Текст книги "Всё о нас… с улыбкой и без"

Автор книги: Д.Ч.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Спасение улетающих

На дворе лето. Хорошо. Авиашоу? Замечательно! Главное, чтоб все было в тему и синхронно.

Техник команды «Небесные ирокезы» Семеныч, проводив в старенький АН-2М последнюю партию спортсменов в их ярких комбинезонах, решил, что можно наконец расслабиться. А почему бы и не расслабиться? Ведь техника работает, почти как часики, претензий со стороны спортсменов нет, форменной одёжой обеспечен, при работе и при зарплате. Живи и радуйся.

Он зашел в ветхий сарайчик в 12 кубических метра объемом, расположенный на краю летного поля, в котором складировалось всякое ненужное барахло, аккуратно прикрыл дверь, дернул щеколдой, преграждая путь непрошенным гостям, достал из-под ящика с остатками порванных парашютов три топора, и, обтерев руки о свой ярко-желтый как и у всей команды комбинезон, принялся нарезать свежие, ароматные сладкие казахстанские помидоры, которые по случаю ему привез один родич. Солонка в виде двухсотграммовой банки стояла тут же. А в ящике с останками парашютов лежала на всякий случай палочка казы.

А тем временем авиашоу продолжалось. Вот показательные выступления летчиков вертолетчиков. Вот конкуренты «ирокезов» сделали звездочку из 40 человек. А затем, под радостное улюлюкание толпы разорвали фигуру и спустились с дымовухами в… ногах. Затем прыгали десантники, стреляя холостыми во все стороны. А приземлившись – изображали жуткое месилово с воображаемым врагом. И много, много чего еще. И вот наступило время выступления «ирокезов». И фигуры, и индивидуальные, и групповые прыжки. Но, последним номером показательной программы спортсменов был трюк под названием «Спасение в воздухе».

Согласно сценарию, из самолета выбрасывается чучело в комбинезоне, имитирующее то ли выпавшего по дороге пассажира, то ли парашютиста с неисправным парашютом. (ну, ну…«Под крылом самолета о чём то поет, упавший за борт пассажир…»). Вслед за «горе пассажиром» прыгает спортсмен, догоняет это чучело в воздухе, обнимает, нежно и крепко, почти как девушку, раскрывает свой парашют и оба приземляются. Толпа в восторге, неистовствует и купает в овациях спортсмена.

Зрители, собравшиеся на летном поле, с удовольствием наблюдали за трюками авиаторов, заедая зрелище шашлыками, донёрами, прочим фастфудом, и запивая прохладительными и не очень напитками. И вот, наконец, финальный номер.

От самолета отделяется человек и летит к земле. Спустя пять секунд, следом выпрыгивает другой и, вытянувшись в струнку, несется следом за первым, который машет руками и ногами, неловко падая и приближаясь к земле. Кто-то вскрикнул, толпа замирает. Я бы даже сказал, что замерзает. Но второй парашютист мастерски настигает первого, хватает его за руку и готовится обнять. Но в это время, то ли порыв ветра, то ли еще какая причина разрывает спортсменов.

Все, времени на выпендреж больше нет. Сейчас надо свою жизнь спасти, исключить , так сказать воздушный инцидент. А по сему, второй спортсмен, помахав на прощание рукой товарищу, раскрывает парашют и начинает плавное снижение к поверхности земли.

Но вот есть одна закавыка: дело в том, что народ, тот, что стоит на земле и наблюдает снизу на все это безобразие в небе, и не подозревающий о подвохе, цепенеет как кролик перед удавом.

А меж тем, тело, не имеющее парашюта, стремительно приближается к земле. Уже кажется, что оно преодолело звуковой барьер, и явственно был слышен хлопок преодоления этого барьера. Только это немного иное: просто тело сие на огромной скорости врезается в ветхий сарай на окраине аэродрома.

Грохот, тучи пыли, обломков шифера и ветхих досок взметнулись на месте сарая. Сарайчик не просто разнесло. Его разметало! Как при попадании настоящей бомбы.

Народ в шоке и спешит на помощь пострадавшему! Скорая помощь, включив сирену мчится к месту трагедии, не очень-то рассчитывая кому-нибудь помочь. Просто, хотя бы соскрести то, что осталось от незадачливого любителя полетать. Следом бегут зрители, крича, что надо разбирать завалы.

Но добежав до того места где была сараюшка, все в нерешительности замирают, ибо не знают как поступать в таких случаях. Их взору явилась большая куча досок, над которой вьется густое облако пыли. Внезапно доски начинают шевелиться. Особо впечатлительные дамы визжат и падают в обморок. А из-под останков сараюшки выползает Семеныч, в своем ярко-желтом, залитом портвейном и заляпанном помидорами летном комбинезоне, ошалело озирается и изрыгая проклятия на всех языках, какие знает, и даже на тех, какие не знает, поливая всех даже не трех этажным, а виртуозным десятиэтажным матом, машет кулаком удаляющемуся самолету, вопит на всё летное поле:

– Спасатели хреновы. Не можешь поймать – не смеши людей! И карасиков не пугай! Больше я у вас, мерзавцев …………….., не работаю…

Завершив сию тираду, Семеныч зыркнул на собравшуюся толпу и зарделся. Врач скорой помощи ойкнула, закатила глазки… и упала в обморок.

Шок

Если у тебя есть в доме питомец, которого ты вырастил с щенячьего (котёночьего) возраста, то ты относишься к этому живому существу по-другому. Потому что он для тебя не питомец, а член семьи. И его бедки, беды и бедищи, равно как и радости ты воспринимаешь как свои собственные.

У меня спаниель. Нет, не какой-то там кавалер или декоративный, с длинной и запутанной родословной. Он породистый. Настоящий спаниель. Но с дефектом. А мне было плевать, когда я его забирал, что у него там какой-то дефект, который не дает ему права участвовать в выставках. Мне нужен был друг и любимец, а не средство зарабатывания жестяных кругляшек.

И вот представьте себе такой мохнатый комок черного цвета с белой мордой, на которой застыло выражение строгого учителя. Который вот так возьмет и скажет: «Ай-ай-ай, мой дорогой! Почему уроки не сделал?»

Пять лет ему. Он доволен жизнью, немного своенравен, порой вреднючка такая, что хоть туши свет. Но любимый. И той же монетой платит тебе.

И тут надо такому случиться: заболели у нашего Джека ушки. Где, когда его просвистело – никто не знает, но понимают, что надо лечить эти ушки, чтоб песик наш был весел и радовал нас как можно дольше.

Ветеринар сказал, что ничего страшного. Прописал две недели осмотра, и уколы каждые три дня в течение месяца.

И вот месяц близится к концу. Мы идем к ветеринару за очередной порцией лекарства в вертлявую попу, и ушки нас почти не тревожат. На улице благодать, все цветет и пахнет. Народу на улице из-за самоизоляции немного, а те что есть , идут неспешно и с достоинством, и чуть ли не раскланиваются каждому встречному. Будь на них шляпа – точно бы приподнимали в знак приветствия. Джек наслаждается солнышком, весенним ветерком и теплой погодой. Дай ему волю, устроил бы ходьбу и на передних, и на задних лапах.

И вот в таком радужном настроении мы являемся к ветеринару. А там нашему Джеку совсем счастья привалило. Ибо он увидел ЕЁ! Да! Там была девочка той же породы, что и сам Джек! Сразу слюни до пола, хвост вентилятором, игры в прятки и догоняшки в ограниченном пространстве. Морда масляная, приторно сладкая, того гляди, сейчас патокой по полу растечется. И всё до тех пор, пока эту девочку не отвели в кабинет ветеринара.

Наш Джекушка, видя, как уводят объект его желаний, с досады и разочарования сел на попу, погрустнел и вздохнул так, что даже людям стало грустно. Смотришь на его серьезно-грустную мордаху, и чувствуешь, что еще чуть-чуть и заплачет наш мальчик. И ты с ним на пару.

Время идет, мы ждем своей очереди, Джек грустит, хотя по истечении пятнадцати минут уже не так глобально. Он просто грустит. Стоически. С чувством собственного достоинства.

И вот, спустя полчаса отворяются двери кабинета и из него выходит вначале хозяйка той девочки, а за ней остриженная почти налысо сама девочка.

Что тут случилось с нашим Джеком! Челюсть натурально отвисла. Глаза в полморды. В глазах нешуточный ужас. Поскуливает, жалобно так. Передними лапами засучил. И на попе едет назад, отодвигаясь от этого ужаса.

А девочка… Увидев Джека, она бросилась с радостным лаем к нему. Наш песик от испуга подскочил на полметра из положения сидя на попе, в прыжке развернулся и рванул от лысой подружки, оглашая окрестности воплем ужаса.

И вот этот забег длился до тех пор, пока она его в угол не загнала. Бедный Джекушка в угол вжался, в комочек маленький пытается свернуться. Дрожит. Зажмурился сильно-сильно. И уже не скулит, даже не воет. А пищит от ужаса. Народ вповалку от смеха. А хозяйка той девочки хохочет, и говорит сквозь смех, мол, замучились они подстригать свою питомицу, и вот на лето решили (по согласованию с ветеринаром) остричь ее покороче. Ну ведь никто же не предполагал, что в тот же день и мы – я с Джеком, к этому же ветеринару заявимся.

А девочка посмотрела удивленно на Джека, грустно вздохнула и потрусила к хозяйке. На том они и отчалили.

А тем временем пришла наша очередь идти на процедуры. Я говорю: «Пойдем, Джек». А он всеми лапами уперся. Я тащу его, а он едет на попе и скулит, мол, хозяин не веди ты меня туда на пытки адовы. И так же жалобно он выл, что из кабинета сам ветеринар вышел посмотреть, что за оказия такая в приемной. А как увидел, так и рассмеялся. С трудом мы Джека в кабинет затащили. Он туда въехал на попе, всеми лапами упираясь в кафельный пол и зажмурившись сильно – сильно

Евклид за рулем

Еду сегодня в маршрутке по делам. Каким? Судебным, но это не важно. На очередной остановке в салон вваливается парнишка лет семнадцати и спрашивает у водителя:

– До Среднеохтинского доеду?

Водитель (к слову – яркий представитель народов Кавказа – типаж просто песня. Не "Сулико". А что -то мужественно – веселое) отвечает:

– Параллэльно едем.

Парень, жертва ЕГЭ, уточняет:

– То есть пересекаем?

Водитель:

– Параллэльно, в эвклидовом понимании!..

Иди ко мне!

Так получилось, что в середине 90-х годов, мой братишка перевелся из подмосковной части в Новосибирск.

Жил он, конечно же, у нас, то есть у родителей. А если быть еще более точным – в одной комнате со мной.

Родичей в Новосибирске у нас достатком. И живут они в разных частях города. Одно и спасало – метро. Но метро в Новосибе не большое. По сравнению с московским или питерским – микроскопическое, даже сейчас. А тогда нужно было еще и пройтись до ближайшей станции минут, эдак, 15. Наша тетушка (дай Бог ей здоровья) часто гостила у нас. И, как правило, засиживалась. В результате мы, вдвоем или в одиночку, провожали тетушку до метро.

Одним летним днем, кажется это было в середине августа, мы пошли провожать тетушку вдвоем. Было около 11 вечера, но уже темнело быстро. Довели тетушку до станции, попрощались и неспешно двинулись домой. Путь наш лежал через двор одного дома на улице Гоголя, поскольку мы таким образом срезали значительную часть пути и оказывались дома несколько быстрее, нежели мы шли вдоль по Гоголя. Но чтоб попасть в этот двор и пересечь его, нужно было пройти через арку, которая не освещалась никак. Нет, на самой улице Гоголя освещение было. Все-таки дорога, проезжая часть. А вот свернешь во дворы – всё, свет закончился. Местные гопники и «прихватизаторы» либо били лампочки, либо воровали. Во дворе спасал только свет из окон квартир. Не светло, но и не скажешь, что темень, хоть глаз коли.

Вот мы пересекли с братом улицу Семьи Шамшиных и приближаемся к арке. О чем – то говорим отвлеченном. Видим, в проеме арки силуэт девушки (силуэт, кстати, нам понравился). Зашли мы в эту арку. По повороту головы понимаем, что она смотрит на нас. Ну смотрит, и смотрит – нам то что. За погляд денег не берут. И тут девушка таким нежным и тихим голосом вдруг произносит: «Иди ко мне». Даже в этой полутемноте было видно, как у нас у обоих отвисли челюсти от неожиданности. Кому это она? Мне или брату? Или обоим сразу? Страстная девица, просто офигеть. Мы притормозили слегка. Я хотел было спросить, кому она это, как из-за поворота, из-за угла арки вылетает чудовищных размеров псина (кажется датский дог). Ни дать, ни взять – песик Баскервилей. Только морда не светится.

Честно говоря, мы встали как вкопанные, и пока эта сладкая парочка мимо не прошествовала, с места не трогались. А когда отошли – хохотали и хихикали как сумасшедшие.

«Иди ко мне!»

Облом-с

Сама эта история произошла без моего присутствия и восстановлена из рассказа бывшего сотрудника таксопарка № 5 города Новосибирска. Дядя Лёня, жил в нашем подъезде долгое время и незадолго, как я покинул родные пенаты, он покинул сей бренный мир. Был он человеком веселым, не то чтобы словоохотливым, но, во-первых, если говорил, то говорил по делу, четко и ясно, а, во-вторых, если что то вспоминал и рассказывал, то всегда рассказывать умел так, что потом или от смеха живот болел, или ты рыдал от сочувствия к главному герою повествования. Поэтому, рассказ я цитирую уже по памяти и с чужих слов. То, что это быль, мне подтвердили еще несколько старых таксистов – коллег дяди Лёни.

Итак, зима 1988 года выдалась в Новосибирске очень холодной. Холоднее была только зима 2006, когда дневная температура более двух месяцев держалась на уровне минус 38 – 42 градуса. Перестройка еще только входила в фазу своего загибания и не было еще таких глобальных проблем, как в девяностые годы.

Температура днем стояла около минус 28, а вечером уже понижалась до минус 39. Если днем доехать куда-то можно было на рейсовом ЛиаЗике, трамвайчике или троллейбусе, то после 20 часов куда-то уехать по городу было осложнительно. Не спасало и уже работавшее на тот момент метро. Маленькое оно было тогда.

Особенно тяжело было добираться в Академгородок. На автобусе от остановки «ЦУМ» до Морского проспекта можно было доехать за 40 – 60 минут, в зависимости от дорожной обстановки. После восьми вечера единственным спасением для желавших уехать в Академ было такси. Четыре – пять машин всегда дежурили на остановке «ЦУМ». Мало кто из таксистов тогда рисковал требовать сумму более полуторного счетчика – то есть, десять рублей. Но был среди работников пятого парка один рвач. Он дожидался, когда все коллеги уедут и стоял ждал клиента. И потом начинал куролесить. Минимальная сумма, за какую он соглашался везти клиентов составляла тридцать пять рублей. С точки зрения нормального работника баранки и газа – это уже борзость и наглость. И вот однажды, следуя своему излюбленному приему, он дождался отбытия всех коллег, и стоит ждет. Точнее, он сидит в машине, попивает чаек, покуривает и высматривает потенциальную жертву. Примерно в половине двенадцатого задняя дверь машины открывается и замерзший голос, посредством не менее замёрзшей челюсти и замороженного языка вопрошает: «До Морского проспекта довезешь?» Водила, не оборачиваясь, бросает: «Тридцать пять и будет все чики-пуки!»

Потенциальный клиент делает круглые очи, только что поставленная в салон нога убирается, и дверь с грохотом закрывается. Ибо сказать что-то сей замерзший был не в состоянии. Состояние речевого аппарата – смотри выше.

А водила, не обернувшись, и посчитав, что клиент сел и дал «добро» на грабеж за поездку, врубает с места третью скорость и несется в академ.

Вот он пролетел световые часы-термометр, на которых отразилась температура в минус тридцать пять. Вот пролетел по Бердскому шоссе мимо разъезда Иня, Звездной, РМЗ, вылетел к Матвеевке и Сеятелю. Не сбавляя скорости, делает ледяной дрифт на кольце перед въездом в Академгородок и влетает на проспект Строителей. А оттуда – по проспекту Академика Лаврентьева до Морского – рукой подать. Авто подлетает к Дому ученых, лихо тормозит. Водила, не оборачиваясь, протягивает руку за «обещанной» платой. Но в руку ничего не кладется. Водила делает нетерпеливый жест, зжимая – разжимая длань. Мол, гони, что обещал. Но в салоне тишина. И тут водила решается развернуться и посмотреть, не околел ли клиент. Как рассказывал дядя Лёня, количество отборного мата на один квадратный миллиметр салона стандартного авто «Волга-такси» зашкаливало за разумные пределы. Еще одним проколом водилы была неисправная трубка рации связи с диспетчером. Он не просто матерился, оглашая окрестности настолько суровыми ругательствами, что уши кровоточили, он проклинал клиента, одурачившего его на хорошую сумму. И сумму эту называл.

А утром его вызвало начальство на коврик. Вот тогда его и поймали с поличным. Спустя еще два дня он подал заявление «по-собственному».

Как сказал тогда дядя Лёня, «мораль сей были такова: не жадничай, не наглей, и, главное, не матерись в прямом эфире»

Поможешь?

Кто бы что не говорил, но девяностые годы двадцатого века, несмотря на всю их лихость, были и весьма веселыми. Они подарили нам таких колоритных персонажей как «новые русские», «крутые» и «фифочки». Вот с такими персонажами и связана следующая история.

В 1996 году во дворе здания по Вокзальной магистрали за нумером 16, в славном граде Новосибирске, произошло занятное происшествие. Не знаю как сейчас, но стоит сказать, что в том дворе в те годы имелся очень узкий проезд – с трудом разъезжаются две легковые машины. В одну сторону сей проезд уходил на улицу Советскую, а вот в другую – заканчивается тупиком. Вдоль всей этой, с позволения сказать, кишки (там где – то метров сто пятьдесят-двести было) офисы, пандусы и прочие двери, и, конечно же, припаркованные машины. Следовательно, там действовало правило – въехал! места нет? быстро выгружай, высаживай и улепётывай как можно скорее… не создавая пробку.

Но вот в том и проблема, что за долгое время (включая советское) дорога, как бы это помягче сказать… развалилась. От слова «совсем». То есть, «совсем-совсем».

И вот руководство компании, владевшей этим зданием, принимает, наконец-то, волевое решение объединить капиталы постоянных пользователей этой дороги и, как выразился администратор, «всем колхозом» дорогу заасфальтировать. Постоянные арендаторы не сильно сопротивлялись, а вот мелкие лавочники и всякие мелкие конторки кочевряжились. Однако после слов: «Нет участия – нет доступа, даже пешком», все вопросы были урегулированы быстро и недовольство улеглось. Как говорится, сбор прошел в добровольно-принудительном порядке. Помимо всего прочего, промеж себя участники этого действа договорились, что на период ремонта дорожки они машины парковать не будут, и охранникам крепко-накрепко наказали, чтобы всех пришлых гоняли, не взирая на лица, морды, рожи и «харизмы», а также иные части тела, свидетельства статуса или чего-то еще.

Но, не мне объяснять вам, дорогие читатели, что в каждом случае найдется какая-нибудь «одаренная» личность, которая считает, что все правила и запреты не для нее. Так и тут: в один прекрасный день в «кишку» въезжает нечто, которую в те времена называли (равно как и аналогичные экземпляры) «фифами». Это нечто, с паклей платинового цвета, с ярко накрашенными варениками уточкой (вместо губ), в дорогой, но безвкусно подобранной одежде, влезает на мерине "S" класса ни разу не старом, как раз туда, где начались ремонтные работы. То есть, туда, где совсем недавно сняли все остатки того, что когда-то было асфальтом. Знак, что стоял на въезде во двор, эта фифа усиленно проигнорировала. Знаки и запреты, так сказать, энто для плебеев. А мы – «анпираторских» кровей.

Въехав в «тупиковую» сторону фифа останавливается поперек всей дороги. Вытащив из отсека для водителя жутко длинные , но не менее жутко тощие ножки, она с понтом закрывает машину и, гордо подняв голову и обливая всех окружающих презрением и высокомерным выражением того, что у людей называется, лица, направляется в здание. Видя безобразие на вверенной ему территории, памятуя о строгом наказе концессионеров по строительству дороги, к ней подошел охранник и вполне корректно, избегая резких, крепких и суровых выражений, сказал, что не стоит машину здесь ставить. Ибо тут дорогу делать будут и сейчас щебень привезут.

Как писал Иван Андреевич Крылов, на приветливы охранника слова, «ворона каркнула во все воронье горло», сиречь доблестный страж был торжественно послан. Многократно. Образно, но однообразно: сказывался малый словарный запас. Страж, однако, на это даже не обиделся. Меж тем, платиновая фифа, исчезнув во чреве здания, пробыла там достаточно долго. Но когда она вышла, то увидела следующую картину…

Восемь куч щебня, примерно по 13 тонн каждая, были насыпаны от ее машины и до самого выезда из двора в шахматном порядке, исключая даже слабенькую мысль о том, что отсюда можно выехать. У всех, кто наблюдал «приезд фифы» возникло обоснованное подозрение, что это охранник подсуетился. При этом из окон офисов уже свисали истерически ржущие работники, включая и руководство этих работников.

Визг фифы был пронзителен, а фантазия безгранична… Словарный запас, несмотря на всю его скудность, компенсировался жуткой агрессией и своеобразной, весьма специфической, образностью мышления.

Судя по излагаемому матом, здесь в течение трех минут должны будут материализоваться из воздуха «быки» с Первомайки, в количестве уж никак не меньше чем с 2-ой Украинский фронт, которые сделают с охранником, тем кто насыпал эти кучи, а также всеми, кто смотрит из окон на этот «спектакль» что-то такое… (приводить полный текст речи фифы не буду, ибо от него можно заработать инфаркт).

Не переставая тараторить и повизгивать, эта мамзель совершает громадную ошибку. Она демонстративно достает сотовый телефон (если кто помнит – были такие от пчелиной компании, здоровые такие). Набирает номер. И давясь слезами, вкратце рассказывает абоненту на том конце провода суть проблемы… Ожидая праведного гнева благоверного, предвкушая близость кары для непокорных и дюже вредных холопов, она переводит телефон в режим громкой связи… дабы окружающие, да убоялись…

Когда мамзель, наконец -то, выдохлась, она задала закономерный вопрос: «Зая, ты мне поможешь?»

На том конце провода молчали… После небольшой паузы из телефона устало-обреченным голосом раздается:

«Стой там! Сейчас я привезу тебе лопату!»