Текст книги "Светлячок (СИ)"

Автор книги: Дарт Снейпер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Хогвартс встречает меня молчанием. Гробовой тишиной и – пустотой, от которой по плечам и шее ползут противные липкие мурашки. Я смотрю на эти стены – стены, которые разрушены, изувечены, исцарапаны, превращены в калек – так долго, что отчего-то начинают слезиться глаза, словно я слишком долго смотрел на солнце. Снимаю очки, протираю краем футболки стёкла. И вдруг малодушно думаю: не хочу их надевать снова. Пусть лучше так, пусть всё расплывается перед глазами.

– Гарри! Гарри! – это басит Хагрид. Милый Хагрид почти бегом несётся ко мне, сжимает в объятьях, до того крепких, что мои рёбра готовы сломаться, улыбается радостной улыбкой огромного добряка. Встряхивает меня за плечи, и я вижу обломки зубчиков гребня в его густой курчавой бороде. – Что ж ты стоишь тут? Пойдём в замок! Эта… празднование скоро начнётся.

И мы идём в замок, который когда-то был моей мечтой и моим домом. Хагрид придерживает меня за плечо, будто думает, что я, как пугливый первокурсник, сбегу, не рискнув войти в Большой Зал. Болтает что-то про свои тыквы, про то, что ему опять дали вести Уход за магическими существами, что он снова притащил в свою хижину пару волшебных тварей, о которых мне совсем не хочется знать… А напоследок спрашивает – неожиданно робко, будто боясь услышать ответ:

– А Рон да Гермиона где?

И я криво улыбаюсь. Как тебе объяснишь, Хагрид, что война, когда-то сплотившая нас, закончилась, и теперь старые связи, насильственно созданные ею, рвутся и истончаются? Разумеется, я не говорю об этом вслух. Милый, милый Хагрид не поймёт, что так можно, он в своей искренней привязанности ко мне, к Рону, к Герми похож на ребёнка. Поэтому я просто пожимаю плечами:

– Рон решил не завершать обучение и сейчас помогает Джорджу с «Волшебными вредилками», – мне на секунду становится горько и душно. Встряхиваю волосами. Не время и не место распускать сопли, Гарри. – А Гермиону пригласили в какой-то европейский колледж, так что ей уже без надобности результаты выпускных экзаменов.

Было бы странно, если бы мозги умницы Гермионы не помогли ей; это я, Гарри Поттер, решил вернуться. Один из немногих. Я видел мельком Невилла и Луну – они держались за руки, и мне хочется верить, что это был не просто дружеский жест, – знаю, что слизеринцы (то ли из чувства противоречия, то ли, что вероятней, из желания доказать окружающим, что они не трусы и не будут бежать от знамён собственного факультета) возвратились почти все. И мне странно представлять, что в этом году возобновится древняя, как сам Хогвартс, факультетская вражда. Я перерос это – или, возможно, это умерло во мне в последней битве.

– Гарри! – вдруг окликают меня, и Луна порывисто бросается мне на шею: всё та же сумасшедшая девочка с серёжками-редисками. Я обнимаю её крепко-крепко, жму руку возмужавшему Невиллу. И он говорит мне, кинув приветливую улыбку Хагриду:

– Идём скорее, Гарри. Все ждут только нас.

Мне тошно от мысли, что кто-то будет восхвалять нас. Что новый директор – я даже не знаю, кто это, должно быть, МакГонагалл – возьмёт слово и станет распинаться о великой борьбе и роли этой победы. Но я иду, потому что Луна держит меня за правую руку, а слева идёт Невилл – и болтает, болтает, болтает про всякую ерунду, от очередного растения, которое он вырастил, до очередной склоки с любящей, но сварливой миссис Лонгботтом.

Когда мы появляемся в воротах Большого Зала, здесь на секунду повисает молчание. Я невольно убыстряю шаг – хочу упасть на лавку и спрятать взгляд в длинном столе факультета до того, как кому-нибудь взбредёт в голову начать хлопать. Почти успеваю. И всё равно дёргаюсь от этих ненужных, бессмысленных аплодисментов. Всё, Гарри, всё. Дыши и смотри на этот чёртов стол – никуда больше.

Луна уходит к Равенкло, а Невилл садится рядом со мной, чуть неуклюже толкнув меня плечом, и оба мы не смотрим на тех, кто нам хлопает.

А потом все смолкают, как по команде. Это значит, что со своего места встал директор, и сейчас он начнёт говорить. Первокурсники уже распределены, мы немного опоздали, и теперь перед пиром осталось одно: напутственная речь. Я не знаю, почему она меня так пугает.

Я жду голоса МакГонагалл, строгого и резкого, с редкими тёплыми нотками. Но этот голос – спокойный, тихий и очень хриплый, будто говорящий выкурил пачку маггловских сигарет перед тем, как выступать – ей не принадлежит.

Медленно-медленно, будто моё тело мне отказывает, я поворачиваю голову и встречаюсь глазами с Ним.

– Все вы должны понимать, – говорит Он, тяжело опираясь на трость (зачем Ему трость?), – что Хогвартс пережил многое. Ему необходима помощь, необходим ремонт – поэтому старшие курсы будут помогать преподавателям восстанавливать замок. Что до младших курсов, то напоминаю: не стоит соваться в Запретный Лес. Полный перечень всего запрещённого вы можете узнать у нашего бессменного завхоза, – Филч выпрямляется, прижимая к груди Миссис Норрис, и кто-то за гриффиндорским столом тихо фыркает.

– Свои расписания, – продолжает Он так тихо, что его не услышали бы, не будь в зале такой тишины, – вы получите на завтрашнем завтраке. У старших курсов есть возможность выбирать направленность дополнительных заданий – постарайтесь выбрать с умом. А теперь – приятного аппетита.

Он тяжело садится на место, пристраивая трость у бедра, и восхищённые первокурсники накидываются на появившуюся перед ними еду. Я переглядываюсь с Невиллом. Невилл пожимает плечами и тянется к большому блюду с картофелем. Мне не хочется есть; я всё ещё изумлён и взбудоражен. Спрашиваю тихо у какой-то девчонки курсом младше:

– Почему директор не МакГонагалл?

Она смотрит на меня огромными голубыми глазами, удивлённо улыбается, будто об этом мог не знать только последний маггл, и тихо отвечает:

– Ты что, не читал газеты? Пророк об этом всё лето писал: с него сняты все обвинения, так что никто не возражал против назначения его директором.

Про обвинения я знаю. Это я до боли в горле доказывал Его непричастность, невиновность, это я позволял копаться в собственной голове министерским легилиментам, это я, в конце концов, настоял на Ордене Мерлина – бесполезной блестяшке, которая, однако, может помочь хоть чем-то…

Но я не читаю газеты. И я не знал, что новым директором Хогвартса назначен Северус Снейп.

Девчонка улыбается мне как-то смущённо и виновато, будто ей стыдно, что она не знает всего. Вздыхаю. Есть мне совсем не хочется. Стараясь быть незаметным, встаю из-за стола и крадусь прочь. Пока все увлечены едой и обсуждением нового учебного года, мало кому будет дело до Героя – и к лучшему. Уже оказавшись в коридоре, я пару раз оглядываюсь на закрытые двери Большого Зала и только потом торопливо шагаю к башне.

– Мистер Поттер, – хрипло произносит кто-то совсем близко, и я вижу лёгкую усмешку на Его тонких губах. – Наша новая знаменитость.

Я отчего-то путаюсь в словах и мучительно краснею. Одним чудом заставляю себя не отступить на шаг и шепчу в ответ:

– Зд… здравствуйте.

– Раньше вы были куда более разговорчивы, – насмешливо отвечает Снейп и вдруг церемонно, хотя и полуиздевательски, склоняет голову. – Добро пожаловать в Хогвартс.

Я смотрю на его худую спину, пока он, припадая на левую ногу, ковыляет прочь, и не знаю, почему горькая улыбка искривляет мои губы. Может быть, потому, что он почти не изменился – только перестал ненавидеть, как и я… А может, потому, что я ждал от него похожих слов семь долгих лет. Дождался теперь – когда мне нужны не они.

Смеюсь над самим собой, стоя в пустом коридоре, и проплывающий мимо призрак косится на меня с подозрением, как на психа.

Мы сталкиваемся ещё несколько раз. Должно быть, по чистой случайности – директор Хогвартса слишком занят, чтобы намеренно выискивать глупых мальчишек в коридорах. Но я вижу его, когда спешу к Слизнорту на Зелья, и он подходит ко мне, по-прежнему ковыляя и изредка стискивая зубы, смотрит на учебник, который я прижимаю к груди, скалится и почти дружелюбно интересуется:

– В зельях вы по-прежнему полный ноль, мистер Поттер?

– Что вы, сэр, – невольно улыбаюсь, – Слизнорт считает, что у меня есть способности.

– Слизнорт и у флоббер-червя нашёл бы способности, – бормочет он себе под нос, а я отчего-то готов рассмеяться. Снейп вдруг становится серьёзным, прожигает меня взглядом чёрных глаз. То, что он говорит дальше, неожиданно для нас обоих. – Я сомневаюсь в том, что вас можно научить хоть чему-то в тонком искусстве Зельеваренья, Поттер, но могу попробовать.

Мы оба цепенеем от этих слов, а после он решительно разворачивается, направляясь прочь. И всё, что мне остаётся, – это крикнуть ему в спину:

– Когда и где, сэр?

Он не оборачивается. Только останавливается в паре метров от меня и отвечает после того, как пробежавший мимо нас первокурсник скрывается за поворотом:

– Жду вас в пятницу в 20:00. Думаю, дорогу к кабинету зелий вы отыщете сами.

К Слизнорту я безбожно опаздываю, но старый пройдоха решает, что меня задержала какая-нибудь красивая девушка. И я не рискую его разочаровывать, хотя вряд ли директор Хогвартса попадает под эту категорию.

Когда у меня не получается простенькое зелье, Слизнорт снова ищет мне оправдания: влюбился, переусердствовал, устал… Меня от них тошнит. Я до сих пор сомневаюсь в выдающихся педагогических способностях Снейпа, но он, по крайней мере, никогда не позволял нам расслабляться и не искал отговорок для тех, у кого не вышло зелье. Не знаю, с каких пор мне начала импонировать его манера преподавания. Должно быть, с тех самых, как я стал слишком знаменитым, чтобы учителя относились ко мне так, как к другим. Даже Флитвик на Чарах нет-нет да посматривает на меня – и не спрашивает, если какое-то заклинание у меня не выходит.

Себе не изменяет только МакГонагалл. На её уроках привычная тишина, она обращается ко мне строго, «мистер Поттер», если я в очередной раз не могу превратить тумбочку в таксу, и мягко, «Гарри», когда у меня получается. Ей, наверное, не хватает умницы Гермионы, которую можно ставить всем в пример. Мне тоже не хватает её, профессор.

МакГонагалл всё такая же. Разве что тёмные пряди, стянутые в пучок, теперь перемежаются серебристыми нитями седины. Но держится она по-прежнему гордо и независимо, а в её кабинете, куда она приглашает меня после занятия, по-прежнему сладковато пахнет её любимым печеньем в форме тритонов. Она предлагает пару засахаренных тритончиков мне, но я только мотаю головой. Она вздыхает. Садится на своё место, опускает острый подбородок на скрещённые пальцы. И говорит мне почти ласково, точно обращается к родному сыну или внуку:

– Я хотела спросить, как ты себя чувствуешь, Гарри. С Хогвартсом связано много потрясений и потерь, и не все из нас могут с этим справиться. Если тебе тяжело или плохо, ты всегда можешь…

– Всё в порядке, – я перебиваю её и упрямо сжимаю губы. – Со мной всё хорошо. Я справлюсь.

– Хорошо, – кажется, сама МакГонагалл вздыхает с облегчением. А потом неожиданно – неожиданно потому, что я думать забыл про это – спрашивает:

– Ты не думал насчёт возвращения в квиддич, Гарри? Нынешний уровень гриффиндорской команды… – её лицо искажает гримаса разочарования: ну ещё бы, борьба за кубок школы… Я хочу ответить ей, что подумаю, но вдруг понимаю: не могу. Погоня за золотым снитчем больше не кажется мне свободой. Или, может быть, она никогда ею и не была.

– Простите, профессор, – я качаю головой и рассеянно поправляю очки. – Думаю, от меня будет мало пользы на квиддичном поле. Этим нужно жить, а я больше… – осекаюсь. Она молчит. Смотрит на меня, будто ждёт, что я передумаю, а потом кивает и коротко улыбается:

– Что ж, Гарри, это твой выбор. Теперь можешь идти – тебе, должно быть, много задали на завтра.

И я ухожу от неё, вечной болельщицы в клетчатой шотландской юбке, и мне отчего-то вовсе не тяжело – даже как-то спокойно и легко, будто этот мой отказ от квиддича подвёл какую-то черту в моей жизни.

Весь вечер я делаю домашнее задание. Отрабатываю заклинания, практикуюсь в трансфигурации собственной подушки и несколько часов провожу в библиотеке, кропотливо выискивая в выданных мне книгах упоминания зелья смеха или его создателя.

– Бадж, – произносят над моей головой, когда я со стоном роняю голову на скрещённые руки. Я непонимающе прищуриваюсь, поправляя очки, нечёткое пятно приобретает форму – и мой заклятый враг, Драко Люциус Малфой, легко и непринуждённо, точно мы всегда были друзьями, садится рядом со мной на узкую библиотечную лавку. Я не протестую – только растерянно морщусь. И Малфой уточняет:

– Зигмунт Бадж. Изобрёл в шестнадцатом веке. Мерлин, поверить не могу, что ты никогда не слышал о Бадже, Поттер!

– Не всех воспитывали волшебники, – огрызаюсь я, в неосознанном защитном жесте складывая руки на груди. Малфой хмыкает. Я разглядываю его, вытянувшегося ещё сильнее и ставшего почти прозрачным, так тонки запястья и бела кожа, и спрашиваю, не особенно рассчитывая на ответ:

– Зачем ты вообще ко мне подошёл?

– Стало жалко бедняжку Потти, не умеющего читать, – веселится он и тыкает длинным пальцем в страницу раскрытой передо мной книги. И правда… Бадж. Я густо краснею, поджимаю губы, отворачиваюсь, а он касается моего локтя и говорит серьёзно-серьёзно, как не говорил со мной почти никогда:

– Слушай, Поттер… спасибо тебе за Выручай-комнату. И… за мать. И за крёстного, – слова даются ему с трудом, видно, он не привык благодарить. Я вздыхаю. Люциуса Малфоя никто бы не отмазал от Азкабана, даже заступничество Героя не помогло бы, но репутацию Нарциссы спасло моё вмешательство. Впрочем, в этом мало геройского – я отдавал Долг жизни женщине, которая солгала Волдеморту ради меня. И только. А Снейп… Снейп…

Я вдруг понимаю, что сегодня пятница, а лениво ползущие стрелки настенных часов показывают 19:53.

– Чёрт! – вскакиваю, как ужаленный, торопливо скатывая в свиток всё, что написал про это зелье, наскоро кидаю в сумку чернильницу и книги, Мерлин, как я мог забыть… – Драко, я, конечно, рад бы ещё немного послушать твои благодарности, но я опаздываю, поэтому мне нужно идти!

Договариваю я уже на бегу, оставляя Малфоя с открытым ртом смотреть мне вслед и гадать, действительно ли я назвал его по имени. Тяжёлая сумка, пока я несусь к подземельям, больно бьёт меня по бедру, но сейчас мне не до того, я хорошо помню, как злился Снейп, стоило мне опоздать хоть на минуту, я просто обязан успеть вовремя!

В 20:00 я, красный и мокрый, влетаю в кабинет, и разбирающий какие-то бумаги Снейп поднимает голову. Он смотрит на меня целую вечность, пока уголки его губ не ползут вверх, а сам он не качает головой, почти весело замечая:

– Похвальное рвение, мистер Поттер.

– Простите, я… – отдышаться никак не могу, горло сдавливает спазмом, – боялся опоздать, и…

– Что это у вас? – он отмахивается от моих оправданий, как от назойливой мухи, и забирает свиток. Пару минут он читает то, что я написал, насмешливо кривя губы, а после возвращает мне мою недоделанную работу по Зельям с едким комментарием:

– Вижу, я был совершенно прав, предполагая, что с Зельевареньем у вас проблемы. Разумеется, тут есть и моя вина… – он на секунду мрачнеет, но уже в следующее мгновение шагает к котлам, по-прежнему опираясь на трость. Я всё ещё мнусь на пороге, и он оборачивается, нетерпеливо взмахивая рукой:

– Поттер, что вы застыли, как истукан? Идите сюда. Сейчас вы сварите зелье смеха.

– Э-э… – я что-то невнятно блею, осторожно отступая на шаг, тереблю дужку очков. – Вы уверены? Я бы опасался за сохранность кабинета…

– Поттер, хватит мямлить! – он почти раздражённо суживает глаза, и мне приходится подойти ближе, чтобы услышать его, потому что Снейп говорит тихо-тихо. – Разумеется, я уверен. Я буду координировать все ваши действия. Прекращайте истерику.

И я стою близко-близко к нему, так близко, что он при желании мог бы прижаться ко мне бедром, и сосредоточенно выполняю все его инструкции, и долго разглядываю перья нарлов, и слежу за тем, как зелье медленно, но неумолимо меняет цвет от нового ингредиента, и мешаю его по часовой стрелке и против… А потом Снейп наколдовывает изящный хрустальный флакон, заполняет его тёплым зельем и вкладывает мне в ладонь. Он задерживает пальцы лишь на секунду, слегка сжимая, чтобы я держал флакон крепко, но мне этого достаточно, чтобы полузабытое чувство возродилось в животе.

– Вот и всё, Поттер. Видите, вы даже ничего не взорвали, – снисходительно комментирует он, убирая руку, а я прикипаю взглядом к его изящной кисти, и мне нечем дышать. – Идите. Надеюсь, теперь вам хватит материала и опыта для того, чтобы превратить написанный вами бред в достойную работу.

И только когда я замираю перед дверью, я вдруг вспоминаю о вопросе, который хотел ему задать.

– Сэр? – выходит робко и глупо, будто я – нашкодивший первокурсник. Видимо, Снейпу приходит на ум та же мысль, потому что он насмешливо заламывает бровь и смотрит на меня со снисходительным весельем.

– Что вам, Поттер? Забыли, в какую сторону открывается дверь? – вежливо интересуется он. Я глажу кончиками пальцев дверную ручку, а потом всё же решаюсь:

– Почему вы решили заниматься со мной?

Он молчит. Мне даже начинает казаться, что он попросту не услышал вопроса, так внимательно он вглядывается в свои бумаги, но Снейп всё же отвечает – с видимой неохотой:

– Причины моих действий не должны беспокоить вас, Поттер, пока действия эти несут в себе благо для вас.

Мне хочется сказать, что уж кто-кто, а он до этого точно не стремился мне помогать, но волна магии лёгким дуновением ветерка отворяет дверь, и мне ничего не остаётся, кроме как послушаться этого молчаливого приказа оставить его в одиночестве.

За эту работу я получаю оценку П, и Слизнорт добрые двадцать минут распинается о том, что мне достался талант матери. Зелье я дарю кому-то из гриффиндорцев – мальчишкам, похожим на братьев Уизли. Они точно используют этот подарок много эффективнее, чем когда-либо мог я.

Моя первая неделя в Хогвартсе подходит к концу. Но, странное дело, я всё ещё чувствую себя здесь лишним, словно битва разделила меня и тех, кто не видел её.

Я делюсь этими мыслями с Невиллом и Луной, пока мы греемся на ленивом сентябрьском солнце. Они понимают, хотя, разумеется, этого не говорят – но мне достаточно видеть их глаза, у восемнадцатилетних подростков не должно быть таких взрослых взглядов: взглядов тех, кто измучен жизнью. Невилл сжимает пальцы Луны, будто боится, что она исчезнет, а моя безумная подруга что-то задумчиво мурлычет себе под нос, прижимаясь щекой к его плечу. И я поневоле ощущаю себя третьим лишним, каким ощущал, когда Рон вот так же обнимал Гермиону.

– Тебе нужно кого-то найти, Гарри, – вдруг говорит Невилл, и я вздрагиваю, приходя в себя; смотрю на него со скепсисом и удивлением. Кого-то найти… У меня была Джинни, друг. Это не помогает – по крайней мере, не мне.

– Не нужно, – вдруг мелодично произносит Луна, открывая огромные глаза, подёрнутые дымкой мечтательности, и её взгляд поражает меня нежданной проницательностью. Луна улыбается, но выходит как-то загадочно, будто она знает то, чего не знаю я. Мне в очередной раз приходит на ум, что в её роду, должно быть, были предсказатели или кто-то вроде – слишком глубокое, неподвластное мне, Невиллу и всему Хогвартсу знание прячется в её взгляде. Она подмигивает мне, тут же становясь привычной Луной Лавгуд, девочкой, верящей в мозгошмыгов и нарглов, и говорит:

– Он уже нашёл. Правда, Гарри? Ему осталось только принять это.

И я не знаю, говорит она обо мне или о…

Одёргиваю себя почти испуганно, как богохульствующий верующий, и поспешно меняю тему. Луна охотно поддерживает разговор о преподавателях, но с губ её не сходит та же потусторонняя улыбка, и я вздыхаю с облегчением, когда рядом с нами садится Джинни и взгляд Луны переключается на неё.

Мы сидим так, вчетвером, под раскидистым деревом у озера долго – уходим лишь тогда, когда профессор МакГонагалл окликает нас и, чопорно поджимая губы, сообщает, что через полчаса отбой. Джинни ойкает, вскакивает на ноги, отряхивая мантию от сухих листьев, и уносится первой – должно быть, бежит к Дину. Невилл и Луна уходят следом; друг поворачивается, смотрит на меня чуть удивлённо, спрашивает:

– А ты, Гарри? Не идёшь?

– Я чуть позже, – машу им рукой и виновато улыбаюсь в ответ на внимательный взгляд МакГонагалл. К счастью, она не читает мне нотаций – кивает чему-то своему и уходит. А я сижу в одиночестве, подтянув к груди колени, смотрю на озеро, и долгожданная тишина ласкает мне уши. Уже после, когда я возвращаюсь в замок, я замечаю одинокую фигуру, бредущую к воротам. И едва заметно усмехаюсь, когда блёклый свет фонаря выхватывает платиновые пряди. Похоже, у нас с Малфоем больше общего, чем можно было представить. Поравнявшись с ним, я киваю в знак приветствия, и он кивает в ответ. Мы не говорим друг другу ни слова, будто боясь разрушить драгоценное молчание. Но на прощание – впервые – пожимаем руки, и ладонь Драко в моей оказывается прохладной и сухой, а его рукопожатие – неожиданно крепким.

Когда я поднимаюсь в спальню, все уже спят: и Невилл, и Дин, и какой-то мальчишка, занявший место Рона. Тем лучше. Переодеваюсь, ложусь в постель, задёргиваю полог и долго шепчу одними губами, не доставая из мантии палочку, заклинания. Если я и кричу этой ночью, никто не просыпается и не идёт будить меня.

А утром, на завтраке, сидя рядом с Невиллом и Джинни и намазывая джем на тост, я краем уха улавливаю тихий разговор двух третьекурсниц. Они обсуждают Снейпа (естественно, те, кто застал его во времена преподавания зелий, недолюбливают новоиспечённого директора). Совершенно случайно выхватываю несколько фраз из диалога.

– Говорят, что его уберегли от обвинения и заточения в Азкабане только показания Гарри Поттера, – шепчет одна, и мне хочется спрятаться под мантией-невидимкой, только бы они не кидали на меня изредка короткие взгляды. – Ты же заметила, что он всегда ходит в одежде с длинным рукавом? Папа говорит, что…

– Гарри! – меня отвлекает Невилл, толкает в бок, склоняется ближе. У моего друга на скулах – некрасивые яркие пятна румянца, он явно смущён, но всё равно говорит твёрдо:

– Что ты написал в работе по Истории Магии? Как ни стараюсь, никак не могу расписать на два фута… буквально несколько дюймов осталось. Можно посмотреть твою?

– А, да, конечно, – и я отдаю ему свиток, а потом закрываю глаза. Неожиданное решение возникает в голове спонтанно, но оно – я чувствую – правильно. Я должен был сделать это ещё давно… лучше поздно, чем никогда, верно? После завтрака я жду у дверей, натянуто улыбаясь кидающим на меня удивлённые взгляды студентам. Снейп покидает Большой Зал последним. Я коротко дотрагиваюсь до его запястья, тут же отдёргивая пальцы, он смотрит на меня удивлённо:

– Вы что-то хотели, мистер Поттер?

– Могу я сегодня зайти к вам, сэр? – голос почти не дрожит. – Мне нужно с вами поговорить.

Он оглядывает коридор, как будто мы обсуждаем что-то запрещённое или секретное, пытливо смотрит на меня. Не знаю, что он находит в моём лице, но Снейп отрывисто кивает и произносит:

– Я освобожусь только к девяти. Если такое время устроит вас, мистер Поттер…

– Устроит! – восклицаю с таким жаром, что он насмешливо вскидывает бровь – фирменный жест, который я… чёрт. – Тогда я приду в девять, сэр!

– Не опаздывайте, – коротко отвечает он и уходит. Я привычно смотрю ему, высокому и очень худому, вслед, и странная радость, пришедшая не к месту и не ко времени, греет мои рёбра.

Без пяти минут девять я стою у двери кабинета директора, теперь находящегося в подземельях, и моё глупое сердце колотится где-то в горле, как будто это великий подвиг и великая смелость – постучать в дверь. Пальцы, когда я сжимаю их в кулак, немного дрожат, карман брюк оттягивает полузабытый подарок, который теперь нужно вернуть владельцу. Я дожидаюсь тихого «Войдите», и дверь едва слышно скрипит, закрываясь за мной. Здесь царит полумрак, на столе – куча бумаг, не разобрать с такого расстояния ничего, одно видно: его размашистая подпись. Снейп движением руки приглашает меня опуститься на стул и, когда я делаю это, осведомляется:

– Итак, о чём вы хотели поговорить со мной, мистер Поттер?

Я непослушными пальцами выуживаю из кармана брюк крохотный флакон. За прозрачным стеклом – маленькая белая буря завихрений, будто кто-то запер в хрустальной оболочке дым, и теперь дыму не терпится выбраться наружу. Там, в углу, загадочно мерцает знакомый мне думосбор, и я тихо говорю, протягивая флакон Снейпу:

– Это ваше. Я должен был вернуть ещё давно, но…

Он не меняется в лице и никак не выдаёт своих эмоций, но в глубине чёрных, как его мантия, глаз что-то мелькает. Снейп принимает у меня флакон и долго вертит его в руках, будто успел забыть, что это и впрямь принадлежит ему. А потом поднимает голову и огорошивает меня вопросом:

– Вы показывали это кому-то ещё?

Голос отказывается мне подчиняться, в горле пересыхает, и я могу лишь отчаянно замотать головой, отчаянно вцепившись в дерево подо мной. Наконец размыкаю сухие губы, выдавливаю жалкое и глухое, так похожее на оправдание:

– Нет, что вы, я бы не мог… это же ваше, и я…

– Не стоит так нервничать, мистер Поттер, – спокойно произносит он, а после вдруг говорит:

– Я видел вашу маму.

И я позорно охаю, поспешно прижимаю ладонь ко рту, смотрю на него с недоверием, изумлением, растерянностью, всё мешается в сумасшедший коктейль, а он, сидящий столь же ровно и смотрящий столь же спокойно, поднимает вверх ладонь, и этот жест неожиданно успокаивает меня, приводит в чувство, как пощёчина. Тру виски, смотрю на него почти жалобно, одними губами прошу: объясните.

И он объясняет.

– Думаю, я действительно умер тогда, в Визжащей Хижине, – говорит Северус Снейп, которого я не узнаю, и задумчиво касается пальцами скрытой под высоким воротом шеи – там, я знаю, уродливое переплетение шрамов. – И смерть была для меня счастливым избавлением от жизни. Я мечтал о ней, я, можно сказать, сам позвал её.

– Вы… – я пытаюсь что-то сказать, но он останавливает меня, вскидывая бровь. И продолжает:

– Вы, возможно, не поймёте меня, мистер Поттер. Вы молоды, в вас бурлит юношеское стремление познать всё, перед вами целая жизнь – счастливая или нет. За вашими плечами слишком мало грехов, чтобы они стали тяжёлой ношей. Поэтому, оказываясь на перепутье, вы раз за разом выбирали жизнь. Я, оказавшись там, хотел выбрать смерть.

Меня что-то душит – то ли жестокий цинизм его слов, то ли стыдные, глупые слёзы, которые я хочу затолкать куда-нибудь поглубже, чтобы они не нашли выхода и умерли во мне.

– А потом я встретил вашу маму, – говорит он, и в его равнодушном взгляде на секунду появляется глухая нежность; такая бывает, когда вспоминаешь о старой мечте. – И она попросила меня выжить. Выжить во что бы то ни стало, чтобы помочь вам.

Мне?

– Разумеется, – на его лице снова маска безразличия, – это было эгоистично и несправедливо с её стороны – требовать от меня подобного.

Но первой любви сложно отказать, правда, Снейп? Вот зачем ты предложил мне помощь – из-за просьбы единственной женщины, которую ты любил. Выходит, и любишь до сих пор… от этого мне дурно.

– Я хочу, чтобы вы поняли, мистер Поттер, – говорит Снейп, едва ощутимо касаясь моей руки, – что дело не только в просьбе Лили. Вы до жути напоминали мне Джеймса всё время учёбы здесь – дерзость, нахальство, полное пренебрежение правилами… – щекам горячо, будто он уличает меня в дурном поступке. – Теперь я наконец-то вижу вас. Вы повзрослели, хотя и заплатили за это огромную цену, вы наконец расстались с юношескими иллюзиями.

– Я больше не ненавижу вас, – говорю раньше, чем успеваю обдумать эти слова, и Снейп усмехается чему-то своему.

– Я знаю, – просто отвечает он и переводит взгляд на флакон, который до сих пор держит в руке. – И ещё, Поттер… спасибо.

С этого начинается наша странная, до конца непонятная даже нам самим дружба.

========== Часть 2 ==========

– Гарри! Не спи! – Невилл толкает меня локтём, и я вздрагиваю, поднимая голову. Биннс монотонно насвистывает какую-то мелодию под аккомпанемент скрипов десятка перьев – кажется, у нас контрольная работа… Опускаю голову – я уснул на листе пергамента, на котором написана разве что моя фамилия. Всё равно не вспомню ничего – голова тяжёлая, мучительно хочется спать. Невилл шепчет мне тихо:

– Чем ты занимался ночью, раз сейчас засыпаешь?

Я против воли улыбаюсь – если бы я сказал, что я делал, Невилл… Его глупый детский страх перед Снейпом никуда не делся: Невилл до сих пор прячет глаза, когда мимо него проходит директор. Представляю его реакцию на ответ о том, что всю ночь я учил бывшего профессора Зельеваренья игре в карты – маггловская забава оказалась неожиданно увлекательной, и к утру он разделал меня под орех. А когда я, зевая в кулак, предложил ещё партейку, сурово поджал губы, становясь похожим на того Снейпа, которого я когда-то ненавидел, и строго ответил:

– Идите спать, Поттер.

И я пошёл, хотя трёх часов сна мне не хватило. И сейчас меня накрывает сонное оцепенение.

– Сдаём работы! – объявляет Биннс, и меня не мучает совесть, когда я отдаю ему пустой лист. Пускай. История Магии никогда не была моей сильной стороной.

На перемене мы с Невиллом выбираемся к озеру, но на этот раз ненадолго – ноябрь приносит с собой холод и первые заморозки, под ногами хрустят листья – сплошь в прожилках инея. Мы стоим у озера, наблюдая за ленивым плаваньем огромного кальмара, и молчим, а потом Невилл осторожно, пытаясь быть деликатным, спрашивает:

– Ты кого-то нашёл?

– Что? – я по привычке поправляю очки и рассеянно смотрю на него. Друг тушуется, трёт затылок ладонью и оправдывается:

– Ну, ты в последнее время так сияешь, что я… решил, что ты влюбился.

– Глупости, Нев. У меня просто хорошее настроение, – ложь слетает с губ легко, но внутри на секунду всё сжимается. Я не хочу об этом думать и не думаю – так не заставляй хотя бы ты, дружище.

Мы молчим, возвращаясь в замок и добираясь до кабинета Прорицаний (лучше они, чем Нумерология или Руны), и Невилл изредка косится на меня, как человек, который обидел кого-то, а теперь не знает, как извиниться. Мне жаль, что я вызвал у него это чувство, но я молчу тоже – Нев разбередил осиное гнездо.

Трелони, ни капли не меняющаяся от раза к разу – разве что её шарфы становятся всё более яркими, а очки, если это вообще возможно, всё более огромными, – встречает нас потусторонними завываниями и обещаниями смерти. К счастью, на этот раз безвременную кончину пророчат не мне, но я не интересуюсь личностью счастливчика. Сажусь позади белой, как простыня, Лаванды Браун и беру в руки чашку – гадание по чаинкам жутко скучное, но, кажется, у Трелони закончились варианты.