355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Частный Случай » Двери, всегда закрытые настежь » Текст книги (страница 3)
Двери, всегда закрытые настежь
  • Текст добавлен: 27 августа 2020, 03:03

Текст книги "Двери, всегда закрытые настежь"


Автор книги: Частный Случай



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Потому-что они всегда располагаются по ту сторону границы света, падающего от торшера на лоджию и густой тьмой, в которой может происходить всё, что угодно.

Я слышу, как они возятся там в темноте, толкаясь и переругиваясь вполголоса, иногда взбивая вязкий ночной воздух крыльями, чтобы умоститься поудобнее.

Я никогда не видел, чтобы они летали. Конечно, я бы и не смог ничего разглядеть в темноте, но почему-то уверен, что они не умеют летать.

У той птицы, которая всегда появляется первой, большие, печальные глаза, как у собаки.

Я это чувствую.

Еще я чувствую, что она добрая. Она всегда сидит чуть поодаль от других.

И остальные никогда не пересекают невидимую границу между ней и ими. Они ее недолюбливают и побаиваются.

Иногда она исчезает ненадолго, и тогда пространство за окном наполняется неприятным шорохом. Даже отчасти зловещим.

Как будто множество змей ползут неведомо-куда по палой, прошлогодней листве.

Все остальные птицы похожи друг на друга, как капли чернил в чернильнице, но среди них выделяется одна,

обычно приходящая последней.

У нее блестящие глаза-бусинки. Взгляд их быстрый и колючий.

Она единственная, кто никогда не смотрит на меня постоянно, только бросает острые взгляды искоса и тут же отворачивается в сторону.

Она единственная, кто никогда не сидит спокойно. Всегда определяю ее перемещения по тому, как она цокотит коготками по перилам, а иногда дробно постукивает клювом по переплету лоджии.

Она любит находится ближе всех к освещенной зоне. Так что, мне кажется иногда – я вижу, как мелькают ее маленькие, костистые лапки и кончик тупого клюва, на секунду выглядывающего из темноты.

Однажды я даже как будто разглядел в ее раскрытом клюве настоящие человеческие зубы! Это была жуткая ухмылка.

Я знаю, что не сумасшедший. Птицы существуют на самом деле. Для того, чтобы окончательно убедится в их существовании, нужно просто выключить торшер – убрать эту непроницаемую световую завесу. Но стыдно признаться – я очень, очень боюсь.

Этот страх иррационален. Он сидит где-то в подкорке, но парализует тело и волю состоянием близким к ужасу.

При одной только мысли протянуть руку и выключить свет, что-то темное там, за окном, ухмыляется и как будто говорит: "Хочешь поиграть со мной, Малыш-ш-ш?"

Оно произносит это голосом Буки, жившего в шифоньере в комнате моего детства.

И хотя в ту пору мне было от силы лет 9–10, я всё очень отчетливо помню до сих пор:

– Мама… мамочка… не выключай свет, пожалуйста… Он там… (безудержный детский плач)

– Сыночка, там нет никого… ну что ты, хороший мой… мы же с тобой посмотрели… ну давай еще посмотрим…

– А-а-а… нет… он там… я знаю… (плач)

– Сынок… стыдно спать при свете, ведь ты уже взрослый мальчик… будь мужчиной… даже твоя младшая сестренка не боится и давно спит.

– А ты правда никуда не уйдешь? (дрожащим голосом, сдерживая рыдания и утирая слезы)

– Ну что ты, Малыш… я тут, за стеночкой… только позовешь, и я сразу приду…

– Правда?

– Правда, сынок… правда. Спи, мой хороший.

В детстве я точно знал, что Бука существует на самом деле.

Но тогда я придумал от него защиту и свято верил в нее. Иначе просто бы сошел с ума от страха… В тот момент, когда раздавался щелчок выключателя и гас свет, я оставался с ним один на один, и никто в этом мире был не в силах мне помочь.

Защита была простая: надо было плотно завернутся в одеяло с головой, так, чтобы не осталось ни единой щелочки, и побыстрее заснуть.

Мать знала об этом и, дождавшись, когда я усну, аккуратно распутывала меня. Я чувствовал сквозь сон ее ласковые, прохладные руки, достающие меня из складок одеяла, но мне было в этот момент уже нестрашно, потому что был твердо уверен – Бука ничего плохого не может сделать со спящими.

Это было в далеком детстве…

Потом Бука пропал, но привычка засыпать, натянув на голову одеяло, осталась до сих пор. Это всегда вызывало недоумение случайных дам и откровенное раздражение жены.

А сейчас, спустя несколько десятков лет, он, кажется, вернулся… Вернулся за мной.

Я ничего не могу поделать с собой, никому не могу об этом рассказать из боязни, что меня могут посчитать сумасшедшим.

Вот уже почти год, как я не могу уснуть в темноте.

Я лежу на диване… Слушаю возню птиц за окном…

И жду…

Жду, когда появится опять, отлучившаяся куда-то птица, с большими, печальными глазами…

И только, когда она приходит, я протягиваю руку, щелкаю выключателем и, быстро накрывшись с головой одеялом, проваливаюсь в сон.

Потому что при включенном свете я заснуть тоже никак не могу…»

Чёртовы птицы… Конечно, это был вымысел процентов на 30. Птицы существовали действительно… на соседней лоджии. Там сосед, старик – пенсионер, держал голубей.

Так что, с этой стороны никакой мистики не было.

Другое дело, что все остальное была абсолютная правда. И Бука (хотя это уже литературный псевдоним, в детстве его звали Бабайка) и совершенно иррациональный страх перед темнотой, в которой поселился кто-то ужасный, и бессонница, доводящая до умопомрачения.

После развода, когда бывшая супруга вернулась к себе на историческую малую Родину, забрав с собой дочь, в гулкой тишине пустой квартиры бессонница стала очень частой гостьей.

Существовало только одно проверенное средство от кошмара, терпеливо ожидающего своего часа в темноте на балконе, а именно – напиться. Тогда не только птицы, а сам сатана кажется комическим персонажем.

Метод был действенным, но очень болезненным по состоянию на следующее утро.

В этот раз выпито было много, но до отметки «спать» не хватало примерно еще граммов сто пятьдесят.

Поэтому, попав домой, Костя первым делом направился к заветному шкафчику.

Достав из шкафчика початую бутылку «Лезгинки», он наполнил стопочку (дома он предпочитал пить коньяк, как водку, из стопки), подошёл к окну и вздрогнул, расплескав коньяк на пол. С той стороны окна, приблизившись вплотную к балконной двери, на него, улыбаясь, смотрел продавец сахарной ваты.

Будучи слишком пьяным, чтобы испугаться по-настоящему, Костя, тем не менее, испытывал странную смесь из постепенно проходящего страха, нарастающего любопытства и ощущения абсолютной нереальности происходящего…

Продавец, продолжая молча улыбаться, сделал ему знак рукой, словно прося впустить внутрь.

Костя, подумав, открыл дверь и впустил его в комнату.

Продавец, зайдя в комнату, первым делом щелкнул выключателем торшера, погасив свет. В ответ на протестующий было Костин жест он приложил палец к улыбающемуся рту и вполголоса сказал: «Мне так удобнее… Этого не бойся – он больше не придет».

И хотя о том, кого ночной гость назвал «Этот», Костя мог только догадываться, тем не менее, испытал чувство невероятного облегчения, как будто сбросил груз килограмм в пятьдесят, который вот уже почти год висел на его плечах.

Уже довольно длительное время, как они оба сидели в темноте и молча смотрели друг на друга. Продавец – всё с той же широкой и доброй улыбкой, а Костя – с молчаливым вопросом – «что дальше?»

– Что – никак не припоминается? – голос у него был немножко глуховатый, но приятный.

Костя молча пожал плечами.

– К кому в квартиру вы залезли со своим лучшим другом, когда были еще первоклашками?

– Одноглазый!

Точно… Одноглазый… Теперь Костя был очень удивлён – как он мог сразу этого не понять?

Конечно, у ночного гостя в наличии имелись оба глаза, да и выглядел он лет на 10 моложе, чем по картинкам из детских воспоминаний, и тем не менее, это был он.

С ним было связано что-то тёмное и страшное, что-то, что не хочется вспоминать ни при каких обстоятельствах. Но оно возвращалось само, уже независимо от Костиной воли, накатывая неотвратимой волной. Одноглазый уже не улыбался, он смотрел сочувственно, но сурово, как будто зная, что сейчас сделает ему очень-очень больно, но это сделать необходимо во что бы то ни стало.

Чёрная волна накатила, ломая кирпичную стену, с треском и грохотом размалывая отдельные кирпичи в крошку и безудержно врываясь в пролом, проделанный ею в Костиной памяти.

– И-и-и-и.... – он даже не плакал, а затравленно визжал, как маленький щенок, которого загнали в угол и больно стегали прутом… Нет!!! Вы обещали… Вы же обещали!!!

Вы не можете со мной так поступить!!!

Здоровенный сорокалетний мужик в одну секунду превратился в маленького, умирающего от ужаса мальчика, которого, чудом выжившего, достали из погреба с обитающими там крысами-людоедками только для того, чтобы покормить. А теперь хотят отправить обратно.

Спустя некоторое время Костя обнаружил себя сидящим на диване, бутылка конька была почти пуста. За окном светало.

Ночной гость исчез, оставив после себя память – Костину память, закрытую от него до сегодняшнего дня рухнувшей кирпичной стеной. Память о12 годах, проведенных им там.

Истерика прошла, оставив странную смесь из чувства абсолютной безысходности, нежелания жить и твердой уверенности в том, что все равно придется возвращаться.

Одноглазый не оставил ему выбора.

Впрочем, он оставил еще кое-что. На столе лежала старая толстая тетрадь в потрепанном дерматиновом переплете. Одноглазый оставил ее со словами: «Возьми с собой – она тебе пригодится». Полистав ее без особого интереса, Костя обнаружил там свои первые «творческие» (если это, конечно, можно было назвать творчеством) потуги. Попытка имела место, когда ему было лет 16–17, и, судя по последним заполненным страницам, была доведена до некоего логического конца, в отличие от десятков подобных, состоявшихся, а вернее, несостоявшихся чуть позже или раньше.

Раскрыв тетрадь на первой странице и пробежав глазами начало, Костя решительно захлопнул её и в сердцах швырнул в угол.

Начало опуса было типично графоманское и содержало описание «безжизненной, каменистой пустыни», по которой «брел усталый путник под палящими лучами двух солнц.»

Очевидно – эта попытка была сделана в жанре фантастики.

Тянуть время дальше смысла не было, и Костя отправился умываться и собираться в дорогу. Путь ожидался неблизкий. Для начала предстояло вернуться на малую историческую Родину – заштатный островной городок где-то на задворках России. А авиатранспорт был противопоказан по многим причинам.

Следовало поторапливаться. Как сказал Одноглазый – весь спектакль, устроенный им вчера с письмом от покойника и мертвым телом, имел под собой вполне конкретные цели.

Основная: «Этот» теперь на некоторое время уверен, что

Костя еще вне игры. Но остались его соглядатаи, которые рано или поздно обнаружат, что их провели и забьют тревогу.

Ну и вторая, неосновная, заключалась в том, чтобы психологически подготовить Костю к возвращению. По глубочайшему Костиному убеждению, вторая цель была не то что не достигнута… она была Одноглазым с треском провалена.

«Однако и ты не безгрешен», – с некоторым злорадством подумал Костя. Хотя по зрелому размышлению, знание, что и Одноглазый может ошибаться, должно было его обеспокоить, но оно почему-то напротив приносило ему некое облегчение.

Глава 8. Друг детства

Стояла аномальная жара – по ощущениям никак не меньше 35 градусов. Даже с учетом стремительно меняющегося климата на земном шарике, для наших мест это все-таки чересчур.

Я слонялся вокруг бетонного куба, стоявшего на месте хибарки Одноглазого, продираясь сквозь заросли малины без особой цели. Просто прежде, чем войти, мне показалось правильным обойти его кругом. Ничего интересного увидеть не удалось – трухлявые деревянные обломки, ржавые скобы да полуистлевшая жестянка с надписью «объект охран»

Жужжали оводы (вернее – слепни… всю жизнь в толк не возьму – почему на островах принято называть слепней оводами?), и солнце, казалось, прожаривало от макушки до самых пяток.

Внутри строения, как ни странно, царила прохлада, и даже попахивало сыростью.

Собственно говоря, со времени моего последнего визита сюда (дай бог памяти… лет двадцать назад?) ничего не изменилось, разве что следы разрушения стали более наглядными.

В самом центре помещения, взломав бетонный пол, умудрилась прорасти березка, причем, судя по внешнему виду, чувствовала она себя прекрасно и не испытывала недостатка ни в воде, ни в свете. «Вообще, странная какая-то березка, – подумалось мне, – Растет себе в бетонном саркофаге и в ус не дует». Присесть было негде и, поразмыслив, я расположился прямо в оконном проеме, подложив под себя для комфорта свой плащ, который за каким-то чертом взял с собой, направляясь сюда. Оставалось только ждать, когда заявится друг детства. В том, что он придет, я ни капли не сомневался. Поезд, которым он, судя по всему, должен был приехать, простучал где-то внизу еще с полчаса назад, следовательно – оставалось ждать недолго. Вокзал находился неподалеку. Я бы, конечно, мог его встретить и на вокзале, но Костя почему-то настоял на том, что доберется сам.

Закурив сигарету, я мысленно вернулся к событиям последнего года, пытаясь проанализировать в какой именно день всё пошло по сценарию, придуманному кем-то очень давно и не учитывавшему ни прошлых жизней персонажей, ни их пожеланий тем более.

По-моему, все началось с той самой зимней рыбалки.

Итак:

Утро субботнего дня задалось не совсем обычно. Вопреки всему, проснувшись с ясной головой и бодрым настроением, выпив кружку кофе, я вдруг понял, что заняться мне абсолютно нечем. То есть, конечно, была куча мелких, пошлых дел, вроде накопившейся за неделю стирки, но почему-то жутко не хотелось тратить на это такой чудесный день. Почему я решил, что он чудесный, и сам толком не мог понять, но тем не менее, был в этом твердо уверен. К тому же, невероятно, до чиха чесался нос. По этой самой причине я не стал звонить Юрке, ибо точно знал всю его программу мероприятий (а новшеств он не жаловал), но, как говорится, от судьбы не уйдешь.

Как раз в тот момент, когда я твердо решился отправится на подъемник турбазы "Горный воздух" и наконец-то попробовать себя в горных лыжах (заведующий пунктом проката, замечательный человек и добрый приятель, давно меня приглашал), раздался звонок в дверь.

С нехорошим предчувствием я поплелся открывать. На пороге стоял Юрка в полном обмундировании для зимней рыбалки с неумолимым выражением на довольной красной морде.

– Старик, собирайся! Мы едем за крабами!

Зная Юрку тысячу лет, я понял, что сопротивление бесполезно, тем более, мои аргументы были смехотворно жалкими. «Лыжи? Это хорошо, но они от тебя никуда не денутся, а свежий воздух и положительные эмоции я тебе и там гарантирую», – так или примерно так ответил бы Юрка. Ну и, как крайнее средство убеждения меня, у него всегда была фраза: «Ты что, старик, хочешь мне праздник испортить? Нельзя быть таким эгоистом. Один хрен – ничего не делаешь!»

Посему, проклиная свою слабохарактерность, я поплелся искать теплые вещи.

Примерно часа через полтора мы уже были в п. Охотском и выгружали из машины снаряжение. К тому времени я полностью смирился с положением вещей и даже стал испытывать предсказанное Юркой удовольствие в неясном предвкушении супер положительных эмоций.

Забыл сказать – Юрка прихватил с собой довольно-таки унылую личность по имени Витек. Мы его ужасно недолюбливали за жмотство и занудный характер. Тем не менее, его пришлось взять (как пояснил Юрка) – тот просто нагло напросился, ибо, будучи приезжим, ни разу не был на крабовой рыбалке (тот мелкий факт, что мы ехали на машине Витька, Юрка просто не отметил в своем сознании).

Забурив лунки и раскидав приманку, мы посмотрели друг на друга с немым вопросом – утро было замечательное, безветренное… Солнце… и абсолютно нечем заняться, кроме ожидания… Поэтому я полез в рюкзак за литром. Не знаю, какая муха укусила в тот момент Юрку (он потом признался, что и сам от себя обалдел), но тот вдруг безапелляционно (впрочем, он по-другому и не умеет) выдал следующее:

– До первого улова нельзя!

С этого самого момента всё пошло наперекосяк…

Для начала скрылось солнце и поднялся неприятный ветерок, но мы ещё бодрились и даже язвительно прохаживались насчет чайников (один из которых по имени Витек еще и навагой решил разжиться, а потому сидел и дергал попеременно двумя удочками)

Когда запас шуток по поводу его лошарских снастей и его самого иссяк, и прошло часа полтора бесполезного ожидания, мы приуныли… Зима все-таки на дворе.

Замерзнув не на шутку, дико ненавидя Юрку (а он отводил от меня глаза с видом нашкодившего кота), я уже было решительно направился к рюкзаку, наплевав на все рыбацкие приметы, как тут раздался дикий Юркин вопль: «Урра!!! Первый улов!!!»

Оглянувшись, я увидел, что Витек сподобился поймать, наверное, самую худосочную наважку на свете, которая почему-то решила свести счеты со своей жалкой, никчемной жизнью именно на его крючке.

Тем не менее, регламент был соблюден, и Юрка уже с негодованием орал мне, чтоб я не тормозил и наливал побыстрее!

Первый литр исчез как-то уж слишком быстро. «Наверно, слишком сильно замерзли», – немного косноязычно пояснил Юрка, отправляя Витька за следующим.

Дальше я помню не очень отчетливо, вернее, совсем смутно… Помню только, что поймали в итоге мы всего трех крабов – двух средних и одного монстра.

Монстра отдали Витьку, потому что:

1) он стал канючить жалким голосом и

2) потому что стрельнули у него еще на литр.

Потом помню подъезд, откуда нас с Юркой выгоняла какая-то злая тетка, не дав нам допить в тепле и комфорте. Юрка же, представившись экстрасенсом и черным магом, наложил на нее заклятье безмужества или безбрачия (точное определение не помню), устрашающе вращая глазами и делая магические пассы остатками литра. За что тут же схлопотал мусорным пакетом по морде, и нам пришлось уступить поле боя, позорно бежав и оставив разложенную на подоконнике закуску.

Потом помню ночной ларек на пр. Победа, где Юрка уговаривал продавщицу взять краба в обмен на пол литру

(ибо с пустыми руками к одной его хорошей знакомой, коих у него множество в такой поздний час заявляться не по-джентельменски).

Помню горотдел, "обезьянник"… как мы туда попали – не помню, но были отпущены в обмен на последнего краба. Затем был г. Корсаков – зачем и как не знаю…

Домой я попал только через три дня.

Когда на совещании директор объявил гл. механику и гл. энергетику (соответственно Юрке и мне) строгий выговор с занесением и последнее китайское от себя, Юрка, сволочь, заявил мне, что я – жалкая, слабохарактерная личность, что мне надо было бы его тогда послать от порога, как можно дальше, и мы оба были бы в шоколаде.

Юрка умер недавно, я узнал об этом только через месяц. Отказало сердце. Проклятая водка.

В общем, как бы там ни было, это очередное лирическое отступление, которое, в принципе, к делу отношения не имело бы… если бы не это «бы».

Спустя три дня после вышеописанных событий, вечером раздался звонок в дверь, и на пороге нарисовался Витек.

– Вот… в машине оставили, буркнул он крайне недовольным голосом (по-моему, он был на меня за что-то зол) и протянув мне пакет, тут же развернулся и потопал вниз по лестнице.

Странная все-таки личность этот Витек… ни ответа, ни привета… ни «здрасьте», ни прощай.

В пакете был мой термос с чаем, до которого дело так и не дошло, мои шубенки, пустая бутылка и еще какая-то коробка, на которую сразу я не обратил внимания.

А заставила меня обратить внимание моя жена Ольга, вернувшаяся с отдыха в санатории:

– Немедленно разбери этот хлам, иначе я выкину его на помойку (реплика была адресована мне, лежащему на диване и страдающему дикой мигренью от непрерывных охов и ахов жены, начавшихся прямо с порога и не утихающих вот уже часа два… послушать ее, так и стадо мамонтов за год не могло бы произвести больших разрушений и натаскать грязи, чем моя скромная персона за какой-то неполный месяц)

С этими словами она, войдя в зал в натянутых резиновых перчатках и с мокрой тряпкой в руках, швырнула на пол пресловутый пакет, о котором я и думать забыл, определив его тогда же за входной дверью.

Вздохнув, я сполз с дивана и принялся разбирать пакет. Видимо, при падении пустая бутылка треснула, и, когда я попытался вытащить ее из пакета, в моей руке, хищно поблескивая острыми краями, оказалась розочка из бутылочного горлышка. Чертыхнувшись, я разостлал на полу газету, аккуратно положил на нее остатки бутылки и продолжил извлечение содержимого. На дне пакета, кроме термоса и шубенок, оказалась картонная коробка среднего размера. В коробке лежала самая неожиданная чепуха из прошлой жизни: мой комсомольский значок, октябрятская звездочка, несколько юбилейных, окислившихся от времени рублевых монет времен Советской империи, мамин дневник, в который она подклеивала мои рисунки, поздравления к восьмому марта и дням рождения, бирка из роддома с моими начальными координатами во времени и т.п. Все это собирала и бережно хранила моя мать. После ее смерти у меня не хватило духу выбросить то, что представляло для нее особую ценность, – вот и кочевала коробка со мной все эти годы по городам и весям.

Как она могла здесь оказаться? Ведь она всегда лежала в загашнике, в куче подобного хлама, который и не нужен, и выбросить жалко.

Ах, да… понимаю… Наверное, в спешке, когда меня торопил Юрка, я схватил ее вместо другой, где у меня хранились булавки для крабовой наживки. А на рыбалке я ее не открыл, потому как вполне хватило Юркиных.

Я сидел и перебирал предметы из моего далекого детства, погрузившись в ностальгическую воронку воспоминаний, поочередно выкладывая предметы на разостланную на полу газету.

Последними я выудил маленький перламутровый перочинный ножик (в детстве я с ним не расставался ни на минуту) и самодельный фонарик, сделанный из квадратной батарейки (таких, по-моему, уже и не выпускают), лампочки от гирлянды и куска изоленты, которой эта лампочка была прикручена к одному из лепестковых контактов батарейки.

Странно, но батарейка не только не окислилась и не вытекла, но выглядела так, как будто только вчера куплена.

Прижав большим пальцем второй лепесток контакта батарейки к цоколю лампочки, я даже был уверен, что она засветится…

Увы… чудес на свете не бывает… все-таки больше трех десятков лет прошло.

Именно этот самодельный фонарик, по словам Одноглазого, когда-нибудь должен был спасти мне жизнь.

Я громко фыркнул, вспомнив Одноглазого. Сейчас, спустя много лет, все произошедшее в тот год, несмотря на отчетливость воспоминаний, казалось мне какой-то нелепой выдумкой, странной сказкой без начала и конца, которую по непонятной причине запомнил на всю жизнь. Интересно, где сейчас мой закадычный друг детства Костя и что с ним? Может, попробовать в одноклассниках его поискать? Сам я терпеть не мог этот сайт и, даже поддавшись в свое время всеобщему ажиотажу и зарегистрировавшись там, вскоре удалил свой аккаунт. Да… все-таки надо побороть свою лень и инертность и пошарить в сети.

Я опустил фонарик на газету и обратил внимание, что выложенные в один ряд предметы как раз составляют моё «вооружение» в ту самую ночь невероятных приключений.

Справа налево лежали: бутылочная розочка, перочинный нож и самодельный фонарик… в порядке, обратном тому, в каком они появлялись тогда в моих руках.

И еще: предметы лежали поверх небольшой заметки о начале масштабного строительства новой дороги, проходящей в том числе и через город моего детства. В связи с этим там должна была произойти перепланировка ул. Набережной, включавшей в себя для начала снос части заброшенных строений и жилых домов. В том числе, судя по всему, это затрагивало и участок Одноглазого, располагавшийся почти в самом начале улицы, на въезде в город.

Это было первое напоминание из прошлого. Довольно скоро я опять и думать забыл о событиях из далекого детства.

Единственные последствия этого напоминания – это то, что я узнал от кого-то Костину почту и даже номер его телефона, на который, впрочем, так и не позвонил, все откладывая на потом. Просто я пока не представлял, что я ему скажу после стольких лет обоюдного молчания. Да и будет ли он сам рад услышать меня?

Второе напоминание я получил на свое день рождение в марте месяце.

В самый разгар веселья, царившего в офисе, в момент, когда выпито достаточно, чтобы представительницами слабого пола забыть о некоторых приличиях, а именно: выпив все вино (кроме которого они ничего, по их словам, не употребляют) перейти на водку и коньяк, но еще до того момента, за которым следует завтрашний провал в памяти, на пороге нарисовался курьер и передал мне под восторженный гул всех присутствующих почтовый конверт.

Взяв с меня автограф на казенном бланке, он исчез так же быстро, как и появился.

Удалившись в коридор, я вскрыл конверт. Оттуда выпал тетрадный листок в косую линейку (триста лет таких не видел), на котором твердым, разборчивым почерком было написано: «Возвращайся домой! Торопись! Дверь закрывается».

Тогда, решив отложить решение головоломки на следующий день, я сунул этот конверт в самый похоронный ящик своего стола.

Третье напоминание я получил собственно вчера. Мне позвонил Костя и в завершение разговора, длившегося без малого час (чего я абсолютно не заметил, хотя для меня и пять минут по телефону – это подвиг), сообщил, что прибывает в город детства завтрашним поездом и назначил встречу на бывшем участке Одноглазого. Я в этот момент как раз находился в командировке в соседнем городке, в километрах ста от места встречи, и поскольку был на колесах, мне не представляло никакого труда оказаться в назначенном месте в назначенное время.

– Хенде хох, фашистская морда! Не двигаться!

Что-то твердое уперлось мне между лопаток. Костя… придурок… кто же еще. Есть некоторые привычки, сопровождающие нас всю жизнь. У Кости одна из таких привычек – это появляться неожиданно и желательно с каким-нибудь дурацким возгласом. В детстве у нас даже существовал определенный ритуал, согласно которому в ответ надо было заголосить что-то вроде:

– Партизанен! Нихт шиссен! Битте! Их бин сдавайся… Их есть немецкий коммуниста и товарища!

С этими словами я, не оглядываясь, схватил его за руку и втащил в оконный проем.

Потом мы долго ржали, обнимались… изо всех сил лупили друг друга по спине и даже устроили шутливую свалку, чуть не сломав бедную березку.

Не буду приводить здесь долгий разговор, касавшийся, как и событий, непосредственно относящихся к причинам нашей встречи, так и относительно белых пятен в жизни друг друга с тех пор, как прекратилась переписка.

Скажу только, что, когда Костя закончил свой рассказ о последних событиях, предшествующих его появлению здесь, я окончательно убедился в том, что Одноглазый и все, что произошло тогда с нами, не сказки, не игры памяти, а настоящая, живая реальность с неприятным, жутковатым привкусом. И самое плохое в этой истории заключалось в том, что она только начиналась.

И ещё – пока Костя излагал свою часть, я все пытался вспомнить что-то важное из моей тогдашней встречи с Одноглазым… какой-то момент, беспокоивший меня.

Но как ни старался, так и не вспомнил.

Глава 9. Первая дверь

Костя никак не мог заснуть уже которую ночь подряд – картинка, которую он увидел в жилище Одноглазого, не давала ему покоя. Виталька оттащил его от ящика в тот момент, когда белая муть, поначалу закрывавшая обзор, окончательно рассеялась, и он увидел раскинувшуюся, казалось, прямо под ним невероятную страну. Как будто он обозревал все с высоты птичьего полета.

Внизу распростёрлись бесконечные поля, которые пересекала узкая дорога, ведущая к смутно видневшемуся городу, расположенному почти у самой линии горизонта.

Что-то было знакомое в его очертаниях, хотя Костя мог поклясться, что никогда не видел его раньше. Картинка постепенно становилась все отчетливее и подробнее. На дороге, ведущей к городу, он заметил какое-то движение и попытался разглядеть подробнее, что же именно привлекло его внимание. Как будто отвечая его пожеланиям, картинка увеличилась многократно, и Костя узнал в странной группе путников персонажей из его любимой книги «Волшебник изумрудного города». Лев и Тотошка находились в авангарде группы, в метрах 30 от остальных.

Как будто почувствовав Костин взгляд, Лев обернулся в его сторону и недовольно поморщился, показав впечатляющие клыки, а Тотошка залился пронзительным лаем.

Страшила и Железный дровосек, о чем-то увлеченно споря, шли, не обращая никакого внимания на окружающих. Лишь только Элли, обернувшись, улыбнулась и приветливо помахала ему рукой…

Почему ему? Ну хотя бы потому, что в обозримом пространстве больше никого не было.

В этот самый момент Виталька и оттащил его от ящика.

Неудовлетворенное любопытство мешало уснуть, как мешают сухарные крошки в кровати.

Ворочаясь с боку на бок, Костя в который раз гадал, что же, собственно, представлял из себя этот чертов ящик.

Может это такой кинопроектор секретной конструкции, а Одноглазый его изобретатель, который хочет сохранить свое изобретение втайне?

Или, может, диковинный импортный цветной телевизор, который Одноглазый привез из-за границы, ведь по одним из слухов он – бывший капитан дальнего плавания.

Поворочавшись еще с полчаса, Костя решил, что нечего откладывать дело в долгий ящик, а нужно просто вернуться и удовлетворить свое любопытство до конца.

Одному отправляться туда было страшновато, но Виталька, судя по всему, еще с неделю не выйдет из заточения, а ждать столько времени уже было просто равносильно смерти.

Поэтому, твердо решив завтрашним днем отправиться к Одноглазому в одиночку, Костя наконец крепко уснул.

Косте было немного не по себе… В жилище Одноглазого внешне ничего не изменилось. Было прохладно и тихо.

Тишину нарушало только периодическое жужжание мухи, бьющейся о пыльное стекло.

И все-таки Костю не покидало ощущения, что кто-то за ним наблюдает. Наблюдает с нехорошим, корыстным интересом. И еще этот кто-то ждал его, ждал с нетерпением, а сейчас, затаив дыхание, наблюдает за ним исподтишка, чтобы не вспугнуть раньше времени.

Ощущение становилось настолько сильным, что хотелось бежать отсюда немедленно.

Но было бы очень обидно уйти, так и не удовлетворив своего любопытства.

«Только одним глазком гляну…» – уговаривал себя Костя, приближаясь к ящику и оглядываясь по сторонам.

И тут же ощущение, что кто-то сверлит ему спину взглядом пропало. Как будто этот некто, удостоверившись, что Костя все делает, как нужно ему, ушел куда-то по своим нехорошим делам.

Муть долго не рассеивалась, на этот раз она была гораздо темнее и даже с каким-то фиолетовым оттенком. Костя упорно ждал.

– Внимание, внимание! Только сегодня и только у нас! Каждому мальчику, который отважится посетить специальный аттракцион, совершенно бесплатно в качестве дополнительного приза полагается наш знаменитый десерт! Невероятно вкусный и удивительно сладкий!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю