Текст книги "Агония памяти моей (СИ)"

Автор книги: CoLin Nikol

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

И тут я снова слышу в голове изводящий меня уже несколько дней голос Антона, который говорит, что организм строит новые связи, избавляясь от чужеродных клеток, и это провоцирует сильные боли, галлюцинации, расстройства систем органов. Да, понимаю, но это так бесчеловечно оставить Коннора с этим всем наедине, хотя что ещё здесь можно сделать, ведь препараты… Господи! Эхом слышу следующую реплику Хендрикса: «Сперви буквально большими буквами прописала, что в этот процесс нельзя вмешиваться: нельзя колоть обезболивающее или принимать какие-то препараты». Меня словно электричеством прошибает. Но я ведь… Я ведь тоже… Обезболивающее?! И если нельзя принимать таблетки, не наврежу ли я Коннору своей силой? Я резко отдёргиваю руку, а он, почувствовав прервавшийся контакт, протяжно и жалобно стонет, морщась. Он перехватывает моё запястье и кладёт ладонь обратно на живот.

– Я не знаю, как ты это делаешь, но прошу тебя… Я так устал от этого кошмара, – бормочет Коннор с закрытыми глазами. Кажется, он сейчас не совсем понимает, где находится и что с ним происходит: моя энергия его одурманила.

– Коннор, – я всё же аккуратно убираю руку, склоняюсь к его лицу и ласково провожу пальцами по щеке, словно желая вернуть его из забытья. – Я зря это сделала. Помнишь, что говорил Антон про таблетки? Это в какой-то мере то же самое. Я боюсь тебе навредить.

– Сложно представить что-то более вредоносное, чем навязчивое ощущение, будто твой живот разрывается изнутри, – Коннор распахивает веки, и его взгляд более ясный, чем буквально минут десять назад. – Он так болит, что я не могу спать, сидеть, лежать… А если и засыпаю ненадолго, то мне начинает казаться, что внутри меня снова растёт эта тварь. Или Невада, когда меня резали по живому. Я уже ни о чем другом думать не могу. Несколько раз порывался купить обезболивающее, но я помню, что сказал Антон. Можешь считать меня слабым…

Я ловлю себя на мысли, что всё ещё глажу его по лицу, словно передо мной моя племянница, а не взрослый мужчина. Но он, кажется, совсем не против. Коннор спокойно говорит, глядя мне в глаза, но дрожь в его теле не унимается. Моё дыхание сбивается всё сильнее. Мы ещё никогда не были так близки.

– Я не считаю тебя слабым, – шепчу я, скользя пальцами вниз по груди и животу. – Когда я положила ладонь, я смогла почувствовать всю твою боль и оценить её силу. Не могу себе даже представить, как ты это терпишь. Сколько она уже длится? День? Два?

Его лицо перекашивается от ужаса. Дойл берет меня за запястье и аккуратно отводит ладонь в сторону, подальше от своего тела.

– Тебе больно? – в испуге шепчет он. – Ты переняла эти ощущения? Ведь мне стало значительно легче.

– Успокойся, я не забираю чужую боль, но я помогаю её растворить, – я ложусь на диван. Кажется, с нежностями и сеансом исцеления на сегодня покончено. Меня абсолютно не волнует, как это скажется на моей жизни, но отразится ли моя оплошность на его здоровье – очень. Да что же я творю? Сначала сформировала с ним связь, что я теперь сделала? Или всё же ничего? Дай-то Бог!

– У тебя есть какие-то особые способности? – Коннор переворачивается на бок и сверлит меня взглядом, пока я рассматриваю люстру на потолке, напрягаясь от своих мыслей всё больше.

– В каком-то смысле – это семейное, – закрываю глаза, желая побыстрее закончить разговор и помолчать. Как же я устала…

– Адриана, – громко произносит Коннор и дотрагивается до моего плеча, – стоп! Те записи Сперви, в которых сказано, что у Николь нет специфических клеток, нет «маркеров», которые могли передаться ей от меня. И её способности – это…

С её способностями мы оба одновременно столкнулись пару дней назад, когда Николь на наших глазах привела в действие карусельку и подняла погремушку вверх. Бледный Коннор уставился на меня, и по его глазам я поняла, что он уже не первый раз это видит. По моим, я думаю, он тоже всё понял. Разговор был длинным, нервным, но на тот момент я ничего не могла ему сказать и объяснить, откуда у Николь способности, не получив разрешения на это. И его у меня нет до сих пор. Но я понимаю, что Коннор от меня сейчас не отстанет, сделав правильные выводы сам.

– Коннор, давай мы как-нибудь в другой раз это обсудим, – резко прерываю его я и более спокойно добавляю: – Обещаю, я расскажу тебе всё, что могу, но только не сейчас. Пожалуйста… Мне нужно немного отдохнуть.

А вот Джону я никогда не говорю, что устала, вымотана, «убита»… Но сегодня я правда истощена и психически, и физически, поэтому не готова сейчас откровенничать. Я чувствую себя настолько опустошённой, что у меня даже нет сил играть в «железную леди», и я готова показать Дойлу слабую себя. Мне нужно восстановиться. Есть способ зарядиться очень быстро, но это не вариант… Совсем не вариант. Тем более, что с этого «не варианта» брать, если он сам еле дышит.

Правда, как раз именно близость является не только чудесным способом напитать моей энергией и обезболить в случае, если боль не локальная, но ещё и получить от партнёра его энергию и восстановиться самой. Через поцелуй такой обмен тоже возможен, но он в разы слабее. Вот только я не уверена, что могу что-то забрать у Коннора для себя. Даже через поцелуй… А ведь мысли о нем посещали меня ещё в ванной, когда Коннор потерял связь с реальностью. Хоть мне и безумно жаль мучающегося Дойла, но к такому шагу я пока не готова.

И сейчас меня сдерживает не только то, что моя сила может быть аналогична эффекту от приёма препаратов. Меня сдерживает моя любовь к Джону… Вот главная причина. Я представляю его голубые глаза, которые строго смотрят на меня. Стремительно открываю свои, чувствуя дыхание на коже, и вздрагиваю от неожиданности, встречаясь с серыми бездонными глазами Дойла. Я настолько увлеклась своими мыслями, что даже не почувствовала, как он привстал и склонился надо мной. Мурашки пробегают по спине. Его жадный взгляд скользит по моему лицу, шее, груди. Коннор снова хрипло дышит, его рот полуоткрыт. Он облизывает пересохшие губы, и в его глазах снова начинают плясать огоньки безумия. Уж не тот ли хищник, желающий уничтожить меня в ванной комнате, снова передо мной? И тут я понимаю, что позавчера в парке я видела именно этот взгляд и эту злую улыбку.

– Коннор? – испуганно шепчу я с дрожью в голосе.

Он кладёт указательный палец на мои губы, мягко проводя по ним и странно улыбаясь уголками рта. Проводит аккуратно вниз по подбородку, шее, груди, животу, постепенно спускаясь всё ниже.

– Дойл, остановись! – твёрдо говорю я, перехватывая его ладонь.

Сажусь на диване и отталкиваю его от себя, готовясь в любой момент ударить, если понадобится. Однако моя энергия внутри начинает предательски бурлить, требуя подпитки и чувствуя источник пополнения совсем рядом. Я слышу тяжёлое дыхание Коннора, который замирает, сидя на расстоянии вытянутой руки от меня; вижу в глазах борьбу с самим собой. Снова без физического контакта чувствую, что ему стало больнее. Он кривится, вздрагивает, начинает часто моргать. С губ срываются тихие стоны. В эту минуту меня снова охватывает ужас, что всё начинается сначала. Я не уверена, что смогу вновь вынести это. А каково ему?..

Вдруг аккуратно касаюсь его лица. Коннор жмурится, дрожит, стонет и снова подтягивает колени к груди… С его губ срывается отчаянное хриплое «Помоги мне». Это рвёт моё сердце в клочья, последние опоры усилий не лезть к нему со своим даром рушатся. Не думаю, что я могу навредить сильнее, чем разрывающая на части боль и лишающие рассудка галлюцинации. Джон… Умоляю, прости меня.

Я накрываю губы Коннора поцелуем. Он тут же вздрагивает, прикусывая мою нижнюю губу. Пытается отстраниться, бормоча слова отрицания. Но я не слушаю. Запускаю пальцы в его волосы, притягивая всё ближе к себе. Углубляю поцелуй, лаская язык, и чувствую, как Коннор тихо стонет в мои губы. Наши языки очень медленно сплетаются, я пытаюсь привыкнуть к совершенно новому ощущению. Его поцелуй такой мягкий и аккуратный, будто Коннор боится, что я исчезну.

Мысли, которые бьются где-то на задворках сознания, что я могу навредить, что так нельзя, что у меня есть Джон, слабеют с каждой секундой. Я полностью открываюсь для Коннора, позволяя энергии течь и струиться через каждую клетку моего тела. Этот поток затягивает нас в воронку, и никто из нас двоих уже не может сопротивляться. Коннор, который ещё минуту назад пытался вырваться из моих объятий, вдруг начинает уже более страстно меня целовать. Он зарывается пальцами в мои волосы, притягивая к себе. Я ощущаю очень слабые ниточки его энергии, которая так же струится в меня. Взаимный обмен энергией запущен.

Головокружение становится всё сильнее – я прикрываю глаза, обняв Коннора за шею, чтобы не упасть и не прервать связь. Он тянет из меня силы активнее, чем я получаю что-то взамен. И тут я слышу, как из горла Коннора вырывается рык. В удивлении распахиваю глаза и вижу, как он снимает с себя байку, а затем одним быстрым движением разрывает на мне блузку. Пуговицы разлетаются в стороны. Ещё одно движение – и Дойл укладывает меня на спину, целуя мою шею от мочки уха вниз. По коже бегут мурашки от каждого прикосновения его губ. Несмотря на полуобморочное состояние, я понимаю, что мы плавно от обмена энергией через поцелуй движемся к другой, более действенной и полноценной, версии этого самого обмена. Что же мы творим? Он одурманен моей энергией, я это понимаю. Но чем одурманена я? Только ли желанием помочь? Вряд ли…

Через прикосновения Коннора я могу почувствовать, что его болевые ощущения вновь стали очень интенсивными. Это сильно сбивает меня, потому что наша возня на диване определённо делает ему хуже, и я не могу расслабиться, постоянно думая об этом. Но не могу не заметить, что хоть и боль значительно тормозит Коннора, он, словно наркоман, который чувствует, как получить «дозу» обезболивания, всё больше увлекается и теряет голову от бушующих всплесков моей энергии, явно игнорируя всё остальное. Знаю, что дар в такие минуты сильно туманит рассудок, избавляя человека от многих внутренних установок и программ. Я не часто им пользуюсь, а так использую впервые, но слышала от тех, кого лечила, что они видели вместо меня маму, жену или кого-то другого из близких людей, от кого хотели получить помощь и поддержку. Кого видит во мне Коннор? Ну, уж явно не мать. Линдсей? Возможно… Но почему мне так важно, чтобы он видел меня?

Я впиваюсь в его губы, обхватываю шею и увлекаю за собой, пытаясь всё же расслабиться и получить от Дойла что-то для себя, потому что истощение буквально выключает моё сознание. Только этого мне и не хватало сейчас – упасть в обморок, отдав ему всю свою оставшуюся силу. Я буквально каждой клеточкой ощущаю, как Коннор вытягивает из меня энергию. Она абсолютно незрима, но, прикрыв глаза, мне вдруг на секунду видится слабое свечение вокруг нас.

А Дойл, тем временем, не перестаёт меня удивлять. Внешне он обычно кажется таким неэмоциональным, как будто инеем примороженный, но сейчас его движения пальцев, скользящие по коже, одновременно стремительные и нежные… Он медленно оглаживает грудь, отчего я не могу сдержать слабый стон наслаждения и бессилия одновременно. Я отдаюсь полностью ему в этот момент, ощущая как он медленно склоняется к моей груди, скользя языком по соску. Я буквально таю и растворяюсь. И ощущаю всё чётче, что если не перейти к более решительным действиям, то точно потеряю сознание. А Коннор ещё недостаточно возбуждён, чтобы обмен энергией стал полноценным.

Поэтому моя очередь уложить его на спину, снять штаны и то, что под ними. Гортанный стон вырывается из Коннора, когда я начинаю освобождать его от одежды. В голове проносится абсолютно дурацкая мысль о том, что шнурки на спортивных брюках затянуты до предела и завязаны на несколько узлов. Хорошо, что не морских, но я всё равно чертыхаюсь в затянувшейся попытке их развязать. Всегда думала, что осиная талия это желание девушек, а не мужчин… Ему-то что скрывать? Военную выправку и подтянутый живот? Который сейчас скручивают спазмы, и шнурки лишь добавляют неприятных ощущений? Очень странно.

Я не могу удержаться и начинаю целовать каждый сантиметр той части тела, которая сейчас болит у Коннора настолько сильно, что практически лишает его рассудка. А меня сознания… Целую пресс, опускаясь ниже, ощущаю, что он взмок – все тело покрыто испариной. Но если уж идти, то до конца. Коннор стонет и комкает простынь руками, затем запускает пальцы в мои волосы, и его движения снова становятся нежными, медленными.

– Прошу тебя, не останавливайся, – умоляющим голосом произносит он, но я и не собираюсь. Я только прошу бога, чтобы мой любимый мужчина никогда не узнал об этом «взаимовыгодном обмене энергией». И о том, что моя жалость к Коннору сейчас задвинула всё остальные чувства, даже любовь…

– Так хорошо? – спрашиваю я и продолжаю целовать, спускаясь всё ниже. Что-то странное происходит со мной… Целуя его живот, я ощущаю, как наша энергия начинает смешиваться. Это удивляет меня, ведь обмен так не работает. Всё же Коннор Дойл удивительный человек во всех смыслах… Может и у него есть какие-то способности, о которых я не знаю? Подумаю об этом завтра.

– М-м-м, – в беспамятстве шепчет Коннор, путая мои волосы.

– Коннор, тебе правда легче?

Я продолжаю целовать его, опускаясь все ниже, мягко прикасаюсь губами к лобку, а рукой провожу вдоль члена, собирая пальцами капельки выделившейся смазки. Он стонет, поддаваясь бёдрами навстречу, но не отвечает на вопрос.

Вместо ответа он присаживается и снова притягивает меня к себе. Мне начинает нравиться этот рык, то и дело срывающийся с его губ. Сквозь чуть приоткрытые веки мне снова кажется, что нас охватывает искрящийся свет. Вихри, бушующие словно по спирали вокруг нас, превращаются в горячий белый огонь.

Коннор ласково гладит одной рукой моё лицо, а второй – бедра. Его нежные пальцы медленно, бережно пробираются всё дальше. Он опускает руку ниже, оттягивая моё белье, и проводит пальцем по клитору. Почти невесомо. Мой черед стонать и извиваться. Я буквально схожу с ума от его касаний, и уже чувствую, что энергия внутри превращается в лаву вулкана, наполняя меня силой и восстанавливая. Перестаю соображать, на каком свете нахожусь…

Переплетённые пальцы, нежные касания, поцелуи, чувственные ласки… Наконец, он приподнимает меня и входит. Аккуратно и мягко, словно боясь навредить. Я лишь теряюсь в волне ощущений. Ритм становится медленным, плавным, пьянящим… Мои глаза вспыхивают красным пламенем – я моментально оказываюсь на пике энергии. Коннор отрывает свои губы от моих, поднимая голову и снова рассматривая моё лицо. С его губ слетает моё имя. Значит, он всё же видит меня! Я замечаю красное свечение и в его зрачках. Отражение? Или…

Я расслабляюсь, совершенно теряясь в ощущениях, и позволяю забрать ему инициативу в свои руки. Движения становятся более хаотичными, рваными – он хрипло дышит, всё ещё сжимая бедра. Я слабо думаю, что там останутся синяки, но блаженство туманит разум, я утыкаясь носом в его шею, желая слиться с ним ещё сильнее.

Белые вихри превращаются в одно сплошное пламя, вырываясь откуда-то из глубины. Огонь под закрытыми веками полыхает, но внезапно его накрывает леденящий шторм. Вздрагиваю. Так уже было тогда, в больнице… Водяной поток пытался меня уничтожить, но сейчас я вижу лишь искры и брызги, чувствую их смешение и единение.

Сжимаю с силой плечи Коннора и прижимаюсь ближе. Сознание туманится, и я ничего больше не замечаю вокруг. Чувствую, как тандем двух энергий разрывает меня на части – чувство сравнимое с крышесносящим оргазмом. Это он и был. Сквозь своё тяжёлое дыхание и стоны, я слышу, как Коннор хрипло рычит и кончает следом за мной. Никто не решается пошевелиться первым.

***

– Ты жив? – шепчу я после того, как всё закончилось, и Коннор лежит на мне, отрывисто дыша.

– Впервые за все эти дни, – с наслаждением шепчет он, а затем резко поднимает голову, обеспокоенно спрашивая: – Адриана, мои восемьдесят килограмм не раздавили тебя? – он перекатывается на свою сторону дивана, пристально глядя мне в глаза.

– Вот я и узнала ответ на волнующий меня вопрос, – мы начинаем тихо смеяться, оба понимая, что это нервное. – Коннор, тебе правда легче?

Я повторяюсь, но нет сил искать другие слова.

– Мне не просто легче. Боюсь даже загадывать, но мне кажется, что этот кошмар наконец-то закончился, – он глубоко вдыхает и расслабленно выдыхает воздух, словно убеждаясь в прекращении спазмов внутри. – Не могу поверить, что меня наконец-то отпустило. Утром думал, что ещё несколько часов такой интенсивной боли, и я не смогу больше вынести это. А дальше я ничего не помню.

Я хочу удостовериться, что он говорит правду, поэтому снова кладу одну ладонь ему на живот, а вторую просовываю под поясницу. Коннор не лукавит: боль и спазмы отступили. Так, лишь какие-то слабые отголоски языков пламени, горящих внутри него какое-то время назад… Коннор мягко накрывает мою верхнюю ладонь своей, наши пальцы переплетаются. Укладываю голову ему на плечо, испытывая странное желание побыть с ним хоть ещё немного рядом.

– Теперь там порядок… – спокойно и расслабленно говорит Коннор. – Спасибо… За всё, что ты сделала для меня. И извини, что тебе пришлось столкнуться с тёмной стороной моей личности.

– Поясни, – спрашиваю с напряжением в голосе.

– Это сложно, – вздыхает Коннор, а я, сама не замечая, продолжаю гладить его живот, но уже не вкладывая в эти действия свои способности. – После Невады я долго восстанавливался, и мне казалось, что во мне проявилось две стороны личности. Одна сторона хотела ласки и любви, вторая – разрушения, агрессии и мести. Я очень часто крушил вокруг себя мебель, когда ещё не мог встать на ноги. Потом бил зеркала, один раз даже ударил Одри, а Адаму разбил голову, – Коннор вздрагивает. – Всякий раз даже вспоминать про это больно… Контроль полностью отключался, на передний план выходили лишь базовые потребности, – он замолкает, долго обдумывая что-то. – Я думал, что полностью поборол того Коннора, но сегодня, после экскурса в «Улей», он снова проснулся и взял верх.

Я лежу у него на плече, и мои мысли путаются. Но мне не по себе от того, что он говорит.

– Ты поэтому отправил Линдсей и Никки из квартиры?

– Я уверил её, что всё нормально и сказал, что хочу поспать. В одиночестве. С одной стороны, я не хотел, чтобы она видела, как меня выворачивает наизнанку раз за разом. С другой, я чувствовал, что тот монстр внутри просыпается… И я перестаю себя контролировать, – он осекается. – Я не мог допустить, чтобы Лин и Никки столкнулись с моей тёмной стороной, – переводит взгляд на меня. – Но как ты здесь оказалась и почему?

– Почему? – я начинаю злиться, слушая то, что он говорит. – Я могу понять, что ты отослал Линдсей из квартиры, потому что боялся, что она увидит, как ты поклоняешься белому трону. Вы же, мужчины, так боитесь показаться слабыми. Я могу понять, что ты чувствовал, что твоя тёмная сторона снова пробуждается, и ты можешь себя не контролировать. Но я не понимаю, как тебе пришла в голову идея остаться здесь совсем одному? Ты понимаешь, что твой внезапно заигравший в пятой точке приступ романтизма и геройства мог закончиться трагедией?

Он молчит и смотрит в одну точку на потолке.

– Дурак ты, Дойл… – хочется подобрать более ёмкое описательное слово, нет, даже серию слов. – Даже если оставить безопасность Никки, которая волнует меня больше всего… Ты разве не понимаешь, что будь здесь Линдсей, ты бы возможно не дошёл до того состояния, в котором я тебя нашла! Она же любит тебя! А ты её! – но вспоминая его безумные глаза,

начинаю сомневаться, у кого из нас сейчас играет приступ романтизма в причинном месте. – Или ты действительно не уверен, что смог бы удержаться?

И тут я, кажется, понимаю, почему шнурки на штанах были завязаны туго и на множество узлов. Серьёзно?

– Был бы уверен, не отдавал бы дочь, – снова замолкает, только желваки дёргаются на челюсти. – Я сделал тебе очень больно? – после длительной паузы, наконец, произносит он.

– Могу отплатить тебе тем же, если ты хочешь обновить свои впечатления по части полётов вниз… А могла бы, вообще закопала! – я так зла на него, даже дышу через раз. «Закопала» это даже не то слово. Под асфальт укатала и сверху поляну ромашек высадила, чтоб нервы успокоить – вот то, что надо.

– Почему тебя так злит то, что я захотел остаться один? – абсолютно искренне удивляется Коннор.

Ей-Богу: или он идиот, или я переоцениваю свои способности мыслить здраво и логично. Причём, второе вероятнее, потому что я и сама себе до конца объяснить не могу, от чего так злюсь на него. Я ещё в больнице поняла, что Коннор мне небезразличен, но как-то иначе, чем Джон. А я ведь Аманду обвиняла в сомнительном выборе мужчин. У самой один другого краше. И демоны внутри всё забористей и забористей.

– Действительно, и чего я, которая потащила за вакциной для тебя наши с Джоном задницы в лабораторию, где их чуть не прострелили, злюсь? Десяток человек плохо спали, плохо ели, не ездили домой только лишь за тем, чтоб ты в гордом одиночестве потом разбил голову об умывальник?

– В конце концов, – словно не услышав меня продолжает Коннор, – у меня действительно не было выбора. Я не хотел рисковать чьими-то жизнями. Как бы они меня остановили? Препараты же нельзя колоть, – он неосознанно сжимает мою руку. – Там, до возвращения в прежнюю жизнь, иногда я сам себя боялся… Но в тот момент, когда за Лин и Никки закрылась дверь, я думал, что справлюсь и смогу побороть эту агрессию. Я всегда мог. Просто хотел, чтобы Лин подстраховала меня с Никки. Но в этот раз ошибся. Мне, правда, очень жаль, что тебе пришлось столкнуться с тем, кого я ненавижу в себе.

Нет, определённая логика в его словах есть. Моё сердце сжимается от осознания, что в его жизни нет никого, кто мог бы остаться с ним в такое сложное время и кому Коннор мог бы довериться. Впрочем, как и у меня самой. Я закусываю губу и мне становится немного стыдно за такие бурные эмоциональные высказывания. Ведь он прав…

– Ты не ответила мне на вопрос. Я причинил тебе боль?

– Больно мне не было, можешь быть спокоен. Знаешь, положа руку на сердце, я должна сказать… Не знаю, какая сторона личности в тебе доминировала совсем недавно, но некоторые твои способности, так внезапно проявившиеся, определённо неплохи.

Вот зачем я сейчас совершила это чистосердечное признание? Де Марко, ты головой думаешь? Или у тебя весь мозг вытек в сердце, а, возможно, и ниже? Лучше бы просто извинилась за свои эмоциональные наезды на него.

После этой реплики между нами повисает длинное неловкое молчание. Я снова ложусь на вторую половину дивана, на бо́льшем расстоянии от Коннора. Меня клонит в сон.

– Меня волнует один вопрос, – разрезает тишину голос. – Как Джон тебя терпит?

Запоздалая реакция на моё утверждение? Или так, мысли вслух?

– Спроси у него как-нибудь, – я нервно усмехаюсь, пожимая плечами. – Он много интересного тебе расскажет. Хотя… Нет, лучше не спрашивай.

– А что насчёт тебя? – Коннор садится, снова пристально глядя мне в глаза. – Ты его любишь?

– Люблю! – отвечаю быстро. – И я надеюсь, наши половинки никогда не узнают о том, что между мной и тобой произошло. Договорились? – я вопросительно смотрю на него. Он кивает, но с подозрительной неуверенностью.

– И Адриана… – Коннор опускает глаза. – Я куплю тебе новую блузку и ботинки, за это тоже извини.

– Разберёмся, – отмахиваюсь я. – Хорошо, что в Вашингтоне сегодня дождливо и прохладно, и я была в закрытом кожаном пиджаке. Иначе пришлось бы идти за покупками прямо сейчас в какой-нибудь из твоих рубашек.

Я улыбаюсь, представляя эту картину.

– Ладно… Ромашковый чай будешь?

========== 7. Терапия ==========

Комментарий к 7. Терапия

18 июня 2000

16.08

Сижу на кухне, сжимая в руках тёплую чашку с ромашковым чаем. Коннор попросил заварить ему кофе и ушёл в душ.

Я смотрю на его кружку и думаю о том, что произошло. С каждой минутой мне становится всё хуже морально. Я виню себя, что не смогла сдержаться. Эмоции схлынули, вернулись логика и здравомыслие. Пока запрещаю себе думать о Джоне, любая мысль о нём вызывает укол в сердце. Меня терзает вопрос, можно ли считать этот «обмен энергией» изменой, хотя, естественно, я знаю ответ. Наверное, я не раз поплачу от выбора, который я сегодня сделала, возможно, даже буду себя ненавидеть, но это будет потом. Сейчас, как ни странно, меня больше волнует, как наша самодеятельность отразится на здоровье Коннора. Вот теперь я убеждена, что не должна была вмешиваться. Но смогла бы ли я сдержаться, видя, как он страдает? Что мне нужно было сделать? Просто смотреть? Уйти? О ком я думала больше в этот момент? О нём и о его боли? Или о себе?

Тем временем Коннор как раз садится на стул рядом. Он гладко выбрит, аккуратно причёсан, на нём светлая рубашка и джинсы. Его взгляд чистый и ясный, синева вокруг глаз наконец-то ушла. Коннор еле заметно улыбается, он выглядит расслабленным и всё ещё немного опьянённым. Не скрою, что мне приятно и радостно видеть его таким.

– Как ты? – тихо спрашивает он.

– Нормально, – отмахиваюсь я. Честно, меньше всего я хочу сейчас говорить с кем-то, даже Джону ещё не звонила. Наверное, уже и не стоит сегодня. Так больно…

– Выглядишь не очень.

– Чего не скажешь о тебе, – пытаюсь улыбнуться. – Я действительно очень рада, что тебе стало легче.

– Ты хочешь обсудить то, что произошло? – серьёзно спрашивает Коннор.

– Нет, – мотаю головой и отвожу взгляд. – Это уже случилось, Коннор. Давай будем относиться к этому, как к некому акту взаимопомощи, истинный смысл которого никто не поймёт, кроме нас с тобой. Я помогла тебе через близость избавиться от боли, которая не была локальной, и тебя нужно было напитать моей силой. Увы, это можно было сделать только вот так. Ты тоже мне помог восстановиться: вчера у меня был очень сложный день, – откидываю голову назад и смотрю в потолок. – Теперь ты знаешь, что я обладаю даром, о котором я не должна никому рассказывать. Знаю, что не нужно об этом просить, но думаю, ты понимаешь, что никто не должен узнать, что я пользовалась своими способностями.

– Естественно, – говорит он твёрдо. – Значит, акт взаимопомощи?

– Именно, между нами ничего не изменится после этого. Давай просто забудем.

– Хорошо, я понял, но всё же хотел задать один вопрос, не связанный со случившимся, – тихо говорит Коннор.

– Спрашивай… – хотела бы я попросить его уйти, но любопытство, о чём он меня спросит, берёт верх.

– Наверное, сейчас это прозвучит странно. Но ты сказала, что видишь то, что я люблю Линдсей, а она любит меня. Это действительно так заметно?

Вот действительно, нашёл о чем спрашивать сейчас. Самое время думать о чувствах тех, кого мы любим, когда внутри всё горит и сжимается от боли. Хотя сама же только что убеждала его в том, что это взаимопомощь. Его или себя? Ладно, отвечу.

– Заметно. У вас выражение глаз меняется, когда вы рядом.

– Но ты всего несколько раз видела нас вместе.

– Мне этого хватило, – отстранённо произношу я, но тут же понимаю, что он меня зацепил. – Абсолютно не понимаю, чего ты медлишь и ждёшь, разве ты не хочешь сказать ей о своих чувствах? – так, понимаю, что сейчас меня понесёт на эмоциях, но остановиться уже не могу. – Тебя ничему не научила ситуация в Архангельске? Тебе мало было предсмертного состояния в больнице неделю назад?

Обманчивое чувство спокойствия окончательно покидает меня: я начинаю злиться, понимая, что сама нахожусь почти в такой же ситуации, как и Линдсей. Я – та, которая ждёт признания, а её мужчина молчит и ждёт у моря погоды. Да, кстати, а ведь они оба бывшие моряки. Их там на службе учат сдержанности и диалогам по форме протокола? А ведь я и не задумывалась, что Джон и Коннор похожи в чем-то… Нет, я всё же выскажусь.

– Что с тобой не так, Коннор? – мой голос звенит, а Дойл поднимает удивлённые глаза и хмурится. Кажется, он не ожидал такого напора с моей стороны. – Неужели тебе нужно в третий раз попасть на грань между жизнью и смертью, чтобы ты наконец озвучил три заветных слова, которые до сих пор не сказал любимой женщине?

Адриана, стоп! Он всё же не Джон… Вдох… Выдох… У него другие обстоятельства. Хотя. Какие, к чёрту, обстоятельства? Ладно, я проиграла борьбу с ним за Николь. Вынуждена признать и смириться, что она останется с отцом, а не со мной. Но я искренне хочу, чтобы моё маленькое солнышко росло в любящей семье. Я хочу, чтобы у неё был не только папа, но и мама. Линдсей, кажется, уже начала привязываться к Николь. Что ему ещё надо? Что им вообще надо, этим мужчинам? А может… Всё же нет, это не моё дело. Я и так уже сегодня влезла туда, куда не стоило. Мне бы про это думать, а не про отношения Коннора и Линдсей.

– А вообще знаешь что, Коннор? Я не хочу говорить сейчас на тему чьих-то отношений. Мне со своими бы разобраться. Будь добр, оставь меня одну.

По прямому изучающему взгляду понимаю, что уходить он не собирается. Коннор словно сканирует меня и пытается заглянуть в душу. Мне не по себе.

– Ты чувствуешь вину перед Джоном? – вдруг спрашивает он.

Это очень неожиданный вопрос, но ещё более неожиданной мне кажется моя реакция. Сердце ещё сильнее сжимается от боли и обиды, горло сдавливает ком. Он попал в самое больное. Из последних сил я сдерживаю слёзы, которые то и дело стремятся брызнуть из глаз. Сжимаю кончик языка между зубами. Молчи, Адриана, молчи, он сейчас уйдёт… Но нет, этот садист-психолог напротив не унимается.

– Можешь снять эту маску безразличия: я уже давно раскусил те моменты и ситуации, когда ты её применяешь. Раз уж я явил тебе все стороны своей слабости, почему ты не можешь отпустить свой контроль? Скажи, что тебя терзает. Я выслушаю.

И снова его слова попадают ровно в цель. Слёзы начинают течь по моим щекам. Ладно… Сам напросился.

– Ты спрашиваешь, чувствую ли я вину перед Джоном за то, что произошло между мной и тобой? – говорю я монотонно, но внутри эмоции бьют через край, и как же мне тяжело их сдерживать. – Да, чувствую, хоть и считаю, что это всего лишь взаимопомощь, а не классическая измена. И следом, господин психолог, скажу, что я не знаю, почему меня мучает вина. Мы познакомились с Джоном четыре года назад, уже почти год мы вроде как встречаемся. Вроде как… Потому что за этот год он ни разу не сказал, что любит меня, ни разу не попросил остаться, видя, что я собираюсь ехать к себе. Я вижу каждый раз некое сожаление в его глазах, но слов нет. Связь улавливаешь?

Коннор лишь внимательно смотрит на меня, не кивая и не перебивая. Я продолжаю…