Текст книги "Агония памяти моей (СИ)"

Автор книги: CoLin Nikol

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Коннор, – я ласково прикасаюсь к его плечу, пока он сидит на диване, уперевшись локтями в колени и пряча лицо в ладонях.

Он поднимает взгляд и мне на секунду становится неуютно: такое впечатление, что его глазами на меня смотрит другой человек, совершенно незнакомый. Но я отбрасываю все сомнения – если я в чем-то и уверена, то в том, что Коннор Эндрю Дойл никогда не причинит никакого вреда своей дочери. И мне тоже.

– Коннор, – повторяю я, и его глаза проясняются. Не знаю, помнит ли он то, что сказал мне перед клинической смертью, но когда он так на меня смотрит – я верю, что он говорил правду.

– Я хочу побыть один, – с трудом произносит Коннор. Голос ещё хриплый и глухой, после перенесённого приступа.

– Я это понимаю. Помоги мне покормить и одеть Николь. Мы пойдём с ней гулять. А ты поспишь. Тебе это нужно.

– Линдсей… Ты действительно… готова… забрать Никки?..

Вот вроде ж умный человек. А несёт такую чушь…

– Конечно, Коннор, – как можно мягче говорю я. – Она твоя дочь. Я уже начинаю привязываться. И позабочусь о ней, не волнуйся. Для меня важно, чтобы ты отдохнул. Ты сможешь остаться один?

В его глазах снова мелькает чужая тень, но он пытается улыбнуться уже мне.

– Да. Я хочу этого. Я… должен остаться один. Пожалуйста. Я позвоню тебе. Забери её к себе. До вечера. Мне нужен отдых. Долгий отдых.

– Я понимаю. Потерпи нас ещё немного.

– Да. Я должен помочь тебе. Я помню.

Не хочу оставлять его одного. У него, кажется, снова начинается бред. Он усилием воли удерживает себя в реальности. Считает, что мне не нужно видеть его слабым. Он не понимает, что я люблю его. Всегда. Любого.

Несомненно, сейчас Николь нуждается в помощи и заботе, я могу с ней справиться. Надо взять запас еды и подгузников и оставить Коннора – он едва стоит на ногах. Но меня всё же тревожит его состояние, хоть я и понимаю, что ему просто нужно отдохнуть и выспаться.

Знаю, что вся наша команда уехала с Прэйгером на новое расследование. Следовательно, ни Антон, ни Клэр, ни даже Питер сейчас не смогут приехать к Коннору. Кому же мне позвонить? Адриане? Думаю, у меня нет другого выбора. В любом случае, если Адриана сейчас у себя дома, она не сможет прилететь в Галифакс быстро. У него будет пару часов на отдых… Как бы я хотела побыть с ним. Правда, понимаю, что если Никки будет рядом, и я тоже, он не сможет расслабиться.

С колыбелькой в руках я подхожу к двери, уже готовясь переступить порог, но слышу голос Коннора за спиной.

– Линдсей, постой минутку.

Он стоит в нескольких шагах от меня, и сейчас его взгляд более ясный и чистый, чем несколько минут назад.

– Я просто хотел… – Коннор делает несколько неуверенных шагов – сейчас между нами практически нет пространства. Он кладёт руки мне на плечи и смотрит пристально в глаза несколько мгновений. Потом прикрывает веки, почти невесомо касаясь губами моей щеки. Я чувствую его горячее дыхание на коже, и по спине бегут мурашки.

– Линдс, – еле слышно шепчет он, дотрагиваясь кончиком носа до моего и слегка качая головой в стороны. Его губы теперь едва ощутимо касаются моих.

Одной рукой я держу колыбель с Николь, а второй обнимаю Коннора за шею. Это наш первый поцелуй в реальности, но я даже посчитать не могу, сколько раз мне это снилось.

– Как бы я хотел, чтобы ты осталась… – он немного отклоняется от меня, всё ещё пристально глядя в глаза. Мне так хочется прижаться к нему, никуда больше не отпускать, остаться здесь… Быть может, мы всё же справимся вместе?

Коннор улыбается одним уголком рта. Его взгляд такой тёплый, ласковый. Он проводит пальцем по моей щеке.

– Линдс, я… – и тут выражение его лица резко меняется. Серые глаза словно темнеют, и теперь в них уже нет места нежности. Я невольно вздрагиваю, видя такую быструю перемену. – Я позвоню тебе, – еле слышно шепчет Коннор, отступая от меня всё дальше.

– Коннор? Может, мне всё же остаться? Тебе снова нехорошо? – я тяну к нему руку, но он замирает у стены, нервно обхватывая себя за плечи. А затем поднимает ладонь, и мне снова не по себе. Как тогда в Архангельске, чуть наклонившись вперёд, Коннор машет рукой, прищурившись.

– Нет, Линдсей, пожалуйста, я справлюсь. Если что-то будет не так, я тебе позвоню. А сейчас уходи, прошу тебя.

Николь начинает хныкать в колыбельке. Коннор смотрит на неё, и я вижу, как он хмурится, а взгляд наполняется тревогой и болью.

– Линдсей, позаботься о Николь.

– Может, мне всё же позвонить в Управление? Антон и Клэр…

– Я справлюсь, просто дай мне время, прошу… – чётко и уверенно произносит он и стискивает зубы.

Николь начинает громко плакать, а Коннор хмурится всё больше, словно от головной боли. Понимаю, что у меня нет выбора.

– Хорошо, – с лёгкой тревогой в голосе отвечаю я, – но если что-то будет не так, пожалуйста, сразу звони мне!

Я всё же выхожу из квартиры с мыслями о том, что не хочу оставлять его одного. Сейчас я должна сделать это ради его дочери. Но однажды Коннор согласится открыться и впустить меня в свою жизнь. Я верю в это.

========== 5. Агония ==========

Комментарий к 5. Агония

Дом Адрианы Де Марко, Вашингтон, округ Колумбия

18 июня 2000

11.34

Сегодня утром я проснулась с каким-то странным тревожным чувством. Вчера мне пришлось срочно оставить Коннора и Николь, так как меня вызвали в Лондон для «разбора полётов». Как и ожидалось, мне предъявили, что я в некоторых ситуациях необоснованно пользовалась своими способностями. Это было пока не заседание Трибунала. Так, дружественный прессинг Верховного Наставника и его свиты. Я никак не ожидала, что меня выпустят из кабинета практически за полночь, продержав там почти целый день. Это был самый длинный допрос в моей жизни, и такой униженной я никогда себя не чувствовала. Ведь они опустились до того, что проверили мои слова при помощи телепатии. Было много вопросов и очень мало объяснений. Я даже вспоминать об этом не хочу, и голова до сих пор болит от телепатического воздействия… Как бы я не волновалась за Коннора и Николь, я еле смогла собрать силы и вернуться к себе домой, чтобы поспать и восстановиться. Я безумно боялась оставлять их одних, поэтому попросила вчера Линдсей поехать к Дойлу и остаться в его квартире. И сегодня я пока не готова возвращаться туда, так как чувствую, что меня будто опустошили до основания. На душе настолько погано, словно вчера на меня вылили ведро грязи. Но сейчас я ещё и никак не могу отделаться от чувства тревоги, которое точит меня изнутри. Хотя понимаю, что если бы случилось что-то, Линдсей бы мне сама позвонила. Наверное… Ещё пару минут прислушиваюсь ко внутреннему голосу, затем беру мобильный и набираю номер Доннер.

– Линдсей, привет! Как там у вас дела? – стараясь не выдавать своё беспокойство, спрашиваю я.

– Привет! Как раз собиралась тебе позвонить, – слышу немного подуставший голос и радостное гуление Никки. – Мы с Николь только что приехали ко мне домой.

– А Коннор? – скрыть волнение всё же получается плохо.

– Он попросил меня забрать Никки до вечера, так как плохо спал ночью, а малышка постоянно капризничала и никак не давала толком отдохнуть, – по голосу слышно, что она тоже обеспокоена.

– Как он себя чувствовал, когда вы расставались? – ну, а градус моего беспокойства продолжает расти в геометрической прогрессии.

– Явно неважно, – обречённо вздыхает Линдсей. – Вчера Коннору стало плохо, ему привиделся «Улей». Потом он рассказал мне, что прошлой ночью, когда ты была с ним, память вернула его в Архангельск. Утром было видно, что его что-то беспокоит, но Коннор уверил меня, что ничего серьёзного – ему просто нужно побыть одному и выспаться. Мы договорились, что он сам мне позвонит, когда проснётся и почувствует в себе силы снова заботиться о Николь. Но знаешь, я всё же волнуюсь за него… Наша команда уехала на расследование. Я звонила Антону. Он планирует вернуться в Галифакс и сможет заехать к Коннору только поздно вечером.

– Вечером… – задумчиво произношу я. – Знаешь, наверное, я смогу прилететь быстрее.

Мы обмениваемся ещё несколькими дежурными фразами, и я кладу трубку. Естественно, этот разговор меня не только не успокоил, а, наоборот, завёл ещё больше.

Я, конечно, пока слишком плохо знаю Коннора, но мне кажется, что он из тех родителей, которые будут стойко терпеть головную боль и не спать по ночам. Да, возможно, он плохо себя чувствует и хочет отдохнуть в тишине, но, учитывая приступы, меня почему-то беспокоит его стремление остаться в одиночестве.

Ещё полчаса я борюсь с собой, взывая к логике. Ну как это будет выглядеть, Адриана Лора Де Марко, если ты сейчас заявишься к нему? Ты звонила Линдсей из Вашингтона, а тут вдруг окажешься в Галифаксе? Смотрю на часы и понимаю, что ближайший рейс в Галифакс в 13.33, то есть через два часа. Обычно я подстраиваю свои перемещения именно под рейсы, чтобы это не вызывало подозрений. Чёрт, но два часа, серьёзно?

Хожу, беспокоюсь, пью воду, пытаюсь медитировать и постоянно одёргиваю себя, что я превратилась в какую-то сущую истеричку, которая уже не может откинуть свои подозрения и оставить чужого мужчину спать в одиночестве. Может, он и вправду банально тишины хочет, страдая от головной боли? Всё же на его плечи свалилась непомерная ноша и, несмотря на то, что он её с достоинством принял, личные желания и потребности Коннора никто не отменял. Я раздражаюсь, понимая, что отец моей племянницы в последнее время занимает все мои мысли. Уж не слишком ли часто я волнуюсь именно за него, ведь Николь у Линдсей и ей ничего не угрожает? Ведь это Никки та, за чьё благополучие должна волноваться порядочная тётя. Я не уверена, что я именно порядочная, но я же очень стараюсь ей быть!

Ещё через полчаса я вынуждена признаться самой себе: я всё же волнуюсь за Коннора Дойла, будь он неладен. Причём уже так сильно, что мне наплевать на график рейсов. Обычно я хорошо чувствую состояние Никки на расстоянии и могу понять, когда с ней что-то не так, но, кажется, после того происшествия в больнице я начала чувствовать и её отца. Уверена, вчера именно эту информацию и пытались «достать» из моего мозга в Лондоне. Там я опять припомнила слова Дерека про связь, и мне стало не по себе, когда мою память заставили вернуться в этот день и пережить всё то, что я испытывала там, снова. И, судя по нахмуренным лицам, я действительно сделала что-то, о чём, наверное, не раз пожалею. Неужели мы с Дойлом теперь связаны?

Так, нет, я больше не могу… Медитация сегодня отправлена в ментальную корзину как бесполезное занятие. Я застываю посередине комнаты, развожу руки в стороны, закрываю глаза и чувствую вибрацию воздуха вокруг меня. Секунда – и открываю глаза на чердаке дома Дойла. Подметила это место, как безопасное и безлюдное, для своих перемещений. Могла бы оказаться прямо в квартире Коннора, но мне абсолютно не хочется случайно встретиться с ним и раскрыть тайну своих способностей.

Спускаюсь на его этаж и звоню в дверь. Ответа нет. Чувствую, один секрет всё же придётся раскрыть: в кармане у меня лежит ключ от входной двери. На всякий случай, если вдруг срочно понадобится прилюдно попасть в квартиру. И хоть всякий случай не всякий раз наступает, сегодня, кажется, именно он.

Я жду ещё секунд двадцать и лезу в карман за ключом. Я очень хочу нарваться на спящего Коннора, пусть даже он наорёт на меня или выгонит. Но моя интуиция редко обманывает, а предчувствие опасности терзает сердце. Мурашки скользят своими противными липкими лапками по спине с того момента, как я появилась в доме. И внутренний голос велит действовать быстрее.

Открываю дверь – меня встречает абсолютная тишина. Я медленно и тихо крадусь в спальню с мыслью, что если он действительно спит, то я просто уйду тем же путём, что и пришла.

Ни на кухне, ни в комнате Адама, ни в его собственной Коннора нет. Ты нервно-больная дура, Адриана… Он ушёл погулять или в магазин, захотел подышать воздухом, в конце концов… Но есть в квартире ещё одно, последнее, место, которое я не проверила. И было бы безрассудно пропустить его.

Я открываю дверь в ванную, включаю свет, и мурашки разбегаются, сшибаемые волной ужаса.

Коннор сидит на полу, обхватив колени руками, и раскачивается из стороны в сторону. Ловлю себя на мысли, что он похож на аутиста, загнанного в угол. Или на какого-то другого психически больного. Его волосы взлохмачены, глаза налиты кровью. Он что-то невнятно бормочет… Несмотря на то, что я давно работаю в ФБР и много всякого навидалась, это зрелище почему-то заставляет меня испытать бесконтрольный ужас. Может, это потому, что передо мной человек, уже успевший стать близким? И пора себе в этом признаться наконец.

– Коннор? – начинаю я от дверей. Он не реагирует. Только закрывает глаза. Подхожу на шаг ближе… Снова зову по имени. Ноль реакции. Аккуратно присаживаюсь перед ним на корточки, мысленно собирая центр и ожидая любую реакцию. Трогаю за плечо. – Коннор!

Нечеловеческий рык вырывается из его горла, он падает на пол и начинает бить руками по кафелю.

– Я же приказал, вы должны уйти! Оставить меня и уйти! – кричит он надорванным голосом, не открывая глаз. – Сейчас здесь всё взорвётся! Питер, уведи Линдсей. Эти твари уже близко!

Опять Архангельск? Линдсей сказала, что вчера ему виделся «Улей». Значит, видения пошли по второму кругу. Да и по второму ли?

– Коннор! – я хватаю его за плечи, резко поворачивая к себе. – Ты не в Архангельске! Слышишь? Ты у себя дома! Это очередной кошмар!

Он открывает глаза и смотрит шокировано, затем хватает меня за руку и прижимает её к груди.

– Доктор Райз*, но как вы здесь оказались? – тихо-тихо шепчет Дойл, меняясь в лице всё больше. – Неважно. Не смейте. Они убьют вас. Я всё равно уже мёртв, меня не спасти. Я не позволю вам. Только вы и доктор Дженнерс добры ко мне… Умоляю, не рискуйте собой, – он всё сильнее сжимает мои пальцы, а его взгляд становится чуть более осмысленным.

В самом деле? Я думала, что Аманда у него только с болью ассоциируется. Выходит, он знал, что она собирается его вывезти из «Улья»? Ох, как это в духе моей сестры: вытаскивать пропащих мужчин со дна. Интересно, чего ещё я не знаю о Конноре и сестре?

– Коннор! Я не Аманда, я Адриана. Помнишь меня? – я дотрагиваюсь до его лица. Он смотрит, широко открыв глаза, явно не понимая смысл моих слов, а затем прикрывает веки и роняет голову на грудь. Его дыхание становится более ровным и спокойным.

– Коннор? Тебе легче? – с надеждой в голосе спрашиваю я.

Тут он поднимает взгляд, и внутри меня всё обмирает. Его глаза, минуту назад казавшиеся мне осмысленными, наполняются ненавистью и злобой. Я отшатываюсь. Передо мной тот, кого я не знаю. Это не Коннор Дойл, это незнакомец, желающий испепелить меня взглядом, в котором бушуют языки пламени. Я вижу, как захвативший сознание Коннора группируется, словно готовясь прыгнуть на меня. Он, как хищник, скалит зубы и явно хочет растерзать свою жертву.

– Коннор? – шепчу я, отстраняясь назад.

Он тяжело дышит, в глазах всё ярче разгорается огонь ненависти и безумия. Его горло дерёт страшный неестественный хрип. Дойл делает рывок вперёд, но внезапно, охваченный судорогой, снова падает на пол. Я слышу, как он бормочет: «Нет, не позволю, я убил тебя!» Поднимает голову и теперь его взгляд снова полон боли. Ни искорки агрессии, только океан отчаяния и… страха?

– Богом прошу, беги! – по его щекам текут слезы.

Между нами не более полуметра. Коннор задыхается. Из прокушенной губы течёт кровь. Я беру его за плечи и помогаю прислониться к стене. Он пытается отдалиться от меня, защищая в бреду то ли себя, то ли меня.

– Адриана, беги… Оставь… Я не хочу сделать тебе больно, – чуть громче шепчет Коннор и быстро растирает лицо ладонями, смешивая пот, кровь и слезы. Он словно хочет проснуться, но вдруг понимает, что это не сон. И тут из него снова вырывается нечеловеческий рык: – Убирайся!

Вот только его взгляд кричит: «Помоги». Дойл, поджимая колени к груди и обхватывая их руками, стонет и снова начинает раскачиваться.

– Нет! – выкрикиваю я так, чтобы каждый звук в моем голосе отразил формулу непоколебимой уверенности. – Я тебя не оставлю! Слышишь? Как мне тебе помочь?

И снова взгляд, который ещё секунду назад умолял о помощи, становится звериным. На этот раз Дойлу хватает сил, чтобы за одно мгновение вскочить на ноги и схватить меня за плечи. Я не успеваю среагировать и в следующую секунду встречаюсь позвоночником с вешалкой для полотенец. Кажется, я его недооценила. Слава Богу, что это я встретила такую его сторону, а не Линдсей. Но думать некогда.

Он, как бешеный зверь, кидается на меня и смыкает руки на шее, начиная душить. Ох, прости, Коннор, я не хотела. Всего два слабых удара моментально выводят его из положения нападающего. Коннор очень сильный, но учитывая серии судорог и ослабленное состояние – перевес явно на моей стороне. Я не та, кто позволит обратить себя в жертву.

Видя, как он опасно отклоняется назад, я успеваю схватить его и уберечь от удара головой об умывальник, резко развернув к себе спиной и скрутив руки. Ещё секунда, и я укладываю Коннора на пол лицом вниз. Жаль, что наручников нет с собой. В первую очередь из соображений его безопасности. Чтобы руки не распускал, иначе следующие удары будут более болезненными.

– Да твою ж мать, Коннор! Послушай меня ещё раз!!! – ору я. – Ты у себя дома, ты отец четырёхмесячной малютки, а я – её тётя, не Аманда Райз в «Улье»! Это всё твои кошмары! Ты не в Архангельске, не в Неваде, ты в Галифаксе!

Всё, мы закончили с попыткой мягкого переживания кризиса, без помощи психиатра это уже не обуздать. Он опасен для себя и Николь…

– Адриана? – мне кажется, я, наконец, слышу знакомый бархатный тембр и осознанность в голосе, но после калейдоскопа его состояний боюсь поверить, что всё позади. – Что происходит?

Я немного ослабляю хватку, но всё ещё готова в случае чего снова пригвоздить его к кафелю.

– Что ты делаешь? Ай… – из его горла вырывается громкий стон. Я понимаю, что делаю Коннору больно, хоть и без моих действий ему явно несладко.

– Я могу тебя отпустить?

– Да! Какого чёрта? Что случилось? – видно, что он действительно ничего не помнит.

– Опустим, что было. Быстро выкладывай, что с тобой сейчас происходит детально! До мелочей! – рявкаю я так громко, что он ещё больше дезориентируется и обмякает под моими руками.

– У меня жутко всё болит, словно выламывает каждый сустав в теле. Голову снова будто сверлят дрелью. Руки, ноги будто не мои, не слушаются. Спина и живот горят огнём… О… – выдыхает он, и его скручивает очередной спазм. Коннор сжимается в один сплошной комок. Вены на лице вздуваются, кожа становится неестественно бледной. Дойл хватается за голову, снова прокусывая губу до крови.

Присаживаюсь перед ним на колени, чувствуя, как мой пульс тоже начинает зашкаливать. Меня действительно сложно удивить и напугать, но мне невыносимо смотреть, как тот, кого я считаю очень сильным, дрожит от боли и пытается спрятать голову между коленей, изо всех сил стараясь не закричать. Вижу, что в какой-то момент Коннор перестаёт дышать и его мертвецки бледное лицо начинает синеть. Плохо, очень плохо. Это сильная судорога. Я даже боюсь в этот момент дотрагиваться до него, чтобы не сделать больнее.

– Дойл, смотри на меня. Прямо в глаза! Коннор, слышишь? В глаза! Не теряй связь!

Меня рвёт на части осознание того, насколько плохо сейчас Дойлу, а я на расстоянии вытянутой руки от него… И бездействую, ужасно злясь на себя. Неужели эти хмурые лица вчера убедили меня в том, что правила, написанные в Кодексе Посвящённых, важнее, чем то, что на моих глазах сейчас сходит с ума и мучается от боли живой человек? Да, вчера я пообещала быть благоразумной. Но всё моё благоразумие медленно улетучивается, когда я смотрю на страдания Коннора. Это происходит здесь и сейчас, а расплата за мои действия наступит потом…

Пот течёт по моему лицу. Нелёгкий выбор. Думай дальше, Адриана. Вызывать медиков нельзя, они госпитализируют его. Может всё же позвонить Антону или Клэр? Они не приедут, но может хотя бы посоветуют что-то… Подожду ещё немного, не хочу даже на секунду оставлять Коннора одного.

– Мне так больно, – стонет Коннор, но, кажется, начинает дышать. – Когда же это всё закончится?

– Скоро, держись, прошу. Смотри на меня! Не выпадай из реальности. Ты дома, мы сидим на полу! Я – Адриана, не Аманда! Повтори!

– Что именно повторить, Адриана? – рычит он, дыхание снова сбивается.

Так, связь с реальностью ещё есть, это хорошо.

– Уходи, – выкрикивает Коннор чужим голосом.

У меня всё холодеет внутри. Опять?! За что?

– Уходи, пожалуйста, если я снова провалюсь туда, я же не смогу себя контролировать. Не хочу, чтобы ты пострадала, – Коннор снова сжимает виски и открывает рот, словно, сейчас закричит. Но ни единый звук не срывается с его языка.

– Плевать, я останусь с тобой. Коннор, умоляю, смотри на меня! – я аккуратно поднимаю его лицо, желая, чтобы он посмотрел мне в глаза, но он жмурится. – Я рядом, я Адриана Де Марко! Не моя сестра, – в эту секунду мне кажется, что я впервые в жизни ненавижу свою умершую близняшку за то, что у нас с ней одно лицо на двоих. – Скоро тебе станет легче, только умоляю, держись! Пожалуйста, слушай мой голос.

– Откуда ты знаешь, что это скоро пройдёт? – Дойл снова приоткрывает рот, но ни единого стона или крика, только хрипы и тяжёлое дыхание.

– Просто знаю…

Да ни черта я не знаю. Я сама в ужасе. Как же мне ему помочь? А может всё же…

– Всё будет хорошо, Коннор, – наши взгляды встречаются, дыхание замирает у обоих. – Ты мне веришь?

– Да, – хрипло произносит Дойл, не моргая, словно под гипнозом.

– Старайся дышать ровнее, – шепчу я, аккуратно дотрагиваясь до его висков, – так тебя быстрее отпустит.

Коннор резко отбрасывает мои руки в стороны, делая несколько глубоких вдохов и выдохов ртом. Судорога действительно его отпускает. Дойл расслабляется… и его начинает тошнить прямо мне на ботинки.

– Прости, – сквозь зубы еле говорит Коннор, сплёвывая. – Адриана… Выйди, умоляю.

Наверное, опасность миновала, по крайней мере, на какое-то время. Спешу выполнить его просьбу. Да уж… Помню, Джон как-то говорил, что ничто не сближает так двух людей, как поедание спагетти вместе. Когда ты видишь, как другой их ест и масло стекает по подбородку… Странные у него представления о сближении. Но сложно переоценить уровень «интимности» и доверия между двумя людьми, когда ты видишь, как эти спагетти выходят назад…

Думаю, Коннор в этот момент слегка жалеет, что в квартире нет посторонних звуков, потому что я ясно и чётко слышу, как его выворачивает наизнанку раз за разом. Я иду на кухню и наливаю стакан воды. Держу кран открытым ещё некоторое время… Но терять уже нечего, стрелка на шкале «интимности» перевалила за допустимые значения, а, следовательно, я возвращаюсь в ванную и даю Коннору попить.

– Спасибо! – бормочет он, делая несколько быстрых глотков, но практически сразу же возвращает воду обратно в умывальник. Его ноги подкашиваются, я еле успеваю подхватить его. Хорошо, что ванная достаточно просторная, но даже в ней велик риск свернуть себе шею или разбить голову.

– Тебя ещё тошнит?

– Не знаю, вроде нет… – Коннор кладёт руку на живот, морщась и часто сглатывая. – Нечем уже…

– Хорошо, отвести в спальню? – пытаюсь вложить в свою интонацию нотки заботы и поддержки. Обычно у меня это плохо выходит, но тут вроде получилось.

– Да, – быстро соглашается он, хотя по лицу видно, что ему не по душе такая расстановка сил.

Веду Коннора в спальню, придерживая под руку. Едва мы доходим до дивана, он, обессиленный, падает на него, снова морщась от боли. Трогаю лоб Дойла. Холодный! Как странно. Я думала, у него опять жар.

– Сейчас принесу тебе чистую одежду, полежи пока… Пить хочешь?

– Хочу, но пока воздержусь, – мотая головой, бормочет он.

– Не надо воздерживаться, нужно попить. Тазик у тебя есть в квартире? – опять эти круглые глаза вместо ответа. – Дойл, хватит так на меня смотреть! Если хочешь, я сейчас позвоню Линдсей, и пусть она сама с тобой разбирается, если тебе неприятны мои «ухаживания». Но одного я тебя тут уже не оставлю, смирись!

– Есть, под ванной… – краска заливает всё его лицо. – И дай мне, пожалуйста, байку потеплее из шкафа, мне опять холодно.

А вот мне безумно жарко. Смахиваю бисеринки пота со своего лба. Что-то мне подсказывает, что этим эпизодом всё не закончится.

Комментарий к 5. Агония

* Аманда Райз – сестра-близнец Адрианы, мать Николь Дойл. Работала в лаборатории, в которой Коннор был испытуемым, и спланировала его спасение из «Улья». Умерла вскоре после родов дочери.

========== 6. Исцеление ==========

Комментарий к 6. Исцеление

18 июня 2000

14.18

Спустя какое-то время, когда мой невольный пациент переодет, напоен, и всё ещё чистый тазик стоит под диваном, я хочу узнать у него, как он себя чувствует. Судя по внешнему виду и постоянным вздрагиваниям – плохо.

– Так, Дойл, по лицу вижу, что легче тебе если и стало, то ненамного, поэтому расскажи, что происходит внутри и в голове сейчас, – я стараюсь говорить как можно мягче, но всё же так, чтобы у него не возникло желания отмахнуться от меня.

Коннор на секунду замирает, словно прислушиваясь к ощущениям.

– Голова почти прошла. Руки, ноги вроде тоже уже не так сильно выламывает… Но тут всё по-прежнему горит огнём, – он кривится, кладёт ладонь под рёбра и закрывает глаза.

Понятно… Прикрываю веки, ощущая, как вспышки мигрени становятся всё ярче с каждой секундой. Как же я устала. Не спрашивая разрешения, ложусь с Коннором рядом. Интересно, зачем пожилому Адаму двуспальный диван? Но, надо признаться, чертовски удобный диван. Хотя я, наверное, уснула бы сейчас даже стоя. Пусть и всего на полчаса… Перевожу взгляд с потолка на Дойла и вижу немой вопрос, застывший в его круглых глазах.

– Мне тоже нелегко пришлось, – устало говорю я. – Непросто удерживать мужчину, в котором… Кстати, сколько в тебе килограмм?

Он смущается и отводит в сторону взгляд.

– Я бы хотел остаться один сейчас, – закрыв глаза, произносит Коннор.

– А я бы хотела отдохнуть немного, если ты не против, – слегка недовольно бурчу я. – Пару минут полежу и уйду в другую комнату, не беспокойся. Но учти: одного я тебя больше не оставлю. Понадобится взять подлиннее отпуск – возьму. Хочу убедиться, что ты восстановишься и будешь не опасен для Николь… И для себя самого в том числе.

Пару недель назад я называла этого человека «профессор» и обращалась на «вы», а сейчас лежу рядом с ним и диктую условия, хотя… Я всегда диктую условия, даже если мои оппоненты этого не замечают.

Кажется, начинаю понимать, почему Коннор хотел остаться один. Вздрагивания становятся всё более частыми. Слышу, как стучат его зубы, и как он отчаянно пытается не застонать. Ох уж эти сильные мужчины… Мне кажется, что я даже без своих способностей и физического контакта могу сейчас ощущать его боль. Это связь так отражается внутри меня?.. Но попытки Коннора лежать ровно, вытянувшись в струну, и заставить себя молчать, я чувствую сильнее.

К чёрту всё! Трибунал или костёр «священной Инквизиции» – мне плевать. Я больше не могу смотреть, как он мучается. Я могу и, главное, хочу ему помочь. Резко сажусь, свешивая ноги с дивана, и кладу руку Коннору на живот. Начинаю очень аккуратно и нежно водить ладонью вокруг пупка, постепенно увеличивая радиус. В первые минуты это может вызывать усиление болевых ощущений, поэтому нужно действовать очень осторожно. Вижу снова расширенные глаза и отвисшую челюсть.

– Что ты делаешь? – он ошарашено смотрит на меня.

– Молчи! – ровно произношу я, прикрывая веки. – Пожалуйста, сделай сейчас, как я прошу. Закрой глаза и постарайся расслабиться.

– Адриана, убери руку! – он рычит на меня, но не делает никаких попыток убрать её сам. А может, понимает, что это то же запястье, которое уже пострадало от его рук?

– Заткнись и делай, как я сказала! Доверься мне… – он не даёт мне сконцентрироваться, поэтому эту фразу я говорю голосом, которым обычно отдаю приказы, тут же понимая, что он – не мой подчинённый, и так нельзя. Поэтому я меняю тембр и очень мягко, превозмогая себя, произношу: – Коннор, прошу тебя.

Наши глаза встречаются. Я вижу, как он борется с собой. Неужели я настолько ему неприятна?

– Там, в ванне, ты же мне поверил. Поверь и сейчас… Пожалуйста.

Позволяю моей энергии проникнуть в тело Коннора, одновременно усиливая связь и полностью открываясь навстречу его ощущениям. Я пока не до конца научилась пользоваться созданной мной по неосторожности связью на расстоянии, но через физический контакт запустить его энергию в себя куда проще. Я по пальцам могу пересчитать, сколько раз я так делала для других людей, а вот для Коннора уже второй раз за месяц. Но мне сейчас действительно важно знать и понимать, куда направить поток своей силы. Ещё одно движение, ещё один вдох… Пламя перед глазами разгорается сильнее, поглощая нити энергии Дойла.

Ох… Меня буквально перекашивает от интенсивности переживаемых им ощущений. Коннор действительно не лукавит и не преувеличивает – ему адски больно. Конечно, не так, как в больнице, когда я вытащила с того света и снова вдохнула жизнь. Так ведь Дерек говорил? Связь формируется лишь тогда, когда обычного человека или другого Посвящённого покидают остатки жизненных сил, а ты вдыхаешь в него свою энергию, наполняя тело ею до основания. И уже до конца жизни чувствуешь в себе того, кого привязал, так как в нём бурлит фонтан твоей силы. Чувствует ли тебя спасённый? Хороший вопрос! Дерека, который связал меня с собой, я не чувствую, но, возможно, он просто не позволяет мне этого. Но даже если бы я тогда знала, что Коннор умирает, поступила ли бы я иначе? Пошла бы я на осознанное создание этой привязанности? Но смысл сейчас думать об этом. Сделанного не вернёшь, и я должна сконцентрироваться на других ощущениях и другой ситуации.

Чувствую, как мышцы живота Коннора стягивает ещё больший спазм от моих прикосновений. Понимаю, ему неприятно. Я для него не то, что бы враг, но и не совсем друг. Но ничего, сейчас пройдёт пару минут, и он забудет об этом… Ускорим процесс. Второй рукой я поднимаю его байку, и ладонь уже касается голой кожи. Движения становятся более интенсивными: моя вторая рука также начинает гладить её сверху вниз. Взгляд Коннора с непонимающего становится откровенно злым. Он явно не хочет, чтобы я сейчас нарушала его границы.

– Адриана, что ты делаешь? – яростно рычит Дойл.

– Я сказала: молчи… Закрой глаза, сейчас сам всё поймёшь!

Вижу гнев в его зрачках и не думаю, что он позволит мне оставить руки там, где они лежат. Жду, что сейчас могу полететь с дивана или получить пощечину, понимая, что ему стало ещё хуже. Энергия словно притягивает его боль к моим ладоням. Сейчас, Коннор, потерпи всего минуту… И вот, кажется, даже без расслабления и закрытых век процесс начинается. Напряжённые, как струны, мышцы медленно расслабляются под ладонями, таят, как масло, а взгляд Коннора становится мутным. Дойл проваливается в блаженное состояние. Замечаю, как он начинает дрожать от того, что боль растворяется.