Текст книги "Obsession (СИ)"

Автор книги: Дора Иствуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

«Какого чёрта он спрашивает подобные вопросы и зачем ему это вообще знать?» В голове девушки ничего не укладывается.

Перед сном она думает об этих ангелочках на окне. Ей на пару мгновений кажется что-то, но тут же отбрасывает эту мысль.

«Нет, это не он. Быть такого не может». Если бы она знала, как ошибается…

***

В «День Х» было всего четыре урока… И первым уроком у Иккинга была химия.

Парень не хочет ни с кем разговаривать. Он прокручивает в голове слова своего психолога, с которым встречался вчера.

– А вдруг всё пойдёт не так?

– Не думай об этом, Иккинг. Всё будет в полном порядке. – Уверяет пациента психолог, чем-то отдалённо напоминавший Джостара. – Ты наденешь свой лучший костюм. Ты красиво уложишь свои волосы. Ты улыбнёшься и пригласишь её потанцевать с тобой.

– А вдруг откажет?

– Если так, то скажешь: «Хорошо. Предложение всё ещё в силе».

– Или уйду домой на фиг. – добавляет Иккинг, коротко хмыкая.

– Можешь и так. Но тогда на кой чёрт ты так готовился к этому дню? Нельзя бросать незавершённое дело.

– Это же я, мистер Цеппели, – пожимает плечами Хэддок, – если всё идёт по наклонной, я смиряюсь и иду плакать в подушку.

– Это плохо, что ты так себя настраиваешь…

– Иккинг, ты чего там раскис? – интересуется Джостар, стоя у доски, – А ну марш к доске, распиши мне гомологический ряд алканов.

Хэддок нехотя встаёт, плетётся к доске, берёт мелок из рук Джостара и принимается чиркать им. В мыслях парень был далеко-далеко от внешнего мира, но при этом он умудрился написать всё верно, ничего не забыв. Учитель лишь кивает, вроде как говорит присаживаться на место. Иккинг апатично кивает, садится на своё место и прикрывает глаза.

Он думает о ней. Обращается к ней словно к божеству, просит о чём-то, известном лишь ему одному; открывает глаза и выдыхает. «Всё в порядке», – говорит он про себя, дабы успокоиться, – «Соберись, всё будет в порядке».

В прошлом году на зимнем балу его с головы до ног облили пуншем. У него случился приступ панической атаки, когда все начали смеяться над ним; убежал домой в одном костюме, забыв при этом надеть куртку и шапку; после вещи Иккингу домой принесли знакомые Астрид, а сам парень на следующий день сляг с простудой.

Иккинг боится повторения подобного в этом году, ибо его окружение крайне токсично и может напакостить как угодно и когда угодно. Но несмотря на это у него в душе теплится надежда, всё будет хорошо, и она будет танцевать с ним рядом. Или стоять. Или сидеть. Неважно.

Урок заканчивается. Иккинг встаёт, собирает вещи и хочет выйти. Джостар молча останавливает его около выхода ладонью.

– Настрой у тебя неважный, как я посмотрю… Точно всё хорошо?

– Более чем, – отвечает Икк, слабо улыбаясь, – Мне просто нужно собраться с мыслями и дождаться начала бала.

– Ну, раз так… Может быть успею подъехать к дискотеке, не знаю… Через час еду проверять олимпиады по химии в другую школу, вдруг задержусь… Но мне же надо удостовериться, что ты в норме.

– Всё будет в порядке, – отвечает Иккинг более увереннее, чем он говорит это себе в мыслях. – Можете ехать домой.

– Точно? – хмыкает мужчина на заявление ученика, – Сам справишься?

Иккинг кивает. Джостар тоже кивает в ответ, улыбаясь чуть шире.

– Хорошо, как скажешь, Иккинг. Удачи тебе, – учитель хлопает Икка по плечу, и Хэддок уходит прочь.

***

На уроке истории Астрид жутко нервничала. Нет, не потому, что ей надо отвечать домашнюю работу.

Она попросила свою хорошую знакомую передать ей вечерний комбинезон на зимний бал. И эта девушка не отвечает на сообщения Хофферсон вот уже как полчаса. Но вот, аллилуйя, она отвечает! Говорит, что комбинезон у неё, Астрид может забрать его на следующем уроке.

Комбинезон был нежно-голубого цвета, с интересным вырезом в форме сердца, немного драпированным в области талии. Как только Астрид увидела его на знакомой, тут же влюбилась. Да и по размеру подходил, она мерила.

На перемене Астрид забирает комбинезон из рук знакомой.

– Спасибо огромное, а то я уже начала переживать, что пойду на бал ни в чём, – говорит с облегчением она, улыбаясь.

– Не переживай так, всё будет отлично… И да, хотела сказать… Вообще, я хочу его тебе подарить, – признаётся девушка, глядя на Астрид, – Комбинезон больше тебе подходит, чем мне, да и размер уже не мой… Так скажем, подарок на Новый Год.

Астрид кидается на знакомую с радостным визгом, тут же краснеет и расплывается в широкой улыбке. Она была рада как никогда.

Остаток учебного дня она проходила с пакетом в руках, не переставая при этом улыбаться. У неё был хороший настрой на бал.

В отличие от Астрид, Иккинг не стал заморачиваться со своим внешним видом. Надел чёрную рубашку, чёрные джинсы, чёрные туфли. «Прямо как на похороны собрался», – думает про себя Хэддок, глядя на себя в зеркало, добавляя: «А, я же иду на похороны своих нервов, которых нет, чего я переживаю»…

До бала остаётся где-то четыре часа. Хэддок надел наушники, включил погромче музыку и начал теперь уже свои дневные интроверстские танцы, похожие больше на странные дёрганья (будто у него эпилептический припадок случился). Ему не впервой так развлекаться перед важным мероприятием, он всегда так делает. И его никто за это не осуждает.

Астрид в это время бесится, рисуя стрелки. Ей не нравилось, что одна из них выше другой или слишком жирно прорисована.

Всё должно быть идеально. Всё до единого.

Когда до бала оставался час, Иккинг наконец выключает свою музыку, принимается молча расхаживать по дому в ожидании чего-то. Он всё думал: пойти ему пораньше, или всё же придти под самое начало; всё же решил придти к началу, ибо сама программа вечера ему не была интересна.

Но несмотря на такое решение, вышел на улицу рано. До школы ему идти всего-то минут пятнадцать, но он решил сходить в парк, купить себе кофе (или чего покрепче, для храбрости), сесть где-нибудь недалеко и затаиться. В животе несколько неприятно закрутило, остатки нервов всё же давали о себе знать. Иккингу хочется лечь спать, ведь это единственное, что ему помогает бороться со стрессовыми ситуациями; но, к сожалению, ему придётся потерпеть. Причём очень долго, ведь дискотека может продлиться максимум до девяти вечера. А он обычно ложится в половину девятого (опять же, если он не в себе).

На долю секунды ему кажется, что недалеко от него проходит она. Или просто похожая на неё девушка. Из-под голубоватой шерстяной шапки выглядывают золотистые волосы, которые есть только у неё… Или нет? Иккинг теряется в догадках, но думает, что это она. Просидев ещё с полминуты, Хэддок встаёт со скамейки, выкидывает пустую банку энергетика и идёт в сторону школы.

***

Все уже давно были в актовом зале. Около сцены стояло огромное количество стульев, перетащили сиденья поближе; некоторые парни сели на столы и принялись наблюдать за бегающими туда сюда на сцене актёрами и актрисами. Судя по их оживлённому бегу, они либо что-то потеряли, либо кого-то потеряли.

Иккинг идёт вдоль стены, выглядывает свободные места; не увидев оных, пожимает плечами, бредёт искать себе стул. Пока он искал стулья под столом, он слышит рядом с собой прекрасный голос:

– Эй, Иккинг.

Не было сомнений, это она. Хэддок боится поднять голову, но противиться себе не может, ибо хочет увидеть её как можно быстрее. И вот, поднимает глаза на неё…

Мысли его тут же спутались. Он уже и забыл, что он на балу, что ему нужен чёртов стул, и что он очень хочет спать…

– Хэй… – словно утробно говорит Иккинг, резко следом откашливается, – Астрид! Не узнал тебя! Ты прямо сияешь!

– О, спасибо, – тянет она, тут же поправляя свою чёлку. Иккинг пытается убрать с лица глупую улыбку, но выходит это криво. Он так и застыл в позе раком, ища стул.

– Тебе стул достать? Места все заняли, а стульев почти не осталось… – наконец-то оклимался он, вспоминая, зачем он наклонился.

– Конечно, буду рада… – продолжает она говорить милым тоном, от которого у Иккинга аж дрожь по телу прошла. Икк достаёт стулья, любезно несёт их в сторону сцены.

– Присядем у окна? Хотя, лучше не надо, а то замёрзнешь, – бормочет Иккинг, отвечая самому себе на вопрос; ищет глазами, куда бы разместить стулья.

– Можно сюда. Тут вроде нормально смотреться будет, – указывает Астрид на отдалённое от толпы местечко. И правда недалеко от сцены, да и толпа народу не мешает обзору или своими шумными разговорами.

– Окей, – Икк быстренько доходит в указанную точку, ставит стулья и оба присаживаются. Ракурс у них чуть левый, но зато всё хорошо видно. Свет не слепит, колонки на средней дистанции, плюс они вдвоём на их небольшой территории…

Иккинг вспоминает «скамейку запасного», как он сидел с ней и говорил о себе… Они были одни, словно на необитаемом острове. И сейчас повторяется то же самое. Но не совсем, конечно же. Вокруг всё равно было много людей и все они несколько смущали Иккинга. Астрид же не смущалась, ей всегда было плевать на количество толпы и где она сидит относительно её: в середине или отдельно.

– Как думаешь, насколько затянется спектакль? – спрашивает Астрид, скрещивая руки. Иккинг только сейчас заметил на её правом запястье красивый серебряный браслет с камешками.

– Ну, максимум я бы дал минут сорок. Ещё плюс минус минут десять. – предполагает Иккинг, по привычке немного качая головой из стороны в сторону, – В прошлом году было вообще полчаса.

– Да? Интересно… И что же там было? – хмыкает Астрид, начиная поглядывать на Иккинга. Хэддок мельком глядит ей в глаза, потом отводит их, чешет затылок.

– Что-то про мальчика, что не верил в Рождество, но потом поверил. Там больше танцев было, нежели самого сюжета… И плясали в основном младшие классы.

– Прикольно… И как танцевали?

– Ужасно, – мотает головой Иккинг, тут же расплываясь в улыбке, – Даже я бы лучше станцевал, если честно.

– Да? Покажешь потом свои навыки в действии? – дёргает бровью Астрид в точности так же, как это делает Иккинг. Хэддок аж растерялся.

– Если будут подходящие треки, знаешь… И если я не буду стесняться двигаться вокруг толпы народа… Как получится, короче.

– Ну-ну, – говорит она, немного щурясь; свет резко выключили и она сразу начала глядеть на сцену, – Началось…

Иккинг тоже глядит на сцену, немного потирая ладони; они жутко вспотели, да и в горле сильно запершило. Он лишь поглядывает искоса на неё, думает, как ему пережить этот спектакль. Икк не любил подобное, и вряд ли когда-нибудь полюбит. После этого у него либо болят глаза, либо болит шея, либо болит всё сразу – другого не дано.

Проходит минут десять, спектакль превращается в водевиль. Пока все смеялись над какими-то глупыми шутками, Астрид и Иккинг лишь хмыкали, фыркали, либо вообще никак не реагировали. На моментах, когда актёры и актрисы начинали танцевать, оба сначала завороженно наблюдали на движениями, но потом их энтузиазм пропадал, когда они замечали, что кто-то в танце фальшивит или вообще всё портит.

– Похоже им не хватило пятнадцати репетиций для того, чтобы нормально станцевать. – комментирует Иккинг, скрещивая руки и кладя одну ногу на другую. Астрид коротко гогочет на это заявление.

– С их навыками им и двадцати мало будет. Минимум сто.

– Точно. Может сразу до тысячи, не? – Хэддок наклоняет голову в сторону Хофферсон, ёрничает при этом. – И вообще, начнём с того, что у них не чувства ритма и они всё зазубрили словно стишок в детском садике. И теперь лажают на каждом такте.

– Да, ты прав, – соглашается она, тоже чуть наклоняясь к Икку, – Если нет чувства ритма, это провал. Ну, можно всё отработать до лютого автоматизма, но это будет выглядеть нелепо, потому что в этом нет искренности.

– Танцы всё портят, но играют они, на удивление, отлично. Живо, с эмоциями. Да и сценарий неплох. – продолжает анализ Иккинг, Астрид ему кивает, внимательно слушает его.

Они уже и забыли, что смотрят спектакль, что на них смотрят парни, которых Астрид отшила, что злятся до чёртиков и кусают локти…

Она такая красивая, словно ангел, сошедший с небес… А рядом с ней этот чудик в чёрном, словно на похороны пришёл. «Какого чёрта она с ним сидит. Почему именно он, а не мы?» – шепчутся между собой парни-одноклассники Астрид, негодуя; но они не унывают, на дискотеке они обязательно потанцуют с ней хотя бы медленный танец. Поправка: если она их подпустит и не отвесит хлёстких тумаков. А такое вполне может произойти.

Прошла от силы половина спектакля. Иккинг и Астрид всё не смолкают, продолжают шутить и ёрничать по поводу актёров, их костюмов, танцев. Они даже подсели друг к другу чуть ближе; волнение у обоих пропало.

– А знаешь как Кларе достался лисий хвост? – Иккинг игриво щурит глаза, широко ухмыляется.

– Как? – спрашивает Астрид, тоже щурясь.

– Давай на ушко скажу, – он что-то быстро шепчет ей на ухо, Астрид тут же прикрывает ладошками рот, потому что она готова взорваться от смеха. Сам Хэддок тоже глушит в себе хохот.

– Иккинг, я тебя прибью, блин, – задыхается Астрид от смеха, пытаясь вдохнуть побольше воздуха, но это слабо получается. Её звонкий смех заглушает лишь громкая музыка от очередного танца. Иккинг улыбается. Наконец-то смех звенит именно ему.

– Кстати, Кларе его отдал твой одноклассник. Уэлш по-моему, – добавляет он, – Не знаю даже, где-то он его достал. Надеюсь, он не совал его себе в задницу, – девушку опять накрывает, на этот раз сильнее; сам парень тоже начинает хрипеть, его прёт, – Потому что это будет фиаско.

Никто не глядит на них, ну, кроме тех, кто наблюдал за Астрид. Парни злятся пуще прежнего. Что он ей наговорил такого, что она так смеётся?

– Ну ты даёшь, Иккинг… – наконец-то успокаивается Астрид, немного потирая пальцами глаза.

– Меня прёт просто. Обычно я редко так шуткую, – усмехается Иккинг, вытирая ладонью потный лоб, переводит на неё несколько томный взгляд, – но сейчас мне весело. И я намерен оторваться по полной.

– Мне нравится твой настрой! Скоро мы будем взрывать танцпол! – поддакивает Хофферсон, широко улыбаясь.

– Мы все умрё-ё-ё-ё-ём! – протяжно тянет Иккинг странным голосом. Астрид опять начинает смеяться, аж подаётся вперёд. Это было что-то вроде локальной шутки, понятной только им двоим.

Через пятнадцать минут спектакль наконец-то заканчивается. Все аплодируют выступающим, стулья и столы убирают подальше. Иккинг и Астрид оказались справа от центра танцпола, молча стоят рядом и поглядывают по сторонам. Волнение вновь накатило на них с головой.

Но как только выключили осветительные лампы и включили дискошар, все оживились, в том числе и они.

– Пообещай мне, что мы останемся живы, – просит Иккинг, усмехаясь.

– Обещаю. – смеётся Астрид, поправляя свою чёлку.

В начале включили странную композицию, под которую все начали тупо прыгать и орать «Я БУДУ БЫТЬ-БЫТЬ-БЫТЬ». Астрид и Иккинг стоят столбом.

– Что это за трек такой дебильный? Дауном быть… – непонимающе мотает головой она.

– Это Локимин. – поясняет Иккинг, скрещивая руки. – Сейчас все его слушают.

– Странные у них вкусы…

– Я, вообще-то, тоже его слушаю. Но мне нравятся другие его треки. – признаётся Хэддок, почёсывая затылок.

– Поскорее бы другую песню включили, – ноет Астрид; она чуть ближе пододвигается к Иккингу. Тот немного напрягся, но не подал вида; растерялся, ибо его уверенность опять куда-то улетучилась.

Включили какую-то клубную музыку средней подвижности.

– Ти Долла Сайн? – удивляется Астрид, услышав знакомого рэпера.

– О, ты тоже это заметила? Интересные у диджея треки, однако, – комментирует Иккинг, начиная немного покачиваться из стороны в сторону. – Прикольная вроде.

– Никогда такие не любила. Долбилки пустые.

– Хэй, есть и норм клубняк, ты просто не слышала. – Иккинг плавно двигается телом в её сторону в такт биту, по-глупому лыбится, – Если не нравится танцевать под такое, можешь поугарать с моих глупых танцев.

Астрид хмыкает, немного щурится.

– Ты говорил, что ты двигаешься лучше тех, что плясали на спектакле, – вскидывает бровью девушка, не прекращая наблюдать за тем, как всё-таки он круто виляет своим телом. Хоть это и выглядело несколько нелепо.

– Ну, просто мне нужен подходящий саунд, знаешь. Если будет что-то мозговыносящее, я прям тут слягу после массового слэма.

Далее включили песню, что начиналась со слов: «Блядь, мальчики, как же заебал этот ваш хардбасс…» Толпа танцующих оживилась.

– Это что за фигня? – спрашивает опять Астрид, глядя на Хэддока, что широко распахнул глаза и в широкой улыбке разинул рот.

– Ты что, это же хардбасс! Тут сейчас тотальный слэм будет! Тебе понравится, пошли! – Иккинг хватает Астрид за руку, тащит в середину танцопола. Парня люто накрыло от накативших эмоций. Девушка не противится, идёт следом.

В середине танцопола было больше парней. Они встали в круг, начали потихоньку разогреваться перед массовым оттопованием хардбасса. Начинает нарастать быстрый бит… И наступает первая фаза хардбасса.

Астрид не понимает, что происходит вокруг неё, лишь широко распахивает глаза, глядя на то, как Иккинг начинает высоко прыгать с толпой, орать с другими чуваками что-то. Да, его накрыло по полной. Ей начинает нравится это всё.

Начинается «лютая» фаза. Пол под ногами начал прогибаться, потому что одновременно около ста человек начали топать и прыгать, при этом в зале стоял гул от бешеного бита. Астрид сама поддалась этому стадному чувству, начала прыгать рядом с Иккингом, что, кажется, забыл, что такое волнение и стеснение. Это был совсем другой человек, более раскрепощённый, более… Горячий.

Когда всё пошло на спад, Астрид почувствовала прилив жара. Было очень душно, но это ощущалось так приятно. Иккинг тоже поубавил пыл, начал шумно дышать. К его потному лбу прилипла чёлка, что вся почти намокла. Это только третья композиция, а он уже весь вспотевший, словно плясал часа два без продуху. Но это всё было лишь началом тотального дэнс-апокалипсиса.

Последующие композиции были более-менее спокойными, но всё же энергичными.

Иккинг трясёт рубашку, пытаясь остыть. Астрид молча наблюдает за этим, коротко смеётся, глядя на то, как он пытается сдуть мокрый кончик чёлки.

– Блин, так жарко! А ещё только начало! – восклицает Иккинг, натягивая правый уголок рта в несколько кривой ухмылке. Включают какой-то трек, и он ещё шире улыбается, – Похоже сегодня я действительно умру здесь! Экстази, меня увези… – напевает подстать низковатому голосу Хэддок, принимаясь странно двигать руками.

Астрид не нравились подобные песни, но эта композиция была какая-то… Игривая что ли? Иккинг начинает опять двигаться словно змея, при этом наизусть говоря слова точно под бит; он обожает эту песню, каждый день под неё танцует. Хэддоку уже всё равно, что он буквально цитирует песню ей в лицо, несмотря на пошлый подтекст (и прямой текст тоже):

– Я синий ультрамарин, ты сладкая Хуба-Буба. Вокруг меня люди, мы выходим из клуба, ты притворяешься глупой. Пялишься на мои губы, на мои татухи. Твой язык ласкает уши, твой бойфренд не знает где ты. А мне всё равно, я – синий ультрамарин. У нас внутри две половины из двух половин. Мы нарезаем круги, залезаем на стол. Мне не надо других, я сегодня весь твой!

Астрид люто раскраснелась. Нет, не от того, что ей стыдно. А от того, что Иккинг, мать его, Хэддок, сейчас буквально перед ней танцует странный, но при этом такой горячий танец и с очень игривым выражением лица повторяет пошлые слова за немного хрипловатым мужским голосом.

Он, чёртов аутсайдер, боящийся быть посмешищем и просто избегающий общества, танцует перед ней (буквально для неё!) в полном зале людей; он поборол свои страхи на время ради того, чтобы ей, блин, понравится, обратить на себя больше внимания; да и просто доказать, что он умеет забить на многое ради того, чтобы просто увидеть на её лице улыбку или румянец на щеках. И ему уже удалось проявить на девушку особое впечатление.

После такого трека включили очередную клубную музыку для рэйвов. Все знали и обожали этот трек, он качал неплохо, поэтому Астрид всё же решилась на своих хоть и небольших каблучках вновь потанцевать вместе с Иккингом за компанию, поорать слова песни.

– Твоя маманя считает меня нариком, светит фонариком мне прямо в зрачки! Ты понимаешь, что это неправильно, но мы продолжаем танцевать как дурачки! – он и она орут эти слова друг другу в лицо, при этом несколько безумно вытаращив глаза и широко улыбнувшись. В конце они даже берутся за руки, начинают двигать ими вперёд-назад, словно рычагами.

Как только трек заканчивается, они не спешат разомкнуть ладони. Они словно срослись воедино, будто так и должно быть. Следом был ещё один всем известный трек (любимый трек Астрид) и уже девушка пошла в большой разнос, Иккинг поддерживает её энтузиазм.

– Ты и я, мы – пластик, пластик! Ты и я, мы – пластик, пластик! – повторяет Астрид в лицо Иккингу, а он повторяет за ней, всё улыбаясь и краснея.

В голове у него столько мыслей, но музыка и её голос всё заглушает; он не верит, что сейчас держит её за руки, находится так близко к ней, что она, чёрт возьми, ему поёт эту красивую песню. Хочет забыться на это время, наслаждаться настоящим. Он находится на шумном танцполе вместе с ангелом, буквально сошедшим с небес на эту грешную землю, на этот дэнс-апокалипсис.

Ещё через пару композиций включают медленную композицию. Иккинг тут же растерялся. «Медленный танец? Чёрт. Её же сейчас могут пригласить… Блин, надо действовать!» – думает Иккинг, машинально протягивая руку ещё близко стоящей Астрид. Через пару секунд он понял, что включили одну из тех песен, что он знал наизусть и частенько пел в одиночестве, при этом жутко расстраиваясь.

– Можно пригласить… Тебя… На танец? – с расстановкой спрашивает Иккинг, опять глупо улыбаясь. Следит за её реакцией.

Астрид мило хмыкает и улыбается, поправляет чёлку, заправляет её за ушко, отвечает тихо-тихо, нежно-нежно заветное: «да».

Иккинг знает, что в песне есть то, что он боится ей сказать вслух на протяжении как минимум пяти лет. Он несколько боязно кладёт свои ладони ей на талию, а она кладёт свои ладошки ему на плечи. Они медленно двигаются по кругу, не смотрят друг на друга…

С каждым словом Иккинг всё больше хочет плакать. Потому что, когда он поёт её дома вслух, он каждый раз плачет как девчонка. Слишком тяжело на сердце стало. Решается и приобнимает её на последних строках, сильно жмурится, пытаясь совладать с нахлынувшими чувствами; тихонько подпевает:

«Ты же знаешь, мой храм – это твоё сердце, твоё сердце. Бу, бу, бу… Я люблю тебя…»

Астрид замирает на этих словах, потому что слышит не голос исполнителя…

А его голос. Как он говорит эти три заветных слова, совсем тихо, еле слышимо, но всё же…

Мир словно останавливается для них двоих на долю секунды. Звучат последние аккорды… Все пары уже разошлись, а они всё стоят, обнимают друг друга, не в силах расцепиться.

Первым оклимался Иккинг, отпрянул от Астрид и сразу принялся вытирать сопливый нос рукавом рубашки. Про себя он рад, что в темноте слабо видны его покрасневшие глаза.

– Диджей реально хочет сделать так, чтобы я хватанул инфаркт, наверное, – бормочет Хэддок.

– Ты что, плачешь? – опешив, спрашивает Астрид, протягивая свою правую ладонь к его лицу. Касается пальцами правой щеки, чувствует влагу на нежной бледной коже, покрытой веснушками.

– Я же сентиментальный. Да и песня эта меня в хандру ввела, – оправдывается Иккинг, говоря отчасти правду; поджимает губы, что тихонько начали дёргаться.

– Давай выйдем и поговорим, – предлагает Астрид, беря Икка за руку; ведёт его в сторону выхода.

Его ждёт откровенный разговор за пределами танцпола, бесконечный поток слёз из-за нервного припадка и потеря остальных нервов. Такова жизнь Иккинга Хэддока. И сейчас она может разделить на до и после.

***

«Скамейка запасного» стояла в полуосвещённом холле, ожидала своего истинного хозяина. Маленький мирок, полный тайн, обид и грёз…

Астрид и Иккинг идут к ней, дабы поговорить по душам, как и пару дней назад. Завидев своё место, Хэддок немного успокаивается. У этого местечка есть какое-то странное свойство – вселять, хоть и ненадолго, покой в его душу. Казалось бы, обычная скамейка. Да, стоит она в странном месте, около неё мало кто ходит, никто не кладёт на неё сумки… «Скамейка-изгой». Лишняя часть интерьера, которую не убирают лишь из жалости…

Астрид первая присаживается на скамейку, следом и Иккинг; скамейка немного скрипнула. Гул со стороны танцпола всё не утихал, до холла доносились низкие басы, что буквально заставляли полы вибрировать. Иккинг громко шмыгает носом, наматывает сопли на кулак, не в силах пока успокоиться.

– Прости за эти нюни ещё раз. Наверное, тебе сейчас неприятно… Я нисколько не обижусь, если ты уйдёшь прямо сейчас…

– Я не собираюсь уходить, Иккинг… – тихо говорит Астрид, оглядываясь. Лёгкая темень придаёт холлу странную атмосферу, и она чувствует её, – В конце концов, тебе же надо успокоиться.

– Это будет нескоро, – признаётся Икк, опять шмыгает, но тише, – мне обычно часа даже не хватает. Реву как в последний раз.

– Ты слишком чувствителен. Очень. Тебе надо укреплять нервную систему, – говорит Хофферсон, не переставая держать Икка за правую ладонь, за которую она вела его сюда.

– Да, надо бы, да что-то не выходит у меня, – коротко усмехается Икк, разглядывая свою ладонь, которую накрыли её тёплые ладошки, такие нежные, заботливые, – Но мне скоро станет лучше. По крайней мере, так говорит мой психолог.

– Ты ходишь к психологу?

– Угу. Хожу к нему как в магазин за продуктами. Четыре раза на неделе. Вчера буквально был, обсуждали сегодняшний день…

– И что именно вы обсуждали?

– Ну, как всё пройдёт: удачно или нет. В прошлый раз жесть такая была… Меня же облили пуншем, а у меня припадок, бегу сломя голову на мороз, спешу домой. Вещи забыл в раздевалке… Ну, ты, наверное, слышала.

– Нет, – отрицательно мотает головой Астрид. Хэддок удивлённо смотрит на неё.

– Короче, когда я стоял около стола с пуншем, Кларк опрокинул весь чан на меня. И все засмеялись, которые рядом стояли. Выбежал как сумасшедший на улицу, а на улице мороз под двадцать градусов, на мне рубашка, туфли и джинсы. Снег по колено, бегу непонятно куда и зачем, чудесным образом вбежал домой, благо дверь забыл закрыть… Твои друзья принесли мне вещи, спасибо им… А потом заболел недели на три.

– Это… Ужасно, Иккинг. Но, как видишь, сегодня более-менее всё удачно.

– Да, это правда. Но эта песня выбила меня из равновесия. Мне было так хорошо, а тут всё обрубилось на корню. Весь настрой, весь запал, всё улетучилось…

– Почему ты так на неё среагировал? Что-то гложет тебя?

Иккинг чувствует очередной прилив «пассивной истерики», как он успел её обозвать; щёки опять пылают, глаза немного слезятся, а руки холодеют.

– Меня многое гложет. С этой песней у меня много воспоминаний, ассоциаций… Потому и так реагирую. Говорю же, впечатлительный до ужаса. У меня один путь – в психушку.

– Ты недоговариваешь, Иккинг, – девушка слегка щурит глаза, чуть ближе присаживается к нему; скамейка опять тихонько скрипнула, словно что-то сказала, – Расскажи мне всё. Даже то, что боишься произнести. Тебе будет легче, поверь…

Иккинг знал, что этот момент настанет рано или поздно. Он же, чёрт возьми, готовился к этому. Днями, ночами, сутками, годами… Но всё исчезло. В голове ни мысли.

«Что ей сказать? Как?» – задаёт себе вопрос Хэддок, начиная спешно хоть что-то придумывать. Осознав, что думать вообще не получается, понимает, что говорить придётся спонтанно. Делает глубокий вдох, немного жмурит глаза, дабы влага с глаз хоть чуть-чуть исчезла…

– Восемь лет назад я увидел одну девочку. Она была так прекрасна, что я не могу до сих пор её забыть. Она всегда предстаёт перед моими глазами. Вижу её каждый день: во снах, на фотографиях, в своей голове… Наверное, я сумасшедший. Да, так и есть. Нормальный человек ещё тогда бы предложил ей встречаться, дарил бы подарки, цветы, гулял бы с ней где-нибудь в парке, любовался бы с ней закатом или луной… А я молчал. И молчу. Все говорят мне, что эта любовь рано или поздно убьёт меня. Съест с потрохами. Забудь, говорят, успокойся, учись и готовься ко взрослой жизни, ещё успеешь налюбиться! А я не могу, понимаешь? Я не могу просто так взять и оторвать от себя часть своей души. Хоть она и не принадлежит мне. Мне с ней хорошо, я чувствую себя уверенным, спокойным… Живым, в конце концов… – Иккинг опять чувствует, как глаза его слезятся, а губы дрожат, но он продолжает говорить, смотреть ей пристально в глаза, обращаться к ней, – А я боюсь ей всё сказать. Боюсь, что потеряю её навсегда, что она оттолкнёт меня, и я просто рассыплюсь… Каждый мой день словно последний, Астрид. Может я и драматизирую, но таков я есть. Меня здесь держит только моя любовь… Отец уже третий год просит меня переехать к нему в Норвегию, а я не могу… Потому что без тебя я уже не вижу смысла жить.

Иккинг отдёргивает свою ладонь, что всё это время была у неё в ладошках, быстро вытирает ладонями новый поток слёз. Астрид широко распахивает глаза, прижимает свои руки к груди, немного сутулится… Она молчит, продолжает слушать его, потому что чувствует, что не всё ещё сказано.

– Знаешь, каждый раз, когда я представлял себе объяснение в чувствах перед тобой, – голос Иккинга тихонько задрожал, стал чуть выше, – я всегда видел в конце твои глаза, полные брезгливости или злости. Не знаю почему. Может потому, что мне всегда казалось, что ты холодная, что ты никого не любишь, кроме себя, а меня и в помине никогда не полюбишь. Я же трус, нервный придурок, что только и может мешать вещества в колбах! Даже несмотря на то, что я наговорил, что мой смысл жизни лишь в тебе одной, я пойму, если ты не испытываешь ответного чувства. Это нормально: не любить в ответ. Да, может, моя реабилитация займёт чуть больше времени, но мне всё равно станет лучше! Я же Хэддок, моя жизнь никогда не была лёгкой! – в конце Иккинг улыбается; чувствует, что сейчас взорвётся, – Ну, знаешь, как в той песне: «Переживё-ё-ё-ё-м, всё переживё-ё-ё-ём»…

Он смотрит на то, как Астрид прикрыла ладонями свои глаза. Её тело немного дрогнуло. Иккинг тут же пугается, застывает с полуоткрытым ртом, собираясь что-то сказать.

Но не успевает что-то вымолвить, она кидается на него с крепкими объятьями, прижимается к нему сильно-сильно.

– Ты такой дурак, Иккинг… – шепчет она, тоже шмыгая носом, – Как ты мог подумать о том, что я откажу тебе?

Иккинг молчит, лишь обнимает её в ответ. Ему и правда легче от того, что всё рассказал. Да и плевать, что у него теперь из-за слёз лица нет.

– Я пессимист, – тихо отвечает он, кладя свои ладони ей на спину.

Астрид наконец отпрянула от него, глядит на него красными глазами; тушь потекла по её щекам; поджимает губы на долю секунды. Она хочет что-то сказать, но почему-то не решается.