Текст книги "Константа (СИ)"

Автор книги: Deila_

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

========== Вторые ==========

На Островах неспокойно.

Слишком ясное небо над Манией и слишком ядовитые тучи над Деменцией; мазкен и аурил, вопреки всему, заключили нечто вроде перемирия и не убивают друг друга при встрече; из крыльев бабочек не складывают гротескные портреты лорда. Тихо в залах дворца Нью-Шеота, слишком тихо.

Так тихо, что можно безвременье услышать.

Первый пункт достаточно важен, чтобы уделить ему внимание – Хаскилл откладывает перо и бумаги, смотрит невидящим взглядом куда-то сквозь стену, и над Манией запоздало взрыкивает гром, а на Деменцию падает предательски яркий блеск звёзд. Второй тоже – Хаскилл ставит печать на одном указе и сжигает прикосновением другой, и святые в упоении рвут глотки соблазнительницам всего через два часа. Насчёт бабочек Хаскилл размышляет долго, но в конце концов решает: лорда здесь нет. Кого изображать бабочкам?

Серое безвременье, страшное – домен слабеет без своего хозяина, то и дело грозится рассыпаться на кусочки без единой властной воли. Серое наползает на Острова густой волной, и некому остановить его, некому призвать ещё парочку одержимых в Обливион, некому совершать безумства. Поэтому серое длится так долго. Поэтому оно пробирается сквозь армии аурил и мазкен, без боя берёт Нью-Шеот и продолжает узурпаторствовать от последнего рубежа безграничности Островов до невзрачного кабинета камердинера лорда Шеогората.

А потом Хаскилл поднимает взгляд от письменного стола – с крохотной толикой раздражения.

И всё становится почти как раньше.

– Пусто у тебя тут.

Неправильность чужой сущности непривычна и ощущается будто кинжал между ребрами. Но на Островах неправильность искажается, превращается в правильность, или, точнее, становится так же необходима, как и правильность, и поэтому Хаскилл только неторопливо оборачивается.

Вместо того, чтобы вышвырнуть незваного гостя прочь в пустоту Забвения, где ему и место.

Пёс дружелюбно виляет хвостом. Силы в нём – хватит, чтобы зафиксировать в стабильности и превратить в воспоминания четверть Островов, а в Хаскилле – достаточно, чтобы заставить чужака возродиться там, где ему положено.

Они смотрят друг на друга секунду.

– Верно подмечено, – с почти неощутимой иронией в почти безразличном голосе соглашается камердинер. Барбас с любопытством тянет морду к столу с всевозможной омерзительной на вкус гадостью, но яства Нью-Шеота на самом деле интересуют его мало. В последний раз лорд Шеогорат пытался отравить его ядом из болиголова, и, если Хаскилл не сбился со счёта, последний раз был после предыдущих тридцати двух. – Позволю себе смелость заметить, что Дрожащие Острова никогда на моей памяти не были частью твоего домена, Гончий. Что тебя привело?

– То же, что и тебя заставляет пускать фейерверки над столицей, стравливать младших и поливать плесневелую гниль амброзией вместо того, чтобы заниматься приличествующими заместителю лорда делами. Я не могу вернуться в свой домен, если ты об этом.

Хаскилл не то чтобы не догадывался раньше. Скорее, до последнего надеялся, что ошибается.

– Значит, у нас схожие проблемы, – безукоризненно спокойно говорит Хаскилл. – И что же стало причиной?

Барбас раздраженно и с чувством фыркает.

– Мы немного повздорили, и Клавикус пинком выкинул меня в Нирн. Я упросил одного крикливого смертного, который не так сильно пугается говорящих собак, поговорить с ним об этом – ну, заключить сделку, всё такое. Этот парень недавно отправился путешествовать по разуму Пелагиуса, и тут я про тебя вспомнил. Решил, тебе тоже скучно.

– Как никогда.

Барбас хохотнул.

– Надеюсь, этот смертный хорошо развлекается с твоим хозяином. И надеюсь, что он не успеет тронуться за это время, наш договор на нём до сих пор висит. Не люблю я с вашими ребятами разбираться в деловых вопросах.

– Значит, лорд нашёл себе новое развлечение, – подводит Хаскилл итог всему, что успел наговорить Гончий Клавикуса. – Замечательно.

– И с Островов бегут опечаленные сумасшедшие, чтобы упросить кого-нибудь его вернуть, – весело добавляет Барбас. Этой части Подлеца всегда вдоволь хватало неуместного оптимизма. – Ты не уследил за одним, а? А?

Хаскилл смотрит на наглую шавку с совершенным отсутствием интереса и скучающей вежливостью.

– Чего ты хочешь, Гончий?

Пёс разочарованно и совсем не по-собачьи стонет.

– Никакой благодарности. Ничего, кому нужно благодарить собаку! Это всё потому, что я собака, да? Ты не любишь собак?

– Не испытываю к ним тёплых чувств.

– Ты и живых собак-то за всевременье не видел.

– Совершенно верно.

– Ну и дурак, – спокойно заявляет ему Барбас и энергично виляет хвостом. Похоже, ему просто доставляет удовольствие это делать. – Смотри, какой хвост. Никакой хвост не сравнится с собачьим, готов поставить на это весь домен Клавикуса! И, потом, собаки – они вроде как верные. Мне нравится быть собакой. А тебе?

Хаскилл молчит, но на Гончего это не действует никак.

– Ох, да ладно тебе. Ты отлично знаешь, о чём я говорю и зачем пришёл.

– Я не буду выть с тобой на луны, – категоричности в собственном голосе удивляется даже Хаскилл. – Я занят попытками сохранить в приемлемом виде царство лорда Шеогората, и эти попытки отнимают больше времени, чем я вообще могу им посвятить.

– Ужас. А я вот ничего не делаю, только тебе мешаю. Знаешь, Клавикус потерял значительную часть своей силы, отделившись от меня. Да и мне самому едва хватает – только бегаю по Мундусу и всё, вот даже пробраться между измерениями едва сумел.

– Могу ли я надеяться на то, что ты уйдёшь, если я открою портал?

– Пожалуй, нет.

Хаскилл вздыхает.

– Я так и думал. В таком случае помолчи: я буду благодарен, если ты дашь мне разобраться с оставшимися жалобами в тишине.

Хаскилл заканчивает раньше, чем Барбасу надоедает молчать и не привлекать к себе внимания. Гончий болтлив, но умён; и, пожалуй, он единственный, с кем Хаскилл может сравнить самого себя без отвращения. Прочие прислужники дэйдрических лордов разнообразны так же, как бесполезны.

– Который раз это происходит?

– А, – беспечно откликается пёс, – мне надоело считать уже в третьей кальпе от начала.

В этом есть толика здравого смысла. Хаскилл почти забыл, что это такое.

– Меня всегда интересовало – если вы равны по силе, почему ты называешь его хозяином?

Гончий косится на него хитрым собачьим глазом.

– Меня всегда интересовало – что ты делаешь в Серый Марш, если у Джиггалага есть собственный камердинер? Ты умираешь? Или нет? Каково приходится тому, кто смантлил Шеогората и его проклятие, будучи смертным?

Дэйдра знают многое. Дэйдра, являющиеся частью Исполнителя Желаний, трикстера Забвения – знают ещё больше. Хаскилл не задумывается над ответом; вряд ли это имеет значение. А вот гроза над Манией медленно затухает без его внимания.

– Проклятие Серого Марша уничтожено уже давно.

– Или совсем недавно? Я был с тем несчастным, которого ты запихнул на трон Шеогората со свежевыструганным посохом в руках. Вернее, я был в его дорожном мешке. И я был статуэткой. Неважно. Третья Эра, вроде бы. Ну, Безумец своего добился – проклятие вы обманули. А вот ты… знаешь, я задумался: кто настоящий лорд Шеогорат? Тот, кого заставили принять этот облик и дали немножко силы, чтобы избежать Серого Марша, или тот, кого сделал таким мантлинг? Теперь-то, когда его нет, тебе наверняка тут раздолье.

На какое-то мгновение Хаскилл забывает и о грозе, и о Пелагиусе, и о жалобах жителей Островов, и о кровопролитии, которое устроили на улицах Нью-Шеота едва успевающие возрождаться аурил и мазкен.

На какое-то мгновение Хаскилл забывает, что у него нет всемогущества лорда, и в тот момент, когда он забывает это, чужая сущность перед ним, оторванный огрызок чужой сущности ощущает подобие страха.

На какое-то мгновение Острова замирают, как замерли бы перед тем, как расколоться на части.

А потом Хаскилл говорит:

– Лорд един. И множественен, ибо такова его сущность. Оскорбления, подобные этому, не прощаются на Островах. Я думаю, тебе пора уходить.

Барбас беззаботно фыркает во вневременной тишине, застывшей во всём домене, как замерзшее желе.

– Ты только… прими это во внимание, ладно? Ты славный парень. Не знаю, что у тебя получилось там, около-изначалья, когда ты проворачивал эту сумасшедшую затею, но вышло неплохо, согласись.

Хаскилл неспешно оборачивается к столу и касается указательным пальцем стрелки застывшего маятника. Часы начинают щелкать почти что с облегчением, и время, запнувшееся о тишину, торопливо продолжает идти.

Где-то в разуме Пелагиуса смертный, вляпавшийся в очередную авантюру Клавикуса Вайла и Клавикуса Вайла, сражается с кошмарами безумия, и слепой лорд хохочет до слез, глядя на разыгранное представление.

Хаскилл бросает взгляд на беспечно помахивающего пушистым хвостом Гончего, неодобрительно качает головой и направляется к выходу из дворца. Барбас следует за ним скорее от скуки, чем из вежливости. У дэйдра сложные отношения с вежливостью, вкусом и приоритетами.

На каменной лестнице, ведущей ко дворцу, камердинер останавливается и смотрит в небо. Почти смолкшая гроза переползает на сторону Деменции, позволяя Блиссу снова засветиться изнутри янтарным теплом.

Не больше чем на минуту.

Глядя на снежный буран, бушующий над Манией, Хаскилл удовлетворенно кивает сам себе и отмечает, что это даже в некоторой степени любопытно. Лорд, конечно же, не заметит ничего нового по возвращении, но Острова будут находиться в настоящем порядочном хаосе, который ему, как камердинеру и временному заместителю, необходимо поддерживать.

Барбас лает, как настоящая тамриэльская псина, и судорожно отряхивается от снежинок.

– Ты издеваешься! Я только что из Скайрима!

Хаскилл сопровождает убегающего Гончего сдержанной полуулыбкой. На его собственном костюме, разумеется, нет ни следа взъярившейся стихийной магии. Ещё не хватало, чтобы погодные явления повлияли на его внешний вид. Поэтому, когда камердинер неспешно поднимается по каменным ступеням, буря не смеет его коснуться.

Из них бы вышла отличная парочка сумасшедших, оторванный кусок сущности Клавикуса Вайла и остатки смертного, по чьей личности не хуже Марша прошелся мантлинг. Хаскилл старается об этом не задумываться: без него Острова канут в небытие за полтора дня, это точно. Да и те, кого они могли бы оставить, тоже.

– Как ты думаешь, – задумчиво говорит Хаскилл яростно вылизывающему вздыбленную мокрую шерсть Барбасу, – нам когда-нибудь надоест?

Гончий не отвлекается от своего (несомненно, столь важного, вздыхает мысленно камердинер) занятия ещё десяток секунд, после чего поднимает голову и хохочет на все голоса Клавикуса.

Сияние портала в Тамриэль слишком яркое, смертное и неприятное, и Хаскилл прикрывает глаза на мгновение. Когда он открывает их, Барбаса уже нет.

Трон Шеогората пустует, и Хаскилл всё-таки не успевает задержать в глубине сознания мысль о том, мог ли бы он сам занять его место. Никто не может сесть на трон лорда, кроме лорда; таков закон Дрожащих Островов.

В какой-то степени это до безумия любопытно.

Хаскилл знает, что никогда не рискнёт попробовать.

Уже потому, что у него действительно может получиться.

========== Искусственная конструкция ==========

Тридцать четыре тысячи восемьсот пятьдесят семь.

Книга неприятной тяжестью лежит в руках. Как глыба льда. Или свинцовый слиток. Даже переплет её – серебряно-серый, без единой царапины, без единой складки – режет глаза своей неправильной правильностью.

– Ты можешь радоваться, – безразлично говорит Диус. – Мои расчеты оказались неверны.

– Твои расчёты сообщают, что я должен испытывать радость от этого известия? – прохладно интересуется Хаскилл. Диус молчит, неподвижный, словно статуя, и его длинные волосы отливают неживой серостью; Порядку лишь раз в тысячелетие позволено ступать на земли Островов, но…

Но лишь двое знают, что Порядок живёт в самом сердце Безумного Царства.

В двух его сердцах.

– Оставь меня, камердинер, – так же безжизненно говорит Диус. – Всё, что происходит, происходит лишь потому, что иначе не может случиться. Это известно и тебе, несмотря на то, что ты предпочитаешь притворяться слепцом.

Хаскилл проводит пальцами по серому переплету тома пророчеств библиотекаря: на ощупь он никакой. Находиться столь близко к средоточию Порядка… тяжело. Непривычно.

Но во имя всех царств Обливиона, из всех добродетелей мира в терпении Хаскилл поистине не испытывает недостатка, и тысячу раз лжецом будет утверждающий обратное.

– Я почти удивлен тем, что ты не предлагаешь мне заглянуть в будущее. Или узнать о прошлом, которое стерлось из моей памяти.

– Ты получил доказательство влияния так называемой свободы воли на вероятностные цепочки событий. Мне ни к чему тешить тебя предложением, на которое заведомо последует отказ.

– Ты поразительно уверен, – замечает Хаскилл. Диус смотрит на него в упор. Льдисто-голубые глаза библиотекаря пусты, как сама бездна Забвения.

– Ты пытаешься угадать, блефую ли я. Или говорю правду. Или, возможно, это блеф с расчетом на два хода. Или три. Или пять. Комбинация может составлять бесконечность. Ты не можешь просчитать наверняка; это невозможно. Я же знаю ответ заранее.

– Изумительная игра. Во время столь несомненно частых и утомительных перерывов в своей работе я непременно постараюсь о ней вспомнить. Представить не могу, какая скука владеет тобой в месте, подобном старой разрушенной библиотеке. О, я просто не позволю себе оставить тебя здесь ещё на тысячелетие. Или на бесконечность. Или… когда я еще раз загляну к тебе посмотреть, как продвигается вечная пытка. В любом случае, это совсем негостеприимно, а ведь ты ценнейший гость Островов. Я просто обязан что-то предпринять.

Голос Хаскилла не растворяется в тишине, вопреки сложившейся почти-традиции. В серых сводах древнейшей библиотеки Мундуса прячется не то шелест, не то грохот: он ползёт, раздирая камень на части, и камень скрежещет и трескается, не выдерживая напора прогрызающих себе дорогу корней. Корни, свежие, ползут из трещин, раскалывая идеально ровные плиты, любовно обвивают полуразрушенные колонны, и всего через несколько секунд белое сияние посоха Диуса расцвечивается синевой усыхающих лун и янтарным теплом огненных грибов.

Выражение лица Диуса не меняется ни на мгновение, но пытка вечного заключения посреди живого хаоса Мании для него явно хуже просто пытки вечного заключения. Хаскилл позволяет себе удовольствие поклониться, прежде чем раствориться в воздухе, в котором уже медленно проявляется сладкий дурманящий аромат.

Тридцать четыре тысячи восемьсот пятьдесят семь.

Ещё-не-Шеогорат, но уже-нарушивший-законы-вероятностей смотрит на книгу, лежащую на постаменте в тронном зале дворца Нью-Шеота. Что-то не так с этой книгой. Он чувствует это – тем, особым чутьём, интуицией Островов или благословением настоящего Шеогората.

Что-то не так.

– Ты принёс её, Хаскилл?

Камердинер оказывается рядом в одно мгновение – совершенно беззвучно.

– Совершенно верно, ваша светлость.

Предположительно будущий лорд Безумия поворачивается к своему предположительно будущему слуге и пытается разглядеть что-то, что до сих пор было ему неподвластно. Хаскилл, в свою очередь, не сводит с него вежливо-непроницаемого взгляда.

На смертного, пришедшего сменить Шеогората на посту правителя Островов, смотреть непросто. Хаскилл знает, как надо смотреть. Если уметь это делать, можно увидеть то, что скрыто под поверхностью – под хрупкой медленно умирающей оболочкой.

То, что он видит, напоминает ему о чём-то, виденном совсем недавно, только щепотку времени назад, где-то, где-то…

Где-то на Островах, но не совсем на Островах.

Когда лорд пожелал видеть его своим защитником на дуэли со смертным, лишенным души.

На Айвеа.

Чистая, стертая, переписанная Свитками судьба, без личности и памяти; это словно вглядываться в туман или рисовать на воде; одному Диусу, должно быть, ведомы пути Героев. Они хорошо притворяются людьми. Но на самом деле некоторые пустые сосуды должны оставаться пустыми.

Хорошо, что на Дрожащих Островах не придают большого значения правилам.

– Ты ограбил библиотеку Диуса?

– Это не совсем точное определение моего поступка, ваша светлость. Я всего лишь навестил его, отдать мне книгу было его добровольным решением. Это неверные пророчества, они ему не нужны.

Смертный несколько скептически выгибает бровь, но это не приносит ровным счётом никакого эффекта, и поэтому он вновь предаётся размышлениям. Размышления, вынужден признать Хаскилл, никогда не были сильной стороной людей, при всём их очаровательном сумасшествии.

– Знаешь, Хаскилл, – наконец начинает он – настолько вкрадчиво и доверительно, что даже Шеогорат захлопал бы в ладоши от гордости за преемника. – Вы с Диусом просто дэйдрически похожи. Ну прямо как братья.

– Серый Марш оказался не в силах повлиять на очаровательное чувство юмора вашей светлости. Я несказанно рад за вас.

– Только он ещё тоскливей, – как ни в чём не бывало продолжает будущий Шеогорат. – Но, думаю, если посадить тебя на тысячу лет в подземный зал бывшей библиотеки, ты тоже таким станешь. А теперь ты как ни в чём не бывало сходил к нему в гости, он подарил тебе книжку своих пророчеств… что у вас общего на самом деле?

Хаскилл не отводит взгляда.

– Прошу простить мою дерзость, но каждая минута промедления приближает нас к провалу. Вам нужно торопиться, ваша светлость. Если Источник Безумия будет заражен Порядком, Острова нельзя будет спасти.

С прежним лордом было бы немного сложнее.

Прежний лорд спорил бы до хрипоты и разряженного Ваббаджека, Хаскилл бы уговаривал его взяться за ум и спасать царство чуточку быстрее, и в результате, конечно, был бы изобретен гениально безумный план, который, конечно же, провалился бы не по их вине.

Смертный Защитник смотрит на Купель, задыхающуюся в ограждении серо-стальных кристаллов, и кивает. А затем исчезает в переплетении корней за троном.

Хаскилл бездумно опускает руку на книгу пророчеств Диуса, и впервые за много тысячелетий ему кажется, что они наконец одержали первую настоящую победу над Серым Маршем. Иронично: она заключена в этой стопке листов, скрупулезно собранных под неправильно-идеальный переплет ближайшим помощником Джиггалага.

Лорд бы нашёл это воистину уморительным.

– Так, значит… это конец?

Неуверенность, кажется, пропитывает весь Нью-Шеот. От этого состояния нового лорда Шеогората Крусибл наполняется унынием до самых крыш, а в Блиссе начинает свирепствовать эпидемия чиха. Аурил и мазкен остаются невосприимчивы к обоим явлениям.

Хаскилл кивает, тщательно сохраняя долю полагающейся торжественности.

– Да, мой лорд. Серый Марш остановлен и не возобновится – сложно сказать наверняка, имея дело с дэйдрическими лордами, но я практически уверен в этом.

– А Джиггалаг действительно покинул Острова?

Камердинер прислушивается – Дрожащие Острова поют, корнями деревьев и каменными громадами строений, жилами руды и янтарными ветвями, но в том, что он слышит, нет больше острого режущего звона Порядка. Даже отзвука его нет.

– Так и есть, мой лорд.

– А библиотекаря своего оставил, – почему-то грустно говорит новый повелитель Островов. – Я тоже к нему заглянул. Там теперь не так уныло, но на него, похоже, это подействовало противоположным образом. Хаскилл, кто он такой? Как он сумел остаться здесь после Серого Марша, когда все частицы Порядка выжгло – тысячу лет назад?

– Такова была воля Шеогората.

– Но это не всё.

Хаскилл снова встречается с ним взглядом – и снова не отступает. Спаситель Сиродила и Островов смотрит в безукоризненно вежливое зеркало зрачков, и ему не под силу заглянуть дальше.

Пока что.

Никогда нельзя быть уверенным, имея дело с дэйдрическими лордами.

– Это не всё, – приглушенным шепотом повторяет бывший смертный. – Знаешь, почему я уверен в этом?

– Не имею ни малейшего представления, сир, – честно отвечает Хаскилл.

И тогда вспоминает, что в церемониальном костюме очень легко спрятать небольшой кинжал. Он вспоминает об этом ровно тогда, когда отблески света вспыхивают на стали зачарованного лезвия – от такого не уйти ни человеку, ни призраку, ни даже дэйдра.

Конечно, он мог бы телепортироваться.

Но кинжал зажат в руке лорда Шеогората, и Хаскилл не двигается с места.

Лезвие проходит сквозь, не задевая его. Словно камердинер – не больше чем иллюзия, не обладающая ни энергией, ни эссенцией, ни плотностью. Хаскилл остаётся неподвижен, когда лорд осторожно касается его другой рукой, убеждаясь, что его верный слуга действительно существует.

– Я клянусь всеми крысами, которых перебил в Нирне, – тихо говорит Защитник, – с таким я еще не сталкивался.

– Острова полны удивительных вещей, мой лорд, – мирно соглашается Хаскилл.

– Я сражался с нежитью, младшими дэйдра и даже одним дэйдрическим лордом, и никто из них не был неуязвим. Ты видел не один Серый Марш. Как и Диус. Ты не часть сущности Шеогората, иначе исчез бы вместе с ним. Как и Диус. Кто… что вы такое?

– К сожалению, ответ не так прост, мой лорд. При всём моём искреннем желании помочь вам, я могу ответить лишь тем, что слышал от вашего предшественника. А говорил он о зеркале, отражение в котором не совпадает с отраженным. Я достаточно смутно понимаю эту метафору, к моему великому стыду. Но, как бы то ни было, я – вечный камердинер лорда Шеогората, и, похоже, в данном случае слово “вечный” стоит понимать буквально. Совершенно потрясающе, вам не кажется? В любом случае, я – последнее существо в Мундусе, которого вам стоит опасаться, мой лорд. Но Диус требует постоянного строгого надзора.

– Последний, кого мне стоит опасаться, пока я лорд?

– Это утверждение также верно, сир, – не решается отрицать Хаскилл.

Усмешка Защитника кажется ему незнакомой.

– Вот только мы оба знаем, что я не Шеогорат. Я не могу стать Шеогоратом. Я даже не младший дэйдра, что говорить о лорде!..

– Я бы не волновался насчёт этого, ваша светлость. У Обливиона свои законы. Простая формальность не обманула бы проклятие, подобное Маршу. Я бы советовал немного подождать… хотя, разумеется, у вас есть полное право проигнорировать мои слова.

Новый Шеогорат фыркает – куда смелее, чем прежде, в свою бытность всего лишь посланником дэйдрического лорда, и прохаживается по залу. Святых и соблазнителей, прежде верно дежуривших у трона и у дверей, больше нет здесь – несмотря на свой долг быть рядом с лордом, прямого приказа правителя Островов не посмели ослушаться даже своенравные телохранители. Теперь во дворце пусто: ни герцога Мании, ни герцогини Деменции, ни лорда Шеогората.

Только подделанная пустышка и Хаскилл.

Невелико различие.

Взгляд Защитника рассеянно скользит по предметам, гордо выставленным на постаменты в нишах у стен – копия руки Стража, Чаша Инверсии, до сих пор искрящийся магией кристалл Порядка… и книга Порядка. С неверными предсказаниями.

– Почему ты принёс её сюда, Хаскилл?

– Потому что символы важны, милорд, – отвечает камердинер, и в своём ответе он как никогда искренен.

Правитель Островов рассеянно кивает, прежде чем задать новый вопрос. Хаскилл знает, что именно прозвучит сейчас, и знает, что не сможет солгать.

Не то чтобы он чувствует от этого сожаление.

– Когда… Шеогорат вернётся, я исчезну?

– Не совсем, милорд. Вы и есть Шеогорат. Возможно, дело во времени.

– Искусственная конструкция, – он даже улыбается. – А когда придёт то время, в котором я буду Шеогоратом, я даже не узнаю?

– Нет, – говорит Хаскилл.

Острова шепчут в нём. В них обоих. Верный слуга, он знает каждое последующее мгновение предполагаемой вечности – от замершего звука собственного голоса до истинного возвращения лорда Безумия.

– Вначале вы ослепнете.

Время на Дрожащих Островах имеет не слишком большое значение.

Особенно – для искусственного отголоска-отражения Шеогората/Джиггалага, однажды пойманного замкнутой петлей проклятия посреди бесконечной изменчивости в одну нелепую константу.

– Редко когда удаётся что-то предсказать с абсолютной точностью, имея дело с дэйдрическими лордами, – замечает Хаскилл, скрестив руки на груди.

Диус качает головой.

– Заблуждение мечтателей и дураков.

– Однако же подтвержденное неопровержимым доказательством из твоей же библиотеки. Забавно; мне по-прежнему доставляет удовольствие говорить о твоей ошибке. Прекрасное ощущение, уверяю тебя.

– Ты нерационален. Замкнутая система не может уничтожить сама себя. Твои попытки сделать это бессмысленны.

– Они вносят приятное разнообразие в рабочую рутину. Я бы надеялся, что ты простишь мне эту маленькую слабость, но, к сожалению, мне всё равно.

– Зафиксированный энантиоморф не прекращает существование без внешнего вмешательства. С вероятностью восемьдесят семь процентов после исчезновения одного элемента объединённой дихотомии второй также исчезает. Я точно знаю, когда это произойдёт с данным случаем неудачного мантлинга. Избавь меня от своего присутствия, слуга Безумия – это будет нескоро.

– Оставь подробности при себе, они скучны даже для меня. Не смею более отнимать твоё бесценное время, Диус. Разве что… помнишь игру, о которой ты говорил в последнюю нашу встречу? Будь так любезен, просчитай вероятность ошибочности своих математических пророчеств, принимая во внимание подтвержденное превалирование свободы воли над не-зафиксированным Свитками результатом. Я уверен, это займёт тебя на ближайшую тысячу лет.

========== Просыпающийся ==========

Имена сообщают больше, чем может сказать набор звуков в мире, подобном этому. Мора, свет, проливающийся на бумагу, знает это лучше других. Он – изменение, пересекающееся с постоянством; он – выткавший пророчества Забвения филигранью чужих сновидений; вязь имён и названий так же проста для него, как цепь невозможных совпадений. Другой, столь же всезнающий библиотекарь и пророк серости, расчленяет звукомысль на причину и следствие, на простейшие составные, и складывает из них будущее.

Защитник Сиродила не имеет имени. Герои лишены имён.

Всё равно что пытаться назвать неизбежность.

Он не выглядит уставшим, нет; сущность Героя изменчива подобно предзакатным облакам – примет любую форму и легко изменит цвет. Хаскилл никогда не позволяет себе смотреть на лорда без срочной необходимости, но для всесущего зрение – лишь способ обмануть иллюзию в её же собственной игре. Острова изучают своего нового повелителя, не признают его, сражаются нелепо с гарантом собственного существования – одичавшие гнарлы, граммиты, прочие безумные творения дэйдрического плана подстерегают нового лорда за пределами Нью-Шеота; пытаются убить, изгнать в Этериус, вышвырнуть прочь с Дрожащих Островов. Спаситель смертных горд и не ищет помощи телохранителей – зато, кажется, он унаследовал привычку вызывать своего камердинера в любой ситуации, вне зависимости от обстоятельств и погодных условий. В последний раз ему любопытно было посмотреть, что случится, если призвать Хаскилла, левитируя в двух сотнях футов над землей.

Хаскилл с трудом может представить себе “любопытство”. Вернее, он может представить его, но почувствовать… ему это просто ни к чему. Служение плану Островов постепенно сгладило все углы, краски выцвели, оставив его – константу безумия, слишком хорошо притворяющегося нормальностью.

Защитник исчезает постепенно.

Сущность Героя изменчива и бесцветна; Хаскилл внимателен. Хаскилл обращается в воплощение внимания, в его живую квинтэссенцию. И наблюдает.

Лорд мёртв, но законы Аурбиса не ограничены смертью.

Мёртвый однажды может проснуться живым.

– Она отвратительно танцует! И живая, и мёртвая, – жалуется Защитник, нервно мечась по тронному залу. Танцовщица, действительно, лежит у подножия трона – и выглядит так, словно её плоть внезапно обратилась в хрусталь, по которому ударили Волендрангом. Хаскилл перешагивает через крошево тёмно-алых осколков и невозмутимо останавливается ближе к голубым огням факелов Деменции, освещающим зал.

– Должен ли я позвать другую танцовщицу, ваша светлость?

Защитник содрогается.

– Ни за что! Это надругательство над искусством! Вы, дэйдра, могли бы выдумать что-нибудь получше, чем безумная пародия на танцы смертных. Знаешь, что я думаю? Изменчивые неспособны творить. Созидать. Мы – смертные – можем это делать, мы – отголоски жертвы эйдра. Но всё, на что хватает вас – подражание, коверкание созданного нами. Разве не так, Хаскилл?

В другое время он бы ответил – как угодно лорду. Правота лорда не ставится под сомнение. Никогда.

Но перед ним – не лорд Шеогорат.

– Это так, ваша светлость. Дэйдра не создают новое. Это привилегия смертных. Для этого и существует очеловеченная область Дрожащих Островов – чтобы служить домом для смертных, способных создать что-то более-менее достойное находиться в домене лорда Шеогората.

Защитник Сиродила задумчиво кивает.

– А ты? Если ты был смертным, то…

– Я твёрдо убеждён, что есть темы куда более интересные, нежели эта, ваша светлость. Я не помню, каково это – быть смертным. Я более не являюсь им в любом случае.

Острова замирают в неясной тоске, когда всё-ещё-смертный, лишённый имени, даже не улыбается в ответ. Хаскилл ощущает эхо пустоты внутри себя: оно похоже на вибрацию в кости, и оно старше всех Серых Маршей.

– Что-то беспокоит вас, ваша светлость.

От эха пустоты лопаются выкрученные узлы тысячелетних янтарных корней глубоко под землей. Хаскилл может услышать (почувствовать), как трещит застывшая искристая смола, не в силах удержать Острова едиными.

– Мой долг – служить и помогать вам. Вам стоит лишь сказать.

Обелиски Порядка перестают молчать. Математически гармоничный звон разбивает суть каждой частицы домена. Старый библиотекарь Джиггалага поднимает голову в своей темнице, но в его глазах нет ни единой искры предвкушения свободы. Время ещё не пришло, и он знает об этом.

– Лорд Шеогорат, – зовёт Хаскилл. Воля повелителя Островов, неукротимая и неконтролируемая, ломает всё, до чего может дотянуться, и даже тронный зал идёт рябью, почти касаясь Купели Безумия. Хаскилл (почти) не исключение. Даже его постоянство отзывается этой воле, неохотно изменяется, изламывается, подобно запоздалому отражению. – Лорд Шеогорат, прошу вас, остановитесь.

– Хаскилл, – шепчет в ответ смертный, – почему ты называешь меня его именем?

Потому что имена обладают силой более могущественной, чем все Дрожащие Острова.

Потому что лорд един, и состояние живмёртв едино также.

Хаскилл молчит, когда ткань материи дэйдрического плана визжит, разрываемая на части.

– Имя, Хаскилл.

Нет в мире Дрожащих Островов силы, способной повредить ему – даже Джиггалаг, уничтожающий каждую частицу влияния Шеогората во время Серого Марша, не считал нужным связываться с парадоксальной константой.