Текст книги "Родная (СИ)"

Автор книги: Девочка с именем счастья

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Бенни нежно гладит Аллату по щеке и целует в щёку.

– Можешь не волноваться, – наконец-то выпускает её, садится за стол, разваливаясь на стуле. – Ничего страшного не произойдёт. А теперь покажи мне то, что так вкусно пахнет и заставило вылезти из кровати.

Аллата усмехается.

Нельзя сказать, что он о чём-то думает. В его голове много мыслей, полезных и не очень, мыслей страшных и приятных, плохих и хороших. Он явно не боится предстоящего, потому что не знает, что должно произойти. Внутри всё скрутило, и Аллата до боли закусила губу, стоило отвернуться. Надо признать, готовить Лат умела. Бенни же давно забыл вкус нормальной человеческой еды, потому что в Чистилище он питался только тухлой кровью. Перебить этот омерзительный привкус во рту было сложно, даже свежая кровь не смогла. А вот от свежеприготовленной еды становилось немного, но лучше. В этой ситуации было что-то необыкновенное: практически семейная атмосфера, которая могла бы быть у человеческой пары, когда любимый муж вернулся с работы, а жена готовит ужин. У них же это сложно даже было назвать романтикой, не то что семьёй. Бенни был в некой эйфории от будущей схватки, а вот Аллата была вся как на иголках, но героически растягивала губы в скромной улыбке.

– Что-то произошло? – настороженно поинтересовался Лафит, когда заметил кислую улыбку Милиссон. – Ты какая-то… хмурая.

– Всё хорошо, – насколько правдиво прозвучали её слова, Аллата не знала, а вот Бенни чувствовал фальшь всем своим нутром. И пусть Аллата сколько угодно считает, что убеждает Бенни в своем позитиве, вампир всё видит: как она боится оставить его даже на секунду, как последняя трусиха, – которой она точно не являлась, – не находит в себе смелости хоть ненадолго выпустить вампира из своего поля зрения. Оставила его один раз – умер, оставила второй – и ничего. Всего один раз, когда они встретились, но даже тогда Бенни замечает, с каким внутренним напряжением улыбается, шутит, даже с небольшим внутренним напряжением обнимает его на прощание.

– У нас с тобой разные представления о «хорошо», – подмечает вампир, опираясь руками на стол и сжимая в руке бокал с янтарной жидкостью. У Аллаты было необычайно много алкоголя. – Не помню, чтобы ты была такая напуганная. Явно что-то случилось или случится. Так что колись, родная.

Глаза в глаза. Его голубые сверлят её карие, и вампирша просто не может отвести взгляд. Под таким пристальном взором она не может соврать, но есть ли у неё выбор? А вот выбора нет.

– Не знаю, насколько тебе понравится, – бормочет она, стараясь отвести взгляд, но как загипнотизированная продолжает сидеть. – Пока ты спал… Квентин заходил, – бокал в руке с громким треском лопается. – Говорил, что Старик, сейчас скажу дословно – «отпускает вас с миром на все четыре стороны и желает вам счастья, дети мои» …

– И ты поверила? – несколько презрительно фыркнул вампир.

– Разумеется, нет, – в таком же тоне ответила Аллата, глядя, как Бенни отряхивает руку от осколков. – Но Квентин упомянул кое-кого. Андреа.

Бенни резко выдыхает сквозь плотно сжатые зубы, но Милиссон некогда жалеть о своих словах. Сейчас надо довести Бенни до нужной кондиции и плевать, что этот способ будет так жесток.

– Она мертва, так что не вижу смысла ему это делать, – сухо процедил вампир. Вот зачем? Зачем напоминать ему об этом? О тех давних событиях, когда он лишился дорогого ему человека. Когда-то любимое лицо будто перед глазами стояло, заставляя лишь тихо рычать от обречённости. Бенни опустил взгляд на осколки, хаотично раскиданные по столу, так что не заметил, как на лице вампирши отразилась неподдельная обида и даже злость. Лат, будь её воля, прищурила бы глаза и попыталась понять, что сейчас испытывает вампир. Кроме горечи, конечно. На лице Лафита отражаются какие-то непонятные ей эмоции. Что это – злость, скорбь, привязанность… или любовь? Нет, пожалуйста, только не любовь! Милиссон порывисто выдыхает и встаёт. Убирая грязную посуду в моющую машину – хотя толка в этом нет, она сюда больше не вернётся, – и спешит договорить:

– Квентин сказал, что Андреа будет очень расстроена, если мы… ты не зайдешь повидаться. Наверное, Старик обратил её в тот момент, когда я… была немного сбита с толку происходящим. Я подозревала, что он ещё кого-то обратил, но думала, что просто ищет тебе замену, – Милиссон говорит быстро, но Бенни понимает каждое её слово и впитывает с особым интересом. – Даже подумать не могла, что он превратит её. Хотя лучше бы он её убил.

Слова вырываются сами, и Аллата ждёт, что мужчина вот-вот вцепится ей в горло и навсегда остановит её жизнь, но Лафит задумчиво подкидывает в воздух осколок и, кажется, не замечает негодующей интонации подруги. Что ж, хоть и так. Ей-то теперь какая разница? И всё-таки Аллате до ужаса хочется, чтобы Бенни жил. Даже если в итоге он будет не с ней.

– Да, ты права, – внезапно соглашается Бенни, и Аллата удивлённо приподнимает бровь, однако по-прежнему смотрит на грязную посуду. Вампирша косится на нож и прикидывает, сможет ли она сейчас запустить его в Бенни? Нет, конечно нет. Хотя, возможно, станет немного легче.

– Так что? – Бенни вопросительно тянет букву «М», давая понять, что не понял. Аллата быстро объясняет. – Когда пойдём выжигать гнездо «папочки»? Не вижу смысла откладывать.

– Ты не идёшь, – спокойно говорит вампир, но Аллата лишь презрительно хмыкает. Внезапно внутри становится всё так пусто, что хочется взвыть. Послать всё к чертям и просто позволить себе умереть. И чёрт с ним, с Чистилищем! Чёрт с Бенни, с Стариком, со всеми! Но единственное, что, а точнее кто стоит её мучений и любви – сын Джеймс. Она должна стараться ряди него – хорошие мамы всегда стараются ради своих детей, а вампирша пытается ею стать. Хорошей мамой.

– Я с вами, – и прежде, чем Бенни успевает возразить, Аллата холодно отрезает. – Иначе клянусь, меня вы здесь больше не найдёте.

Смысла в этой угрозе нет, но Милиссон ловит расплывающееся отражение вампира в лезвии ножа, и могла поклясться, что заметила, как в этот момент скулы Бенни дрогнули, всего на мгновение. Вампир был недоволен её ультиматумом, но Лат от своего никогда отступала. Ни-ког-да. Спустя долгую молчаливую паузу, Бенни медленно кивает.

***

Бенни понимал, что всё это неправильно. Что заниматься он должен заниматься явно не этим – идти мстить за свою любимую, надеясь на встречу. По крайней мере не сейчас, когда его подруга Аллата пытается завести лодку. Может быть, к чёрту все это? Аллата здесь, она почти живая и с ней всё понятно и легче. И принять свою судьбу было бы легче, если бы Андреа действительно была бы мертва. Но сейчас… Чёрт, почему же всё так сложно?

Мотор загудел, и лодка послушно скользнула по водной глади. Дин оглядывался по сторонам, пытаясь разглядеть что-то, но впереди и позади стелилась тёмная гладь воды, разгоняемая их лодкой и холодным ветром. Милиссон управляла лодкой легко, заставляя её выполнять все команды мягко и без лишний рывков.

– До сих пор умеешь управлять лодками? – негромко усмехнулся вампир, стараясь разрядить напряжение, которым было заполнено пространство между ними тремя. Дин с интересом прислушивался к их разговору, но не комментировал, молча стоя с Бенни позади Лат. – Впечатлён.

– Сам говорил: научишься один раз – больше не забудешь, – напомнила вампирша. – Да и к тому же ты сам меня учил.

Бенни гордо кивнул. Всё происходящее казалось плохим сном, но мысль о том, что всё это скоро закончится, приятно грело душу. Только вот будет она довольна результатом? Если с ней будет сын – живой, с бьющимся сердцем, – то тогда всё равно, сколько жертв будет. Даже если Милиссон никогда не сможет простить себя или заставить забыть, Джеймс будет жить. Аллата глубоко вдохнула морской бриз. Она вообще-то не очень любила море, с тех пор как они с Бенни перестали бороздить его вместе. Однако сейчас этот солёный запах успокаивает расшатанные нервы шатенки, приводит в порядок мысли, заставляет забыться, хотя сейчас забываться нельзя. Всего лишь на несколько мгновений можно подумать о том, что «если бы все было по-другому». И даже если этого никогда не будет – мечтать может даже такое существо, как она. Долгое время думать, что счастлива, и, потеряв всё, понять, что пресловутое счастье выскальзывает из твоих рук. Слишком невыносимо, и мёртвое сердце навсегда останавливалось. А потом появился Джеймс. Джеймс, который каждый день пытается развеселить свою маму, не давая повода грустить. Он – идеальный сын. Когда Бенни ушёл, ей казалось, что от гибели осталось не так уж и много времени, что Аллата сможет жить в мире, в котором нет Бенджамина Лафита. Аллата смотрела на их последнюю совместную фотографию и всё ждала, когда он наконец-то вернётся. Корзинка с малышом появилась внезапно, разрушая серые и мрачные года. Джеймс всегда был с матерью рядом. Он помог выбраться Аллате из этого ужаса, даже сам того не понимая. Ведь ему всего пять лет. Поэтому Джеймс и не заслуживал всего этого.

– Мы прибыли, – оповестила Милиссон. Вампир с охотником затягивали лодку на берег. – Постарайтесь без самоуправления.

– Конечно, мамуля, – оглядываясь, съехидничал Винчестер. Аллата закатила глаза:

– Если выживем, ты следующий, охотник.

– Замётано, вампирша.

– Заткнулись оба! – рыкнул Лафит, направляясь в глубь леса. Чтобы не быть замеченными, пришлось причалить с другого конца острова, так что ещё час был убит на то, чтобы прийти к нужному месту. Дин, к огромного удивлению Аллаты, – и это стоило бы записать в пункт хороших качеств Винчестера! – не тормозил процессию, а шёл на ровне с вампирами. Вдвоем вампиры, конечно, могли бы ещё быстрее, но жаловаться не приходилось. Зачем приближать неизбежное? Страшный сон сбывался – скоро она должна бросить своего вампира на растерзания бывшим собратьям. Может ли быть хуже?

– Мы уже близко, – уверенно завил Бенни, – возвращался былой настрой. – Что-то напоминает?

Дин отвлёкся от своего телефона – наверное, отписывался родным, – и кивнул. Мужчины принялись делить оружие, Аллата смогла умыкнуть себе ещё одну мачете. Бенни ничего не сказал, но до сих пор не одобрял её вмешательство в это дело.

– Так странно, – вновь проговорил Лафит, обращаясь к Дину, – быть снова в этом мире.

– Ты чертовски прав.

− Как ты справляешься со всем этим? С… вообще со всем.

Их диалог оставался непонятен, но шатенка прислушивалась к нему, стараясь отвлечься. Сумки небрежно откинули в тень деревьев и направились к «камере смерти». Аллата шла позади, рассеяно поглаживая рукоятку своего инвентаря.

– … только так можно играть в эту игру, усёк? – голос Дина вернул в реальность, и девушка вновь поругала себя за легкомысленное отвлечение от происходящего. Охотник кинул на неё быстрый взгляд, мол, идёт следом, не убегает и не пытается убить, потом снова вернулся к их с Бенни разговору.

Дом Старика выделялся на темном фоне.

– Что, чувствуешь эту «семейную» атмосферу, родная? – рассмеялся Бенни. Аллата кисло улыбнулась.

– Да, – протянула вампирша. – Дом, где тебя всегда ждут и любят таким, какой ты есть.

Горькая ирония от этих слов неприятно отдалась на языке, заставляя рефлекторно сглотнуть. Особенно омерзительно было входить в этот дом, который когда-то Аллата просто обожала. Ворвались чуть ли не в центральный вход, и Аллата всего на секунду задержалась на пороге. Когда вампирша тихонько прикрыла за собой дверь, в голове мелькнула всего одна мысль: «Ну вот и всё…» Милиссон захлопнула их мышеловку.

***

Была бы её воля, она бы плакала, но Аллата не могла. Всё, на что она была способна – сливаться с полумраком, наблюдая за тем, как Сорренто и еще двое неизвестных скручивают Бенни. Или была мучительнее другая картина – Бенни с особой привязанностью смотрит на фото Андреа, а потом оглядывает комнату с надеждой в глазах. Ищет её. Для Аллаты было невыносимо всё. Милиссон не сумела подавить судорожного всхлипа. Рыдания душили её, подступая к горлу. О Ева, она не могла выбрать между сыном и любимым. Либо потерять обоих, либо спасти одного. Возможно, она могла бы ринуться Бенни на помощь, вдвоём они бы справились. Стоило этой мысли мелькнуть в голове, как Сорренто заметил её фигурку и по его взгляду было понятно – если она сдвинется с места, он убьёт Джеймса. Расклад не в их пользу, а значит, Джеймсу остаётся надеяться на то, что его мать способна на столь ужасный поступок.

Бенни понял, что его собратья были готовы. Они ждали его, знали, как действовать. Да, возможно, было глупо ломиться в парадный вход, но не знай они, что он придёт наверняка, вряд ли успели подготовиться. Ведь он почти был склонен отказаться от этой мысли, но после, услышав о Андреа, перестал колебаться.

Сорренто усмехается:

– Мне что, постоянно придётся это делать?

– Привет, Сорренто, – без особой радости говорит Бенни, косясь в то место, где он последний раз видел тень Аллаты. Было стыдно – стоило увидеть Андреа, мысль о подруге вылетела из головы, он не мог поверить, что она жива. Сейчас же хотелось думать о том, что Аллата и Дин вместе, а не по раздельности. Хмурый и недоверчивый взгляд перешёл на женщину, стоящую перед ним.

– Значит, он действительно обратил тебя, – в голосе проскользнула нотка отвращения, и Андреа смогла только незаметно кивнуть. Она сложила руки на груди, словно считая себя так более защищённой.

– Сорренто, мы должны уладить кое-что, – намекнула женщина, многозначительно косясь на Сорренто, а потом её взгляд переместился в другую часть комнаты – Бенни не мог повернуть туда головы.

– Ну разумется, – с мерзкой улыбкой протянул вампир. – Как я мог забыть. Лотти, не поговоришь с нами?

Комментарий к Часть 3

Прошу простить меня за количество ошибок( Прошу исправить все, что найдете.

========== Часть 4 ==========

Весь день дождь лил как из ведра. Небо заволокли тяжёлые свинцовые тучи, холодный ветер играл с листьями деревьев, жалобно стонущих под его немилосердным натиском, а плотная дождевая завеса дополняла этот мрачный пейзаж, наводящий тоску и уныние.

Он спал в корзинке. Аккуратно завёрнутый в одеяльце, отчаянно кричащий малыш около года. Аллата смотрела на него и не понимала, что с ней такое: да, убить она его не могла, но почему внезапно стала так спокойно на душе? Аллата оглянулась по сторонам. Никого. Видимо, этого ребёнка подкинули ей. Но зачем? Милиссон никогда не понимала психологию людей, никогда не старалась понять. Вампиршам не дано иметь детей, следовательно, заботиться о ком-то столь маленьком им так же не дано. Так почему же именно этот дом, и именно она? Малыш не переставал плакать, а громкий удар молнии испугал его ещё больше. Аллата растерялась всего на секунду, а потом легко подхватила корзинку с ребёнком и внесла внутрь дома.

Мальчик смотрел на вампиршу, а она – на него. Ребенок продолжал жалобно плакать, и Аллата скривилась. От этого громкого плача, – который, чёрт возьми, она не знала, как остановить! – вот−вот разболится голова. Ну нет, решила Аллата. Она не купится на эти заплаканные большие голубые глаза, что смотрят на неё снизу вверх. Аллата сложила руки на груди и отрицательно покачала головой. Малыш продолжал плакать. Не сдержавшись, Милиссон наклонилась и подняла плачущего подкидыша.

– Закрой рот, – рявкнула вампирша, но её голос предательски прозвучал намного ласковее, чем произнесённые слова. Мальчик тотчас прильнул к Лат, обхватил её за шею своими пухлыми ручками, продолжая какое-то время всхлипывать.

Пока малыш успокаивался, Аллата пыталась бороться с охватившей её нежностью. Старалась не вдыхать тонкий молочный аромат ребёнка. Она ждала, что сейчас проснётся жажда, и она опустит дитя. Но вампирский организм перенёс близость человека удивительно спокойно. Он пах как самый вкусный десерт или чудесные духи, но вопреки своей сущности, Аллата не хотела подкрепиться им. Она вообще старалась не трогать людей, питаясь ворованной кровью. Дань умершему возлюбленному. Аллату передёрнуло – яркие голубые глаза смотрели на неё.

Мальчик что-то восхищенно залопотал и, совершенно не испытывая страха, протянул ручку к красивому лицу Милиссон. Он даже не замечал холодной температуры её тела. Малыш провёл рукой по нежной щёчке. Аллата внезапно подалась вперед…

***

Старик считает минуты до тех мгновений, как стройная фигурка Аллаты появится в этом кабинете. Вампирша появляется быстрее, чем он ожидал – Старик смотрит на часы, а она с силой ударяет по столу; по идеально гладкой поверхности бегут многочисленные трещины.

– Где мой сын!?

Милиссон была поистине великолепна в гневе: этого у неё не отнять. Её глубокие шоколадного цвета глаза едва не метали молнии, длинные волнистые волосы падали на плечи, пряди небрежно опускались на глаза.

– Здравствуй, непокорная дочь, – улыбнулся ей молодой парень, так нелепо называющий себя «Стариком». – Ты добралась сюда быстрее, чем я ожидал. Аллата…

– Ты, гнилое адское отродье, где мой сын?! – Старик удивлённо посмотрел на вампиршу. Будучи главой гнезда, он никогда не слышал таких слов в свою сторону. Он привык видеть в глазах, созданных им, если не любовь – почтение, верность. Аллата же была всегда другой – верной, любящий, весёлой, она всегда являлась душой гнезда и связывала таких непохожих вампиров, и за это Старик обожал маленькую куколку. Лишь позже он понял, почему она оставалась в гнезде – не ради него, а ради второго приближенного – Бенни. Ни Сорренто, ни Квентин не были так близки с Аллатой, как Бенни, и Старик понял, что убив его, избавился от Аллаты. Отпускать кого-то было не в его правилах, но разве теперь Аллата была полезна? Нет, но если он убьет её, другие обитатели гнезда могут вступиться – Старик отпустил её, как казалось, с миром.

– Тот прелестный малыш, Джеймс, – протянул вампир. – Очарователен. Просто копия неизвестных мне людей. И всё же он прекрасен. Сын своей матери.

Старик, что и неудивительно, никогда не испытывал гнев матери, защищающей дитя и не догадывался, насколько перешел границу. От ярости у Аллаты глаза заволокло красной пеленой, а во рту появился привкус раскаленного металла. Мышцы налились силой, которую вампирша привыкла сдерживать, – пусть только Старик попробует что-то сделать, и она просто разотрёт его в кровавое месиво! Старик оставался раздражительно-спокойным. Аллата думала, что ещё немного, и ей будет плевать абсолютно на всё – она просто вцепится в Старика и не отпустит, пока он не перестанет дёргаться или её не скрутят.

– Мы же можем быть взаимно вежливыми, Аллата? – протянул Старик, пока Милиссон раздумывала, где его шею будет быстрее перегрызть. – Ты – мне, я – тебе. А твой сынок проведёт небольшие каникулы у нас.

– И что тебе нужно? – внезапно холодно и сдержанно поинтересовалась вампирша. Разум, который гнев постепенно оставлял, недовольно кричал на Аллату – её действия отразятся на сыне. Нет, со Стариком надо действовать тоньше, умнее, осторожнее.

– О, пустяк, – махнул рукой вампир. – Ты всего лишь должна привести ко мне Бенни.

Аллата выдыхает сквозь плотно сжатые зубы.

– Значит, это всё из-за сына?

– У меня не было выбора.

– Конечно.

Они стоят друг напротив друга. Точнее, стоит Аллата – Бенни сидит на высоком стуле, сдерживаемый наручниками. Сердце Милиссон, его остатки, борется с разумом, а Аллата не может сосредоточенно думать. В комнате они одни, спасибо Сорренто. Андреа это явно не одобряет, но Аллата была так рада, что ей дали возможность объясниться с ним. Лафит не сводит с неё внимательного взгляда. В отличие от Андреа, она не складывает руки на груди, стоит совсем рядом, открытая. И сейчас Бенни понимает, что всё это к чёрту ему не нужно – месть, бывшая любовь, Старик. Всё, что он имел и потерял, всегда было рядом.

– Ты должна была мне сказать, – слова вырываются прежде, чем Бенни смог задуматься о их значении. Красивое лицо Аллаты перекосило. Первое, что пришло Бенни на ум – это слово «поверженная». Аллата показалась Бенни поверженной на поле боя, именно такой: вампирша, которая когда-то было маленьким солнечным лучом в их гнезде, славилась невероятной красотой и умом даже для себе подобных, но также была одной из самых опытных стратегов, теперь казалась раздавленной и уничтоженной. Аллата стояла, прислонившись к дверному косяку, словно собиралась вжаться в него, сгорбившись, опустив голову… Волосы скрывали её лицо, делая её вид еще более «добитым». Она ответила, не поднимая головы:

– Они бы убили его, – голос Милиссон непривычно тих, но в нём сквозит уверенность. – Я должна была сказать тебе не о сыне. Намного, намного раньше, я должна была…

Она приближается стремительно, и теперь Бенни приходится поднять голову, чтобы посмотреть на неё. Её волосы отбрасывают тень, но он видит горящие карие глаза. Аллата плавно опустилась на подлокотник кресла, одной рукой вцепившись в спинку. Непозволительно близко; из коридора доносится недовольное шипение.

– Только я – глупая маленькая девочка лет двенадцати, – могла влюбиться в столетнего вампира, а потом просто не найти в себе силы признаться, – её голос понижается до еле различимого шёпота. Бенни поворачивает голову, чтобы видеть её и упирается в её лоб своим лбом. – Когда я… я всё-таки подумала о том, что должна сказать тебе о своих чувствах, я узнала от Старика, что ты ушёл. Даже сбежал, с гречанкой Андреа Кормас. Это было похоже на дешёвую романтическую комедию, – лицо вампира обдувает теплым дыханием. – Сначала я была очень привязана к тебе. Мне твердили, что привязанность – не любовь. Есть привязанность, дружба, поддержка – я считала это хорошим набором чувств, чтобы забыть о своих чувствах. Но не смогла. До того самого момента, когда увидела тебя, разбросанного на куски, и взвыла, и до тех пор, пока не увидела тебя на той стоянке, я была счастлива. На те короткие минуты, когда я вижу тебя живым и понимаю, что люблю, я была счастлива.

– А потом вспомнила, что у Старика твой сын, – подсказал Бенни, и Аллата кивнула головой. Длинные волосы щекотали его лицо. Вампир волей-неволей вспомнил, каково это – наматывать их на кулак, заставлять Аллату не по-человечески выгибать спину. Бенни дёрнул головой, насколько это возможно, и уткнулся носом в тёмные волосы.

– Аллата, – негромко позвал Сорренто из коридора, и его тут же перебил детский лепет. Аллата внимательно посмотрела на Бенни и усмехнулась:

– Мне пора.

Вампир совершенно машинально кивнул и стремительно поцеловал девушку; она негромко охнула от неожиданности. Они оба не разомкнули губ; это был не их поцелуй, а торопливый, немного грубоватый, тот, который срывают с губ второпях, боясь, что могут оттолкнуть, прекратить, сказав: “Довольно!”. Бледная рука вампирши внезапно скользнула под обшарпанное пальто вампира, и Бенни почувствовал, как что-то холодное и острое уткнулось ему в ребра. Стилет. Ключи бесшумно опустились в раскрытую ладонь вампира.

– Лат… – выдохнул Бенни, внимательно глядя в глаза своей бывшей ученицы. Аллата выдавила из себя полуулыбку и пробормотала:

– Меня ждёт сын. Если ты… Бенни, если ты выживешь, то знай – я буду рада вновь увидеть тебя. Если ты не захочешь убить меня, конечно.

Она встаёт быстро, буквально подскакивает. Эти слова впиваются в его голову, как острые шипы, причиняя тупую боль. Бенни вдруг понимает одну простую истину: сегодня он выживет не ради мести, не ради Андреа, а ради неё. Для неё. Сорренто вырастает рядом с ней практически из-под земли. Несмотря на то, что при взгляде на Бенни он испытывал ненависть, на Аллату он смотрел с чувством вины и… уважением.

– Мы собрали твоего сына, – коротко говорит темнокожий вампир. Аллата кисло улыбается, всё ещё не сводя с Бенни шоколадных глаз.

– Спасибо, – последние её слова обращены к пленённому вампиру. – Прощай, Бенни.

– До свидания, Лат, – вампирша растворяется в темноте коридора. Взгляд Андреа явно говорит – не лезь, но Аллата уже влезла по самое нехочу. Дина нет, он где-то наверху. Аллата искренне верит, что они смогут. В самые последние мгновения она рассказала Винчестеру о том, что происходит. Осуждал ли он её? Нет, конечно, нет, ведь он бы сделал тоже самое ради брата. Охотник просто пожелал вампирше счастливого пути, и они разминулись.

– Мама! – радостный крик Джеймса, кажется, слышат все. Аллата широко разводит руки и заключает сына в крепкие объятья. Маленькие, но на удивление сильные руки смыкаются на шее вампирши, и Милиссон искренне улыбается. Она была права – за этого мальчика стоило бороться с самого начала.

Всё остальное происходит как во сне: они садятся сначала на катер, потом в машину, мальчик весело что-то рассказывает, и у Аллаты трясутся руки. Особняк, в котором произошли последние мгновенья их с Бенни подобия на счастье, всё дальше и дальше. Скоро весна… Джеймс хочет поехать в Калифорнию, но не просится, как все дети, поскольку знает – маме-вампирше там не понравится. И всё же мама у него самая лучшая. Да, у неё есть клыки и иногда она пьет кровь. Но Джеймс все равно любит её. Ведь это – мама, как её можно не любить?

– Мама? – задумчиво зовёт малыш, спокойно сидя в детском кресле на переднем сиденье. – Мам, а мы можем поехать в тот дом около озера?

Аллата переводит взгляд на сына, всего лишь на секунду отвлекаясь от дороги, а потом её сердце не выдерживает. Она тормозит машину и порывисто обнимает сына. Мальчик растерянно гладит маму по длинным волосам и неумело, но от души убеждает её в том, что всё будет хорошо. Вампирша всем телом прижалась к сыну и издала животный, сдавленный крик, больше похожий на стон отчаяния, нежели на буйную истерику. Джеймс никогда не видел маму в таком состоянии, поэтому сильно испугался; нет, не того, что мама может ему навредить. Просто когда ей было плохо мальчику самому хотелось кричать. Но разве он мог? Нет, он – Джеймс Милиссон! Он должен быть сильным!

Она должна быть сильной. Должна пройти через это и найти в себе силы жить дальше. Аллату учили в любой ситуации сохранять достоинство, быть твёрдой, сильной духом… Учили стойко переносить удары судьбы. Пожалуй, сейчас настало время вспомнить эти уроки. Аллата не любила предаваться воспоминаниям, но этот полный скорби и счастья миг стал единственным исключением. Целуя Джеймса в макушку, вампирша молчала, стараясь не закричать во всё горло, и все же стонала, разрывая своими душераздирающими стонами чинную тишину пустого ночного шоссе, а в голове у неё проносились самые прекрасные мгновения, что пришлось пережить им вместе с сыном и Бенни, которого она больше может не увидеть. Но… так хотелось верить, что он спасся, что она ему помогла, в последний момент дала ему возможность начать новую жизнь. Где-нибудь с Андреа Бенни обязательно будет счастлив.

Но не с ней….

Хотелось быть сильной, но разве она могла? Нет, в этот раз Аллата сломалась. С хрустом, где-то внутри себя. Вампирша понимала, что пугает собственного ребёнка, поэтому до боли прикусила себе щеку и молчала. Бледные губы насильственно раздвинулись в широкой улыбке, и Лат отстранилась. Джеймс смотрел на неё ярко-голубыми глазами – его глазами, – и улыбался.

– Всё хорошо, принц, – заверила Аллата. Мотор машины загудел, и она плавно сорвалась с места. – Мы поедем… Поедем в дом около озера.

Ведь этого хочет он. Последний человек на Земле, который любит её и которого любит она.

В это же время Дин и Бенни спалили гнездо Старика. Вампир решительно направлялся по остаткам знакомого аромата. В этот раз он не пустит всё на самотёк.

========== Эпилог ==========

Джеймс.

Джеймс плещется в воде. Неожиданно яркое солнце хорошенько подогревает воду, и мальчик периодически играет на суше. Аллата сидит на берегу, под тенью большего дерева. Ей так хотелось быть живой в этот момент, чтобы не прятаться от солнечных лучей, которые неприятно жгли кожу. Кора дерева мягкая, шелест листьев и легкий ветер успокаивают, чудесным образом усыпляя вампиршу. Но карие глаза неотрывно смотрят на игравшегося в воде мальчика. Джеймс, одетый в нарукавники и цепляющийся за круг, играет, иногда выкрикивая «По правому борту!» и ещё что-то в этом роде. Аллата улыбается, смотря на сына. Если ты – вампирша, то в воспитании ребенка у тебя есть определённые плюсы. Ты сможешь издалека увидеть его посиневшие от холода губы, которые тот старательно прячет.

– Джеймс! – позвала вампирша, поднимаясь. Мальчик посмотрел на неё и мгновенно выскочил из воды. Немного виновато улыбнулся маме, когда Милиссон протянула ему полотенце.

– Прости, – бормочет он, поплотнее закутываясь в махровое полотенце. – Я не доиграл.

– Давай позже, хорошо? Холодает.

Джеймс согласно кивает: для своего возраста он слишком спокоен и послушен. Прекрасно зная, кем является его мама, что его ей подкинули, он не может считать своими родителями кого-то другого. Это красивая и любящая его женщина и есть его мама. Он понимает, о чём из прошлого можно спрашивать, о чём – нет. Что должна была сделать мама? Кто такой Бенни, про которого говорил Сорренто? В голове Джеймса – тысяча вопросов, и он задает их, медленно, выискивая нужный момент. И когда он все-таки рискует спросить, кто такой Бенни, получает короткий, но самый непредсказуемый ответ: «Я люблю его». Бенни – тот, кого любит мама. Джеймсу хочется спросить, почему он не с ними и любит ли он маму. Но взгляд Аллаты как будто тускнеет, затуманивается странной пеленой. Губы застывают в грустной улыбке, и мальчик спешит перевести тему.

Аллата чувствует себя почти виноватой.

Джеймс, вытираясь от капель воды, оживленно болтает о своей игре – о дальнем мореплавателе, который ищет свою любимую, а на пути у него много препятствий. И древние греческие Боги мешают ему. Это – самые простые мысли мальчика лет шести. Каждый мечтает стать героем. Но Аллата удивлённо приподнимает бровь, и спрашивает, где он такое услышал. Бледная кожа Джеймса окрашивается в яркий румянец, и он смущенно бормочет:

– Мне просто Сорренто телевизор включал. А там как раз шёл этот мультик… – Милиссон хмурится, но всё-таки приходит к выводу,что ничего плохого в этом нет. Пусть ребёнок смотрит мультфильмы. Она кивает, а Джеймс внезапно принимает серьезный вид и громко кричит. – Ой, здравствуйте!

Мозг вампирши соображает мгновенно: знакомым он сказал бы просто «Здравствуй»; если бы это был тот, кого он знает получше, «Привет» и по имени. Следовательно, не Сорренто и не Квентин. Шатенка поворачивается. Бенни не очень вписывается в картину: во всём черном он выглядит лишним. Вампир ухмыляется, смотря на растерянно-испуганное лицо подруги. Аллата широко распахнула глаза и, приоткрыв рот, смотрела на вампира. Нет, не то чтобы она ожидала его смерти, но думала, что они встретятся ещё нескоро.