Текст книги "Константа (СИ)"

Автор книги: Deila_

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Но кто знает, что произойдёт, если обладающий силой лорда Безумия захочет уничтожить сам себя.

– Я не помню своего имени.

Хаскилл не придаёт значения его словам. У Героя не может быть имени. Это остатки личности, в которую он почти поверил, которая почти стала настоящей, пытаются не умереть, даже ради того, чтобы освободить место Шеогорату.

Но это – иллюзия.

– Здесь всё держится на противостоянии, на дихотомии, даже ты, одному Обливиону ведомо что такое, составляешь энантиоморф с забытым недомёртвым библиотекарем… – почти жалобно говорит пока-не-бог. Тронный зал расплывается маревом цветов, линии контуров наползают друг на друга, съедая очертания предметов и стен. Хаскилл и умирающая сущность Героя с посохом Шеогората – единственное, что остаётся целым. – Но Джиггалаг ушёл, и Деменция и Мания внутри меня никогда не придут к согласию, и КТО В СВОЁМ УМЕ МОГ СОГЛАСИТЬСЯ ОБРЕЧЬ СЕБЯ НА ПОДОБНУЮ ПЫТКУ ВЕЧНОСТЬЮ?! Нет больше ни Тейдона, ни Сил, чтобы удержать две стороны вне меня, я стал их вместилищем, равно как стал вместилищем знаний, которыми не владею – я не понимаю половины того, что говорю, и – небо, чем я так не угодил Шеогорату?! КТО ДОЛЖЕН УРАВНОВЕШИВАТЬ МЕНЯ, ХАСКИЛЛ?

Какофония звуков мешает расслышать голос, но камердинер различает каждое слово вне грохота и визжания агонизирующих Островов. Обливион пожирает каждую отмершую частицу домена, кроме воли лорда, бессмысленно и бессвязно тающей в первозданной пустоте. Хаскиллу приходится приложить усилия, чтобы защитить Острова от вечноголода Ситиса.

И всё становится, как раньше.

В наступившей тишине посреди идеально прежнего тронного зала мёртвый Герой непонимающе и растерянно ищет причину, остановившую саморазрушение домена.

– Возможно, – тихо и вкрадчиво говорит Хаскилл, – дело в том, что здесь нет никого в своём уме…

Он чувствует – пора заканчивать.

Прошло уже немало времени; лорду пора возвращаться домой. Безумные почти успели забыть привкус сгоревшей плоти в пряностях и плоскость небес под ногами.

– Но кому, как не вам, знать об этом…

Бог может проснуться смертным.

Смертный может проснуться богом.

Зеркало работает в обе стороны, но кто-то должен совмещать несовместимое. Кто-то должен быть источником бытия.

Есть один способ, один безотказный способ; Хаскилл ощущает смутные тени воспоминаний того, кем он был когда-то на рассвете всевременья, и они подсказывают ему: чтобы стать живым, вначале надо быть мёртвым.

Имена порой решают больше, чем пророчества.

– …лорд Шеогорат?

========== Обратные величины ==========

Это был самый славный пир на всех Дрожащих Островах за всё тысячелетие. Ярче и безумней самого первого, пьяного от счастья и вседозволенности жизни. Горче мёда элитр. На этом пиру с вином из нескончаемо льющейся подобно алому водопаду крови лорда мешали искристый пепел осыпающихся пылью и мертвыми спорами огромных грибов, и пили за рождение, и пили за обман, и пили за смерть.

В конце концов, больше не осталось ничего, кроме причудливого, изогнутого кубка, полного вина и искр, и того, кто держал его в руках, и руин тронного зала, ибо их троих не в силах была пожрать Серость.

Глашатай Порядка ступает по каменным плитам размеренно и ровно. Его путь лежал сквозь всё царство Островов, от душных глубин Корневой Норы – ко дворцу Нью-Шеота, к каменным развалинам, потерявшим цвет в бесконечно сером, к тому, кто стоит сейчас подле трона с кубком в руках. Его, последнего защитника Безумия и Хаоса, любовно обнимают сияющие янтарём лозы, и источают сладко-кислый дурман усыхающие луны, бирюзовым окрасившие его лицо. Хаос льнет к нему, спокойному, как всегда, несломленному, как всегда, и, как всегда, не сменившему невозмутимость на скорбь.

Диус останавливается за пределом, который рвано очертил оберегающий своего защитника пульсирующий огнистый свет: самому Джиггалагу не сломить эти тонкие сверкающие ветви янтаря, последнее пристанище Безумца, последнее напоминание о вечном проклятии. Но от силы его, строгой, наполненной стальным холодом, даже сияние Хаоса меркнет и отступает.

Хаскилл поднимает глаза.

– Не надоело ли тебе пытаться остановить наше возвращение, камердинер? – голос Диуса сух, но звучен как никогда прежде. Порядок звенит в нём серебряными струнами предопределенной вечности.

– Никому не под силу стереть константу из системы, тебе ли не знать, библиотекарь, – устало, но спокойно говорит Хаскилл. Чёрный камзол его кажется знаком траура сейчас, старым, как мир смертных, откуда он некогда был родом.

Откуда они некогда были родом.

Лорд Порядка, всемогущий Джиггалаг, не властен над ним, изломанным мантлингом, врезанным в Колесо строками судьбы на Спице: даже Пожиратель, чья тень на изгибе каждой спирали Времени застилает Нирн, бессилен перед Хаскиллом, Хаскиллом-константой, Хаскиллом-сломанным-отражением.

– Прибереги кубок с последнего пиршества – царству Порядка настанет конец, но это случится нескоро, – Диус забыл, какова улыбка на вкус – какова насмешка на вкус. Он библиотекарь Порядка, и ему не пристало насмехаться над вечным своим врагом, потому его слова являются лишь советом, горьким в своей правдивости. Хаскилл знает это так же хорошо, как он сам.

Хаскилл одним глотком выпивает вино и вытягивает раскрытую ладонь, удерживая на ней исковерканный мастерами Островов кубок – металл изгибается под его волей, съеживается, обретает цвет и яркость, вытягивает тонкие хрупкие крылья, пробует на ощупь сухой воздух. Диус смотрит на бабочку, взлетающую с руки камердинера, и не может не удивиться беспечности приветствующего тысячелетнюю пытку защитника Безумия. Он знает привкус этой беспечности, знает каждое движение Хаскилла как своё собственное, и всё же удивление настигает его каждый раз – удивление нерациональности.

Бабочка садится на темную мантию библиотекаря и обращается в пыль. Диус небрежно стряхивает её ладонью.

– Однажды Порядок будет царствовать вечно, – говорит глашатай Джиггалага, и камердинер Шеогората, запрокинув голову, смеётся громко и искренне – как смеются испробовавшие смех впервые, неспособные насытиться им, опьяневшие и счастливые.

– Однажды я вырву твоё сердце, выварю его в ихоре с зеленой пыльцой и подам на десерт лорду Шеогорату. Надеюсь, ихор скрасит пресность, – отвечает Хаскилл с безукоризненно вежливой улыбкой.

Диус уходит, не ответив ему. Наступит день, когда Хаскилл выполнит своё обещание: спустя много лет, так много, что только совершенная пунктуальность и исполнительность не позволят ему забыть о своих словах.

Это, разумеется, не значит, что этим всё закончится. Равно как не означает этого и пророчество всезнающего.

***

Земля погребает под собой всё, рано или поздно – и некогда величественные шпили Нью-Шеота теперь не более, чем прах, втоптанный в камень. Диус смотрит на царство, своё царство, и находит его прекрасным: геометрическая правильность форм отражает причудливую симметрию Колеса, и нет ничего, что отверг бы Джиггалаг, кроме Хаоса. Но отрицание Хаоса не означает отказ от жизни.

За плечами Диуса сияет Порядок. Серебряные линии его переплетаются со стальным серым, со спокойным синим, как посветлевшие со временем глаза хранителя библиотеки, и расцветают дробящимися фракталами. Порядок прекрасен, и только Диус и Джиггалаг знают о гнили Хаоса, источившей самое его сердце.

Вход в руины Нью-Шеота похоронен под землей, но земля не преграда для него, всеведущего, всевластного. Диус давно не спускался туда. Он не желает находиться там больше, чем нужно – а нужно ему бывает редко.

Но иногда он приходит проверить, по-прежнему ли верны его пророчества, отточенные, как игла Мефалы.

Владения Джиггалага – прибежище для искушенных знаниями, для острых умом и жаждущих большего, но при этом не ставших пешками козней Проливающего Свет На Листы. Диус, половину своей не-жизни проведший в сомкнувшейся пасти Хаоса, неспособен забыть отголосок Безумия внутри себя, но именно память позволяет ему испытывать желание искоренить его отовсюду, даже из самого Забвения.

Безумие – это всего лишь ошибка. Глупая, страшная месть Изменчивых-Изменяющихся, боящихся за сохранность собственной силы и власти, как было с самого изначалья Мундуса. Диус знает это.

Его изломанное отражение пропитано Безумием – теперь это единственное его пристанище, и Хаос ищет в нём спасения, как всегда. Темная руда, искрящаяся изумрудным, темными шипами скалится из трещин между разорванными изнутри плитами разрушенного дворца. Янтарные лозы пронизывают камердинера Шеогората насквозь: они питаются его плотью, его кровью, его силой, и Хаскилл позволяет, потому что сейчас Хаскилл и есть Хаос. Сейчас Хаскилл есть Безумие.

Медальон на его груди поблескивает янтарными отблесками.

– Зачем ты пришел? – спрашивает Хаскилл. Его голос звучит как прежде, невозмутимо и спокойно, но Диус знает по себе: наступает время, когда силы остаются только на то, чтобы ждать, окутанному вечной скукой. Что дэйдрические пытки ему, тени[1], запоздавшему отражению? Не более, чем мгновенный блеск золотой чешуйки Дракона в спиралях его сомкнутых кальпами колец. И не несут ему боли сверкающие когти янтарных лоз – они едины, как и всегда были едины, Острова и слуга Островов, вечные, неразделимые и постоянные в бесконечной изменчивости.

Диус лишь качает головой в ответ. Объяснение в том виде, в котором его понял бы сосуд Безумия, заняло бы столетия.

У них есть всё время Акатоша и-ещё-немножко, но у Диуса всегда есть дела, пока существует царство Порядка, за которым он обязан присматривать.

– Почему ты всё ещё здесь? – спрашивает Диус, и Хаскилл смотрит на него снисходительным взглядом существа, прошитого насквозь колючими и острыми словно лезвия ветвями, и при этом выслушивающего идиотские вопросы.

– Я уверен, в твоих силах найти ответ самостоятельно.

Диус в ответ протягивает к нему сжатый кулак, а затем раскрывает ладонь. С его пальцев лениво срывается яркая, металлически-блестящая бабочка, и вспархивает куда-то вверх, где переплетенные корни деревьев удерживают от падения полуразрушенные своды Нью-Шеота.

– Я нашёл её в библиотеке лорда.

Диус не упоминает о том, что бабочка была мертва, как породившие её Острова, и что её тело, тонкое, словно бумажный лист, служило закладкой между страниц тома его пророчеств, когда он, хранитель библиотеки, почуявший чужеродность, обнаружил её.

– Вероятно, это потому, что владения Джиггалага так отвратительно скучны, что даже твои опусы показались ей более интересными, – деликатно замечает Хаскилл. – Благодарю, что принёс её сюда. Эти жалкие останки истинного царства лорда, при всей своей никчемности, являются на данный момент наиболее достойным местом во всём домене. Стоит ли удивляться, что у меня нет настроения для прогулок?

– Я не удивляюсь, – бесстрастно говорит Диус, и Хаскилл тем же тоном, словно безупречно отразившее его зеркало, отвечает:

– Лжёшь.

Камердинер лорда Шеогората столь же непостоянен, сколь и непредсказуем. Это не первый его Серый Марш, но первый, когда он ни разу не покидает Нью-Шеот. Обычно его, воплощение Хаоса, необходимо удерживать силой, выстраивать почти совершенные тюрьмы, которые он всё же обманывает. Хаос не статичен. Хаскилл не может бездействовать, как бездействует Диус в руинах своей библиотеки, когда приходит время Безумия – его суть, его природа заставляют его пытаться возродить Хаос постоянно, всюду, любым способом.

Даже лорды дэйдра не могут идти против своей природы. Особенно лорды дэйдра.

Это беспокоит Диуса сильнее, чем буйство штормов над столицей Порядка, или почти проснувшаяся Купель Безумия, или эпидемия астрологического стихотворчества, охватившего практически весь домен во время прошлого Серого Марша. Диуса беспокоит то, что всё во владениях Порядка остаётся… в порядке.

Факт невмешательства Хаскилла противоречит восьмидесяти тысячам и семиста двум пророчествам, а согласуется непрямо всего с четырьмя. Диус не понимает, как осколок смертного может так беспардонно нарушать все причинно-следственные связи, словно ключевые основы мира, в том числе и мира Безумия, не имеют для него значения.

У каждого из них есть правила, которые они не могут нарушить, и одно из них нарушается прямо сейчас.

– Сделай мне одолжение, – неожиданно говорит Хаскилл, – вышвырни в Обливион все свои нерушимые пророчества, которые я сломал. Ах, прости, мы же и так в Обливионе. Легко забыть об этом, находясь в этом тошнотворном месте. Тогда можешь отдать их мне, я превращу их во что-нибудь приличное. В бабочек. Или смерть. Или кубок феллмурского?

Константа Хаоса. Худшая головная боль во всём Аурбисе. Хуже, чем Безумие, в которое перевоплощается дэйдрический лорд Порядка. Диус морщится от ужасного предчувствия. Близится конец Серого Марша: пусть его не предсказать теперь с точностью из-за разрушенных цепочек событий, но он близок, близок, слишком жадно сверкают янтарные лозы, слишком темны глаза камердинера – настолько, что даже усталость и вечная скука в них не видна.

И Хаскилл даёт ему подсказку: что будет дальше, ему не узнать. Выпала невозможная из вероятностей, сам Джиггалаг не предскажет будущего теперь.

Что породит новый цикл Безумия?

Чем обернется следующий Серый Марш?

– Порядок будет править вечно, – утверждает Диус. Хаскилл сокрушенно качает головой.

– Это я когда-то уже слышал.

Бабочка вспархивает с окровавленного крошащегося янтаря, сверкающая багряным и лиловым, как закат над Манией.

***

Диус крошит пальцами тонкие крылья мотылька в металлический прах – он оседает на страницах последнего его тома пророчеств, последнего, который он никак не решится окончить. Мотылек растекается по листам кровью – нет, вином; вином с ароматом ядовитой пыльцы наслаждения.

– Из-за твоего вмешательства коэффициент точности моих предсказаний катастрофически упал, – с недовольством сообщает Диус в пустоту. Геометрический узор на стенах библиотеки ломается, кривится, искажаемый чужой волей – нет больше Джиггалага, чтобы защитить Порядок, а Диус…

Диус, конечно же, сохранит его. Сохранит крошечную часть, из которой потом вырастет новый Серый Марш. Но он не сумеет уберечь его сейчас – это не под силу ему, как не под силу было его двойнику удержать рушащиеся своды дворца Шеогората.

Нельзя стереть константу.

Глубоко под землей, там, где захоронен давно забытый Нью-Шеот, струится тонкими ручейками света Купель Безумия, и этот свет жадно пьёт глашатай нового мира: по его воле жилы руды раскалывают изнутри сверкающие серые обелиски, по его воле прорастают в стенах домов янтарные ветви, по его воле пробуждаются тысячи лет мертвые твари, и там, где вчера ровной гладью лежали плиты дорог, сегодня возвышаются шляпки гигантских грибов.

Диус оборачивается, чтобы увидеть, как ровный строй рыцарей Порядка, способных остановить любое вторжение во владения своего повелителя, бестолково разлетается сияющими мотыльками в разные стороны. Диус не чувствует даже силы, даже энергии, затраченной на это: просто тот, кого пытались остановить стражи библиотеки, пожелал, чтобы они обратились бабочками.

И они обратились бабочками.

Хаскилл останавливается в нескольких шагах от него.

– Должно быть, это совершенно невыносимо для тебя, быть моим отражением в этой дихотомии, – отвечает он на его недовольное замечание с нескрываемым удовольствием, – быть… обратной величиной, так ты это называешь? О, какая радость, что мы заперты в вечности неизменимой константой. Наблюдение твоих мучений по-прежнему приводит меня в восторг.

Ещё нет лорда Шеогората, уже нет лорда Джиггалага. Сила Хаскилла велика настолько, что он ломает сущность Порядка легко, одной только своей волей, одним только своим существованием. Он искажает всё вокруг, снова возвращая Серый Марш в прах, в руины величайшей библиотеки, и Острова возрождаются в нём и из него.

Янтарными бликами сверкает его медальон.

– Что вы собираетесь сделать? – Диус не обращает внимания на то, как покрываются зеленоватой гнилью бесчисленные тома книг, как расползаются кашей, проедая идеально ровные плиты сверкающего пола – симметричные серебристые линии на нём исчезают, коверкаются под воздействием губительной власти Безумия. – Я не могу исключить ошибку из допустимых вероятностей. Что вы собираетесь сделать, Хаскилл?

Камердинер чуть кривится.

– Ах, старая идея лорда Шеогората. Можно сказать, мечта. Ты будешь счастлив. Думаю, всем от этого станет только лучше.

Хаскилл молчит недолго, а затем задумчиво поправляется:

– Или это была моя идея? Я уже не помню. В первый раз получилось не слишком хорошо. А может быть, и нет. Моя память этого тоже не сохранила.

– Это не сработает, – впервые за многие тысячелетия Диус испытывает страх – но то, что открывается ему в глубинах его знаний и предчувствий несбывшегося, затмевает собой даже это чувство. – Это…

– Невозможно? – угадывает Хаскилл. – Четыре против восьмидесяти тысяч. Я – сердце Безумия, и ты знаешь, что я – каждая его частица.

– Ты видел мои пророчества. Я знаю это, – на пальцах Диуса всё ещё крошево металлических крыльев.

– Тогда ты знаешь, что случится дальше, – отвечает Хаскилл. Улыбаясь, он протягивает вперёд руку, кончиками пальцев касаясь скользяще-жесткой на ощупь темно-серой мантии библиотекаря.

Диус, конечно же, знает.

– Ни в чем нельзя быть уверенным, имея дело с дэйдрическими лордами, – задумчиво говорит камердинер Шеогората. – Даже мантлинг может, к моей давней скорби, получиться на славу безумным. Попробуй предсказать, что случится дальше. Допиши свою книжонку. Я почту за честь возложить ее на постамент в тронном зале Нью-Шеота как монумент победы лорда Шеогората. Но сейчас, конечно же, рановато об этом говорить. Помнишь, я обещал сварить твоё сердце в ихоре?.. Я подумал, что это будет отличное праздничное кушанье, как раз на вкус моего повелителя. В конце концов, ты очень невежливо прервал последний наш пир.

Диус не обращает внимания на его слова – они незначительны, как незначительны и пытки, которые выдумывают для него изобретательные прислужники лорда Безумия, в их числе и его верный камердинер. Куда страшнее то, что он и в самом деле решится на новую попытку, когда предыдущая привела к нарушению самой сути проклятия, к появлению константы в системе Аурбиса, которую ей из себя не исторгнуть никогда.

Самое страшное, думает истекающий (до ужаса человеческой) кровью Диус, умирая в который уже раз от рук своего вечного палача[2], что он не может предсказать результат с абсолютной точностью. Что всего лишь значит, что эта воистину безумная затея и в самом деле может свершиться.

Комментарий к Обратные величины

[1] – мой любимый непереводимый Vestige, как называет себя Хаскилл

[2] – HasKILL, DYus, игра слов, найденная, к сожалению, не мной. Все заслуги – разработчикам :)

========== Мнимая единица ==========

Всё заканчивается одним безупречно-непримечательным днём.

Он смертен, даже здесь, на Островах, смертен – и потому задыхается в бесцветии кристаллов, в точности, гладкости, равенстве, в ошеломительной однозначности гармоничных множеств. Музыка кристаллов – слаженный гул на грани слышимости, аккорды абсолюта без полутонов и полутеней, гулкие столпы чертежей мироздания, четкие границы, определяющие реальность.

Хаскилл останавливается у идеально ровной стены из слабого морфолита. Содержание магии в кристалле низкое, но разбить его смертному не под силу – не сейчас, когда искристая энергия Островов почти покинула своих защитников. Музыки не слышно с тех пор, как опустела Купель, с тех пор, как треснула последняя янтарная ветвь под натиском серости. Хаскилл пытался петь вместо них, но один человеческий голос не может сдержать неизбежность, и, бездна, как же сложно творить музыку без того, кто позволяет нотам звучать…

– Мой лорд, – едва слышно зовет Хаскилл. Он не уверен, что у него хватит сил выбраться из ловушки серых кристаллов: за ним идет охота, потому что он отторгает Порядок всем своим существом, он инороден всему царству Неподвижных Островов. – Мой лорд, я не знаю… здесь ли вы еще. Я не стану противиться смерти, если ее альтернатива лежит передо мной сейчас; я только…

Я только хочу узнать, это ли – ваш замысел.

Или…

Или кто-то… что-то… что бы это ни было… срастило прореху в мироздании, схлопнув непостижимую форму Ситиса до строгих рамок Постоянства.

Хаскилл содрогается, когда в его разуме расстилается картина Аурбиса, каким он станет без лорда Никогда-Здесь, без искры изначального творения.

Аурбис будет глух, ибо никто не сможет создавать музыку, чтобы ее слышать.

Аурбис будет слеп, ибо никто не сможет писать картины, чтобы смотреть на них.

Аурбис будет нем, ибо никто никогда не сможет сложить слова в нечто, способное изменить мир без капли магии.

– В тебе говорит страх перед гармонией…

Хаскилл оборачивается, чтобы встретиться взглядом с серыми, как и всё вокруг, рыцарями Порядка. Было время, когда он мог одним взмахом руки обратить их в янтарные статуи. Теперь у него нет такой силы, нет такой силы у Островов, и даже посох, отданный ему в награду за службу, кажется свинцовым от бессилия.

– …ибо безумие всегда страшится гармонии и порядка…

– …но всё сущее находится в гармонии и порядке…

– …теперь, когда лорд Джиггалаг свободен от проклятия.

Хаскилл переводит взгляд с одного рыцаря на другого. Они все похожи, как… нет, даже капли воды более разнообразны и увлекательны. Рыцари Порядка совершенны, как параллельные линии, уходящие в бесконечность, и так же скучны.

Элементарные частицы бытия. Джиггалагу свойственно упрощение. Будь на то его воля, он бы разбил весь Аурбис на составные части и выстроил их по алфавиту.

– Отвратительно, – совершенно искренне говорит Хаскилл, поудобнее перехватывая посох. Из него не слишком хороший боевой маг; однажды Шеогорат веселья ради швырнул его в Водоворот Фа-Нуит-Хена, [1] где Хаскилл отлично в этом убедился. К счастью, владение некоторыми артефактами значительно упрощает сражения даже с дэйдрическими слугами.

Три рыцаря Порядка, три руки Джиггалага, готовые стирать в серую пыль всё, что немного сложнее максимально простого. Один отчаявшийся смертный, бегущий с Неподвижных Островов. Ничего удивительного, кроме того, что в этот раз владыка упоения детерминизмом подавится своими математическими предсказаниями.

Хаскилл легко ударяет пяткой посоха о поросшую кристаллами мертвую землю. Ваббаджек отзывается мрачным гулом, он почти лишен сил, как и сам Хаскилл, но на пару фокусов их двоих еще хватит. Хаскилл не может удержаться от иронично-прощального поклона тому, что прежде было рыцарями Порядка. А потом он телепортируется, надеясь, что абсолютная точность, превалирующая сейчас на Островах, не исказит его портал. Ему надо успеть к Вратам, пока они еще стоят: еще день, час или минута, и Джиггалаг сотрет с земель своего плана всё, что отторгает Порядок. А вот мир смертных…

Хаскилл терпеть его не может.

Джиггалаг, естественно, тоже. Хотя непонятно, почему: там точно так же отвратительно скучно, как и во владениях лорда Порядка.

Последним, что изрыгает из белого марева огромный рот каменной головы, оказывается человек, сжимающий в руках странного вида магический посох. Стоит ему выбраться из объятий сияния, как свет меркнет и гаснет насовсем, а потом…

Потом незыблемые Врата с грохотом рассыпаются крохотными камешками и смешиваются с побережной галькой и пеплом.

Сертис Гартарилир, подмастерье мага, в мгновение ока забывает о своих записях и о записывающем кристалле. Никто не покидал владения Шигората уже более месяца, но ни один из исследовательской группы не мог предположить, что Врата, стоявшие с начала начал, Врата, с удивительным равнодушием игнорировавшие любые воздействия, Врата, ведущие за горизонт событий Безумной Звезды…

…разрушатся.

– Дом, милый дом, – без капли энтузиазма вздохнул человек с кричащим посохом. Судя по его взгляду, великие земли Велоти в его глазах удостоились оценки намного ниже, нежели Дрожащие Острова. – Очаровательное место. Напоминает Инфернес [2] в своём гостеприимстве.

Сертис отлично знал название «Инфернес». Так называли родину огненных атронахов. По словам опытных заклинателей, там не было ничего, кроме лавы, атронахов, лавы, атронахов и еще немного лавы и атронахов, и подобное сравнение Инфернеса с Ресдайном было попросту оскорбительно.

Человек с совершенно вменяемым взглядом посмотрел на Сертиса и дружелюбно спросил:

– Юный джентльмер, вы не подскажете мне дорогу до Даггерфолла? Его ведь уже основали, я надеюсь? У меня срочные дела. Да, пока я здесь, вы похожи на ученого – не то чтобы я предполагал что-то конкретное, но всё же, если я правильно помню, в Мундусе логические цепочки не имеют свойств хаотично-непредсказуемого самоизменения, поэтому – если у вас есть книга о том, как исправить что-то совершенно неисправимое, или проклясть дэйдрического принца, или вернуть исчезнувшего дэйдрического принца, мне бы она пригодилась. Я могу заплатить вам… тремя стручками душ. Не больше.

– Я могу поискать, – очень осторожно сказал Сертис. Он очень надеялся на то, что странный безумец – действительно человек, а не Безумный Бог в человеческом обличье. Хотя, с другой стороны, задокументированная встреча с Шигоратом могла положительно повлиять на оценку его научной работы.

Человек, вопреки всему, решительно покачал головой.

– Нет, это мне не подходит. К моей величайшей скорби, в Мундусе я смертен, и, как вы можете заметить, бретонская кровь даст мне прожить не более нескольких десятилетий. Весьма плачевно, уверяю вас. Поэтому я должен торопиться в Даггерфолл. В какой он стороне?

Сертис честно указал куда-то на запад. Он понятия не имел, где находится Даггерфолл, но те скудные знания географии, что он сохранил с юных лет, подсказывали ему, что Хай Рок действительно где-то там.

– Благодарю, – человек вручил ему один странного вида светящийся стручок. – Удачного дня, юный джентльмер.

– Постойте, – резко охрипшим голосом позвал его Сертис. – Вы… Шигорат?

Это могло бы стать объяснением внезапному разрушению Врат. И хорошей основой для научной работы.

Бретон посмотрел на него в некоторой задумчивости.

– Сложно сказать, – после долгого молчания наконец ответил он. – Я не возьмусь утверждать наверняка.

***

Один смертный бретон и разряженный Ваббаджек: все средства для спасения мира. Хаскилл бродит по улицам Даггерфолла и видит на них всё то, что он предсказывал прежде. Лучшие художники Хай Рока не в силах создать ничего, кроме бездушных копий своих старых работ или столь же бездушных копий реальности. Лучшие композиторы не могут написать ни одной новой мелодии, даже самой простой, из пары нот. Писатели, талант которых заставлял рыдать и смеяться тысячи людей, теперь только впустую изводят пергамент.

Хаскилл и сам пробует. Обмакивает кисть в краску и ведет по холсту до тех пор, пока не понимает, что его рука выводит идеально точные геометрические фигуры.

Нет.

Нет, не может быть.

Хаскилл резким движением выплескивает воду на холст, и, кажется, пара искр срывается с его пальцев, но он успевает остановить вспыхнувшую магию до того, как начинается пожар. И неподвижно смотрит, как вода, растворяя краску, размывает контуры фракталов неисчислимой бесконечности. Капли стекают вниз по наклонной, оставляя за собой сине-прозрачный след.

Хаскилл вдруг думает, что от этого вся беда. От того, что капли текут вниз, камень падает быстрее перышка, а люди говорят одними и теми же словами. Предсказуемость. Детерминистичность. Джиггалаг прячется в каплях, камнях, перышках и человеческих речах.

Абсолютное отсутствие свободы.

И никто, никто во всём Аурбисе не воспротивится этому, потому что была только одна Безумная Звезда, и даже тот, кто ходит по Обливиону, как ему вздумается, не сможет своими не-звездами заменить ее. Была только одна дыра в форме Ситиса, и даже тот, чьё сердце лежит в песках Ресдайна, не сможет пробить другую. Был только один лорд Шеогорат, лорд абсолютной свободы, изначального хаоса.

Кто смог бы сотворить нового?

Хаскилл глядит на капли воды, перемешанной с краской, замершие на холсте, и под его взглядом они начинают течь вверх.

***

У нового Шеогората аккуратный костюм и странного вида трость. У нового Шеогората человеческая душа. У нового Шеогората дэйдрическая сущность.

Джентльмен-С-Тростью смеется, когда думает об этом. Правда, у него не очень много времени на размышления – он занят игрой в догонялки с отражениями. Говорят, что зеркало невозможно обыграть, но у него, похоже, получается.

Четвертый Путь Хождения: немного мертвецов и их отражений. Кто сумеет сказать, кто из них отражение? И куда делся тот смертный, унесший Ваббаджек с отравленных неподвижностью Дрожащих Островов? Как его вообще звали?

Шеогорат ходит по землям Нирна под стягом хмельных штормов, осыпая смертных проклятыми благословениями и благословенными проклятиями. Забывшие его имя вспоминают его вновь. Покинувшие его святилища возвращаются к ним снова. Лорд Шеогорат щедр; он отвечает не всегда, но почти всегда – и то лишь потому, что у него действительно много дел.

Кажется, позавчера какой-то безродный пастух в Ротгарских горах впервые за много лет просвистел на своей хрипящей свирели что-то неслыханное прежде.

И, похоже, именно ее эхо всколыхнуло кристаллы Порядка по ту сторону Забвения, вдохнув в них шепот диссонанса.

Много лет спустя – или за одно мгновение до – шепот превращается в дрожь, и незыблемые обелиски падают в прах, разбиваясь на цвет и звук, на яркость и сочность, на блеклость и тень. Их причудливое смешение неподвластно ничьей воле, ибо это лишь отражение отражения, проекция абсолютной свободы, прошедшая через призму Безумной Звезды.

Острова Дрожат всё сильнее, всё ярче трещины в серых морфолитах, всё мощнее искажения структуры и связи, что скрепляет Порядок. Джентльмен с Тростью приходит в самое сердце царства Джиггалага, и за его спиной сияют огнями причудливые цветы и расцветают удивительные бабочки. С его рук в величайшую из библиотек сползает болотная гниль и плесень, отравляя строгость совершенного знания, складывая составные части мироздания в безумные конструкции и оставляя их незавершенными.

Порядок обращается Хаосом.

– Глупец, – шепчет голос, лишенный разноцветия красок. – Что ты наделал, глупый смертный? Ануическая душа не может обратиться в падомаическую сущность.

Джентльмен с Тростью только хохочет в ответ. Он давно уже не смертный. Это видит каждый из них.

– Серый Марш почти окончен, – говорит Джиггалаг. – Я не могу противостоять этому. Я не могу просчитать вероятности. Ты – неучтенная переменная.