Текст книги "Любовники (СИ)"
Автор книги: Дита
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)
Шахта пахнула на них влагой и терпким манящим ароматом золота, который умеют чуять только гномы. Двалин вынул из кармана ремешок со специальной металлической вставкой-держателем для светильника, с третьей попытки приладил к нему шарик и закрепил на своей черепушке.
Не отставай! напутствовал он Кили, который молча переводил дыхание.
Они двигались вначале ползком, а потом только пригнувшись. Шахта расширилась по мере продвижения и вскоре оба гнома уже шли довольно быстрым шагом. Они не говорили, сберегая дыхание, и потом, Кили все ещё передергивало от чудовищно ярких воспоминаний. Украдкой ощупав себя, он убедился, что все, произошедшее между ним и Двалином было сном, что ещё больше привело его в замешательство.
–Что это все-таки было?– произнес он вслух, сам не заметив этого.
–О чем ты, парень?
Кили вздрогнул, сжав зубы и стараясь выпихнуть из памяти ощущение тяжелого тела на себе.
–Я про то, что там случилось… что это за дрянь была?
Какое-то время Двалин молчал, сосредоточенно шагая вперед.
–Думаю, то самое Древнее Зло, из-за которого в свое время штольни пришлось запечатать, – наконец произнес он. –Я видел упоминание о нем в старой летописи, она сейчас у Балина хранится. Там говорилось, что гномы, проникая в глубины Горы пробудили Зло. Они звали его Выпивающим Души. От него ушли на поверхность, потому что это существо не выносит яркого света. Свет убивает его. Так что нам повезло, мальчик! Нам, считай, очень крупно повезло!
Оно одно? спросил Кили, всеми силами стараясь сдержать дрожь в голосе. Двалин покачал головой.
–Я не знаю. Старый Редас говорил, что эти штуки способны вызывать самые потаенные желания и самые глубоко спрятанные страхи. Но он был всего лишь старый и выживший из ума гном, а мы с Торином были куда как молоды и слушали его россказни как увлекательные байки.
–Судя по всему, это было что угодно, только не байки, – дрогнувшим голосом произнес Кили.
–Ты что-то видел?– Двалин спросил, прямо глядя на него. Свет шарика ударил в глаза.
–Н-нет…
–Врешь, видел… что именно?
–Ничего!
Двалин смотрел на него долгие несколько мгновений, потом повернулся и зашагал вперед. Кили поспешил следом, пытаясь ладонями остудить пылающие щеки.
Торин все так же не реагировал на вопросы и попытки расшевелить его. Фили и худенькая, похожая на мальчишку гномиха, одетая в зеленое платье, жрица Йаванны, помогли ему сойти со спины пони и повели в храм.
Что случилось с ним? девушка вне себя от жалости смотрела на измученное лицо короля, на его ободранный рот и слипшуюся от крови бороду. –Фили, если я могу что-то сделать…матушка Йаванна, помоги ему! Кто же так обошелся с ним, бедным?
–Её помощь очень пригодилась бы, – тихо сказал старший принц, когда они уложили Торина на скамью у алтаря и укрыли отрезом серебристой ткани. –Святая Мать сейчас единственная, кто способен вернуть рассудок дяде. Ибо помутился его разум из-за женщин.
И, поймав изумленный взгляд юной жрицы, Фили поспешил вкратце рассказать ей историю Торина, опустив основные подробности. Девушка внимательно выслушала его, бросая взгляды на неподвижно лежащего перед алтарем короля.
–Я здесь бессильна, Фили, – тихо произнесла она, – ты прав, лишь матушка Йаванна может вернуть ему рассудок. Я могу только поспособствовать тому, чтобы он встретился с ней.
–Прошу тебя, Мэва, сделай, что в твоих силах, – Фили неожиданно устало ткнулся лицом в руки жрицы. –Никогда я не видел его таким… хуже смерти это!
–Милость Матери границ не знает, – тихо ответила девушка, погладив светлую голову принца. -Иди в маленький флигель, что во внутреннем дворике, приляг и отдохни. А я постараюсь призвать Святую Мать.
Фили благоговейно прижал ручки девушки к губам. Затем поднялся и вышел. Мэва проводила его грустным взглядом.
Фили, мой Фили… прошептала она так тихо, что даже будь он рядом, не услышал бы её. –Я и не так была бы рада утешить тебя, мой принц…
Поднявшись со скамьи, она принялась готовиться к обряду.
Фал уснула лишь когда стало светать, обессилев от слез и усталости. Ори свернулся клубочком рядом, поддернув одеяло и укрыв девушку. Огонь в камине почти угас и комната погрузилась в мягкий рассветный сумрак. Ори не знал, что делать. Он перебирал один за другим различные варианты и снова и снова приходил к выводу, что помочь Фал не в гномьих и не в земных силах. Единственное, что приходило ему на ум, это попытаться воззвать к силам высшим. Махал был творцом и возлюбленным отцом своих детей-гномов. Но его супруга, Владычица Йаванна была добра ко всем детям земли. Ори знал лишь одно место, где была возможность получить ответ на терзающий его вопрос. Он потихоньку поднялся и оделся. Затем осторожно завернул спавшую беспробудно Фал в старый плащ и вынес из дома. Запрячь старого Родонита было делом пары минут. Тихо, стараясь не шуметь, Ори вывел пони с его ношей за ворота и поскорее повел переулками, тревожно всматриваясь в светлеющее небо. Отовсюду слышались тихие возгласы, люди на улицах выглядели обрадованными и встревоженными одновременно.
–Убрался орчище проклятый, стало быть, – донесся до Ори обрывок разговора. –Не смог незаметно пробраться в город…
–Да сдается мне, без гномов не обошлось здесь, – откликнулся кто-то в толпе. –Они-то все дыры подземные знают. Вот Билли сказал…
Но что сказал этот самый Билли Ори уже не слышал. Он почти бегом бежал по переулку и старый Родонит послушно трусил рядом. Фал горестно вздыхала во сне и с каждым её вздохом сердце Ори обрывалось от жалости. Уж он-то хорошо знал, что такое любовь без ответа.
Прошло не больше получаса, но небо уже было золотым от лучей взошедшего солнца, когда Ори ввел Родонита в ворота храма. Он уже снимал Фалюмину со спины пони, когда услышал удивленный возглас. Несколько секунд он молча смотрел на Фили, который в свою очередь потрясенно уставился на него.
–Й-я подумал…– от волнения и испуга у Ори дрожал голос, – подумал, что тут она может хотя бы испросить совета… раз уж я сам не могу дать его ей.
Фили осторожно взял у него из рук легкую ношу. Фал почти ничего не весила, её побледневшее осунувшееся личико казалось совсем детским. Старший принц внёс её внутрь храма и, стараясь не потревожить совершающую обряд Мэву, уложил девушку рядом с королем.
–Пойдем, – Ори тихонько взял его за руку и отвел в уголок. –Просто побудем тут. Иногда это нужно, чтобы понять…
Фили не знал, о чем говорит его друг, но в храме было так спокойно, так мирно и уютно, что измучившийся за последние дни юноша почти сразу задремал.
====== Часть 24 ======
Торин плохо помнил то, что было с того мгновения, когда он вырвал полыхающее и бьющееся от боли тело следом за малышкой и набросил на него свою мокрую куртку. С того момента его мир, все его существо раскололись на две половины. Он смотрел в юное, почти детское лицо с плотно стиснутыми обгорелыми губами и видел другое. И оба этих лица накладывались одно на другое, покуда не слились в одно. Он жил словно в каком-то безумном кошмаре, снова и снова возвращая в памяти это нежное молодое лицо, огромные ручищи орков, волочащие яростью бьющуюся девичью фигурку в обломках доспехов. В какие-то мгновения ему казалось, что все случилось только день назад и им как-то удалось отбить её у орков. Он носил ей питье и фрукты и сидел, глядя в её лицо, по которому лишь изредка пробегали судороги боли. А однажды, когда она уснула, решился дотронуться до её обожженных губ своими. В тот миг ему казалось, что она откроет сейчас глаза и улыбнется. Но послышались шаги и он едва успел покинуть спальню.
Он ждал, когда она очнется, а потом пытался набраться храбрости, но слова мольбы о прощении снова и снова замирали в его устах, когда он видел девушку. Варта, его малышка Варта… и в то же время другая. Он не мог различить, кто она. И король, терзаемый чувством вины, медленно погружался в пучину отчаяния, из которой даже не пытался выбраться.
Он чувствовал, как новые и новые волны тьмы и боли затапливают его душу, прорвавшись свозь пролом в стене, которую он сам когда-то создал, отгородившись от мук совести. В той стене, что он сложил из обломков гордыни и равнодушия, и желания убедить себя, что был прав, и не было вины его в том, что девушка была похищена. Он пытался восстановить эту стену, но снова и снова в памяти возникало сладостное девичье тело в его обьятиях и ласковый дрожащий голос, шептавший:
Торин…мой принц…мой любимый…
Её радостный, её нежный голос до сих пор звучал в его сердце и Торин тысячи раз проклинал себя за мстительность и жестокость. А стена все осыпалась и осыпалась, пока не рухнула под напором тех проклятых воспоминаний. Он смотрел в её лицо и видел отблески пламени Азанулбизара. И уже не пытался вернуть стену, понимая, что то его кара и он должен нести эту тяжесть вины. Он позволил себе соскользнуть в это отчаяние, уже даже не пытаясь держаться.
Мир словно взорвался, когда он нагнал её на улице, повернул к себе и окунулся в несчастные и все такие же любящие глаза. И он не выдержал, готовый даже к тому, чтобы быть отвергнутым, но прижать её к себе, вымолить прощение. Он целовал и обнимал её, сам не свой от душевной боли, и едва не разрыдался, когда ощутил её ответное объятие. Он сам не знал, почему выбрал именно кузню. Быть может, потому, что самые первые кузни гномов служили и священными алтарями, в которых совершалось таинство брака. Он всем сердцем, всей душой жаждал поправить некогда содеянное зло. Варта, его Варта, его маленькая отважная девочка… он не помнил себя от нежности и любви. А потом… потом мир снова взорвался, когда она назвала себя иным именем, когда напомнила его собственные слова, жестокие слова, пусть и справедливые.
– Ты сделал меня своей наложницей… это большая честь для развратной девки…да, я слышала, как ты называл меня в приватной беседе с Двалином…
–Торин…мой принц… мой любимый…-снова шелест в ночи и два голоса сливаются в один.
Словно струйки крови проступают в виде букв на желтоватом пергаменте:
«…Девушка весьма хороша в любовном деле. Очень ласкова и нежна. Но увы, сие не может восполнить недостаток доброй крови. Но коли пожелает стать наложницей, то я согласен принять её при условии полной покорности и передачи в мой дом в качестве рабыни для услуг. За сим остаюсь, Торин, сын Трейна, внук Трона из потомства Дурина Первого, владыки Подгорного Королевства.»
Он сидел, глядя на огонь, пылающий в горне. И снова возвращал в памяти те страшные и жестокие слова, что написал когда-то в королевском послании. Созвучно с ними грохотали другие слова.
–Помнишь, что ты сказал мне здесь в прошлый раз? Ты помнишь?… Что, мне так неймется, что я бегаю к твоему племяннику уже сюда…
И те же глаза смотрели на него с беспомощной болью… И тогда он понял, что единственный способ заглушить боль душевную, это причинить боль физическую. Ему на глаза попалось шило. Он взял его, вертя перед собой. Снова вернулись в памяти его собственные жестокие слова, громыхнувшие раскатом в изломанном сознании:
–Шлюха и орочье отродье носит украшения королевского достоинства и заплетает волосы как дева… Добро бы только согревала постель, но ты лезешь туда, где тебе не место!
Он отмотал кусок дратвы. Затем оттянул нижнюю губу и всадил шило. Подцепил дратву, протягивая её в кровоточащую дыру. Боль обожгла с легким запозданием, и он вскинулся ей навстречу с ликующим стоном. Больше никогда с его губ не сорвется хула… никогда больше он не оскорбит женщину. Варта…Фал… мать… дочь… Что довелось им пережить по его вине? Он не успел спасти Варту… сердце взорвалось болью при мысли о том, что довелось пережить ей в орочьем плену и позже, став наложницей мерзкого выродка. Он грубо воткнул шило в верхнюю губу, плотно стягивая нитью, уже молча, чувствуя лишь, как по щекам льется что-то мокрое, горячее, обжигающее продернутые дратвой губы. Он старался колоть ближе к прошлым стежкам, плотно сажая их один за другим, пока не запечатал наглухо преступный рот. Дернул грубо, разрывая нить (нижняя часть лица взорвалась острой болью).
Он был один в кузне, сидел на шкурах, ещё хранивших аромат их любви. Фал…Варта…Варта…Фал… он заскулил, дрожа от ощущения внутреннего холода. Затем поднялся в попытке согреться, раздул огонь в горне и взял молот. Трижды ударил по краю наковальни, посвящая работу Махалу. А потом… Фили появился, словно из ниоткуда… В памяти отложился путь под сизым небом и капли дождя, падающие в разорванные губы. Он не знал, куда везет его племянник. Было все равно. Он позволил снять себя со спины пони и завести в сумрачное помещение, пропитанное ароматом курений. И уложить на широкую лавку…
Аромат вливался в душу, туманил сознание. Боль куда-то нехотя отползла, уступив место блаженной пустоте. А потом он вдруг понял, что находится уже в широком поле, заросшем разнотравьем и крупными бордовыми цветками, названия которых не знал. Песня лилась в воздухе:
Я скую тебе лунный свет, нитью, тонкой, как паутина,
Я поймаю тебе рассвет, и свяжу его сладким сном…
Слова старой любовной песни гномов полыхнули кровавым заревом в расколотом сознании Торина Дубощита, бесстрашного воина и вождя, сломленного собственной совестью…
…Она шла навстречу ему, одетая в длинное зеленое платье, источающая аромат разнотравья. На плече её сидела маленькая пурпурная птичка, а в руках было ожерелье, сплетенное из маргариток.
–Приветствую тебя, Торин, потомок Дурина, – мягкий музыкальный голос проникал в душу, даря странное ощущение теплоты и покоя, какие испытывает младенец, прижатый к материнской груди. Он опустился на колени, приветствуя её.
–Присядь, мой сын, – ласковая рука женщины коснулась его губ и боль ушла почти сразу. –Ведомо мне, с чем ты пришел. Но здесь лишь сам ты можешь помочь себе. Даже я бессильна, когда речь идет о преданной любви.
–Мать Цветущего, – прошептал он, склоняя голову, – кто может простить такое? То, что я сделал с Вартой, простить нельзя…
–Кто знает, – глаза женщины полыхнули зеленью. –Появление Фалюмины дало тебе ещё один шанс…
–Эта девочка… она спасла…
–Твою дочь, – кивнула Владычица Трав. –
Мою… дочь… впервые Торин произнес эти два слова и сердце сладко заныло. –Госпожа, я не могу признать её…
–Почему? Это противоречит твоим желаниям?
–Дело не в желании!
–Ещё одно оскорбление любящего сердца, Торин Дубощит. Оскорблении женщины, любящей тебя, родившей твое дитя… Смотри!
Он вздрогнул, глядя, как поодаль Дарфейн сидит на берегу ручья, укачивая на коленях малышку Нанфи. И как свободной рукой полощет в ручье белье. Он видел, как малышка жадно сосет грудь матери, как маленький кулачок сжимает прядку её волос. А потом ручей исчез и это был уже домик, тот, в котором жила его наложница. И он видел, как Дарфейн хлопочет у кухонной плиты, а Кили чинит сломавшуюся оконную раму. Фили с малышкой на руках сидел в гостиной комнате и старался развлечь девочку на время отсутствия матери. Крошка Нанфи радостно скалила ещё беззубые десны, улыбаясь своему кузену.
Они…они там! пораженный Торин следил за племянниками широко распахнутыми глазами.
–Да, ибо в их юных сердцах больше любви и нежности, чем в ином сердце, Торин Дубощит, – грустно улыбнулась Госпожа в Зеленом, коснувшись его груди. –Они любят свою маленькую сестренку и гордятся ею. И им неважно, что она лишь наполовину гномьей крови. Они просто любят.
Торин смотрел на хлопочущую с ужином Дарфейн.
–Но я не люблю Фейн, – тихо произнес он. –Да, я взял её наложницей с её согласия, ибо мне противны мужские объятия, а луна не дает пощады. Что же делать мне, Госпожа?
–Прежде всего, решить, понять в своем сердце, кто дорог тебе, – богиня махнула рукой и на месте дома появились три женские фигурки. Почти одного роста, одетые в одинаковые платья серого цвета.
–Смотри же, не ошибись, Торин, сын Трейна, – тихо произнесла Госпожа в Зеленом.
Спустя миг её уже не было рядом и лишь ветерок пролетел, пригибая к земле темные благоухающие цветки.
====== Часть 25 ======
Двалин внезапно застыл, всматриваясь вперед, потянул руку к шарику, что-то проделав с ним, отчего яркий поток света залил шахту, вырвав из мрака скрюченную фигуру. Дикий визг заполнил переход и существо принялось яростно метаться, колотясь о стены. Двалин перехватил застывшего Кили, выдернув его буквально из-под пласта горной породы, накрывшего участок тоннеля. Теперь путь назад был отрезан, а впереди билась и корчилась кошмарная гадина, напоминавшая давешнюю сороконожку, но с орочьим торсом и передними лапами. Одна за другой шесть стрех вонзились в извивающееся тело чудовища, чьи конвульсии были уже предсмертными.
Что это за дрянь такая? дрогнувшим голосом спросил Кили, возвращая лук за спину.
–Я бы лучше спросил, с чего вдруг вся нежить полезла к поверхности, – пробормотал младший Фундинсон, потирая лысину. –Не нравится мне все это, ох не нравится. Пошевеливайся, парень, некогда стоять!
Они не без труда перебрались через омерзительную тушу орко-многоножки. Шарик по-прежнему светил почти в половинную силу, больше Двалин не хотел рисковать. Они бежали со всей скоростью, на которую были способны, стараясь покрыть как можно большее расстояние за время свечения. Постепенно проход стал уже и потолок его опустился. Кили уже шел не бок о бок с Двалином, а следом за ним. Вскоре пришлось опуститься на четвереньки, а потом уже и ползти.
А……………! послышалось спереди, и Кили вздрогнул.
–Что-то не так?– спросил он, сжавшись в комок.
–Сейчас попробую рассмотреть… подай назад, малыш…
Кили кое-как попятился тылом, давая место старшему. Двалин деловито шарил в мешочке, вылавливая шарик. Сунув уже использованный в кармашек, он засветил новый, прибавив света, и снова нырнул вперед.
–Похоже, придется по стене ползти, – послышался его голос. –Мост обвалился, обветшал, видать.
Кили проводил взглядом его ножищи в сапогах, прополз немного и выглянул из шахты. И почти сразу пожалел об этом. Шахта обрывалась в бездну. Подавив вспыхнувшую было панику, юноша огляделся и увидел сбоку на стене повисшего на двух тяжелых ножах, воткнутых в камень, Двалина.
Прыгай, сынок! прорычал младший сын Фундина. –Прыгай и цепляйся за меня!
Кили прикусил губу, с ужасом представив, что будет, если ножи сломаются. Хотя прекрасно знал предел их прочности. Ножи, выкованные сынами Фундина могли выдержать вес среднего мумака, а не то что двух гномов. Он кое-как выкарабкался из дыры, цепляясь пыльцами за трещины в стенах, и ухватился за шею Двалина, перебравшись ему на спину. Снова накрыла паника, леденящий ужас, но юноша подавил его. Он уткнулся в волосы Двалина, пахнущие землей, кровью и остатками зелья, которыми была намазана царапина на его черепе. От этого запаха было спокойно, как и от ощущения могучих мышц под его руками. Глухие металлические стуки– звук ножей, поочередно входящих в толщу гранита, доносились словно издали. Кили закусил губу, пытаясь удержать мысли в порядке. Снова вспомнился проклятый сон.
–Ну вот! Эй, парень, я вовсе не намерен таскать тебя на своем горбу всю жизнь!
Кили разжал руки, быстро отступив на шаг. Двалин поправил шарик в крепежах и огляделся.
Насколько я помню старые планы подгорных пещер, то почти все здешние ходы ведут к центру горы и оттуда один-единственный к выходу, – задумчиво произнес он. –Так что идти можно по любому из них. Знать бы только, который короче.
–Наугад выберем, – пожал плечами Кили. – Вон тот, например, смотри, там много пятен сажи по верху арки, значит, им чаще пользовались, чем другими.
Двалин одобрительно хмыкнул и двинулся к проходу, Кили постоял пару секунд, пытаясь привести в порядок разбредающиеся мысли, затем пустился нагонять родича, который уже ступил под темные своды.
Торин смотрел на три фигурки перед собой. Сердце его ныло где-то там, глубоко. Он закрыл глаза, возвращая в памяти лик Варты. Но отчего-то сливалось с ним, перекрывая его, нежное безволосое личико девушки Фалюмины. Шлюха, распутная девка… безусловно, его упреки были отчасти справедливы. Но лишь сейчас он вдруг понял, от чего желание причинить боль девушке главенствовало в его душе тогда. Она не сделала ему ничего худого, но с первого взгляда, с первого мгновения, когда он увидел её, словно раскаленный меч вонзился в его сердце и первый камень ударил в стену его самообладания. Прошлое вернулось в облике этой девчушки, так похожей на Варту и так непохожей. Варта была сильной и отважной, не боявшейся ничего, женщиной, которая могла бы быть королевой, не будь он так глуп и жесток… Фал была мягкой, безвольной, податливой, как вода. Отдавалась всем, кто желал её, не держала злобы на своего выродка-папашу и на его дружков. В глазах Торина эти качества опускали её на один уровень с животными, с грязными и мерзкими орчихами. До того ровно момента, когда она впервые ответила ему, громко и смело глядя в глаза, спросив, где её место. Это был второй камень…
А потом был пожар и малышка Нанфи, спасенная этой девочкой, у которой достало мужества броситься в пламя ради чужого ребенка… И тогда он понял, что робость и беззащитность, и видимая слабость и трусость этой девочки были не больше, чем грязь и руда, что облепляют драгоценный камень. В тот миг она окончательно слилась в его сознании с Вартой.
Он стоял перед тремя женщинами, глядя поочередно в глаза каждой. Потом взял за руку Дарфейн.
–Прости меня, Фейн, – тихо произнес он, сжав натруженные пальцы женщины в своих. –Прости, и отпусти меня. Отныне Нанфи– моя признанная дочь. Я знаю, ты мечтала об этом… Я отпускаю тебя, Фейн, отпусти и ты меня.
Он вздрогнул, глядя, как растворяется в воздухе женская фигурка. Повеяло ароматом мёда и молока. Торин подошел к Варте, до боли, до слез прекрасной Варте, стоявшей так же молча. Юные нежные черты, нежнейший пушок, тронувший нижнюю челюсть– одно из немногого, что могло помочь отличить её от её дочери.
Варта… он опустился на колени, прижав её маленькие руки к губам, не пытаясь унять слез. –Что я могу тебе сказать, какими словами вымолить твое прощение? Ты любила меня и подарила мне больше, чем могла подарить любая женщина. Ты была бы лучшей королевой, какую только можно помыслить рядом с собой…
Он коснулся поочередно сначала правой её руки, потом левой.
Но здесь и сейчас я должен признаться и признать перед тобой и самим собой… Торин замолчал, пытаясь найти в себе мужество заглянуть в глаза некогда преданной им девушки. –Я восхищался твоей красотой вначале, был очарован тобой… увы, это не удержало меня от поступка, за который я не раз проклял себя. Ты была неустрашима и благородна, благороднее всех, кого я встречал до того мига… ты спасла мне жизнь, маленькая Варта. И поплатилась за это… Прости меня, Варта, хотя и знаю я, что подобное не прощается…
Он поднялся, глядя в спокойное, без кровинки, лицо былой возлюбленной.
Тем тяжелее мне признать, что я не люблю тебя, тихо, с болью произнес он. –Я восхищаюсь тобой, боготворю тебя, мне совестно за то, что я причинил тебе столько зла… прости меня, Варта… прости меня, если найдешь в своем сердце достаточно доброты и света для этого… прости и отпусти меня…
Она подняла голову, глядя на него грустными глазами.
Не держи меня… прошелестело в траве. –Отпусти… мой Торин…
Он вздрогнул, когда маленькая ручка коснулась его лица. В следующий миг никого уже не было на лугу кроме него и последней фигурки. Фал сидела в траве, уронив голову на грудь, ветер едва шевелил её пышные рыжие кудри. Торин смотрел на её поникшую фигурку. Что он мог сказать?
–Ты пришла в мой дом как наложница моих племянников, – тихо произнес он, наконец собравшись с силами. –Ты разрушила мир, что царил меж нами. Ты отдавалась всякому, кто желал тебя. Ты была жалкой и омерзительной в своей покорности судьбе… Я не мог понять, почему меня так тянет к тебе. Твое лицо казалось мне дикой насмешкой над красотой и чистотой другой женщины…
Он покачал головой, чувствуя, как кипит в груди, рождается ураган. Ему больше всего на свете хотелось сейчас броситься в бой, с любым противником, с кем угодно! Потому что любая самая страшная битва, даже пытки и смерть были лучше того, что предстояло ему сейчас.
Я не знаю, как так случилось, что я стал думать о тебе! тихим отчаянным стоном выдохнул он. –Я не мог понять… не мог… пока не увидел тебя, горящую, подающую мне из окна дома мое собственное дитя. В тот миг я признал в моем сердце, что ненависть может стать любовью…
Он покачал головой, словно удивляясь самому себе, что говорит это.
–В тот миг я понял, что ты куда сильнее меня. Потому что твоя слабость была чем-то наносным. Но внутри был стержень из крепчайшего и чистейшего алмаза. Да, я стыдился тебя, стыдился покорной жалкой шлюхи, червем вползшей в мой дом. А теперь я не знаю, как мне просить тебя о прощении. Потому что несмотря ни на что ты самая смелая, самая отважная и сильная женщина, какую доводилось мне встречать.
Он положил руки ей на плечи, коснувшись лбом её лба, замерев так на мгновение.
–Останься со мной, Фал… я прошу…
Он вздрогнул, поняв, что лежит на застланной сукном скамье у алтаря. Что-то давило его правую руку. Чуть повернув голову, он вздрогнул, чувствуя, как сжимается сердце.
–Фал…
Она продолжала лежать неподвижно, не реагируя на его слова. Он коснулся её губ, дыхание едва теплилось. Сев на скамье, он бережно поднял девушку на руки.
Фал… очнись, девочка… мучительно прошептал он, уткнувшись лицом в пушистые волосы. –Вернись ко мне…
–Дядя!
–Торин!
Ори и Фили дружно шагнули к нему, глядя с радостью и надеждой.
–Нужно тепло, – резко, отрывисто произнес Торин, укутывая легонькое девичье тело в серебристую ткань. –Она ледяная вся.
Иди за мной! Фили развернулся и выбежал из храма. Ори проводил взглядом нагоняющего его Торина, и пошел к алтарю. Его немного колотило от напряжения. Сердце кольнул страх за Фалюмину. Ори снял с шеи золотое ожерелье, что носил не снимая с самого дня, когда ему сравнялось тридцать лет, и опустил на алтарь.
–Матушка Йаванна, спаси её, пожалуйста, – голос его задрожал. –Спаси её…
Он расплакался как ребенок, упав на колени и закрыв лицо руками. Волос его коснулся ветерок, а в ноздри ударил аромат свежих трав. Глянув же на алтарь, он с радостью увидел, что ожерелья на нем уже нет…
====== Часть 26 ======
Кили не мог бы сосчитать, сколько времени они брели. Один из шариков был использован полностью, другой уже начал тускнеть. Как всякий гном, Кили мог подолгу оставаться на ногах и был достаточно вынослив, чтобы не спать несколько суток, не говоря уже о Двалине, который был одним из самых сильных и крепких мужиков, которых Кили доводилось знать. Они поели на ходу, уничтожив половину сороконожьего мяса и запив это дело глотком вина, что оставалось ещё во фляге Двалина.
–Чувствую тепло, – заметил старший гном, когда они пересекли крупную пещеру, по дну которой струился маленький ручеек. Обнюхав воду, он наполнил фляжку и выпрямился, глядя на Кили, который сидел, переводя дыхание.
Там, впереди Сердце Горы, – просто, по-будничному сказал он. Кили продолжал сидеть, вцепившись ногтями в ладони.
Эй, парень, ты в порядке? Двалин присел рядом, пытливо глядя в глаза юноше. –Да что с тобой творится, Кили? Ты будто не в себе с тех пор, как…
–…да, с тех пор, – молодой гном вцепился в собственные волосы. –Двалин, я сам себя боюсь. Та тварь в штольнях мне показала… кое-что…
Двалин чуть приподнял бровь, выражая вопрос.
–Что-то, что мне не понравилось… более того, показалось мерзким… и в то же время я не могу перестать думать об этом, – Кили сжал кулаки. –Двалин, я не знаю, что делать. Оно все время возвращается… в памяти. Так отчетливо и ярко…
–Что возвращается?
Кили посмотрел на него больными глазами.
–Я знаю, ты сейчас меня убьешь, но я не могу молчать больше… Я видел тебя… ты…мы…
Он ощутил, как глаза жгут злые горячие слезы и губы прыгают. А потом сильная ладонь легла на его щеку, поворачивая лицом к лицу с Двалином. И в глазах всегда спокойного и сурового воина юноша увидел странное сочувствие и теплоту.
–Вон оно что, парень, – голос Двалина был спокоен и мягок. –Не вижу беды в этом. Каждый выбирает свой путь. В том числе и с кем ему делить полнолуния. Ты ведь не забыл, что сейчас полнолуние, мальчик?
–Что…-Кили вздрогнул, вскинув голову, словно мог сквозь толщу скальной породы увидеть полную серебряную луну, повисшую над горой серебряным блюдом. Двалин освободился от сумки и положил оружие на ровный участок пола. Затем расстелил свою безрукавку рядом.
–Предлагаю свою помощь и с радостью приму твою, – просто сказал он, кивая на импровизированное ложе. Кили молча кивнул. Странно, но словно слова родича проделали дыру в том коконе дикой напряженности, что окутывал его с момента встречи с пещерной тварью, показавшей ему самые темные и потаенные страхи и желания. Сердце его билось так сильно, что готово было выскочить из груди, даже в висках заныло от напряжения.
–Двалин… я рад, что ты со мной, – тихо сказал он, сев на край ложа и расстегивая свой плащ.
Двалин коснулся его лица грубыми закорузлыми пальцами и Кили взял его ручищу в свои, рассматривая каждую черточку, каждый след от ожога. Большие и сильные руки воина.
–Знаешь, я помню, как эти руки подкидывали меня к самым сводам пещер, – тихо сказал он. –И дух захватывало от восторга. Я всегда любил Торина, но теперь понимаю, что тебя любил не меньше. Ты всегда был рядом, Двалин. Когда мне было одиноко или страшно, ты был со мной. Помнишь, когда Фили свалила глубинная лихоманка… Меня не пускали к нему и ты сидел со мной, держал меня на коленях и тихо напевал, пока я не уснул… Наверное, с тех пор я и мечтал о том, чтобы снова уснуть в твоих объятиях…
–Мальчики вырастают и становятся молодыми воинами, – большая ладонь грубовато и в то же время удивительно ласково легла на его затылок. –А молодые воины становятся старыми скалогрызами вроде меня. Довольно опытными скалогрызами…
Он наклонился, расправляя безрукавку, и небольшая ладонь юноши коснулась его головы. Двалин выпрямился, затем с легкой улыбкой потянул завязки на штанах, сначала своих, потом Килиных. Юноша вытянулся на ложе, глядя на родича в тусклом свете почти использованного шарика. Лицо старшего казалось ему ликом самого Махала. Он осторожно провел пальцами по жестким губам Двалина, ощущая каждую трещинку.
–Я готов, – спокойно сказал принц. Двалин кивнул и лег рядом, проводя рукой по изгибам юношески тонкого тела.
–У тебя с Фили уже было что-то в таком роде?– спросил старший, глядя на немного напряженного юношу. Кили покачал головой.
–Нет… мы просто помогали друг другу. Мне немного страшно… знаешь, легче сразиться с ордой орков… – принц нервно усмехнулся. –Двалин… там, в моем сне, ты был… довольно несдержан… хотелось бы после быть в состоянии продолжить путь.
