Текст книги "Трейдер. Деньги войны (СИ)"

Автор книги: Д. Н. Замполит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

Глава 19
Игра на повышение

Хорошо, что в избирательную кампанию Гувера мы вписались буквально в последний момент. Не в том смысле, что успели, а в том, что все быстро закончилось и кроме двух или трех избирательных банкетов время тратить ни на что больше не пришлось.

На одном из них меня познакомили с национальным героем, Чарльзом Линдбергом, тем парнем, что в одиночку долетел из Нью-Йорка до Парижа. Кавалер несколько наград и полковник в двадцать шесть лет отличался не только ростом, возвышаясь над собравшимися минимум на полголовы – но и совсем мальчишеским лицом. Даже я выглядел взрослее, хотя Грандеру-младшему едва стукнул двадцать один.

Вокруг местного Гагарина вились разного калибра республиканцы, старательно подставляясь под вспышки фоторепортеров. Мне, в отличие от партийных деятелей, паблисити не слишком нужно, так что я держался в сторонке, но речи улавливал.

– … некоторые расы продемонстрировали превосходные способности в проектировании, производстве и эксплуатации машин, – вещал Линдберг как по-писаному. – В целом, рост нашей цивилизации тесно связан с этим превосходством.

Слушатели согласно кивали, здесь каждый второй по меркам XXI века – расист, а каждый первый – антикоммунист, и слова летчика находили искренний отклик.

– Непреложным фактом является, что люди определенно не были созданы равными, – Линдберг изливал свою мудрость на головы собравшихся буквально сверху вниз. – Я восхищаюсь немецким гением науки и организации, английским гением правительства и коммерции, французским гением жизни и понимания жизни. Но мы, в Америке, можем сплавить их, получив величайшего гения из всех!

Последовали оживленные аплодисменты, что неудивительно – многие тут вполне одобряли методы Муссолини за эффективность, считали евгенику главным способом улучшения человечества (в основном, путем отсечения «неполноценных» особей) и благосклонно относились к идеям Мэдисона Гранта о нордической расе. Все эти воззрения идеально ложились на самодовольное высокомерие WASP-ов, «белых англосаксонских протестантов», а у меня стойко ассоциировались с фашизмом.

Да уж, послал бог союзничков…

Но избирательная кампания закончилась, Гувер прошел в президенты буквально «на ура», не оставив шансов оппоненту, после чего я не без скандала полностью взвалил лабораторию на плечи Термена и Хикса.

Наука же не что иное, как удовлетворение собственного любопытства за чужой счет, причем чем больше становится известно, тем больше увеличивается граница неизвестного. То есть конца-края расходам нет и не предвидится. В пределе это означает появление «британских ученых», занятых феерической фигней, чего я постарался избежать.

Ну в самом деле, без волшебного пенделя Хикс мог провозиться с порошковыми сердечниками еще несколько лет, а Термен слишком увлекся своей музыкальной деятельностью, посвящая большую часть времени гастролям и обучению игры на терменвоксе.

Таким пенделем стало уменьшение финансирования, после чего оба мгновенно насели на меня с требованием «вернуть как раньше». Разговор получился долгий и трудный, но в конце концов мы друг друга поняли – проще было с Хиксом, он, как американец, не мог не согласиться с требованием отдачи от вложений. Термен же больше упирал на расширение горизонтов, приоритеты и продвижение науки вперед, так что я местами начал понимать организаторов «шарашек» – ученым нужен офигительный стимул, чтобы не превращались в британских.

Договорились на том, что до конца года они вдвоем обязались закончить работы с никель-кадмиевыми батареями и выдать пригодный для промышленного производства образец. В качестве пряника я обещал им небо в алмазах – увеличение финансирования и каждому по новому отдельному проекту, который обеспечит их до конца жизни.

Оставалось еще управление семейным бизнесом, но после соглашения с Беннини там все двигалось по накатанной и я переключился исключительно на биржевые дела.

– Все идет по плану, – свернул Ося Wall Street Journal, – редактор выдал очередные рассуждения о росте индекса Доу-Джонса.

– Немудрено, коли Wall Street Journal* и создал индекс, – хмыкнул я и углубился в желтоватые страницы британской Financial Times*.

* Wall Street Journal – основное бизнес-издание США, Financial Times – Англии.

Ося бросил взгляд на книжный шкаф в конторе, где напоказ стояли «Барометр биржи», «Акции как долгосрочные инвестиции», «Фондовый рынок» и другие финансовые бестселлеры последних лет. Все они в один голос вещали о непрерывном росте акций, о том, что при выпуске акций (в отличие от облигаций) компании сохраняют часть прибыли, вкладывают ее в производство, чем генерируют еще большую прибыль и, следовательно, более высокую доходность.

А если такое утверждают поголовно все состоятельные кроты, благосклонно одобряет сам Джон Кейнс, да к тому же обыватель ежедневно видит рост котировок ценных бумаг, как тут удержаться? Акции General Motors, купленные в 1919 году за сто долларов, доросли к началу 1929-го ни много ни мало до полутора тысяч! US Steels за то же время скакнула в семь раз!

Господствовала натуральная эйфория – мало того, что держателям акций выплачивали дивиденды, так еще и сама цена акций лезла вверх! Сплошной профит, чистый win-win! Как сообщали отчеты, на рынке толкалось около полутора миллионов «инвесторов» – и это без всякого интернета! Тут его роль выполняла пресса, в которой про акции не писал только ленивый. Казалось бы – женские журналы далеки от вопросов финансового рынка, но нет, даже они публиковали статьи экономистов, уверявших что в основе роста лежат незыблемые фундаментальные причины.

Как результат, акциями барыжили не только профессионалы-брокеры, но и учителя, строители, продавцы, и все были уверены, что так пойдет и дальше. Это мельтешение крайне напоминало мне ажиотаж наших девяностых вокруг всякого рода «инвестиционных фондов» и пирамид. И с той же оконцовкой, что характерно.

– Как думаешь, может нам все-таки начать работать с частными лицами? – высказал давно тревожившую мысль Ося.

– Не, не стоит.

– Почему? – он заинтересованно подсел ближе. – Все тащат деньги на биржу, мы могли бы, по самым скромным оценкам, привлечь тысяч двести-триста.

– Потому! – отрезал я. – Кого будут винить эти люди, когда все рухнет?

– Ну-у… мы же не одни такие…

– Знаешь, нам каждому хватит и одного разоренного, впавшего в отчаяние и воспылавшего жаждой мести. Одно дело сторожиться от гангстеров, а другое – от нескольких тысяч человек, причем совершенно непредсказуемых.

Ося пожал плечами и одновременно развел ладони:

– Ну, не знаю…

– Ося, не все, что идет в руки, следует хватать. Тем более, с одного банка мы можем получить куда больше, чем с тысячи таких инвесторов, да еще при куда меньших хлопотах. Так что давай, от греха подальше, работать только с фирмами.

Не знаю, убедил я его или нет, но тут явился Панчо, принес сводку прослушки за прошедший день. К ней добавились биржевые сводки и газетные новости – мы сели за стол уточнить планы на завтра.

Основные, стратегические действия пока шли в русле коротких займов – нашу сеть кредитовали полсотни банков, которые мы выбрали из числа наиболее рисковых в расчете, что они накроются при крахе. Заодно мы обанкротим и большую часть наших анонимных контор, так что возвращать придется лишь малую долю.

Схемы простые – заняли денег, купили акций, запросили у коллег-брокеров плечо, дождались подъема, продали, рассчитались с кредитом и комиссионными. И так раз за разом, день за днем, постепенно увеличивая объемы, нарабатывая репутацию и приучая всех к нашему образу действий.

Плечо, то есть возможность оперировать заемными инструментами, нам уже давали один к семи, порой даже больше. Но тут главное не зарываться – очень легко потерять на локальных отскоках цены. Впрочем, мы относились к этому проще, вплоть до того, что несколько раз теряли намеренно, в качестве маскировки, чтобы наши конторки не выбивались из общего ряда. И реинвестировали всю прибыль и вкладывали все средства, до которых могли дотянуться.

Где-то там вступил в должность Гувер, офис губернатора Нью-Йорка занял молодой талантливый политик Франклин Д. Рузвельт, а мы проводили наши дни читая тикер-тейп с котировками, под щелчки «коммутаторов Грандера» и стрекот арифмометров. Даже резня в день Святого Валентина не тронула наши заскорузлые сердца, а когда в СССР застрелили генерала Слащева, Ося только и спросил:

– Да что там творится? То вредители, то стрельба…

– НЭП сворачивают, военспецов сажают.

– Да? Ну ладно, нам-то что, – хмыкнул «мистер Шварц» и снова зарылся в сводки.

Все работало, все процессы устаканились. Телефонистки давно не строили нам глазки – убедились в бесполезности этого занятия, особенно после того, как я сделал втык Панчо и настрого запретил заводить шашни на работе. Курьеры – тридцать тысяч одних курьеров! – метались между биржей и конторами. Каждое закрытие торгов приносило в общую копилку десятки, а порой сотни тысяч долларов.

Первый звоночек раздался в конце марта – рынок за день упал на десять процентов с годового максимума. Но вспыхнувшая было паника погасла, стоило ряду банков заявить, что кредитование продолжится, индексы отыграли обратно и все вроде успокоилось. По итогам скачка Федеральная резервная система, вопреки общим настроениям, заявила, что ожидать вечного роста рынка попросту иррационально, отчего запаниковал я.

В самом дела, а что, если все рухнет раньше??? Мы пока вовсю играем на повышение и обвал убьет нас ничуть не хуже, чем прочих! Восемь лет работы – насмарку, все гигантские планы – насмарку… Ося успокаивал меня, как мог – рынок недвижимости не падает, продажи автомобилей не падают, скачок легко купирован словами… Так что мы еще успеем намыть и реинвестировать денег!

Впрочем, когда ко мне притащились репортеры за комментарием, я с максимально серьезной рожей поддержал ФРС. А оркестр из прикормленных журналистов в то же время бабахнул кучу статей и заметок, что все хорошо и рост продолжается – стадо экспертов втоптало мое заявление в прах, записав меня если не в паникеры, то в осторожные игроки и на том все закончилось.

– Я здесь посчитал немного, – завел Ося свою мантру, – даже если твои предсказания верны, денег много мы не заработаем. А вот скупить тех, кто будет еле стоять на ногах, можно запросто. Знать бы еще, кого именно, кто не сдохнет, а поднимется…

– Пиши, – перекинул я ему блокнот через стол. – Pratt Whitney, American Locomotive Company, RCA, Continental Motors Company, Cadillac Car Division, Curtiss-Wright, Sikorsky Aircraft, Studebaker…

Честно говоря, я не знал, существовали эти компании или нет, носили такие или же другие имена, но выдал все, что помнил из своего увлечения моделированием – кто делал танки, двигатели, самолеты и прочее. В список вошла и Bethlehem Steel и некоторые другие компании.

Мы на всех парах неслись к биржевому краху, отлаживая на ходу взаимодействие контор. Тикерная лента и телеграммы снились мне каждую ночь, порой я вскакивал и бросался к телефону, у которого с облегчением понимал, что очередной кошмар всего лишь отражение реальных просчетов и ошибок, без которых не обходилось.

То подставная конторка задержится с выполнением команды и мы вместо ста с лишним процентов прибыли получим только пятьдесят, то начнут тупить исполнители, то попросту, как и в случае с Рокфеллером, самовольничают. Даже с трудовой дисциплиной не все слава богу – срывы, прогулы, запои хоть реже, чем в моем мире, но случались и тут.

Я пытался отладить все до идеального блеска, раздражался, когда не получалось, стервенел, несколько раз наорал на людей, пока не выступил Ося:

– Джонни, не изводи себя. Мало тебе цореса, зачем нервничать за лишнее?

– Хрена себе лишнее… Мы только что потеряли пятнадцать тысяч!

– Мы теряли и больше, а тут люди, две сотни человек живых людей! Они будут ошибаться, опаздывать и делать мимо кассы! Так было всегда и так будет! Не надо их зря дергать, чтоб не стало хуже!

Мысль о том, что это не баг, а фича, примирила меня с косяками – в конце концов, наши неудачи прикрывают наше неуклонное движение в нужном направлении. Да и как увязывать действия полусотни акторов, не имея даже паршивого факса, не говоря уж о мессенджерах? Вздохнув, мы махнули рукой на мелочи брокерской жизни и добавили к операциям фьючерсы на нефть и зерно – как я помнил, в следующем году американцам придется сжигать часть урожая, чтобы поддержать цены, а общее падение спроса и производства непременно скажется на автомобильном рынке и потреблении нефти в целом.

– Я тут заезжал к дилеру, ремень на «шевроле» подтянуть, – в мой кабинет зашел Панчо, – так он говорит, что с июня продажи идут хуже некуда.

Мы с Осей переглянулись и схватились за сводки и графики.

– Похоже, началось… Недвижимость тоже вниз поползла, едва заметно, но все же, – заключил Ося.

– Ждем еще пару дней, проверяем все досконально, потом работаем по основному плану.

– Я бы не ждал, часть сети можно понемногу переориентировать.

– Ну, если ты уверен, действуй.

Летом мы назанимали акций и быстро нарастили объем, когда стало ясно, что тренд на понижение – не сиюминутное колебание, а надолго. Причем, как и в случае с банками, брали у самых рисковых, готовых работать с большим плечом и надолго. С конца лета создавали сотни коротких позиций каждый день и, наконец, дождались – в середине сентября Доу-Джонс дрогнул и ме-е-едленно пополз вниз, несмотря на мелкие колебания.

На них мы тоже заработали, когда в «бычьи ловушки» угодили слишком оптимистичные инвесторы, решившие что все, дно достигнуто и нужно откупать обратно. Порой от этого цены подскакивали на десяток-другой процентов, а взятое оптимистами большое плечо лишало их денег – с планируемой прибылью не выгорело, а комиссии вынь да положь.

Месяц до середины декабря мы провели в Нью-Йорке практически безвылазно, не отходя от телефонов и телеграфов. Мы даже установили несколько дополнительных номеров и аппаратов в наших квартирах, чтобы иметь возможность реагировать в любую минуту.

Гостиная с каждым днем все больше напоминала контору с кучей скомканных лент котировок, дрезбегом тикерного аппарата и орущим в трубку Осей. С каждым днем росло напряжение, которое усугубляли звонки из наших отделений в Торонто, Чикаго, Бостоне и Филадельфии при тамошних биржах. А еще Лондон и Гонконг с их разницей по времени – мы торчали на связи круглосуточно, пытаясь успеть за торгами.

К середине октября, когда у меня в голове, кроме цифр, индексов и мелькания лампочек коммутатора осталась только одна мысль «Ну когда же?» мозг снова заработал с удвоенной скоростью. Второй раз пугаться не было ни сил, ни времени и за два дня мы успели «ввести в бой» все имевшиеся у нас ресурсы, сделав окончательную ставку – через пару дней мы или нищие, или властелины мира

Теперь оставалось только ждать, отчего меня выбросило как рыбу на берег, я растекся в кресле, тупо глядя на непрерывно лезущую из тикер-тайпа ленту, и даже не отреагировал на звонок «обычного» телефона.

– Эй, – сунул мне трубку в ухо Ося, – тебя.

Голос Таллулы в бакелитовом наушнике пробрал меня до печенок:

– Джонни? Ты можешь приехать прямо сейчас?

– Ы-ы-ы, – выдал я нечленораздельный звук, но собрался и спросил: – Что случилось?

– Я вчера подписала контракт, – тягуче и с придыханием, от которого меня бросило в дрожь, сообщила Таллула, – и завтра уезжаю в Голливуд. Я хочу проститься…

Стоило только вспомнить упругие округлости Таллулы, ее зеленые глаза и слегка пухлые губы, как горло пересохло, но организм начал подавать признаки жизни:

– Да?

– Да… Ты приедешь? Я надену только пять капель духов и не буду запирать дверь…

– Жди, – прорычал я в трубку и встал.

Ося скептически оценил мое возбуждение, но отпустил с миром:

– Пожалуй, тебе будет полезно встряхнуться. Только дай знать Панчо.

– Само собой, – но я его почти не слушал, одеваясь на ходу и соображая, что можно прихватить по дороге в качестве прощального подарка.

Дверь квартиры в Гринвич-Виллидж открылась от слабого нажатия на ручку, я шагнул вперед, прижимая к груди букет цветов, коробочку с кольцом и предвкушая несколько приятных часов в постели.

Но мои мечты прервал удар по затылку.

Эпилог

Башка гудела – куда там похмелью! Да еще саднила, били от души, причем даже потрогать, что там да как, нельзя – руки скручены.

И гнусная улыбочка Амброзио Маццарино как финальный аккорд.

Тягучее чувство внизу живота, как после эпического косяка в школе и вызова к директору – только тут последствия куда масштабнее. Ведь даже свободных денег, чтобы заплатить выкуп, сейчас не найти – их придется выдергивать из биржевой игры и тем самым рушить все планы… Затянуть с выкупом до падения рынка? Но я не уверен, что Ося сумеет вырулить один…

Блин, блин, блин!

Все пропало!

Я подергал руками – запястья связаны надежно, Амброзио тут же разразился длинной тирадой на итальянском, отчего два его подручных радостно гыгыкнули. Пошевелил ногой – мафиози тут же наступил мне на щиколотку, резкая боль прострелила тело.

А ведь так все хорошо шло! Идеальные условия, послезнание… нет, блин, полез в вершители судеб! Что мешало спокойненько намыть десяток-другой миллионов и жить в свое удовольствие… Но какая Таллула гадина, а? Пять капель духов… Повелся, как мальчишка… Как бестолковый Джонни с велосипедом… Неужели это моя участь – каждый раз срываться вниз в двух шагах от вершины?

Пошевелил головой и чуть не взвыл от отчаяния – из угла на меня смотрел связанный Ларри. Блин, а я так надеялся, что он подаст весточку ребятам! Плохо, все плохо… Даже шея затекла…

Чтобы как-то отвлечься, начал крутить шеей, заодно осмотрел помещение – похоже, комнатка в городском доме. Ну да, уличный шум глухо, но слышен, вряд ли они тащили мое тело через весь Нью-Йорк, не исключено, что квартира Таллулы где-то рядом… Несколько обшарпанных венских стульев, комод, пыльные гардины на окнах, древний телефонный аппарат на стене…

От его дребезга вздоргнули все – я, Ларри, гангстеры… Амброзио схватил трубку, бросил несколько слов и повернулся ко мне. Его верхняя губа с усиками задралась, обнажив блестящие от слюны зубы:

– Сейчас твой мекс привезет деньги, а цемент для него уже готов.

Я закрыл глаза.

Конец.

Грохнуло так, что я чуть не обделался, и еще плотнее зажмурился – ничего хорошего ждать не приходилось. Выстрел, еще один, звон стекла, два подряд, хрипение, запах пороха…

– Вставай, чего разлегся, – от голоса Панчо я распахнул глаза.

Он потянул меня за руки, вытащил свой нож с двойным изгибом лезвия и разрезал веревки. На полу валялись застреленные, у одного нога в ботинке с подковками с противным звуком скребла по паркету. Двое детективов из нашего агентства тем временем поднимали и распутывали Ларри.

– Уходим, пока полиция не появилась, – Панчо буквально протащил меня сквозь выбитую дверь.

Дрожь в руках прошла только после пересадки в третью машину, мой Форд-А.

– Как ты нас нашел? – спросил я по дороге.

– Спасибо Лаврову, научил ставить наблюдение, – ухмыльнулся Панчо. – Я послал вторую машину за тобой и Ларри.

– А как догадался, что дело нечисто?

– Проще простого, Ларри не вышел из дома, вместо него появилась Таллула с чемоданами и уехала.

– Отпустили?

– Не сразу. Перехватили, задали пару вопросов, потом сразу за тобой.

– Где она сейчас?

– Хочешь ей голову оторвать? – заржал Панчо. – Можем в бордель продать, в Мексику.

– Да ну ее нахрен! Пинка под зад и пусть катится в свой Голливуд! Еще из-за этой дряни пачкаться!

– Как скажешь.

Мы подкатили к нашему манхэттенскому дому, где нас ждал Лавров. В отличие от Панчо, он своих чувств не сдерживал:

– Я понимаю, молодость, то-се, но думать надо верхней головой! Скажите спасибо, что Фрэнк правильно все сделал, а то валяться бы вам с парой лишних дырок в боку!

– Владимир Николаевич, не надо нервничать, все хорошо…

– Хорошо? – взвился он. – Хорошо? Когда в нашем деле доходит до стрельбы, это позор, это непрофессионально! Два наших человека ранены!

– Больше не буду, – совсем по-детски буркнул я. – Дальше-то что делать?

– Лечь на дно, исчезнуть из поля зрения на неделю-другую.

– Никак невозможно, все дело встанет.

– Вы можете руководить делом отсюда? – он сварливо обвел рукой гостиную, уставленную телефонами и прочими аппаратами связи.

– Трудно, но можно.

– Вот и посидите здесь.

Панчо снял в том же подъезде две пустовавшие квартиры, к вечеру в них завезли матрасы, набили шкафы и холодильники едой. Двадцать человек с оружием круглосуточно стерегли наш покой.

Неделю мы провели взаперти, общаясь с миром по телефону и телеграфу или принимая пакеты от посыльных через дверь. Даже привычный к нашим выходкам консьерж офигевал, но держаться в рамках ему помогали щедрые чаевые.

Небритые, с опухшими от недосыпа глазами мы дождались Черного четверга, когда все посыпалось. Цены летели вниз после каждой сделки, к вечеру я успел откупить целую кучу акций RCA, занятых и проданных неделю назад, но возвращать их не торопился. Montgomery Ward, громадный ритейлер с тремя сотнями магазинов по всей стране, рухнул на сорок процентов, экстренные действия руководства биржи позволили немного отыграть падение, но уже было поздно.

Паника захлестывала, все спешили избавиться от ставших токсичными активов, объем торгов подскочил в три раза. Тикер-тайпы закончили печатать итоги дня далеко заполночь… Пятница вроде бы выровняла ситуацию, но мы спланировали некоторые действия, чтобы подстегнуть обвал. Пара проплаченных статей, несколько конфиденциальных разговоров, данные прослушки – мы использовали все ресурсы, и в понедельник все окончательно полетело в тартарары.

Цены неслись вниз, акции жгли руки, все вокруг продавали, продавали, продавали… Телефонные линии не справлялись с нагрузкой, а разносчики телеграмм падали с ног. Поползли слухи, что разорившиеся брокеры прыгали из окон небоскребов, и мы эти слухи поддержали – меня «спрятали» от журналистов, но пронырливые репортеры пролезли в дом, где им намекнули, что со мной не все хорошо.

Новость о том, что «золотой мальчик» исчез, если не покончил с собой, шарахнула во вторник словно искрой по динамиту – брокеры бросились скидывать все, обнуляя накопления инвесторов, в биржевом зале, чего никогда не случалось ранее, вспыхивали драки. К вечеру продали почти двадцать миллионов акций, а Доу-Джонс упал на пятнадцать процентов – за два дня рынок сдулся больше, чем на четверть.

Несколько дней интенсивной работы мозга вымотали меня похлеще марш-броска в ОЗК. Утром в среду я стоял над плитой и тупо пялился на не желающий закипать кофейник до тех пор, пока не подошел Панчо и не зажег под ним газ:

– First Union Bank обанкротился.

Это была первая ласточка – множество банков с растянутым сверх меры кредитом, к тому же не имевшие адекватных резервных фондов, последовали за ним. Их останки с урчанием проглотили устоявшие в буре гиганты – Morgan, Chase National, National City Bank of New York…

Брокеры разорялись пачками, на улицах даунтауна Манхэттена чуть ли не рядами стояли их роскошные автомобили, купленные полгода назад за тысячу или две долларов с табличками «Продается за сто баксов наличными».

Мы же подвели первые итоги.

После того, как я объявил, что это еще не конец, и рынок достигнет дна только через пару лет, Ося заперся в моем кабинете с арифмометром.

Я успел до скрипа вымыться, до синевы выбриться, надеть чистое и глаженное, после чего к нам с Панчо, севшим перекусить, присоединился Ося.

Вид его был едва ли не страшнее, чем у меня пару дней назад – всклокоченные волосы и безумный взгляд.

– Миллиард, – шептал он. – Миллиард…

– Мать моя женщина, какой еще миллиард? – настолько далеко мои планы не простирались.

– Вот, – он сдвинул тарелки с едой, чуть не уронив их на пол, и выложил на стол листки. – Если шортить еще два года, то получится активов на миллиард…

Панчо перестал жевать, а я постарался немножко сбить впечатление от суммы:

– А налоги, а комиссии, а возврат долгов?

– Да какая разница! – Ося посмотрел на меня, как на дурака. – Это же непредставимо много!

Я перевел взгляд на Панчо – ему последние недели тоже дались непросто. Смуглая кожа посерела, на лбу появились морщины, а щеки совсем впали.

– Так ребята, мы уходим в отпуск.

– Ты что, Джонни, – вяло возразил Ося, – сейчас самое горячее время…

– Сливки мы уже сняли, не надо высовываться и раздражать пострадавших. Уедем, все немного уляжется, острота момента пройдет, тогда и вступим по-новой. Когда там первый трансатлантик в Европу?

Панчо дотянулся до полки со справочниками, пролистал один…

– Первый через четыре часа.

– Собираемся и едем.

– Куда?

– В Россию, ребята, в Россию.

Конец первой книги