или не хочет верить.

И вот он стоит, спрятал свои руки в карманы, и продолжает смотреть на нее. На нее. А не на всех остальных. Как будто никого кроме нее нет.

Забавляло ли это ее? Конечно.

Тревожило ли это ее? Безусловно.

Хотя она не совсем понимает, что означает тревожится. Но все бывает в первый раз.

***

– Ты не представляешь, как я скучала – говорила через плечо Энид, которая стояла около своей кровати, разбирая чемоданы – Аякс попросил меня сегодня подойти к теплице. Не знаю в чем мне идти, – как будто не понимая того, блондинка говорила вслух. Она знала, что Аддамс все равно на ее отношения. Но так хотелось, чтобы она ответила ей. Предложила какой нибудь наряд. Помогла ей. Энид знала в чем ей пойти, но она так хотела дружеского разговора с этой ледяной душой.

Молчание. Оно пожирало волчицу. Оно не давало ей покоя. Она так хотела повернуться и посмотреть в глаза этой смутьянки, но понимала, что увидит там ничего. От слова совсем ничего.

Но любопытство перетянуло свое одеяло на себя, что и позволило девушке обернуться и увидеть интересную картину маслом.

Уэнсдей стояла в метре от нее с изучающим лицом. Ее глаза были задумчивыми, а губы поджаты. И если бы Энид не знала свою подругу, то не придала бы этому никого значения.

Но она знала…

Знала, что та никогда бы так близко к ней сама не подошла. Знала, что она не умеет думать о таких пустяках, как вопрос об одежде. Знала, что перед ней стоит другой человек. Не Уэнсдей Адамс.

– Вспоминая предпочтения в одежде этого парня и совмещая их с твоими, то могу предложить голубой свитер и обыкновенные джинсы, – беспристрастно отвечала на поставленный вопрос темноволосая. Ее угрюмость стала еще виднее, чем обычно, после того как та заметила сияющую улыбку на лице соседки – Я что то не так сказала по-твоему?

– Нет. Конечно нет – резко отчеканила Энид, расплывшись в улыбке – Я так рада, что ты у меня есть! – воскликнула она, продолжая разбирать яркие вещи, напивая себе какую то мелодию под нос.

Уэнсдей (как бы тяжело это признание ей не давалось) нравилось вальяжность ее соседки. Она была спокойной лагуной, в которой можно было укрыться от бурь. Как же сложно, ведь буря и есть Уэнсдей.

***

Мастерская выглядела как всегда пусто без ее обитателей. Без разбросанных грязных тряпок. Без темных и холодных капель краски. Все это навевало Ксавье на мысль, что пора творить. Но ему не хочется. Не сегодня.

Он был готов поклясться на крови, что хотел писать свои произведения искусства, но не мог. То карандаш не так лежит в его руке. То цвета не смешиваются. То вообще бумага слишком шуршавшая.

Торп вспомнил один из дней на каникулах, когда сел рисовать, но что-то пошло не так.

***

Его рука легла на полотно. Его рука водила по нему черным грифелем линии, но все бестолку. Каждый изгиб казался слишком заковыристым. Каждая фигура казалась неточной. Ксавье это напрягало. Неужели он больше никогда не нарисует ничего, кроме ее глаз. Ее черных глаз, как бездна.

И он готов был утонуть в них…

Раздался гудок и Ксавье с радостью поднял телефон с прикроватной тумбы, чтобы посмотреть, кто ему написал.

Она…

Раз сердце вздрогнуло…

Он не желал читать сообщение.

Два. Сердце забилось, как зверь, пытающей вырваться из клетки…

Его палец медленно, как будто боясь спугнуть и так пришедшее сообщение, нажал на их чат.

И три… сердце перестало биться…

21:36 Уэнсдей: ты вчера спросил у меня, чтобы я исправила в своем прошлом, если бы у меня появилась такая возможность.

Он не знал, надо ли ему что-то написать в ответ на это.

21:37 Ксавье:???

Парень впервые в своей жизни боялся ответа на свой вопрос. Он впервые чувствовал массу эмоций за одну секунду.

21:38 Ксавье: что бы ты изменила?

21:39 Уэнсдей: я бы выделила два момента.

Адамс тянет. Она убивает его этим.

21:39 Ксавье: какие?

Молчит. Не печатает. Почему?

Так проходит пять минут. Час. Два. Он потерялся во времени, но за этот промежуток успел написать несколько набросков и сжечь их дотла, мечтая о счастливом будущем с ней.

И снова вибрация, которая прошла по полу, разбудила его. Ксавье знал кто это. Он понимал, но почему то он не хотел доставать телефон из кармана толстовки. Он просто смотрел на пепел и думал, как бы сдержать себя и не сорваться, упиваясь прочтением ее сообщений.

К сожалению (или к счастью), он не выдержал.

02:04 Уэнсдей: во-первых, я бы никогда не хотела бы тебя встречать.

Крах. Конец его эпохи. Он выключает телефон и закрывает лицо руками. Спокойствие – вот что читалось на его лице. Но только внешне было так. Внутри горел пожар. Его леса души окутались мраком и вряд ли когда нибудь там проявится лучик солнца.

02:19 Уэнсдей: во-вторых, я бы никогда не думала, что ты монстр.

И вот он лучик. И вот его улыбка, которая была готова расползтись на все лицо. Она сожалеет – пронеслось в его голове.

Другой бы человек, который знаком с Уэнсдей только формально, ничего особенного не заметил бы в этом предложении. Но он не все. Он тот, который считает ее своей загадкой, жаждущий разгадки. Он тот, кто готов радоваться даже просто точке в их чате.

Ему надо было что-то ответить, но он боялся спугнуть тот свет, который осветил его разум.

02:25 Уэнсдей: а ты бы какие моменты из прошлого изменил?

02:39 Ксавье: я бы не позволил тебе усомниться во мне.

***

Лес. Единственное место, к описанию которого она могла употребить слово красивый. Уэнсдей вообще не думает, что сможет сказать это слово. Но вот она стоит посреди леса, где находился заброшенный сарай, боится войти во внутрь, ведь не знает, что ее там ждёт.

Буря воспоминаний? Возможно.

Ее портреты? Очевидно.

Он…? Нет. Конечно он ее там не ждёт.

Ксавье там потому, что это его место обетования. Его пристанище. А она в него так бестактно врывается.

Рука сама потянулась к ручке двери и перед ней предстала картина темного и загадочного художника, который сидит перед белым холстом в правой руке держав карандаша в левой сигарету.

Он испугался ее резкому приходу. Он не знал, что сказать, пока она продолжала смотреть и разглядывать его. Ее взгляд блуждал по всему, что находилось в этой небольшой комнате. Но была одна вещь, куда она не смотрела. Его глаза…

– Уэнсдей? – до сих пор ошарашенный ее приходом, Торп пытался связать слова в своей голове; вспомнить вообще, как говорить – Что ты тут делаешь? Уже давно за полночь – последнее предложение звучало тихо из его уст, но с нотками волнения. Адамс не шевелилась – Все хорошо ведь?

– Да – коротко ответила девушка.

– Тогда в чем причина твоего появления? Как я помню, ты без причины сюда ни разу не приходила – и это ранило ее и без того маленькое сердце. Это задело и навеяло воспоминания, которые бы она хотела вырвать из своей головы, сжечь и использовать, как острую переправу для блюд.

Ксавье заметил то, что ему было запрещено в ней видеть. Ее брови расслабились, а глаза медленно закрывались, пока их хозяйка делала шаги вперед, попутно закрывая за собой дверь.

– Я не знаю, что здесь делаю – врала. – Мне не спалось и это единственное место, где можно расслабиться – он усмехнулся. Что это значит? Что он вообще пытается этим показать? Многие вещи все-таки остаются ей неподвластны.

– Так значит тебе не спалось – под нос прошипел Ксавье – О чем то усердно думала?

Да. Думала.

О том как посадила тебя за решетку.

О том как ты был разочарован во мне.

О том как ты был в ярости, когда я пришла к тебе.

О том, как мне стыдно и как я хочу сказать те слова, но не могу.

– Думала – подошла она к нему почти в плотную. Сейчас, когда он сидел на табурете, Торп был ниже и она наконец могла смотреть на него с высока.

– О чем же, если не секрет? – вопрос, которого она боялась, но при этом так хотела услышать.

– Что рисуешь? – быстро перевела Адамс тему, что парень и заметил, разочарованно начав водить карандашом по холсту.

– Поле ирисов. Ты мне их напоминаешь – тихо вырвалось у него из-за рта вместе с вздохом.

Ксавье думал что его убьют после этих слов. Думал, что она уйдет. Но она стоит и не шевелится. Просто в упор смотрит на цветы пытаясь найти в них хоть что-то на себя похожее.

– И почему же я похожа на них?

– Не знаю. Просто первое, что пришло в голову, когда тебя увидел.

Тишина. И в этот раз она была спасением, а не погибелью. Это была передышка перед новым боем слов, который может затянуться на долго.

– Ты был бы ландышем – неожиданно для самой себя, произнесла Уэнсдей. – Самым белым из всех белых. Тебя бы можно было бы сразу увидеть.

– Почему?

– Ты раскрываешься только в определенный момент – как будто заготовленную речь говорила темноволосая. Для нее это казалось тяжелее, чем было видно. Но парень понимал. Он много, что понимал но просто ей не говорил.

Тусклый свет освещал не все помещение. Здесь было холодно, даже по меркам Адамс (хотя она и любила холод. Считала, что только в нем закаляется характер). Здесь становилось неуютно и она хотела просто развернуться на своих низких каблуках и уйти. Но ноги, как будто приклеились к деревянному полу.

Они оба смотрели на холст. Не могли позволить себе перевести взгляд на друг друга. Не потому что слабы или ненавидят друг друга. Нет. Просто были не в состоянии смотреть.

– Я хотела… – начала она – Я… мне надо… сейчас… – впервые в жизни он видел человека, который так нелепо мямлит. Он часто видел себя в зеркале. Но даже Торп так не запинается – я хотела тебе… – делает перерыв между словами – хотела сказать… – он смотрит вопросительно. Ожидает ее слов – мне кажется… мне надо…

– Уэнсдей.

– Я хочу тебе сказать, что…

– Уэнсдей.

– Я… я…

– Уэнсдей

– Что?

– Успокойся – и почему это как снотворное подействовало на нее. Адамс заглянула в его глубокие глаза и поняла все.

– Я приношу свои глубочайшие извинения за все то, что сотворила с тобой.

Опешил ли он? Да. Безусловно.

Хочет ли он провалиться под землю? Это даже не обсуждается.

Хочет ли он ее прижать к себе? И ответ не нужен.

– Что? – единственное, что художник смог вымолвить.

– Ты все прекрасно слышал. Повторить не смогу – более привычно для себя ответила Адамс. Его глаза… его глаза стали огромные, как в ту ночь, когда он узнал о поцелуе с Тайлером. Как в тот день, когда она его спасла от гибели. Как в ту ночь, когда Энид бежала к ней, а он следом.

– Уэнсдей – и он не выдержал, точно также как и она. Он прижал ее хрупкое тельце к своему израненному. И она растаяла, обвив своими холодными кистями его талию.

Они бы стояли так вечность. Но не могли. Руки затекали. Он бы держал бы всю жизнь ее у себя под боком, чтоб никто не уволок. Чтобы никто не смог присвоить себе ее. Ведь он ее добивался. Он единственный, кто не лгал ей. Он единственный, кто верен ей до конца.

– Уэнсдей Адамс, я простил тебя еще в тюрьме.

И это бальзам на душу для обоих цветков.

========== Best day of my life. ==========

Комментарий к Best day of my life.

Best day of my life – Tom Odell

Что может быть лучше боли? Что может заглушить боль лучше, чем еще большая боль? Что сделает человек, который боится причинить боль, когда только ее и может приносить в жизни людей? Уэнсдей Аддамс не знала ответы на эти вопросы. Но знала, что чертов Ксавье должен исчезнуть из ее мыслей.

***

Новый преподавательский состав. Новый директор. И как будто чего-то не хватало. Что-то было не на месте. Готка перемещала свой пристальный взгляд с каждой мелочи в теплице, пытаясь найти, чего не хватает.

Уже как двадцать минут идет урок, а в ее голове не может всплыть ни одно определение, о котором начинал говорить учитель.

Но все было на месте. Все. Кроме него.

Ксавье она не видела со вчерашнего обеда. Как будто тот провалился под землю, забыв ей сообщить об этом. Хотя какая ей разница. Она должна думать о себе и своих новых проблемах, а не о каком то избалованном мальчике.

Он не был избалованным…

Он был кем угодно, но не зазнавшимся парнишкой. Он был добр. Он был мил. Ревнив. Симпатичным. Он был любителем тишины и был влюблен в ее проникновения в его личные границы. Он был всем тем, что называют лучезарным. Он был всем тем, что Уэнсдей отрицала. Он был тем, кто был с ней до конца, не врал.

Но его нет… и на прошлой паре тоже не было. Заболел? Расстроен чем то? Его убили? Вопросы, как буря кружились в ее голове. С чего меня это должно волновать? И она сделала все, чтобы сосредоточится на уроке.

***

Его не было и на обеде. Да и на ужине тоже.

Адамс сидела за своим дубовым столом, положив руки на клавиатуру печатной машинки. Она уже третий день пытается начать писать новую книгу. Не получается. Вдохновение перестало волной окучивать ее. Вдохновение ушло. Лучше бы ушли ненужные мысли – прошипела она мысленно, сминая очередной никчемный листок бумаги, на котором не было написано ни одного стоящего слова. Корзина была уже полна такими листами. Смотря на нее, Уэнсдей думала о своем таланте. Есть ли он у нее? Может ли она хоть когда нибудь стать писательницей? Или она бездарность, как ей однажды сказали?

– Эти уроки вообще не дают мне возможность жить – ныла, как всегда об учебе Энид. Она не любила учить те предметы, которые казались ей скучными. А это были почти все уроки – Ты уже все сделала? – обернулась на соседку, спросила ее блондинка.

– Да – коротко, но ясно ответила Уэнсдей.

Любой бы человек мог обиделся на ее холодность. Но были люди, которые находили в этом собственное удовольствие. Мазохисты. Энид была одной из них. Ей нравилось хотя бы то, что она отвечает, говорит с ней, задает вопросы, просит помощь…

В голове волчицы пронеслись воспоминания, возникшие на тех выходных.

***

Готка пришла поздно.

Где она была?

С кем?

И зачем?

Вопросы, которые Энид боялась задать, так и оставались лишь в мыслях. Уэнсдей выглядела хуже, чем обычно. Как будто по ней проехались катком. Как будто она поняла, что боится. Как будто она знала, что хочет поговорить.

– Что-то случилось? – со скрипом раздался по комнате голос волчицы.

– Нет. Вроде. – Аддамс села на кровать, попутно снимая ботинки с плащом.

– Что означает вроде в твоих словах? – Синклер боялась, что ее сейчас убьют из-за вопросов, которые она постоянно задает. Она думала, что ей сейчас не ответят.

Повернувшись к подруге, Энид удивилась увиденному. Соседка просто сидела на краю матраса и смотрела в пол. Не было видно ее глаз за шторкой из черных волос. Она была готова поклясться, что ее лицо расслабленно. Настолько, что даже не смыкаются брови в одну линию. Настолько, что можно разглядеть ее припухшие губы, которые постоянно были как тонкая струна виолончели.

– Не знаю. – так же тихо, как и предыдущие слова, произнесла готка. Блондинка постаралась изобразить искреннюю улыбку на своем лице так, чтобы не спугнуть этого одинокого, черного котенка. Она подошла к Уэнсдей, положила свою руку ей на плече, ожидав, что ее испепелят разъярённым взглядом. Но она сидела мирно. Как будто мертвая. Энид осмелела и села рядом с ней.

– Ты можешь мне рассказать, что тебя тревожит – с уверенность, что та расскажет, проговорила она – Ведь так поступают подруги. Рассказывают о своих переживаниях. Слушают переживание другого. Это называется поддержка.

– Не думаю, что я идеальный вариант для роли подруги. – говорила Аддамс, переводя взгляд с непонятной точки в полу на соседку. Та улыбнулась так светло, что хотелось улыбаться с ней. Улыбнулась настолько открыто, насколько позволял ей рот.

– Ты и заслуживаешь эту роль. – отодвинулась немного Энид, чтобы дать пространства подруге, кивнув, давая понять, что готова слушать ее.

Она медлила. В ее голове работали шестеренки, как не работали даже во время письма книги. Что сказать? Как сказать? А можно ли доверится?

Но она решает это сделать…

Доверится единственной подруге…

Аддамс достает своей телефон из левого кармана черных брюк, открывает сообщения, чат с неизвестным человек и передает Синклер телефон.

– Что это? – она продолжала листать переписку, в которой говорил только один абонент. Который отправлял фотографии второго почти каждый день – Кто это? – встревожено спрашивала она, с волнением заглядывая в глаза готки.

– Не знаю. Он написал мне сразу после отбытия на каникулы.

– И ты только сейчас об этом говоришь? А что если он убил бы тебя? А я бы даже не знала кто это? Что бы я делала? – она была зла, но не на нее. А на этого незнакомца. Она хотела обнять ее. Но знала, что ей нельзя этого делать – Ты кому нибудь об этом говорила?

– Нет

– Даже Ксавье?

– Даже ему – тишина. Энид листала переписку, ужасаясь, как близко он ее фотографировал всегда. Чувствовала неприязнь от каждого сообщения. И Уэнсдей приходилось это читать и смотреть одной. Синклер знает, что она сильная девочка. Справится со всем одна. Но ей было не жаль. Она чувствовала боль на себе за нее – С чего ты подумала, что я должна была ему рассказать об этом? – не по теме задала вопрос Аддамс.

– Это очевидно. – просвистела блондинка, как будто это и правда было очевидно. Для всех очевидно, но не для девушке в чёрном. Не для ее корявого сердца – Он влюблен в тебя. А ты пытаешься это отрицать каждый раз. Но мы сейчас не об этом…

– Я хочу об этом.

– Что?

Это был не шок. Это было что-то посильнее. Она была готова упасть с кровати в эту же секунду. Найти, что нибудь тяжелое. Ударить этого человека. Кричать и звать на помощь Вещь, говоря, что Уэнсдей украли.

Но это по прежнему сидела ее черная девочка. Это по прежнему была та самая ледяная глыба. Но что-то было не так…

– Почему ты решила, что он… что он…– она не могла сказать это слово. В ее словарном запасе было уйму слов. Но этому слову значения не было.

– Влюблен в тебя? – она кивнула – Ты когда нибудь замечала, как он смотрит на тебя. Как заботится о каждом твоем шаге. Он даже готов был принять тебя в Беладонну. Умолять их согласиться это сделать. Он пошел и стрельнул в этого пилигрима, чтобы спасти тебя. За тем, следовало, что ты закрыла его от…

– Я помню. Не напоминай. – ее плече заныло – Разве это можно считать чувством ко мне? Может он просто с ума сошел? – пронзительный смех распространился по всей комнате. Энид заливалась смехом.

– Господи. Все таки есть вещи, которые останутся для тебя на какое-то время непонятными – эта улыбка, этот смех был заразительным, и Уэнсдей Аддамс была готова поклясться, что ей захотелось сделать тоже самое. Рассмеяться так, чтобы ее слышали все в общежитие. Так как бы она в жизни не смеялась – Уэнсдей, поверь мне. Он любит тебя. И ты…

И она больше ничего не слышала. Не могло быть так. Она не могла чувствовать этого, ведь не знает, что это. С Тайлером было другое. Он ее интересовал. Но не больше. А Ксавье? Она к нему, что то чувствует?

Уэнсдей знает, что да. Знает, что не чувствует такой рези внизу живота больше ни с кем. Она знает, что переживает, когда взгляд не находит знакомую высокую фигуру, которая была выше ее самой на две головы. Уэнсдей знала, что это не любовь, но что тогда?

Энид смотрела на темноволосую и видела, как ее мозг работает, усердно, тревожно, как будто пробуя каждое услышанное слово на вкус. Она анализирует свой вкусовой диапазон и понимает, что такого она еще не пробовала. Энид знала, что она понимала, что любит, но не хотела признавать этого.

***

Кинув очередной листок бумаги, с неудачным набором слов в урну, Уэнсдей решила взять перерыв в писательстве. Не то чтобы надолго, но на сегодня уж точно. Подойдя к окну, она осмотрела леса, дворы, людей, которые куда-то бегут. Она была богом в своих мыслях, когда смотрела на людей с высока. Аддамс знала, что за такие мысли ее не осудят, ведь о них не узнают. Мир казался таким маленьким, как будто на ладони. Весь мир здесь. Перед ней он расстилался.

Синклер сладко сопела в своей постели. На часах уже за полночь и мать бы сделала два вывода, почему она не спит:

1. У нее хорошее настроение.

2. Она о чем то усердно думает.

И со вторым она была бы согласна.

Ксавье Торп не выходил из ее головы. Он засел там видимо на долго, зная, что и ухода его не хотят. Темноволосая стояла и смотрела на угнетенный мир, не понимая зачем она пыталась найти объяснения его не прихода на уроки. Пыталась найти ответ на вопрос о нем. Почему? Зачем она думает о нем?

Ноги сами развернули свою хозяйку и повели прочь из комнаты. Если она хочет ответы, то надо найти его. А потом лечь спать и забыть обо всем. Надо убедится, что его не убили и уйти. Она узнает, что Ксавье здоров и убежит от него подальше. Настолько далеко, чтобы он ее не нашел.

Общежитие мальчиков находилась в нескольких крыльях от женского. Даже за счет быстрого ритма ходьбы, Уэнсдей добралась до его двери только через двадцать минут после ухода из своей комнаты. Но снова этот непонятный страх подплыл к ней незаметно. Снова она пытается повернуть ручку, но просто стоит.

Она это делает…

Ее лицо обдает холодом, после открытия входа. Видимо обитатель комнаты хотел получить воспаление легких и вообще оставить ее без надоедливых, глупых монологов-диалогов.

Ксавье не было здесь.

Возмущение возросло. Куда мог деться этот несносный парень? Она зашла в комнату. Тут холодно – пронеслось в ее голове. И правда, даже по ее меркам здесь было прохладно. Подойдя к окну и заметив, что она настежь открыто, Адамс закрыла его.

Постель была не заправлена. На ней лежал открытый ноутбук, что позволяло сделать вывод, что отошел он ненадолго. На столе были разбросаны карандаши и скомканные рисунки. И в голове порядка нет, и на столе – закатив глаза, размышляла.

Дверь ванной комнаты распахнулась и на ее пороге показался высокий молодой человек с уставшим видом. Он был бледным, а волосы, еще мокрые волосы после душа, лежали неопрятно. Мятая черная футболка и свободные штаны делали его вид более домашним.

Его глаза округлились, когда он заметил черную фигуру у окна. Она стояла, как солдат. Не двигалась. Как будто ее парализовало. Да и он не отличался от нее сейчас. Ксавье вообще думал, что уснул в ванне, упал в обморок и сейчас это все сон, и Уэнсдей не стоит перед ним.

Но эта она… Живее всех живых. Стоит перед ним и смотрит своим фирменным взглядом, поражая его каждую клетку.

– Почему ты сегодня не пришел на занятия? – монотонно спросила она, не сдвинувшись с места, продолжая пронзать его глазами.

– Волновалась? – отошел Торп от ступора, вальяжно подошел к кровати, взяв в руки ноутбук, направился к столу, проходя мимо нее, тем самым заставляя ее перевести взгляд.

– Ты не ответил… – а что он должен был сказать ей? Сказать, что просто захотел позаниматься фигней? Или же то, что не хотел ее видеть и терзать себя? Все дало бы неоднозначную реакцию от девушки. А он этого не хотел.

– Я себя не хорошо чувствовал. – она изогнула бровь, чем вызвала его исправление. – Но сейчас нормально. Просто голова болела. Ничего страшного. – резким движением закрыл он свой альбом.

– Ну раз так, – Аддамс не хотела уходить, но надо. Иначе… конец ее границам. – Я пойду. – на одних носках повернулась к выходу и уже готова была сделать первый шаг в пропасть, как его холодный (что вызвало дрожь по ее телу) голос отдернул ее.

– Не надо. Не уходи.

И что теперь?

Что теперь ей и ему делать?

Он продолжал стоять около стола, а она не оборачивалась в его сторону. Ксавье смотрел на ее ровную спину, пока Уэнсдей прожигала дыру во входной двери.

– И зачем же мне оставаться? – и правда… зачем ей оставаться? Что ее может задержать здесь с ним? Она вольна уйти. Она может делать, что хочет, а Торп нет. Он может делать только то, что удовлетворит ее. Ксавье под ее властью, когда она вольна, как птица.

– Мы сегодня не говорили о глупостях. – тишина. Она оборачивается. Это убивает его.

– Обычно, это ты говоришь, а я пытаюсь уловить эти глупости. – парень улыбнулся.

– Ну знаешь, лучше так, чем по другому. – уверил ее он.

– Тебе нравится такое общение? – готка возмущена. Как может нравится такое отношение?

– Когда тебе нравится просто присутствие человека, то ты готов даже голоса его не слышать. Хотя я бы предпочел бы слышать тебя…

========== 90 ==========

Комментарий к 90

90 – Pompeua

В этой части, отношения главного пейринга будет косвенным. Здесь больше упоминается дружба между Уэнсдей и ее милой соседки – Энид.

Приятного чтения 🖤✨☃️

Дождь за окном не заканчивался уже двое суток. Для этого времени года было не свойственно, что небеса решили поплакать. Уэнсдей нравился ливень. Он не пускал в ее мысли ненужных посторонних. Он не давал думать ей о плохом…

День длился медленно, минуты шли как часы. Каждый урок был невыносимым из-за нудных рассказов преподавателей. Капли стекали по стеклам, наводя гнусные мысли. Холодный воздух, которые заполнял оранжерею, морозил руки писавших.

Энид смотрела на парту впереди себя. Ее она привлекала больше, чем сказки учителя. За столом сидела, как всегда с ровной спиной, со спокойным лицом и бровями в линию Уэнсдей, а рядом с ней сияющей парень – Ксавье. Эта картина умиляла Синклер. Ей нравилось наблюдать, как эти двое пытаются держаться. Пытались не смотреть друг на друга и что еще хуже, случайно не задевать друг друга.

Волчица, наблюдая, замечала новшества в лице соседки. То уголок губ дернется, то бровь выпрямиться. Глаза переставали сверлить его, когда он отворачивался от нее. Они начинали показывать внутреннюю сторону Аддамс. Показывали, что она тоже человек.

На первый взгляд, Торп ничем не отличался в эти моменты от обычных дней. Он смотрел задорно, слегка со своей привычной унылостью. Ухмылялся над ситуациями с высока, что позволяло ему и положение в обществе, да и рост.

Но Энид видела… замечала…

Под столом дергалась нога, которую он постоянно тер левой ладонью. Мимические морщины в уголках глаз дрожали, пока он смотрел на нее. Его руки, постоянно, тянулись поправить, с будоражить волосы, не замечая, что они собраны в нелепый хвост на затылке.

Разве сложно заметить такие явные знаки симпатии? – возмущалась Синклер. Она была раздражена не только поведением Уэнсдей, но и отношением Ксавье.

Ведь он видел, что она чувствует…

Он же знает…

Он точно знает?

Блондинка была уверена, что знает, но не понимает почему тот не может сделать первый шаг, ведь эта клуша не сделает. Чего он ждёт?

***

Уроки закончились и направившись в свою комнату вместе с соседкой, Энид рассказывала ей о планах на выходные и пыталась вовлечь в них Уэнсдей, но она наотрез отказывалась.

В такие моменты, ей казалось, что Аддамс с ней скучно и она просто рядом потому, что ей скучно от жизни. Но в голове всплывали воспоминания из леса, воспоминание «милых» диалогов. Синклер вспоминала о мимолетных вздрагивающих уголков губ черной девушки. Она с улыбкой припоминала теплые объятия подруги…

Когда они вошли в комнату, Уэнсдей сразу села за стол, достав учебники с тетрадями. Энид с улыбкой посмотрела на представшую картину, покачав головой. Ей казалось это забавно. Даже очень.

– Ну может ты хоть сейчас со мной сходишь в библиотеку? – с надеждой спросила блондинка.

– Энид. – раздражение в голосе – Мы только, что шли около нее – дрожь по телу Синклер прошла молниеносно – По какой причине ты не сообщила, что тебе надо туда?

Что ответить?

Что сказать?

Не сказать же, что она просто хочет прогуляться с ней. Ее же засмеют. Не сказать же, что она просто хочет поболтать с ней по пути в эту чертов книжный зал.

– Я посмотрела на твои учебники и вспомнила, что мне нужен Теодор Драйзер – пыталась выкрутить она ситуацию и не накалить раздражение подруги еще сильнее.