Текст книги "Nebeneinander (СИ)"
Автор книги: Dru M
Жанры:
Слеш
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
Впрочем, Ульрих не огрызнулся и даже бровью не повел, гипнотизируя взглядом узловатую ветвь дуба.
– Да все, Шварц, все, – пробормотал он и сел. Заглянул в лоток Берти, подцепил пальцами помидорину и закинул в рот. Прожевал, с ненавистью оглядев лужайку, на которой в беззаботной праздности обедали студенты. На них никто не смотрел – по крайней мере, нахально и прямо. – Лицемеры. Все они гребаные лицемеры. Я не был геем, так все меня либо боялись до усрачки, либо приплясывали рядом из-за бабла. Как стал геем – никто уже не гнушается сказать в лицо, что думает. Раньше трусость не давала голоса подать… А лаять на тех, кто в меньшинстве, всегда легче…
Берти поковырял вилкой салат.
Он не стал напоминать Ульриху, что совсем недавно и тот действовал подобно остальным – нападал на Берти, зная, что он один.
– Ты не стал геем, – только и произнес Шварц.
– Они думают, что стал, так что без разницы, – Ульрих сделал неопределенный жест рукой в сторону всех и сразу. Посмотрел на Берти, усмехнулся с привычной сволочистой колкостью. – Ты так себя чувствуешь каждый день, а? Жалким опущенным педиком?
Берти тяжело вздохнул.
Сейчас очень остро не хватало Ханны, чтобы разрядить обстановку и сбить градус злости. Но Берти сам попросил Перл пообедать сегодня с подругами.
– До того, как стал таскаться с тобой, никто меня даже не замечал, – буркнул Берти мрачно. – Никто не трогал. Не все даже знали, что я гей.
– Ага, уже сам жалеешь о дебильной сделке, – резюмировал Ульрих довольно. Он тут же чихнул так, что аж слезы выступили на глаза. Берти попробовал над этим позлорадствовать, но поймал себя на мысли, что даже немного жалеет Кёнига с его несносной аллергией.
– Заткнись, – вяло огрызнулся Берти. Заметив, что Ульрих косился на его салат, он со вздохом отдал ему весь лоток. Все равно весь аппетит отбило. – Я пойду до конца, потому что своих решений держусь… А тебе следовало взять с собой обед. А не есть мой.
– Еще чего, – Ульрих с удовольствием принялся за салат, не побрезговав вилкой Берти. Резким движением головы стряхнул волосы, упавшие на лицо, внимательно посмотрел на Шварца. – Слушай, если серьезно, то ну нахер так жить.
– В смысле? – напрягся Берти.
– В том самом, – Ульрих закатил глаза и пробубнил с набитым овощами ртом: – Шварц, раз уж ты педик, то отстаивай свои права. Какой кайф жить вот так вот – тихо и мирно, лишь бы пальцем не тыкали?
– Я не из тех, кто выходит на парады в перьях и косметике, – Берти усмехнулся, представив себя разукрашенным под экзотического попугая. С рыжими-то кудрями. – Я не хочу никаких плакатов рисовать и устраивать митинги.
– Я не про это, – Ульрих расправился с остатками салата так быстро, что Берти удивленно уставился на возвращенный пустой лоток. Кёниг облизал салатное масло с губ. – Ты меня… и бесил этим всегда, – он замялся, о чем-то задумавшись. – Ты ничего не делаешь с тем, что на тебя нападают. Только глубже зарываешься башкой в песок. Я удивился, когда ты предложил «встречаться». Первый хоть немного смелый поступок за все время, что я тебя знаю.
Под ребрами остро кольнула обида.
Ульрих говорил об этом так легко, хотя ни черта не понимал, с чем Шварц сталкивался ежедневно. Открытое сопротивление только сильнее разожгло бы огонь.
– А я должен был с кулаками на тебя броситься? – спросил Берти сдавленно, когда немного совладал с возмущением. – Что я должен был делать?
– Сказать всем катиться нахуй, если что-то не устраивает, – пожал плечами Ульрих. – Ходить по универу, будучи педиком, и не опускать головы. Смотреть в глаза в ответ, когда пытаются задеть взглядом тебя.
– Тебе легко говорить, – тихо произнес Берти, механически водя пальцем по узору пледа.
– Нет, не так уж и легко, – сказал Ульрих упрямо. Его светлые глаза зло сверкнули. – Ты меня на это подвязал вчера, но я уже справляюсь лучше тебя.
– Классно справляешься, – съязвил Берти. – Йонас аж поклялся хранить доброе имя всех геев и лесбиянок Гамбурга.
Ульрих ничего не ответил.
Лишь едва уловимо дернулся, тут же вернувшись к состоянию прежней невозмутимости, но Берти успел заметить момент его уязвимости. Стыд за опрометчивые слова накрыл с головой.
– Прости, – сказал Берти примирительно. – Я не это имел…
– Забей, – с нарочитой беспечностью оборвал его Ульрих и поднялся на ноги. Размял затекшую спину, от души потянувшись. – Просто оглянись. Одно прямое заявление, и никто уже не горит желанием гавкать. Загадки и домыслы, неизвестность – вот что дразнит и заставляет нападать.
Берти обернулся.
В их сторону и правда летело все меньше настороженных или любопытных взглядов. От громкого признания перед толпой исчезла пикантная тайна, обросшая за короткий период сплетнями, и Берти с Ульрихом резко стали общественности если не скучны, то менее интересны.
– Пойдем, – поторопил Ульрих, в очередной раз чихнув. – Пойдем с улицы, я тебя прошу.
*
После пар Ульрих подбросил Берти до дома, и тот наконец спокойно выдохнул. Впереди маячили долгожданные выходные и отдых от липкого, успевшего опостылеть за столь короткий срок внимания.
Да, он хотел показать Ульриху обратную сторону его издевательств.
Но Кёниг, похоже, и сам что-то вознамерился показать.
В воскресенье Берти, зевая и наслаждаясь праздностью, спустился на первый этаж вровень со звонком в дверь.
– Милый, ты кого-то ждешь? – спросила мама, выскочив с кухни в фартуке, щедро припудренном мукой. Берти улыбнулся – его явно ждали блинчики с ягодным сиропом на завтрак.
– Нет.
– Кто там? – мама обладала безумной привычкой спрашивать, тотчас открывая дверь. – О. Ремберт, это к тебе, наверное…
Берти чуть не оступился, спустившись с последней ступеньки лестницы. На пороге стоял Ульрих с большой картонной коробкой в руках и ослепительно улыбался.
– Доброе утро, фрау Шварц, – вежливо поздоровался Кёниг, и мама растаяла под действием прущего из него обаяния. – Извините. Не рассчитал время.
– Ничего-ничего, все в порядке. Мы ранние пташки. Ремберт, дорогой, ты не говорил, что к нам заедет твой друг, – мама смущенно вытерла руки о край фартука. – Не представишь нас?
– Мама, это Ульрих, – кисло пробурчал Берти. – Ульрих, это мама. То есть, фрау Шварц, как ты уже понял.
– Можешь называть меня Анной, – к ужасу Берти, мама хитро подмигнула Кёнигу. – Проходи, Ульрих, не стесняйся.
Берти бы посоветовал маме закрыть дверь прямо о довольную рожу Ульриха, но тот уже зашел в дом, скинул обувь на коврике и повесил кожанку на крючок.
– Можете идти наверх, мальчики, – посоветовала мама, засуетившись с тем воодушевлением, которого Берти давно от нее не видел. – Я принесу вам блинчики, когда будут готовы.
– Спасибо, фрау Шварц.
Если бы Берти не знал Кёнига, то решил бы по выражению его лица, что тот смутился.
– Идем, – Берти развернулся и поднялся обратно в свою комнату.
Перед тем, как следом зашел Ульрих, он только и успел, что накинуть покрывало на разворошенную кровать и затолкать обертки из-под шоколадок под письменный стол. Бардак он собирался убрать к вечеру, но кто же знал, что Кёниг припрется рано утром.
– Ты зачем приехал? – спросил Берти, сложив руки на груди.
– Ого. А ты меня называл свиньёй.
Ульрих окинул его комнату притязательным взглядом, чуть больше внимания уделив макетам на полке. Берти раньше обожал вырезать по дереву, мастерить игрушки и небольшие модели зданий. Правда, в последнее время на это не хватало вдохновения и сил.
– Заткнись, Уве.
Сокращенное имя вылетело само собой, и Берти чуть смутился.
– Очень вежливо, Шварц, – фыркнул Ульрих, поставив коробку на письменный стол. – Я, вообще-то, твой парень.
– Мой ненастоящий парень на публику, – напомнил Берти и добавил ворчливо: – Мать мою впутывать в это совсем не обязательно.
– Да ну, а мне показалось, что она уже от меня без ума. Не пытался ей сказать, что ты гей? Зря, – дернул плечом Ульрих, по-свойски плюхнулся на его кровать и вытянул длинные ноги. – Картофелина, уясни уже, что я все оборачиваю в свою пользу.
– О чем ты? – напрягся Берти.
Ульрих вносил в сам вид его спальни неясную дисгармонию. Как инородное темное пятно с гаденькой ухмылочкой.
– Открой коробку, – велел Ульрих.
Берти подошел к письменному столу и отогнул картонную крышку.
– Что? – он достал несколько пар сложенных брюк и несколько упакованных рубашек. Поднял со дна коробки темно-коричневую косуху. – Это еще что за?..
– Одежда, Шварц, – фыркнул Ульрих, будто объяснялся с душевнобольным. – Это одежда.
– Я понял. На кой черт ты притащил по несколько экземпляров шмотья? – уточнил Берти, распаковав одну из рубашек. Белая, как и все остальные, классического кроя.
– Просто не знал, какой у тебя размер, – буднично отозвался Ульрих. Он подхватил с тумбочки журнал и принялся его листать. – Прикинул на глаз.
– Это мне? – удивился Берти. – Тебе что, бабки некуда тратить?
– Я выпросил у отца приличную сумму на вечеринку, – объяснил Ульрих, все еще скрываясь за глянцем журнала. Впрочем, сдержать пробежавшую по телу дрожь негодования он не смог. – Но Йонас и Магнус теперь со мной не общаются, вечеринка провалилась. Решил, что раз есть деньги, хотя бы сделаю из тебя человека, с которым не стыдно появляться в университете. Остальную сумму вернул отцу – у него чуть глаза на лоб не полезли. Уморительное зрелище. Он даже спросил, не заболел ли я…
Берти хмыкнул, покачав головой.
Ульрих действительно умел оборачивать ситуацию в свою пользу, однако и правила университета в выборе одежды он не проигнорировал. Брюки и рубашки не возбранялись, а про верхнюю одежду никаких указаний не существовало.
– Примерь, – велел Ульрих, опустив журнал. Закусил губу и чуть запрокинул голову, прошептав с нахальной провокацией: – Хочу, чтобы ты дефилировал передо мной, как сучка!
– Ты головой поехал? – Берти от его слов бросило в краску.
– Ну, – поторопил Ульрих недовольно, вмиг посерьезнев. Откинул журнал и сел на кровати, подогнув под себя ноги. – Шварц, не ломайся. Время, которое я готов тебе уделить, ограничено.
Берти спорить не стал.
В конце концов, чем быстрее он расправится с гардеробным вопросом, тем быстрее Ульрих уйдет.
– Отвернись, что ли… – попросил Берти тихо. Ульрих закатил глаза, но покорно отвернул башку в сторону окна со словами «чего я там не видел».
Берти отобрал по два экземпляра рубашек и брюк, которые подходили по размерным номерам, стянул пижамные кофту и шорты и принялся быстро переодеваться. В присутствии Ульриха контролировать стыд оказалось куда сложнее.
«Это все потому, что ты гей, и на него невольно посматриваешь, как на привлекательного парня, – подсказал ехидный голосок в голове. – Чертов ты извращенец. Он же ужасный, Ремберт. Хотя, чем ты лучше? Картофелина. Кар-то-фе-ли-на».
Берти вздохнул.
В мыслях творился бардак похуже того, что царил в комнате.
– Кажется, эти, – объявил он, примерив второй набор. Повернулся к зеркалу и поболтался, сложив руки на груди, из стороны в сторону, критически разглядывая себя.
Как ни странно, в новых шмотках Берти выглядел куда презентабельнее, чем в форме. Даже какой-то легкий шарм появился.
Ульрих поднялся с кровати и обошел его со всех сторон, разглядывая придирчиво, будто бывалый модельер готовился выпустить подопечного на подиум.
– Хм, – Кёниг почесал подбородок с намечавшейся на нем темной щетиной. – Есть ремень?
– Да. В шкафу.
Ульрих распахнул створки шкафа и принялся бесцеремонно в нем копаться.
– Трусы с ананасами? Очень мило… Оу, а вот эта тряпка ничего – подходит к рыжему, – в Берти прилетела толстовка нежно-бежевого цвета. – Так, а вот и ремень.
Ульрих подошел к Берти и встал перед ним на колени.
От пошлых мыслей, внезапно забравшихся в голову, стало душно. Берти натужно сглотнул, силясь унять разыгравшуюся фантазию. Не хватало еще вовлекаться в глупую игру глубже, чем следовало.
Ульрих продел ремень в шлевки его брюк, туго затянул и застегнул. Затем поднялся, развернув Берти спиной к себе – голосок похоти вновь мерзко зашептал в голове – и заправил рубашку под ремень. Холод его ладоней ужалил кожу, заставив дернуться.
Ульрих сделал вид, что не заметил ни этого, ни красных ушей Шварца.
– Так лучше, – объявил Кёниг самодовольно, подтолкнув Берти к зеркалу.
– Наверное, да… – не смог не согласиться Берти. Он даже улыбнулся собственному отражению. Так просто и вместе с тем стильно он не одевался никогда. Всегда либо форма, либо объемные мятые толстовки и джинсы.
– Но с этой жуткой мочалкой надо что-то делать, – покачал головой Ульрих. Он запустил пальцы Берти в волосы и чуть их поворошил, продираясь сквозь дебри кудрей. – У тебя есть что-нибудь для укладки?
– Гель, – предложил Берти неуверенно. Ульрих машинально водил пальцами в его шевелюре, что отзывалось приятной щекоткой. Берти чуть не зажмурился от удовольствия, вовремя себя одернув. – Постой, у мамы вроде есть утюжок для волос.
– Вот и отлично, – резюмировал Ульрих. Он убрал руки из его волос, подошел к столу и взял коробку, побросав в нее все остальные рубашки и брюки. – Косуха должна подойти – специально взял чуть побольше. Так модно. И не вздумай надевать тот мешок, который ты называешь пиджаком. Завтра сделай что-нибудь приличное с волосами. Буду ждать в десять у калитки, как обычно.
– Стой, – растерялся Берти. – Ты уже уходишь?
– А что, тебе понравился массаж головы, кучерявая картофелина? – Ульрих щелкнул его по носу и рассмеялся. – У меня дела.
– Мама собиралась принести блинчики, – напомнил Берти. Хотелось поблагодарить Кёнига за одежду, но Шварц не знал, как подобрать выгодный момент, чтобы произнести даже банальное «спасибо».
Раньше для Ульриха у него находились только оскорбления и слабые остроты.
– К сожалению, на завтрак не останусь, – на секунду показалось, будто Ульриху действительно жаль. – До завтра, малыш.
– Никакой я тебе не малыш! – крикнул Берти зло ему вслед, но Ульрих уже со смехом сбежал по лестнице.
*
Утро понедельника началось в непривычной суете сборов.
Обычно Берти просто драл щеткой волосы, быстро сдавался и шел в университет с гнездом на голове. Теперь же, щедро сдобрив волосы специальным маслом и оттягивая прядь за прядью горячим утюжком, Берти вдыхал запах жженых волос и скорбно поглядывал то и дело в зеркало.
«Как девчонка вожусь», – подумал он кисло.
– А этот Ульрих хорошо на тебя влияет. Ты начинаешь следить за собой, – заметила мама с улыбкой, заглянув к нему в комнату, и лукаво прищурилась. – А я-то думала, куда подевался мой набор для волос.
– Это ужасно, правда? – спросил Берти со вздохом.
– Вовсе нет, – мама подошла и забрала горячий утюжок из его рук. – Ты делаешь неправильно. Вот, смотри, как надо.
Мама управилась с его волосами быстро и легко, всего за десять минут методично прогладив и чуть завив на концах каждую прядь. Волосы легли непривычно красивыми локонами – Берти даже не подозревал, что в выпрямленном состоянии они доставали ему почти до плеч. Густые насыщенно-рыжие волосы, выгодно оформившие его круглое лицо.
Когда мама закончила и позволила ему сесть перед зеркалом ровно, Берти едва себя узнал.
– Класс! – выдохнул он, потрогав мягкую прядь, небрежно упавшую на лоб. – Просто класс.
Мама рассмеялась и выдернула шнур из розетки.
– Иди, – поторопила она, еще раз скользнув довольным взглядом по его рубашке и брюкам. – Тебя ждут.
– Он уже приехал? – всполошился Берти.
Сердце так волнительно подскочило в груди, будто оценка Ульриха много значила. А может, действительно значила.
Берти схватил косуху, осторожно натянув поверх рубашки, перекинул ремень сумки через плечо и сбежал по лестнице, толкнув входную дверь.
Ульрих стоял, прислонившись к байку, и слушал рвавшуюся из колонок песню Намики. Он выглядел не в пример бодро и счастливо, явно наслаждаясь пасмурным деньком и монохромностью затянутого облаками неба.
– Привет, – Берти закрыл за собой калитку и робко улыбнулся.
Ульрих посмотрел на него с недоумением, которое спустя пару мгновений сменилось искренним изумлением. В глубине его серых глаз мелькнуло нечто незнакомое, будоражащее.
– Берти? – спросил Ульрих неуверенно, забывшись и назвав его по имени. – Это реально ты?
– Нравится? – спросил Берти, потупив взгляд.
И почему рядом с этим незнакомым в действиях и словах Ульрихом вся его бравада рассеивалась, а в голову все чаще лезли неуместные мысли? Например о том, что Кёниг посмотрел на него чуть ли не с восхищением.
– Очень, – с чувством ответил Ульрих. Настолько нетипичное для Кёнига поведение заставило Берти замереть, лишь бы не спугнуть момент. Видимо, вспомнив, кто перед ним стоял, Ульрих тут же кашлянул и ехидно поправился: – Очень недурно для картофелины.
Берти закатил глаза.
– На, возьми, – Ульрих отцепил от руля и протянул ему шлем. Не тот черный, который давал обычно, а белый, с кошачьей мордочкой прямо над козырьком. Явно новый.
Берти заметил, что черный шлем болтался за спиной Ульриха, пристегнутый ремешком к его шее.
– Ты что, и шлем мне купил? – спросил Берти. Щедрость Ульриха не радовала, а скорее напрягала, намекая на то, что с него в конце игры могут и стребовать. – Серьезно?
– Я хочу поберечь и свою голову, – огрызнулся Ульрих. Его благодушное настроение растаяло, сменившись уже набившей оскомину упреждающей агрессией. – Знаешь ли, пригодится.
– Это его ты ездил покупать, когда говорил, что у тебя «дела»? – проигнорировав его выпад, уточнил Берти. Не выдержав, он улыбнулся.
– Не твое дело, куч… картофелина, – выплюнул Ульрих и оседлал байк, надев шлем как следует. – Заткнись и садись. Опоздаем.
– Окей, – пожал плечами Берти и натянул шлем на голову. Улыбка не желала сходить с лица.
Ульрих дождался, когда он сядет и обнимет его за талию, и завел мотор.
Нежный голос Намики все еще рвался из колонок, подбадриваемый глубоким грудным голосом подпевавшего Кёнига.
Кожи мягко коснулся прохладный встречный ветер, когда они тронулись с места. Мимо пронеслись дома Грюнд Штрассе, серые и стылые блоки, погрустневшие под тусклым небом.
Но Берти подумал, что разделял любовь Ульриха к непогоде.
Сейчас, пока они ехали вдвоем по пустым поутру улицам спальных районов, она странным образом навевала больше уюта, чем самое яркое солнце.
*
Берти и не думал, что обычная смена имиджа может произвести такой фурор. Его сперва не узнавали, потом кто-то со знанием дела шептал на ухо товарищу «Это же Шварц», и поднималась новая волна шепотков.
Теперь, когда они появлялись с Ульрихом в коридорах университета, смотрели в первую очередь на Берти.
– Выпрямись, – велел изредка Ульрих, больно пихая его под лопатки. – И взгляд не опускай. Вот так. Нормально.
Берти будто вышагивал по подиуму под степенные указания Кёнига. Но, вопреки здравому смыслу и привычке противиться всему, что исходило от Ульриха, Берти нравилось. Ходить с гордо расправленными плечами, отвечать кивками в ответ на приветствия и долгие, полные интереса взгляды.
Пару раз за день к нему подходили шумными хихикающими стайками девчонки и наперебой забрасывали вопросами и комплиментами:
– А правда, что ты встречаешься с Уве?
– А какой он… ну… в постели?.. Прости, это, наверное, личное…
– Классно выглядишь.
– Тебе идет, Шварц.
Берти краснел, но стоически выдерживал под строгим взглядом неукоснительно следившего Ульриха и приятные слова, каких раньше никогда в свой адрес не получал, и тактично игнорировал вопросы, касавшиеся того, что у Кёнига находилось под одеждой.
– Это ужасно… нервирует, – сознался Берти во время обеденного перерыва.
На улице заметно похолодало за отсутствием солнца, но Ульрих, естественно, именно теперь настоял на обеде на свежем воздухе. Они сидели под дубом втроем, положив сверху пледа Ханны плед Ульриха, и ели блинчики, которые Берти упаковала с собой мама.
– Не придумывай. Ты хорошо справляешься, картофелина. Не давай им спуску, будь уверен в себе… И вообще, ты должен благодарить меня за то, что я твой персональный гуру в мир нормальной гейской жизни, – пробубнил Ульрих с набитым ртом. Он облизал пальцы и довольно застонал. – Твоя мама просто чудовищно вкусно готовит!
– Поддерживаю, – высказалась Ханна, запихивая в рот сразу два блинчика. Она запрокинула голову и залила прямо в рот ягодный сироп из пузырька.
Берти посмотрел на обоих с усмешкой.
Ханна и Ульрих ели так, будто голодали неделями. Не стеснялись мычать от удовольствия, облизывать пальцы и передавать жирными руками друг другу пузырек с сиропом.
– Прифоединяйфя, Фварц, – Ульрих подтолкнул к нему лоток с блинами.
– Спасибо, я лучше посмотрю на вас, – смешливо хмыкнул Берти, склонившись над учебником по праву. Длинные мягкие пряди упали на лицо и приятно защекотали скулы. Берти даже отстраненно подумал, что мог бы стянуть их в небольшой хвост на затылке. – Кстати, скоро очередной тест.
– Отлично, – сказал Ульрих, сделав невозможное усилие, чтобы проглотить огромный кусок блина. Облизал губы, на которых Берти опять некстати завистливо завис. И дала же природа кому-то такие совершенные черты лица. – Подготовишь меня?
Берти поднял взгляд выше, прямо посмотрев в его лукавые светлые глаза.
– С какой стати?
– Ты же мой парень, – выдал коронный аргумент последних дней Ульрих. Ханна хихикнула и кивнула.
– Мой ненастоящий парень, – вздохнул Берти. Поправлять Кёнига он уже порядком устал. Еще и Ханна подыгрывала.
– Мы это уже проходили, – отмахнулся Ульрих нагло, налив немного сиропа в рот. – Настоящий или нет – без разницы. Послезавтра заеду к тебе, вместе поботаним. Перл, ты с нами?
– Можно, – кивнула Ханна как ни в чем не бывало и достала пачку сигарет из нагрудного кармана.
Красная тягучая капля сиропа стекла по подбородку разморенного домашней едой Ульриха, и Берти едва поборол желание наклониться и смахнуть ее пальцем. Или губами. Боже. Берти помотал головой, как прогоняя наваждение. Чем больше он с Ульрихом контактировал и разговаривал на ноте беззлобного товарищества, тем сильнее внутри все бурлило, отзывалось даже на бестолковые и ничего не значившие детали.
Ветер, до того шумевший в кроне дуба, стих.
Они единственные продолжали сидеть на лужайке. Берти читал, Ульрих безуспешно пытался слизать сладкий след с подбородка, а Ханна курила, посмеиваясь над его стараниями.
Уже под конец перерыва из корпуса вышел Йонас с компанией незнакомых парней и девушек со старших курсов. Они направились по асфальтированной дорожке вдоль лужайки, и Ульрих, услышав голос Йонаса, напрягся.
– Мы можем уйти? – спросил он резко, поморщившись, когда до их укрытия под дубом донесся громкий гогот.
– Ты же сам сказал, что нужно быть смелее… – Берти подобрался на своем месте, обернулся на приближавшуюся компанию, поймав неприязненный взгляд Йонаса.
– Да, – Ульрих нахмурился, попытался придать голосу твердости, но Берти видел, как присутствие Йонаса ранило его, сбивало с толку. – Блядь, да.
– Уве, – Берти наклонился ближе, положив ладони ему на плечи. Заглянул в глаза и сказал мягко и просительно: – Он не достоин того, чтобы ты нервничал и переживал.
– Я сам велел ему катиться нахуй, – напомнил Ульрих. В другой ситуации Берти поаплодировал бы стоя похвальной самокритичности, но теперь лишь покачал головой и добавил:
– И он тебе в лицо заявил, что дружил с тобой из-за бабок.
– Берти, – сказал Ульрих, неотрывно глядя ему в глаза, когда шаги и смех послышались совсем рядом. Кто-то протяжно крикнул «пидор», найдя это крайне забавным. – Ты прав, это нелегко.
– Знаю.
Ульрих потянулся ближе, запустил пальцы в его волосы, машинально огладил затылок. Берти хотел спросить, что происходит, оглянуться на притихшую Ханну, но не успел: Ульрих подался всем корпусом вперед и жадно, почти отчаянно прижался сладкими от сиропа губами к его губам.
Наверное, Берти понял бы больше, если бы пытался отвечать на прикосновения чужих губ к своим.
Или хотя бы пытался дышать.
Но он лишь слышал, как громко собственное сердце качало кровь, перебивая сторонние звуки. И чувствовал, как Ульрих углубил поцелуй, забравшись языком к нему в рот, как придвинулся ближе, приобняв его рукой за плечи.
– Целуй меня, – прохрипел Ульрих тихо и требовательно, на секунду оторвавшись от Берти. Его глаза потемнели. – Ну же, Шварц, они рядом…
Берти запоздало сообразил, что краткое представление Ульрих затеял, лишь бы скрыться за поцелуем от раззадоренной Йонасом толпы.
Сожаление от этого осознания слабо вязалось с тем, что Ульрих всегда действовал ради собственных интересов – чего еще от него стоило ожидать, как не постановки? Но Берти покорно закрыл глаза и расслабился, позволив Ульриху вновь себя поцеловать, отозвался робким движением губ на язык, вновь проворно скользнувший в его рот.
Поцелуй, влажный и неспокойный, длился куда дольше, чем Йонас и его прихвостни ошивались поблизости. Они уже ушли, улюлюкая и свистя, а Берти все еще жался к Ульриху, ухватившись за отвороты его кожанки, и слизывал липкий след сиропа с его подбородка. В голове помутилось, тело сделалось легким и непослушным.
– Вау, парни… – Берти оторвался от Ульриха, будто током ударился, услышав ехидный голос Ханны. – Это было горячо.
Кёниг фыркнул, отстранившись и облизав губы.
Окинул Берти странным взглядом из-под полуопущенных век и без выражения заметил:
– Я тебя изгваздал в сиропе.
– Ну, спасибо, – поддержал его наигранное равнодушие Берти, силясь унять разошедшееся сердцебиение. С тем запалом, с которым они целовались и лезли языками друг другу в рот, безразличные не играли.
До Берти как в тумане доползало осознание, как сильно он влип в то, что списывал на простую отзывчивость человеческого тела.
Ульрих ему нравился.
И раньше, выводя из себя нападками и издевками. И теперь, после чертового поцелуя, все внутри перевернувшего с ног на голову.
Нравился вопреки доводам здравого смысла.
И Берти ничего с этим не мог поделать.
– Пойдем, – Ульрих поднялся на ноги и отряхнул джинсы. – Кац нас вздернет за опоздание.
*
Про поцелуй на лужайке они не вспоминали.
И через день, когда Ульрих вместе с Ханной приехали к нему домой, и они готовились к тесту, запивая знания чаем и заедая домашними кексами фрау Шварц. И после, гоняя в универ по сложившейся традиции – обменивались вялыми колкостями у калитки и молча ехали по свободным утренним дорогам окраин Гамбурга.
Ульрих вел себя как обычно. То есть, как зазнавшийся козел с легким намеком на нечто доброе внутри, еще не подпорченное дрянным характером.
Он подшучивал над Берти, заставлял его ходить, держа спину ровно, а голову гордо поднятой. Рассказывал какие-то байки, гогоча над ними без стеснения громко. Пару раз после занятий с боем и скатывавшимися до ругани уговорами возил по магазинам и примерял на Берти, как на куклу, шмотки одну за другой. Держал Шварца в плену шопинга не меньше часа, игнорируя жалобы на несделанную домашку и кучу дел. Таскал Берти по кафешкам между магазинами, под конец похождений покупал пару понравившихся вещей и заставлял Берти в них ходить.
«Посмотри на себя, хоть на человека становишься похож, картофелина… Даже прозвище уже не так вяжется», – ухмылялся Ульрих, в раздражающей манере вновь щелкая его по носу.
Шварц особо не сопротивлялся. Когда из тебя делают нечто приличное, вообще сложно противиться.
И все же Берти не давал покоя тот факт, что Ульрих, загоревшись проектом «нормальной гейской жизни», лепил в нем уверенность и браваду, а сам Шварц ходил за ним, вздыхая, и втайне мечтал о повторении поцелуя. Думал с сожалением о том, что болтающий без умолку и острящий Кёниг, надоедливый, дотошный, суетный и невыносимый, совсем скоро забудет о нем, как и о неудачном месяце, что приходилось притворяться геем.
– Ты с ума сошел? – чуть не взвизгнула Ханна, когда Берти, не выдержав одинокого переживания ситуации, все ей выложил как на духу. Она чертыхнулась, выкинув сломавшуюся сигарету, посмотрела с сожалением на Берти. – Ты же еще на первом курсе сказал, что никогда себе не позволишь втрескаться в Ульриха Кёнига!
– Знаю, – хмуро ответил Берти, сунув руки в карманы косухи. – Знаю. Но это нелегко.
Ульрих тоже заметил перемены в настроении Берти, но будто бы списал это на издержки замкнутой натуры. И бороться с меланхолией Шварца предпочел проверенным способом – болтовней.
– Я тут фильм ужасов смотрел накануне – жуткая поебень, – поделился он, отираясь рядом, пока Берти боролся с заевшим замком шкафчика. Ульрих разглядывал сновавших мимо студентов, ероша длинные темные волосы и наматывая их на ладонь. – Кровь, кишки в разные стороны. А потом чувак открутил другому чуваку башку…
– Угу.
– Прикинь – буквально открутил! Как пробку от шампанского.
– Жутко.
– Я тут подумал, – Ульрих с видом заговорщика склонился над Берти, когда тот наконец открыл рывком дверцу шкафчика и принялся копаться в содержимом в поисках тетради по математике. – Йонас мне пытался в шкафчик подсунуть голубиное дерьмо. Перл, кстати, классная девчонка – папаше намекнула, чтобы дал Йонасу по шее… Но может… Я откручу ему башку по-тихому? Ну, в качестве мести.
– Чего? – фыркнул Берти, достав помятую тетрадь. – Что за чушь?
Он поднял голову, вздрогнув от удивления: так низко склонился над ним Ульрих. Отчетливо видны стали даже прожилки в его лукаво сверкнувших светлых глазах.
– Ты чего такой дохлый, малыш? – Ульрих щелкнул его по носу, ухмыльнувшись.
– Никакой я тебе не…
– Слушай, а давай после пар ко мне? – вдруг предложил Ульрих, отвернувшись и вперив внимательный взгляд в расписание. Или девчонку, которая читала, прислонившись к стене. От одной этой мысли у Берти от злости и ревности запульсировало в висках. – У меня бассейн есть. Поплаваем, расслабимся. Посмотрим что-нибудь.
Шварц приподнял брови.
Их общения вне университета становилось все больше, чего сделка не требовала. Это смущало, вызывало целую тонну сомнений и домыслов и растило бестолковые зыбкие надежды.
– Уве… – начал было Берти, но в этот момент от неловкого движения его руки из тетради вывалился вчетверо сложенный замызганный листок.
Берти быстро его подобрал и сунул в карман.
– Что это? – Ульрих напрягся, будто Шварц спрятал не старую записку, а тротиловую шашку.
– Да так… – Берти невыразительно дернул плечом. Вспомнилось, что еще пару лет назад эта записка безумно воодушевляла каждый день. Дарила чувство теплоты, внушала, что он не одинок. Правда, ничего дальше этой записки так и не свершилось, и Берти вскоре забыл про ее волшебное значение, перекладывая из тетради в тетрадь в качестве закладки. – Дурацкий прикол с первого курса. Давно надо было выбросить.
– Что там? – настаивал Ульрих все резче, как злясь на Берти и его нарочито равнодушный тон. Кёниг, всего пару секунд расслабленный и добродушный, вновь скрылся за панцирем истового раздражения.
