Текст книги "Без маршала Тито (1944+) (СИ)"

Автор книги: Д. Н. Замполит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Глава 14
Жадность фраера погубит

Ох, дурак я, дурак, что полез на всех разом. Они ведь массой задавят и не потому, что так уж уверены в моей неправоте, а просто стремно им перед лицом товарищей слабину показать.

Да и не только массой – они ведь считают, что старше меня, умнее, уж в теории подкованы заметно лучше, плюс положением выше. Секретари ЦК партии и комсомола, шеф разведки и контрразведки, начальник Генерального штаба… Поди, опрокинь такую стенку, одна надежда, что хоть что-то им запомнится и всплывет в нужный момент.

Надо такие эскапады прекращать, это пока кругом война была, мне многое прощали, причем по большей части не из-за моей боевой ценности, а по малолетству. Молодой еще, не пожил совсем, вот всякая чушь в голову и лезет.

А сейчас… а сейчас я отец семейства, солидный, взрослый мужчина. Так что идеи вбрасывать надо тет-а-тет, пусть они поодиночке попробуют от меня отбиться. Тем более послезнание хоть как-то действует – план Маршалла американцы по-любому внедрят, Мао в Китае спихнет Гоминьдан в море, президентом США станет Трумэн…

Так, стоп, а когда? В Тегеране и Ялте был Рузвельт, как в моей истории, так и в здешней, ну, только со сдвигом по времени, а вот был ли он в Потсдаме, не помню, хоть убей. И где тот Потсдам сейчас решать проводить, тоже пока неизвестно, но по идее пора, пора – между окончанием войны в Европе и началом на Дальнем Востоке.

Бомба!!!

Вот что надо подкинуть! Бомба! Если, конечно, американцы в этом варианте истории успеют ее сделать. Как там было, СССР должен объявить войну Японии не позднее трех месяцев после капитуляции Германии? То есть в апреле. А бомбу бросали в августе – срок немалый. И бросали точно при Трумэне! Значит, у Рузвельта от силы полгода и это тоже надо втюхать как мою «аналитику», поднять малость свои акции.

Так, но если СССР начнет буцкать Японию в апреле, то американцы с бомбой могут опоздать, атомной бомбардировки не будет и многое, чего я не смогу предвидеть, пойдет по другому…

Ладно, будем решать задачи по мере их поступления.

К Ранковичу пробиться не удалось, пришлось испытанным способом – ловить Крцуна. Тоже немало времени ушло, но овчинка того стоила: он как услышал про контакт с Хадсоном и про золото, сам меня к Леке приволок.

Ну я все и вывалил, от координат заначек до желания английских союзников иметь киллера поближе к руководству Югославии.

– А он не говорил о других агентах? – на всякий случай спросил Лека.

– Нет, что же он, совсем дурной?

– Понятно, понятно, – пробормотал Лека под нос и обменялся быстрым взглядом с Крцуном.

Черкнул что-то на листочке, показал ему, снова переглянулся… конспираторы хреновы.

– Собирай группу, пойдешь по адресам Хадсона, – распорядился Ранкович.

– Сразу по обоим?

– Да, и поищи тех, кто тогда в четниках был, может, они что-нибудь еще подскажут. Предписание тебе Крцун выдаст.

Так, искать свидетелей это надолго – кто убит, кто мобилизован, кто сбежал. Может, начальнички меня специально из Белграда выпихивают, чтобы здесь частым бреднем пройти?

– Сколько людей с собой брать?

– Человека три, чтобы не светиться.

– А если там много?

– Оставишь охрану, обратишься в местный ОЗН…

– Нет уж, пойдем пятеркой. И Славко давайте, без него мы сто лет искать будем.

Да, жить стало лучше, жить стало веселей – нам бы такую снарягу года три тому назад! Ну куртки-штанцы американские ладно, но свитера хорошие, овечьей шерсти, ботинки вместо опанаков, балаклавы под пилотки, чтобы уши не отморозить… А мелочи, от сухого спирта до топориков? Холодняк, правда, разнобойный – один нож кованый, советский НР-40, два штыка-камы и один подарок Хадсона, нож коммандос.

Войны нет, боев не предвидится, поэтому взяли один автомат, Глише вместо привычного пулемета. Он, кстати, на гражданку так и не вернулся – то к нам не заманишь, то обратно не выпихнешь. Куда же, говорит, я без вас? Небош все-таки уцепил длинноствол – не снайперку, так карабин. Ну и каждому по паре пистолетов, один в кобуру, все остальное оружие заныкали в карманы-рюкзаки так, чтобы с первого взгляда не понять.

Марко мне всю плешь потом проел – почему Небошу винтовку можно, а ему нет? Ну хотя бы потому, что Небош не молчал, а деятельно участвовал в подготовке. Он насоветовал взять каждому по фонарю и батареек в запас – на плато Равно горы полно пещер.

Да, первый выезд у нас в те места, где Дража Михайлович «Равногорски покрет» создавал, в Браичи, на полдороге между Чачаком и Валево. Не то, чтобы «сербская Вандея», но четников там помнят.

В Горни-Милановаце встретили нас ребята из местного ОЗН, усадили в грузовик и даже выдали кошмы укрыться. Домчали за час, причем я пару раз думал, что адский водитель либо сам с дороги свалится, либо нас на ухабах потеряет. Но ничего, довез до кафаны посредь типичного сербского села жителей на триста. Дома раскиданы – здесь пятнадцать, там двадцать, тут десять и между группками по километру, а то и больше. И кафана хрестоматийная – на каменном подклете, с дубовыми балками и стойками, крыта даже не дранкой, а фигурными дощечками «под черепицу». И меню под стать – кофе, ракия, мамалыга, плескавица и раджичи.

Пожилой кафанщик, хромой и с усами а-ля Буденный, поглядел, как мы трескаем с холода, принес еще кофе и принялся за неизбежные расспросы. Кто, откуда, куда, зачем…

– Да странно сказать, мы вроде как историки, – заявил Славко, пожимая плечами. – Умники из Белграда придумали составить летопись войны, вот нас и разослали по всей стране.

– А здесь-то вам чего надо? – обалдел хозяин.

– Тут где-то переговоры Михайловича с Тито были, надо найти, записать рассказы…

– Так они у меня были! – довольно пробасил кафанщик. – Вон, в угловой комнатке сидели.

Все невольно повернулись в ту сторону.

– А тут охрана ихняя сидела, за вашим столом партизаны, а за тем большим наши, – он поперхнулся и тут же поправился, – то есть четники. Дража с Титом кофе пили, много, и курили, а под вечер ушли ночевать в штаб…

– О, кстати, а как тут насчет ночевки? – спросил Славко.

– Так у меня и оставайтесь, как раз в угловой, – кафанщик секунду помедлил, а потом все-таки спросил: – А ты, момче, случайно не хорват? Угадал, да? Тогда много не говори, у нас хорватов не любят, и немцев банатских, после того, что их дивизии тут творили.

– Я не золотой динар, чтобы меня любить, – насупился Славко.

Спать залегли с оружием под подушкой, распределив смены – мало ли, нехрен расслабляться, тем более, если тут четников называют «наши».

Утром вызнали у кафанщика, кто еще может рассказать о той встрече и, довольные, умотали «на дальние выселки». Ну, это мы так объявили, а сами дернули в сторону плато.

Снега немного, солнышко пригрело, обнажило терракоту черепицы на южных скатах крыш, а северные так и оставило белыми. Деревья и кусты тоже середина наполовину: зеленые, в листьях и припорошены снегом.

Остались позади последние дома Браичей, загоны с козами и овцами и пошел подъем наверх. Зимой в горах так себе, даже если не слишком холодно, следы видны, долго отдыхать нельзя, так что мы обыденно построились в колонну с одним дозорным в полуста метрах впереди. Время от времени сверялись с картой – Хадсон, конечно, разведчик, да только тут похожих ориентиров навалом, как минимум три места подходили под описание.

И все три мимо, только зря время убили.

Солнце уже склонялось и напоследок, перед возвращением в Браичи, мы решили для очистки совести проверить катуны на Малом Сувоборе.

На подходе развернулись в редкую цепь, метров за триста остановились, из-за присыпанных снегом кустов долго разглядывали в бинокли поляну со срубами, стоявшими подковой вокруг небольшого родничка.

От катуна справа сохранился только очаг из крупных камней и пятно, на котором снег таял быстрее. От соседнего сохранилась только пара венцов – судя по слою щепы, эти катуны развалили и порубили на дрова. Наверное, прошедшим летом, или даже раньше, спинки оставшихся бревен заметно подгнили. Целые брвнары зияли пустыми оконцами, на одной нет половины дранки – наверное, тоже сожгли. Может, партизаны, может, четники, а то и немцы.

Марко подал знак – чисто, можем двигаться вперед. Метрах в ста остановились еще раз, теперь в бинокль хорошо видно, что стены посечены пулями, тоже год-два тому назад – дырки успели потменеть вровень с бревнами. Свежих отметин нет, ветки деревьев вокруг выстрелами не срезаны, давно тут не воевали.

Тихо, спокойно, только далеко за горкой, в Браиличах, собаки разбрехались, а здесь никого. Подошли к родничку.

– Эх, сейчас бы молочка свежего, – протянул Глиша, набирая свежей воды в ополовиненные за день фляги.

– Хрен тебе, еще месяца два-три, – убил его бесплодные мечтания Небош. – До Геогиева дня скот в горы не гоняют.

– Ладно, осмотрим катуны и вниз, в деревню, – распорядился я. – Разобрали слева направо по одному.

Ребята разошлись по срубам, а мне достался тот одинокий очаг. Я побродил вокруг, пиная ногами валуны и редкие деревяшки, когда уловил краем глаза более темное пятно в снежных кустах.

То ли дорогое мироздание, то ли высшие силы, то ли ангел-хранитель меня бережет – едва повернул голову, как пятно шевельнулось и я чисто на рефлексах рухнул на землю.

Над головой просвистела автоматная очередь, рядом стукнула винтовка.

Больше, чем смерти, я в ту секунду испугался, что это Глиша с Небошем. Тело само ужом скользнуло за очаг, а в голове билась мысль – нет, не может быть, а если может, то надо ложиться и помирать, нельзя настолько в людях ошибаться.

Но из катуна стукнул карабин Небоша, чуть дальше затарахтел автомат Глиши, бахнул пистолет Славко, и меня отпустило. Чуть поднял голову – Марко из оконца показал, что нападающих двое.

В подтверждение прострекотал шмайсер, еще два раза грохнула винтовка. Славко пополз налево, значит, мне направо, брать рисковых ребят в клещи.

Однако после еще одного выстрела Небоша пальба стихла, а в кустах послышались убегающие шаги. Высунулся – никого.

Пошел медленно, с двумя пистолетами в руках. Слева точно так же двигались Славко и Марко, Глиша с Небошем контролировали остальное.

За кустами нашлись следы двух человек, несколько винтовочных и россыпь автоматных гильз. Чуть дальше, у большого дерева, лежал человек, точно там, где его догнала пуля Небоша.

Крестьянская одежда, ухоженный маузер-курц, на выгоревшей от солнца и времени шайкаче темное пятно в форме сербской кокарды…

– Вот говорил же, надо было манлихерку брать! – с досадой прогудел Небош, теребя носяру. – В ногу целил, а оно вон как…

– Ладно, не расстраивайся, – хлопнул его по плечу и. – Марко, что второй?

– Зацепили, вдоль следа капли крови.

– Много?

– Нет, на каждом втором-третьем шаге.

– Значит, царапина, бежать может.

– Догоним? – азартно предложил Славко.

– Тело бросать негоже, да и Браичи не так уж далеко, – рассудил Небош.

Носилки вырубили из двух лесин и, меняясь по ходу, потащили убитого и его винтовку в село. Двое несут – трое в охранение, черт его знает, что у беглого автоматчика в мозгах?

Добрались уже впотьмах и слава богу – никто почти не видел, а то набежали бы плакальщики со всего села. Носилки положили под забор.

– Сава, Вукович, – уверенно опознал тело кафанщик.

– Точно? – недоверчиво спросил Славко, подсвечивая лицо трупа фонарем.

– Точнее не бывает, – криво усмехнулся хозяин. – Небось, он с братом был, с Душаном?

– Может, и с братом.

– Не навоевались, значит… – заключил кафанщик. – Надо семье сказать, пусть заберут, похоронят.

Еще надо бы ОЗН известить, но телефонов в Браичах отродясь не водилось, ближайший в Кадиной Луке, на станции. Двадцать верст и все лесом, ехать ночью дураков нет.

К Вуковичам пошли всем скопом, заодно и тело отнесли. Первым запустили кафанщика – вдруг недостреленный одурел настолько, что решит в доме засесть? По уму-то надо бы Душану бежать отсюда, сколько сил хватит, пока мы с его братом возимся…

Но нет, в доме только женские голоса, да старческое дребезжание. Так и есть– выбежали к нашим носилкам две тетки средних лет, да четверо детей от десяти и старше, потом дедок приковылял.

Пока жены Душана и Саво рыдали над покойником, Славко взял в оборот деда. Тот, даром что в шайкаче с так и не снятым гербом, своих сыновей не одобрял – пришла новая власть, так сиди ровно, занимайся хозяйством! Но куда подался Душан, не сказал – дескать, прибежал, похватал еду, вещи и нет его.

От женщин тоже никакого толка – плакали, утирали лица уголками платков, вот и весь разговор.

– Погреб, – шепнул мне Небош.

– Почему? – так же тихо спросил я.

– Смотри, я сейчас еще раз спрошу, где Душан спрятался, а ты за детьми следи.

И точно – младший сразу стрельнул глазами в сторону погреба, остальные с задержкой. Проследили, чтобы дети ушли в дом, занесли тело, подивились, что там спят еще трое, совсем мелких. Глиша откуда-то выудил и показал тряпки с пятнами крови. Свежими, не побуревшими – значит, был тут.

Собрались вокруг погреба, посветили фонариками – вроде есть след, но тут полно народу ходило, точно не сказать.

– Эй, Душан, вылезай! – негромко сказал Славко в щель между стропилами и лагами.

Погреб молчал.

– Вылезай, или гранату кинем.

– Нек све иде у три лепы! – выругалась темнота.

– Погодь, – придержал я Славко. – Душан, выходи добром. Если придется тебя с боем брать, семья под выселение пойдет.

В холодной глубине кто-то застонал сквозь зубы и еще раз выругался, но уже тише.

– Ваша взяла, не стреляйте.

– Оружие выбрось, потом выходи.

Скрипнула дверца погреба, на которую уставились все наши стволы, вылетел и упал с глухим стуком шмайсер.

– Пистолет еще, – предусмотрительно потребовал Небош.

Звякнул о камни дедовский револьвер, за ним, показались растопыренные пятерни, следом руки и, наконец, Душан. Чисто домовой – в бороде, паутине и стружках.

Пока я думал, что там хранят в стружках, морковку или яблоки, Славко шустро обыскал сумрачного четника и через заднюю калитку, чтобы не видели в доме, погнал в кафану на допрос.

Спал я урывками, и каждый раз, когда просыпался слышал вроде бы одни и те же вопросы от Славко и ответы от Душана. Но как оказалось, контрик все делал правильно, подловил пленного на нестыковках и к утру раскрутил-таки.

Закладку Хадсона братья Вуковичи перепрятали. И стерегли место, чуть не ежедневно проверяя, не было ли там чужих. Оттого и на нас напали, что посчитали угрозой кладу.

Утром отправили гонца в Милановац, а сами с Душаном потащились искать перепрятанное.

Даже не знаю, как это описать – скальная стенка которая вдруг… растрескалась? Врезал по ней великан кулаком и вместо монолита – горизонтальные плитки, неровные такие кирпичи-переростки разного размера. А между ними – щели толщиной в руку, уходящие вглубь на полметра-метр. Плиток – сотни, щелей – сотни, если не знать, в какой запрятано – можно полжизни искать.

И если знать, тоже.

В первой щели, указанной Душаном, ничего не нашли.

И во второй тоже.

И в третьей.

Ох, как нехорошо Славко на Душана посмотрел, да еще рукой кобуру нашаривал. А Вукович сам растерян и клялся что здесь, место точное, разве что в плитке ошибся… Искренне клялся, я ему поверил – вряд ли в глухом сербском селе вдруг вырос гениальный актер:

– Ладно, сиди, вспоминай. Чем быстрее вспомнишь, куда затолкали, тем меньше срок получишь.

А он чуть не рыдает, да и кто бы на его месте не рыдал? Спрятал золото и забыл, куда! Нет, Паркинсон лучше Альцгеймера, однозначно.

– Погоди, – отступил от стенки на десяток шагов Марко, сжал губы и общарил ее внимательным взглядом.

– Чего ты там увидел? – раздраженно бросил Славко.

– Смотри, некоторые плитки торчат, на них можно встать, как на ступеньки.

– И что?

– А то! – огрызнулся Марко. – Если тут прятали, то без лестниц и веревок, то есть там, куда достать могли. Давай-ка с фонарями полазаем, посмотрим в щели…

Все братец вычисли правильно – в щелях за тысячелетия всякого мелкого щебня накопилось, листьев ветром накидало, но в двух местах этот культурный слой нарушен. Ковырнули – вот оно!

Не так, чтобы много, но и не сильно меньше заявленного Хадсоном. Надо полагать, Вуковичи малость потратили…

До Милановаца с Душаном и тяжеленными рюкзаками добрались к вечеру, на подводе кафанщика. Всю дорогу адски хотелось спать, но приходилось таращить глаза на окружающее – не дай бог за каким камнем или деревом засада таких же, как Вуковичи, любителей легкой наживы! Но сейчас зима на нашей стороне играла – листьев нет, снег есть, спрятаться трудно.

Сдали Душана в местный «Одсек за заштиту народа», за помощь в поисках указали, что он сдался добровольно – чтобы срок ему поменьше вкатили. Небош с Глишей повздыхали, но при Славко «законную» десятую долю не стали отщипывать. Увезли мы золотишко в Белград и сдали, пусть теперь у начальников голова болит, что с ним делать – то ли оприходовать в бюджет, то ли пустить на оперативную игру с Хадсоном, то ли на негласные расходы.

И спать, почти трое суток без сна, только и успел сына с женой поцеловать, присел и вырубился.

Разумеется, разбудили. Разумеется, начальство жаждало увидеть. Причем самое высокое – товарищ Джилас. В полубессознательном состоянии, недоумевая, нахрен я сдался Миловану, плюхнулся на заднее сиденье присланного за мной «опеля» и опять заснул. И еще минут пятнадцать прихватил в приемной, пока совещание не закончилось.

Кабинет у Джиласа пока ничего особенного, в мое время глава районной администрации постеснялся бы в таком сидеть. Небольшой, мебель старая, кое-где даже облупленная, портрет Тито на стене не маслом, а офсетный, как бы не из журнала вырезан. Единственная роскошная вещь – радиоприемник, корпус красного дерева, клавиши и ручки слоновой кости. Ящик в рост человека и ловит все, включая передачи с Луны, Марса и Венеры.

Вот в кабинетике на меня насели втроем Джилас, Кардель и Кидрич. Как положение в Браичах, что там происходит, что говорят… Так сказать, информация с мест.

Дело, конечно, похвальное, живого человека расспросить, не все же отчеты и справки читать, да референтов слушать, но живой человек спать хочет! И вообще, делать больше секретарю ЦК нечего, чем всяких майоров слушать, нет бы программу партии написать.

Только на въедливых вопросах, как местные реагировали на хорвата Славко, до меня доперло: сейчас главный камень преткновения между «старичками» и «младоюгославами» – национальный вопрос. Вернее, его государственное оформление.

Джилас и компания стоят за унитарную Югославию из десятков областей, бановин или жупаний, не в названии дело, с правом каждой выбирать, на каком языке будут преподавать в школах и печатать газеты. А югославское правительство формирует государственные секретариаты, вроде корпораций, под крупные проекты – ирригацию Бачки и Воеводины, Мостарский рудный комплекс и так далее. Идею слизали у Франклина Рузвельта с «Новым курсом» и Администрацией долины Теннесси. Каждый секретариат «накрывает» не одну, а три-четыре-пять областей и фактически служит для них агентством экономического развития, а отчитывается не перед местными властями, а перед правительством.

Старички же топят за федерализацию, несколько республик со своими Скупщинами, Советами министров и так далее. При том, что бановины-жупании в республиках сохраняются, фактически вводится еще одна бюрократическая прослойка. И многие это поддерживают, поскольку лелеют мечту сесть в теплое государственное кресло.

Вот и нервничают товарищи насчет проявлений национализма, ищут, не торчат ли где уши оппонентов, не подзуживают ли «старички» местные кадры…

– А еще, – вздохнул Джилас, играя с карандашом, – они упирают на то, что унитарное устройство приведет к сербской гегемонии.

Кидрич поддержал:

– У них хорошие аргументы. Сербы самая крупная нация в стране, государственный язык фактически сербский, да еще и столица в Белграде…

Не знаю, брякнул бы я это в здравом уме и твердой памяти, но в измененном с недосыпу состоянии меня понесло:

– А вы перенесите столицу.

– Куда??? – ахнули партийные функционеры хором.

– В Сараево, куда же еще.

И пока они молчали, ошарашенные таким безумием, я продолжил:

– Сплошные плюсы. От Белграда до границы семьдесят километров, от Загреба около того, а Сараево в самом центре страны.

– Да это какие расходы! – скривился Кидрич.

– Расходы будут, когда вы врастете в Белград, когда вокруг появятся агентства, службы, жилье, и выдернуть отсюда людей станет невозможно. А сейчас, когда полугода не прошло с освобождения Белграда, это можно сделать без проблем, еще не ушла легкость переездов Верховного штаба! К тому же, перевод столицы в Сараево потянет за собой всю экономику в Боснии, что перекроет все расходы.

– А как обосновать? – заинтересовался Кардель.

– За заслуги Боснии и ее населения в народно-освободительной войне! Там же все воевали – бошняки, хорваты, сербы, вот и будет полный интернационал.

– Как хорошо, что ты у нас такой умный, – усмехнулся Джилас. – А с языком что делать прикажешь?

– Да ничего особо. Объявить государственным «югославский язык» и все.

– Да? А где его взять?

– Так сербско-хорватский, только на латинице. С допущением слов из других языков.

– Придумаешь тоже…

– Ну, можете эсперанто ввести.

Кардель прыснул, но совладал с собой:

– Рациональное зерно с «югославским» есть, такие предложения были еще до войны. Хорватам будет приятно, что на латинице, а по факту сербско-хорватский у нас и так нечто вроде койне и lingua franca, на нем везде объясниться можно.

– А не упустим мы с такими реформами идеологическую инициативу? – кто о чем, а Милован об идеологии. – Националисты не дремлют, непременно воспользуются.

– Вы не того боитесь, – меня все еще несло, – могильщиком социализма станет ваша же интеллигенция.

Вот тут я, похоже, ошарашил их еще сильнее.

– Если, конечно, вы не сумеете уйти от монополии на идеологию.

Набычились, смотрели как на классового врага. А мне что, выдернули, не дали доспать – так получайте полной мерой.

– Монополия не сможет совладать со свободой мысли, пусть и неправильной.

– Можем запретить, – Милован со стуком положил карандаш.

– Ага, это как бензину в костер плеснуть. Запретное же! А раз запрещают, значит, боятся! А чего все власти боятся? Правды! Вот вы своими руками и сдадите оппонентам все козыри.

Кидрич с Карделем переглянулись, но промолчали. Промолчал и Милован, а я, наоборот, продолжил:

– Знаете, мы шутили в корпусе «Если бардак невозможно предотвратить, его необходимо возглавить!» Если коммунисты сами будут за свободомыслие, то никто им противостоять не сможет!

Милован резко встал, подошел к радиоприемнику, включил его и, ни слова не говоря, покрутил ручку настройки. Сквозь треск, хрипы, обрывки музыки и передачи на разных языках прорезалось родное «…ангского района в прошлом году добился высоких урожаев. Он достаточно рассчитался с государством по всем видам поставок. В счет 1945 года колхоз сдал тысячу семьсот двадцать пудов хлеба. Таких успехов колхоз добился в результате тщательной подготовки к весеннему севу. Особенно тщательно готовится семенной материал. Сортирование семян яровой пшеницы произведено ручным способом. Весной намечено подсеять двадцать гектаров клеве…»

Рукоятка щелкнула, голос диктора пропал, сложил крылышки зеленый огонек приемника. А меня как кипятком обдало – прожектер, фантазер хренов! Советский Союз же! Москва оторвет голову любому, кто вякнет против учения Ленина-Сталина!

– Ты прошлый раз уже насоветовал, – тяжело сел обратно за стол Милован. – В Кремль вызывали нашего посланника, товарищ Сталин крайне недоволен, как он выразился, «самоуправством югославских товарищей в Албании».