355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Частный Случай » Двери, всегда закрытые настежь » Текст книги (страница 2)
Двери, всегда закрытые настежь
  • Текст добавлен: 27 августа 2020, 03:03

Текст книги "Двери, всегда закрытые настежь"


Автор книги: Частный Случай



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Единственное в чем я не мог ошибиться, так это все тот же проклятый запах сахарной ваты.

В ту ночь он был особенно густой и липкий.

Я пересёк двор, оглядываясь на каждый воображаемый шорох и был готов в любой момент рвануть обратно. Как только я подошел к стене хибары, мир вокруг смолк.

Наступила полная тишина: ни шороха, листвы, ни дуновения ветра, только Луна и все тот же забивающий ноздри запах.

Я долго стоял, подняв дверку угольника, и собирался с духом, намеренно не глядя в черный провал угольной норы. Мне всё казалось, что там кто-то есть… и что оно, которое там, смотрит на меня и ухмыляется.

Оно ждет, когда я посмотрю на него, потому что знает: если я увижу эту ухмылку, то никогда не решусь пройти дальше. Сколько времени я провел в таком положении, не знаю, может, и несколько секунд, но только они были длиной в миллиарды лет.

Оно, которое ждало меня там, стало терять терпение. Сначала послышался шорох осыпающегося угля, а потом шлепающие и чавкающие звуки, наводившие на мысль о том, что их источник – это сидящая в темноте огромная слепая жаба, питающаяся исключительно маленькими мальчиками.

Тёмный первобытный ужас перед неизвестной опасностью, прячущейся в темноте, шарахнул по мозгам, за долю секунды заполнил все тело от затылка до пяток. Я выронил крышку люка и в один момент оказался за пределами участка Одноглазого, а высокий забор, по-моему, перемахнул, даже не касаясь его.

Я бежал, задыхаясь и поскуливая от безумного страха, мне слышались сырые шлепки за моей спиной. Оно покинуло нору и преследовало меня!

Остановится я смог только возле первого городского фонаря на окраине, светившего тусклым, но таким надежным, живым и теплым светом. Окончательно меня отрезвил проехавший мимо грузовик.

Теперь меня заполнил жгучий стыд, вытеснив остатки ужаса… я струсил… струсил… Хуже того – я совершил предательство. Убежал! Бросил друга одного…там. А он так ждал моей помощи.

При одной только мысли о «там» тело покрылось предательскими мурашками.

Но, сам того еще не осознав, я уже направлялся обратно.

По дороге я подобрал пустую бутылку и, разбив ее о бордюрный камень, превратил в грозное оружие – «розочку». Если верить старшим пацанам (сопливым подросткам лет тринадцати – пятнадцати из нашего квартала, нахватавшимся дешевой блатной романтики), такой «розочкой» умеючи можно легко зарезать человека и даже не одного. Откуда у меня возьмется такое умение и можно ли сравнить человека с огромной слепой жабой-людоедкой, я старался не думать. Острые края бутылочного горлышка, поблескивавшие из моего судорожно сжатого кулака, и жалкий перочинный ножик в другом придавали мне уверенности. Всю дорогу обратно я уверял себя, что нет никаких жаб-людоедок и чертей… это все бабушкины сказки и враки, такие же, как дед мороз, приносящий подарки, (мы с Костей, в отличии от большинства сверстников, тогда уже знали, что в его роли выступают родители, но все-таки писали ему открытки, как все остальные, в надежде на чудо… а вдруг?)

Я настолько преуспел в подбадривании себя, что, оказавшись возле открытого угольника, готов был перерезать хоть целую армию жаб (тем более, что это всё бабкины сказки) и почти нисколечко не боялся!

Минуточку! А почему открыт люк? Я ведь совершенно точно помню, что захлопнул его!

Давешний ужас предупредил о своем возвращении мурашками, побежавшими по спине, и, не дожидаясь, когда он заполонит меня окончательно, с отчаянным криком: «Ма-а-м-а-а-а!» – я нырнул в угольную нору, выставив перед собой оба своих «грозных клинка».

Внутри никого не было. Я стоял, настороженно обшаривая взглядом пустую комнатку с примыкавшем к ней крохотным закутком кухни. Лунный свет бледно, но полно освещал жилище Одноглазого. Не было нужды зажигать самодельный карманный фонарик, сооруженный из квадратной батарейки, лампочки от гирлянды и куска изоленты. К тому же, кажется, я его потерял еще во время своего позорного бегства.

Ничего не изменилось со времени нашего последнего визита сюда – всё оставалось на своих местах… за исключением кровати, отодвинутой к противоположной стене.

Было такое ощущение, что кто-то пытался вытащить ящик из-под кровати, ему это не удалось, и потому он отодвинул кровать. И еще было понятно, что этот кто-то не преуспел в своем начинании.

Ящик находился на том же самом месте.

Немного разочарованный, я сидел на полу и тупо пялился на чертов ящик. Совершенно обыкновенный. Ничего загадочного в нем не было, если не принимать во внимание, что его невозможно открыть и сдвинуть с места. Было абсолютно непонятно, что же делать дальше. Почему я был уверен, что мой друг здесь и нуждается в моей помощи? Сейчас мне все это казалось полным абсурдом. Я уже начал было подумывать о возвращении, как мне показалось, что кто-то зовёт меня… где-то очень… очень далеко.

Как будто ветер доносил издалека чей-то смутно знакомый голос.

Я прислушался… нет… показалось…

И вновь еле слышно: и-а-я… о-о-и-и… е-е-й.

Ту же припомнив Костин рассказ, я прилип к ящику и весь обратился в слух.

Но кроме пульсации своей крови в плотно прижатом к стенке ящика ухе, ничего не услышал.

Крики… если они мне не показались… прекратились. Но теперь я был точно уверен, что доносились они именно оттуда.

И вдруг, заметив в миллиметре от своего кончика носа маленькое светлое пятнышко, я замер на месте, затаив дыхание, боясь спугнуть его судорожным выдохом, который так и просился сейчас наружу.

Прошло несколько томительных секунд… пятнышко стало ярче и шире… я продолжал ждать не дыша… Пятнышко еще более увеличилось, став размером примерно с пятикопеечную монету… Решив, что этого достаточно, я сделал выдох и приник к нему, как к замочной скважине, в твердой уверенности наконец-то увидеть… Что?

Сначала картинка была размыта – просто белая муть со смутными очертаниями.

Постепенно муть рассеялась, и я увидел где-то внизу подо мной последний акт разыгравшейся драмы, предыдущие действия которой я пропустил.

На маленьком пятачке, которым заканчивался узенький серпантин горной тропинки, упиравшейся в отвесную скалу, парень лет двадцати в разорванной на спине футболке метался между трех дверей в стене скалы. Он никак не решался выбрать какую-либо из них. Почти уже решившись, он хватался за ручку одной… но тут же одергивал руку, как от огня, и прыгал к другой двери. Времени на выбор у него не оставалось совсем. Снизу по тропинке наползали на пятачок какие-то странные твари, похожие на грифов, но со змеиными хвостами и совершенно человеческими зубами в нетерпеливо щелкающих клювах.

Передние останавливались в нерешительности перед самым выходом тропинки на пятачок, но сзади напирали все новые и новые… и было понятно: еще пара минут – и парню крышка.

Периодически он бросал взгляд назад и стрелял в приближающихся тварей из огромного старого револьвера. Револьвер, судя по всему, был древней конструкции, после каждого выстрела приходилось взводить курок вручную, как в старых ковбойских фильмах.

Только в вестернах герои делали это быстро и изящно, стреляя, как из пулемета.

У парня с этим дела обстояли куда хуже. Он делал это очень неумело… пару раз умудрившись едва не выронить револьвер из рук. Его неумелость компенсировало только опустошительное воздействие оружия в рядах напиравших тварей. После каждого выстрела не менее десятка монстров падало замертво, и их тут же пожирали напиравшие сзади собратья.

Это давало маленькие паузы, в течение которых осаждаемый тщетно старался выбрать нужную ему дверь. Сверху мне было хорошо видно, что скала на самом деле представляла собой просто стену, за которой находились три коридора, ведущие к трем дверям на площадке.

Один из них (центральный) обрывался в бездонное ущелье, край которого прилегал вплотную к самому порогу.

В дальнюю от меня дверь с воем билась огромная собака… вместо шерсти она была покрыта

стальной щетиной, когти высекали искры из скалы, а хвост, которым она в бешенстве хлестала по бокам, выбивал целые куски бетона из стен коридора.

Пространство за третьей дверью, было укрыто мраком… и было в нем что-то нехорошее… но… все-таки… все-таки… это был единственный шанс.

Когда я перевел взгляд по ту сторону дверей, то увидел, что развязка уже наступила.

Револьвер дал две осечки подряд, и твари приблизились к парню на расстояние вытянутой руки. Они уже никуда не торопились. Он размахивал своим бесполезным оружием, как дубинкой, держа его за ствол, но твари только шипели и не делали ни шагу назад. Похоже, они поняли, что он не в состоянии побороть свой страх перед неизвестным и сделать выбор между тремя дверьми, а значит, никуда не денется.

Спустя много лет я понял, чего он боялся… но тогда искренне не понимал… ведь если сзади верная смерть… какая разница, что тебя ждет впереди… ведь все равно ничего не теряешь?

Время показало, насколько я ошибался. А парень, похоже, уже знал и, видно по всему, решил принять свой конец здесь. В отчаянии швырнув свое оружие в кучу тварей и раскроив одной из них череп, он поднял голову и…

Мне показалось – в голове у меня разорвалась бомба!

Крик о помощи занял всё пространство моей черепной коробки. В этом крике слышалась безнадежность… звавший на помощь не рассчитывал на нее… это был просто крик отчаяния:

– Ви-т-а-а-л-я-я!!! По-м-о-г-и-и!!! Ск-о-р-е-е-й!!!

Это был Костя! Старше на много лет… но это был он!

Впрочем, это я понял позже… а тогда, еще не успев ничего толком осознать, только сообразив, что парень тоже меня может услышать, я кричал диким голосом, разрывая связки: – Правая дверь! Правая дверь!!! Правая !!!

Услышав меня, железная собака горестно взвыла и со всего маха с треском ударила в свою дверь.

– Пра-а-в-а-а-я-я-я!!!

В этот момент кто-то плотно зажал мне рот жесткой ладонью и оттащил от ящика.

Это было уже слишком для детской психики, и я потерял сознание.

Глава 4. Возвращение Одноглазого

– Одноглазый! Немедленно отпусти мальчика и сдавайся! Не усугубляй свою вину! Тебе будет засчитана явка с повинной! В противном случае у меня есть приказ стрелять на поражение!

Я открыл глаза и потихоньку приходил в себя.

Оказалось, я сидел на кровати, туго спеленатый байковым одеялом. Напротив, на ящике сидел Одноглазый.

– Ну что малец, очухался?

Странно, но я совсем не испытывал страха. Как будто вычерпал весь лимит страха сегодня на долгие годы вперед.

Поэтому довольно бодро ответил:

– Да.

– У тебя есть последний шанс сдаться добровольно! – гремел во дворе голос, искаженный мегафоном.

– Послушай, малец… У меня очень мало времени, поэтому сиди, слушай внимательно. Говори только: да или нет. Вопросы будешь задавать потом… если, конечно, время останется. Ты все понял?

– Да!

– Отлично! Ты и твой друг, которого теперь ищут, были у меня несколько дней назад, так?

– Да.

– Вы ушли отсюда вдвоем, так?

– Да… но…

– Только да или нет!

– Да.

– Потом твой друг вернулся сюда один? Тебя не было, так?

– Да.

– Сколько тебе лет? Семь?

– Да.

– Хорошо. И твоему другу тоже?

– Нет. Восемь. Он осенью родился.

– Черт! Плохо… очень плохо…

Заметив мой испуг, Одноглазый поспешил меня успокоить:

– Ну-ну… еще не все потеряно. Просто надо действовать быстро.

Впрочем, потом я понял, что успокаивал он скорее сам себя.

Ободряюще подмигнув мне, он улыбнулся (я, наверное, был первым и последним человеком на этой земле, видевшим Одноглазого улыбающимся. Улыбка у него оказалась широкая, белозубая и очень добрая), затем он повернулся к окошку, быстрым движением руки вышиб стекло и крикнул в ночь:

– Я убью мальчика, если хоть кто-нибудь попробует подойти к дому ближе пяти метров!

Слушай, малец… ты, я вижу, очень храбрый мальчик… так же, как и твой друг… если ты хочешь, чтобы он вернулся, нужно мне помочь… сможешь?

– Да! А что нужно делать?

– Ничего особенного… Нужно заплакать… громко заплакать, чтобы услышали те, кто во дворе. Постарайся!

Мне даже не пришлось особенно стараться… казалось, все последние пережитые потрясения и страхи вылились моментально в мой оглушительный рев и настоящие слезы.

Даже Одноглазый был заметно потрясен моим мгновенным перевоплощением.

– Ну артист, – восхищенно прошептал он, – А теперь громко проси, чтобы я тебя не убивал…

Тут я устроил грандиозный концерт. Решив, что достаточно, Одноглазый зажал мне рот рукой и опять крикнул в ночь:

– Вы все поняли? Ни шагу!

– Чего ты хочешь? – спустя продолжительную паузу донеслось со двора.

– Пока я хочу, чтобы все оставались на своих местах! Если мне понадобится еще что-нибудь, я сообщу дополнительно. (Одноглазый явно пребывал в неплохом настроении).

У нас есть теперь минимум пять минут. Ты должен запомнить и сделать в точности все, как я скажу. Чтобы не произошло после… ты понял? Хорошо понял?

– Да!

– Тогда слушай. Я вытащу твоего друга. Сейчас он в большой беде, и мне нужно немедленно отправляться туда (он мотнул головой в неопределенном направлении)

Но когда-нибудь… я не знаю точно, когда… тебе придется тоже отправится туда… Я постараюсь сделать так, чтобы это произошло как можно позже. Когда ты вырастешь и станешь мужчиной. Такова плата, дружок. Возможно, кто-нибудь сможет помочь тебе вернуться, а может и нет… Ты понимаешь? Согласен спасти своего друга такой ценой? К сожалению, добрые сказки кончились, Малыш… остались только страшные… Согласен?

– Да!

Одноглазый с сомнением посмотрел на меня и, пробормотав невнятно себе под нос что-то вроде: «Боже мой, что я делаю», сказал мне:

– Молодец. Я в тебе не сомневался. (и опять пробурчал себе под нос: «У меня просто нет другого выбора») Сейчас я произнесу слово… я произнесу его один раз… хорошо запомни его… но никогда… Слышишь? Никогда не произноси его вслух… до тех пор, пока не настанет время. Ты поймешь, когда оно придет. Слово это – страшная сила. Возможно, оно сможет тебе помочь.

– Я понимаю!

– Ох, боюсь, нет… но обязательно поймешь со временем… а пока просто сделай так, как я сказал. И ещё: никому никогда не рассказывай о том, что здесь произошло и произойдет. Если нарушишь обещание, не только твоему другу… всем… слышишь?.. всем будет очень плохо. Вот держи это и сохрани во что бы то ни стало. Когда-нибудь это спасет тебе жизнь.

С этими словами он что-то вложил мне в руку и, не дав рассмотреть, что это, повязал мне на глаза какую-то тряпку.

– Закрой глаза, запомни слово и ничему не удивляйся, что бы потом ни произошло.

Затем раздался низкий, вибрирующий гул… вспыхнул ослепительный свет, обжигавший сетчатку даже сквозь закрытые веки и плотную тряпку, и раздалось Слово.

А потом… потом я, кажется, снова потерял сознание.

Глава 5. Костя

В больничной палате царила неимоверная скука.

Я уже физически просто не мог соблюдать постельный режим. Под пижамой все тело чесалось и требовало выпустить его на волю, то есть облачившись в футболку, кеды и шорты, бежать из этих белых стен, куда глаза глядят… да вот… хотя бы на берег речки.

Расплющив нос об оконное стекло, я наблюдал, как мимо прошла стайка ребятишек с удочками, весело галдя и по очереди пиная пустую жестянку.

На меня снова обрушилось вселенское уныние и тоска. Если бы не слово, которое я дал матери, то давно бы уже убежал на речку даже в пижаме и больничных тапочках.

Но, вспомнив ее лицо в тот день, сразу отбрасывал подобные мысли. Лицо матери тогда было, как две капли воды, похоже на тети Зоино… опухшее, с красными безумными глазами…

Всегда аккуратно уложенная прическа висела какими-то неопрятными ведьмовскими космами… Но самое страшное было то, что она как будто немного тронулась рассудком в тот день. Постоянно повторяла одно и тоже: «Тебе не больно, сынок?… Не больно?.. Скажи, где болит?»

Она не слышала моих ответов и сжимала меня за плечи с такой силой, что на них потом остались синяки от ее пальцев. Потом ей сделали укол, и она немного успокоилась, но руку мою не выпускала и все блуждала диким взглядом по лицам окружающих.

В больнице я валялся уже третью неделю. Чувствовал я себя прекрасно как никогда и искренне не понимал какого лешего я здесь делаю.

Ко мне приходило много людей в белых халатах, накинутых поверх костюмов, задавали множество вопросов, подключали меня к каким-то странным приборам.

Я охотно отвечал, умело мешая правду и ложь, это у меня получалось так убедительно, что я и сам диву давался, откуда что взялось.

Медсестра Оксана потом мне проговорилась, что будто эти люди приезжали из самой Москвы.

Но, видимо, ничего интересного для себя они узнать так и не смогли, и скоро уехали вместе со всеми своими приборами.

Перед отъездом один из них, самый молодой (единственный, который всегда улыбался) вернул то, что дал мне Одноглазый. Говорят, я сжимал вещицу в кулаке с такой силой, что взрослые мужчины с трудом разогнули мои пальцы.

Это был всего лишь мой самодельный фонарик, утерянный мной во время того самого – позорного бегства с участка Одноглазого.

Немало не разочарованный этим обстоятельством, я швырнул его в прикроватную тумбочку и думать о нем забыл.

Мои воспоминания прервала хлопнувшая дверь.

– А ну ка… Нет, вы только смотрите-ка, кто к нам пришел, – противным голосом с идиотскими присюсюкиваниями начала медсестра Оксана. Ей Богу, дурочка… Что мне три годика, что ли, чтоб разговаривать со мной в такой манере? Я с неохотой повернулся и увидел стоящих в дверном проеме Костика, тетю Зою и маму на заднем плане.

Костик смущенно улыбался и молчал. Молчал и я, немного сбитый с толку его поведением, но, как говорила тетя Зоя, «радый» до безобразия!

Затянувшуюся паузу прервала все та же тетя Зоя, подтолкнув Костика ко мне со словами: «Ну обнимитесь же… Что вы стоите, как не родные?!» Костик подбежал ко мне, мы крепко обнялись, и он шепнул: «Привет, друг… рад тебя видеть…» А я в ответ просто разревелся, как девчонка.

Одноглазый сдержал свое слово – Костя вернулся.

Правда, очень скоро выяснилось, что он ничего не помнит. Нашли его на старом, построенном еще японцами полуразрушенном пирсе… Шел долгий, серый дождь. И вечно полупьяный «полусторож – полуспасатель» в будке возле пирса, наконец, обратил внимание на детскую фигурку, сидящую на кнехте неподвижно в течении нескольких часов.

Костя помнил всё до момента нашего расставания на окраине города. И потом – только с момента его обнаружения. Все остальное абсолютно стерлось из его памяти.

И я решил ничего ему не рассказывать, как и обещал Одноглазому. Это было трудно, но и я сдержал свое слово.

На этом моменте я, пожалуй, закончу описание начала этой долгой истории.

Всё, что произошло потом, вплоть до вчерашнего дня, вполне укладывается… вернее – ничем особенным не отличается от судеб остальных мальчишек, имевших неосторожность родиться в эпоху заката огромной империи.

Добавлю только, что место, где была хибарка Одноглазого, обнесли глухим бетонным забором с колючей проволокой поверх стен. Были ликвидированы все дачные участки, находившиеся в радиусе километра вокруг. Туда была подведена отдельная дорога, въезд на которую преграждал шлагбаум с вооруженной охраной из солдат Внутренних войск.

Это породило множество слухов, но потом люди привыкли и воспринимали это просто как данность. Мало ли таких сооружений в пограничной зоне. Если даже над городом на самой высокой сопке расположились три радара дальнего обнаружения видимых невооруженным глазом с любой точки города. Говорили, что оттуда наводили наш истребитель, сбивший тот самый злополучный Южнокорейский Боинг. Да и сам МиГ взлетал с военного аэродрома на юге нашей области.

А с течением времени уже мало кто помнил о событиях, разразившихся в тот год, разве что – непосредственные участники.

По слухам, Одноглазого в хибарке не нашли. Кроме меня там никого не было. И еще говорили, что вместе с Одноглазым исчез и молодой оперативник, который, нарушив приказ, первым ворвался в жилище Одноглазого.

Вот такие ходили слухи.

А потом я закончил школу, уехал учиться на материк, потом – армия.

Ко времени моего возвращения в родной городок огромная империя под названием Советский союз доживала последние дни, кругом царил бардак и растерянность.

Люди были заняты выживанием, и им было не до странных случаев, произошедших еще чёр-те когда.

Охрану с территории Одноглазого давно сняли, бетонный куб странного сооружения, построенный на месте, где стояла его хибарка, был без окон и дверей, а сквозь асфальт двора густо проросли все те-же крапива, малина и лопухи – совсем, как тогда. Я однажды из любопытства пришел на это место, походил вдоль забора и даже заглянул внутрь бетонного куба… Ничего… только загаженные углы, куча полуистлевших от времени и сырости папок с какими-то бухгалтерскими бумагами и остатки железных балок, торчащих из стен, срезанных почти под корень охотниками за металлоломом. Было мне тогда лет 20–21, и все, происшедшее в далеком детстве, мне тогда показалось просто выдумкой, чего никогда не было на самом деле.

Костя повторил тот же путь. Единственное – после армии обратно не вернулся, а уехал к родственникам в Калининград. Поначалу мы еще переписывались, но потом настали лихие девяностые, и переписка прекратилась сама собой. Я тоже покинул родной городишко и переехал в поисках лучшей доли в областной центр.

О своем друге детства и Одноглазом я больше ничего не слышал вплоть до февраля этого года.

Глава 6. Продавец сахарной ваты

Выйдя из здания, в котором располагалось издательство, Костя зябко поежился и поднял воротник.

Погода стояла мерзкая. Ветер, налетая порывами, обдавал целыми каскадами ледяных капель, непрерывно льющихся с низкого, серого неба.

Как обычно, зонт забыт дома в тот день, когда он действительно был нужен.

Рукопись опять не приняли. Настроение было отвратительное, и домой идти совсем не хотелось.

Поразмыслив, он решил, что самое время выпить чего-нибудь согревающего, вроде кофе с коньяком, причем можно даже без кофе, и быстрым шагом направился в сторону симпатичной кафешки, располагавшейся за углом.

Там, сидя за столиком, потягивая коньяк, Костя бесцельно смотрел сквозь стеклянную стену кафе, по которой водопадами сбегали потоки воды, и слушал обычный говор вечно спешащего города, состоявший из шороха шин, нетерпеливых клаксонов и трамвайных звонков.

– Жаба!

Сидящая за соседним столиком полная женщина посмотрела на него подозрительным взглядом, но ничего не сказала. Костя поперхнулся коньяком и смущенно отвел глаза.

«Надо следить за собой, старина, – подумал он, – становишься рассеян. Вот и сейчас нечаянно сказал вслух то, что думал». Реплика относилась, конечно, не к соседке, а к редактору издательства.

А тот действительно был похож на большую жабу. У него были сильно выпученные глаза (вероятно, проблемы с щитовидкой), абсолютно лысый череп, покрытый безобразными родинками и родимыми пятнами, и очень пухлые щеки, и губы – во всю ширь лица. Голос у него был противный и тонкий.

Он очень напоминал Косте персонажа Весельчака У из любимого мультика детства «Тайна третьей планеты». Но тот был больше похож на борова, а этого Костя сразу окрестил про себя жабой.

С самого начала он ему не понравился, и чувство это, как оказалось, было взаимным.

– Понимаете ли, уважаемый Константин Николаевич… дело ведь совсем не в том, хорошо или плохо Вы пишете. Лично мне (тут он для убедительности приложил руку в район предполагаемой груди… просто живот у него начинался от подбородка) очень нравится ваш стиль и тематика. Но посудите сами: мы – коммерческая организация и в первую очередь во главу угла ставим прибыль, а только потом – художественные достоинства.

Поймите… то, что вы пишете, никогда не продастся. Уж больно жанр неподходящий.

Кому сейчас нужны сказки? Да-да! Именно сказки. Кому интересны ваши драконы и межзвездные бродяги? Мой вам совет – попробуйте написать детектив. Чтоб побольше крови, убийств, похоти и подобной чернухи. Да… пошло! Да, чтиво для метро. Но это то, что сейчас реально продается. Ведь не Стивен Кинг же Вы в самом деле.

– Жаба! – уже не сдерживаясь, повторил Костя вслух.

Полная женщина вздрогнула и, подумав, пересела за дальний столик, благо в кафе почти не было посетителей. Но ему уже было не до нее. Раздосадованный последним утверждением редактора, он полез за сигаретами. Хотя обижаться не на что – редактор абсолютно прав. Но вот попробуйте сказать даже дворнику, что он – не гений… и ему будет хоть немного, а все же обидно.

За окном непогода достигла своего апогея… дождь и взбесившийся ветер разогнали почти всех прохожих на улице. За какие-то пять минут кафе полностью набилось промокшими посетителями. За Костин столик с вопросом: «У вас свободно?» – не дожидаясь ответа, плюхнулись две молодые девчонки, судя по всему, студентки. Они тут же принялись обсуждать какого-то «препода», больше не обращая на Костю никакого внимания. Впрочем, за это он им был только благодарен. Он продолжал бесцельно смотреть в окно. На противоположной стороне улицы единственным ярким пятном выделялся передвижной лоток с зонтиком, под которым продолжал добросовестно мокнуть продавец сахарной ваты. «Бедолага… – подумал Костя, – Пока не приедет хозяин лотка, так и сидеть тебе под дождем, ведь ты материально ответственное лицо». Хотя… Чем больше он о нем думал, тем больше странностей подмечал.

Уже по дороге в кафе мелькнула мысль: «Ну и погодку ты выбрал, дружище, для работы». И еще… продавец кого-то напоминал, но поскольку Костя торопился в теплое и сухое место, то легко выбросил эту мысль из головы. Сейчас времени у него был вагон, чтобы попытаться припомнить, на кого же все-таки продавец показался похожим.

И вдруг с удивлением обнаружил, что не может вспомнить его лица. Нет, так не бывает… ведь если он кого-то напомнил, значит удалось рассмотреть его достаточно подробно.

Костя сидел и смотрел на одинокую мокнущую фигурку, и его охватывало нехорошее беспокойство, постепенно перераставшее в предчувствие какой-то беды. Фигурка на противоположной стороне улицы была абсолютно неподвижной.

В конце концов было решено убить двух зайцев. Поскольку все равно пора выдвигаться домой, он надумал попутно перейти на ту сторону улицы и удовлетворить свое совершенно иррациональное беспокойство.

Костя подозвал официантку и полез в карман за бумажником. В этот момент с улицы послышался дикий рев мотора и глухой удар. Уши заложило от визга студенток и официантки.

Народ рванул из кафе к месту происшествия, последним вышел Костя.

Он не торопился, потому что был уверен: продавец сахарной ваты уже мертв.

Пробиться к телу ему не удалось – толпа окружила место происшествия плотным кольцом, да, признаться, у него не было особого желания увидеть тело. Немного поразмыслив, Костя вернулся в кафе и заказал еще коньяка.

Он не помнил, сколько времени просидел так, согревая в руках бокал… На месте происшествия давно стоял экипаж патрульной машины с включенными проблесковыми маяками, освещавшими стекло и мокрую мостовую тревожными синими и красными всполохами.

А он все сидел и думал о чем-то. Впрочем, может, и не думал… Он это умел – просто сидеть, ни о чем не думая, уставившись в одну точку. Это всегда раздражало женщин, с которыми он был близок.

Очнулся он от того, что кто-то настойчиво потеребил его за плечо и повторил вопрос:

– Мужчина, Вы давно тут сидите?

– Давно, давно… Он еще раньше нас пришел.

Костя оглянулся. Перед ним стоял патрульный, из-за его широкой спины выглядывали с опаской и любопытством две страшно возбужденные студентки – соседки.

– Он все время на него смотрел, – затараторила одна из них.

– Девушка, помолчите, пожалуйста… Сейчас приедет следователь, ему все и расскажете.

– Вы знали погибшего? – Патрульный, совсем молодой мальчишка, пожалуй, возбужден был не меньше, чем студентки. Кажется, он не имел права его опрашивать, впрочем, как бы там ни было, но Костя ответил ему:

– Нет.

Тут лицо патрульного осветилось совсем мальчишеским азартом:

– А как же Вы тогда объясните вот это? – с этими словами он показал ему, не приближаясь близко, словно опасаясь, что у него вырвут из рук и съедят, большой конверт из вощенной бумаги, на котором корявыми печатными буквами с ошибками было выведено, похоже, детской рукой, следующее: «Мусщине за третим столикам от входа в кофэ Встреча»

– Не знаю… – пожал плечами Костя.

– А почему тогда… – тут появившийся напарник патрульного, мужчина зрелого возраста, молча забрал у него письмо из рук и сказал:

– Опять в самодеятельность играешь? Мало тебе одного выговора? Шерлок Холмс… мля… И, повернувшись к Косте, добавил:

– Сожалею, но Вам придется подождать приезда следователя – он уже выехал.

Костя безразлично пожал плечами. Подождать, так подождать. Ему и самому было любопытно, что это за чертовщина с письмом от покойника.

Следователь оказался мужчиной довольно затрапезного вида с выражением безмерной усталости на лице. Он задавал какие-то вопросы, что-то уточнял…

Костя его даже и не слушал толком, думая о чем-то своем. В голове слегка шумело от выпитого коньяка и просто хотелось, чтобы его наконец оставили в покое, наедине со своими мыслями. Он думал о нелепой смерти, о случайностях, определяющих нашу жизнь и ее конец.

Сбивший продавца водитель грузовика оказался совсем молодым парнишкой, по возрасту, наверно, одногодка с первым патрульным. На него жалко было смотреть – у него тряслись губы и руки, в глазах стояли слезы. Он тщетно заискивающе блуждал взглядом по лицам окружающих в поисках поддержки и сочувствия.

С его слов он сам не понимал, что случилось. Машина была исправна, но на спуске отказали тормоза. Он предпринял отчаянную попытку торможения двигателем (отсюда безумный рев мотора), но вписаться в поворот чисто не сумел и попросту размазал бортом продавца вместе с лотком по стене дома. Самое странное, что сразу после наезда машина ему подчинилась, тормозная система заработала, и он остановился, не доехав трех метров до скопления людей на автобусной остановке.

Взяв с Кости показания и указав явиться завтра в назначенное время в РОВД, следователь собрал свои бумаги и, как-то странно посмотрев, спросил:

– Хотите знать, что написано в письме?

– А это возможно?

Следователь пожал плечами и со словами: «Почему бы нет…» – развернул листок бумаги, внимательно наблюдая за реакцией Кости. Это был тетрадный листок из далекого детства, уже очень много лет Костя не встречал таких тетрадей.

Листок в косую линейку, на котором твердым разборчивым почерком было написано:

«Возвращайся домой! Торопись! Дверь закрывается».

Глава 7. Птицы

Из неопубликованного рассказа Кости:

«Мои птицы приходят по вечерам.

В час, когда любой цвет неба меняется на непроглядный мрак за окном.

Они садятся на перилах лоджии и не отводят от меня взгляд. Я их никогда не видел в живую.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю