Текст книги "Идет ли дождь на Небесах? (ЛП)"
Автор книги: CaptainSlow
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
========== Глава первая ==========
Идет ли дождь на небесах?
©
***
Кроули не имеет абсолютно никакого представления, зачем он сидит за рулем. Он просто сидит. Именно этим он и занимается последние несколько часов, по самым скромным подсчетам. Он также понятия не имеет, где именно сейчас находится. Он определенно выехал из Лондона, судя по сельскому пейзажу, который заменил бетон и стекло города, а затем камень и дерево пригородов.
Дело в том, что ему не особенно хочется знать, куда он направляется и где находится. Он не уверен, что хочет чего-то, потому что в чем вообще смысл всего этого? В чем весь смысл чудом избежанного Апокалипсиса, в чем смысл спасенной Земли, в чем смысл его пребывания здесь, за рулем своей восстановленной Бентли, когда пассажирское сиденье остро лишено своего постоянного обитателя? Какой во всем этом смысл теперь, когда он один?
Грозовые тучи, собиравшиеся утром на востоке, окончательно заслонили все небо, по всей линии горизонта, темные, нависшие и гнетущие. Они не выглядят угрожающе для Кроули – не так, как те грозовые тучи над авиабазой Тадфилд чуть больше двух месяцев назад. Но эти, бурные и величественные, кажутся более разрушительными и острыми, чем какие-либо другие, прекрасно отражая и усиливая собственное состояние ума Кроули.
Первый удар грома обрушивается сверху, он такой громкий, что демон вздрагивает и сворачивает. И это именно тот момент, когда Бентли решает изменить вездесущий саундтрек Queen на другой, что неудивительно, тоже Queen, стоит только первым каплям дождя разбиться о лобовое стекло. Однако Кроули смущает то, что он никогда не слышал песню, которая сейчас играет. Не то чтобы это сильно беспокоило его – это Бентли, которая является пожизненным поклонником Меркьюри, а не он, поэтому, если она вдруг решит сыграть что-то, чего у нее никогда не было, – ну, кто он такой, чтобы сомневаться в выборе музыки своего автомобиля? Не то чтобы она когда-либо слушалась его, когда он пытался изменить песню самостоятельно, так что придерживаться ее вкуса – это его единственный вариант.
Однако это не беспокоит его только во время первых нескольких аккордов, потому что дождь набирает силу, а с ним и повышается громкость песни; и это не что-то лиричное об ангелах, что заставило бы Кроули полностью потерять себя. Он точно знает, что машина довольно беспристрастно относится к теме Небес, и она поднимала ее время от времени в той или иной песне, так что нет ничего удивительного в том, если бы он снова услышал песню об ангелах. Это было бы достаточно плохо, конечно, достаточно плохо, но все еще терпимо. Но нет, это другая мелодия, которая, учитывая обстоятельства, звучит либо как издевательство, либо как изощренная пытка, придуманная кем-то бессердечным специально для него. И, возможно, так оно и было; ибо все, что он знает, – это может быть его наказанием за то, что он испортил доставку антихриста в этот мир и последующую роль в несчастном Апокалипсисе.
– Идет ли дождь на Небесах?
Голос, который звучит не совсем как голос Фредди Меркьюри, но все еще знакомый, спрашивает из колонок Бентли, и Кроули обнаруживает, что ударяет ногой по тормозам так сильно, что машина скользит по мокрой дороге и с визгом шин решительно останавливается посреди полосы через несколько долгих секунд. С громким гудком мимо Бентли проносится автомобиль, но Кроули едва замечает его, не подозревая о том, что он почти избежал развоплощения в автомобильной аварии.
Все еще сжимая руками руль, сжимая его так сильно, что костяшки пальцев побелели, Кроули просто сидит неподвижно, глядя прямо перед собой сквозь запачканное дождем лобовое стекло, его сердце колотится в груди и отдается в ушах тяжелым, тошнотворным стуком. Его дыхание становится быстрым и прерывистым, и внезапно глаза щиплет, в горле появляется болезненный комок, и он начинает дрожать, когда песня продолжает доноситься из динамика, ее ужасные слова, кажется, разрушают его по частям, кусочек за кусочком, заставляя его с трудом смотреть, с трудом дышать и с трудом существовать.
– Ос-с-становись! – шипит Кроули, зажмурившись за солнцезащитными очками. Песня, как и следовало ожидать, не прекращается. Они никогда не прекращаются. – Хватит, ублюдок!!! – кричит Кроули. – Прекрати, прекрати, ЗАТКНИС-С-СЬ!!!
Песня все еще звучит, поэтому Кроули ударяет рукой по магнитофону, достаточно сильно, чтобы тот сломался от удара.
– Прекрати, говорю тебе! – кричит он и на этот раз несколько раз ударяет кулаками по рулю. – Да брось ты, черт возьми, помилуй!
А потом, в мгновение ока, весь его гнев как будто вытекает из него, оставляя его еще более пустым, пустым и хрупким, и он больше не может ни кричать, ни бороться. Его скрупулезно выстроенное самообладание рассыпается в прах, Кроули вдавливает темные очки в волосы, прижимает жалящие ладони к щиплющим глазам и впервые за столетия – возможно, за тысячелетия – плачет, когда на заднем плане тихо играет еще не написанная мелодия какой-нибудь песни Queen, перекрывая ровную барабанную дробь дождя по крыше Бентли.
– О, пожалуйста, – бормочет Кроули, задыхаясь и хватая ртом воздух, – пожалуйста, просто заткнись.
Но Бентли не умолкает, и демон продолжает плакать.
***
Это произошло на следующий же день после Апокалипсиса, который, к счастью, в свою очередь не состоялся, хотя эйфории Кроули по этому поводу суждено было продлиться недолго.
Весь этот Апокалипсис был близок к завершению, и в последние часы перед тем, как он должен был, наконец, состояться, он обнаружил себя более ошеломленным, чем он хотел бы быть после довольно многих озарений и откровений. Все началось с открытия, что это был не тот ребенок, которого они с Азирафаэлем пытались воспитать все эти долгие одиннадцать лет до Конца Света, и продолжилось неприятной встречей с герцогами Ада и святой воды и явным ужасом от того, что он действительно убил одного из них, и продолжилось с горящей книжной лавкой и Вельзевулом, а затем сам Сатана появился на нижней авиабазе Тадфилд. И еще одна вещь, возможно, гораздо менее драматичная в великой схеме вещей, но столь же разрушительная – возможно, даже более – для Кроули, Азирафаэль сказал, что он просто не мог объяснить чувство любви, которое пронизывало место, где жил молодой антихрист, конкретно ему.
Дело в том, что Кроули явно не хотел, чтобы Земля прекратила свое существование. Во-первых, она была просто переполнена всевозможными удивительными, необъяснимыми, великолепными вещами, начиная от нарциссов, которые цвели каждую весну в Сент-Джеймсе, до высокомерных уток, которые обитали там, до цвета неба, иногда приобретаемого невероятные оттенки во время особенно живописного заката, до хорошего вина, до глупых комедийных сериалов, до всех технологических прорывов в самом человечестве, которое было, как любил выражаться Азирафаэль, просто непостижимо.
Во-вторых, на ней были вещи, его вещи, – вещи, которыми он дорожил. Вещи – и Азирафаэль наверняка был бы удивлен этим, помня его замечание по дороге в Тадфилд – Кроули любил, несмотря ни на что и вопреки здравому смыслу. Во-первых, это была Бентли, их вековая любовь с годами становилась все более страстной. Конечно, у Бентли был раздражающий вкус в музыке и своенравная привычка игнорировать все попытки Кроули изменить песню на что-то другое, кроме Queen, но существовал ли когда-нибудь хоть один любовный роман без щепотки противоречий? Бентли могла быть настоящей сволочью, и Кроули это нравилось.
Потом была еще его импровизированная оранжерея, полная всевозможных растений, жаждущих быть запуганными. Как и в случае с Бентли, Кроули имел обыкновение делать вид, что его раздражает то, что они всегда стараются не быть самыми лучшими, самыми цветущими, самыми благоухающими в саду; но, по правде говоря, он знал, что его зеленые питомцы на самом деле стараются изо всех сил, и что его теплица была безупречна. Это вызывало острое ностальгическое воспоминание о Саде, и Кроули это тоже нравилось.
Здесь были шикарные костюмы Кроули и его ботинки из змеиной кожи; были блестящие солнцезащитные очки и все те вещи в отношении Джеймса Бонда, что он любил поддерживать; была его квартира в Мэйфейре с пушистым белым ковром и удобным белым кожаным диваном; были обеды в Ритце и долгие прогулки по Сент-Джеймсу, и оживленные дебаты, и веселые пьяные ночи, и пение соловья на Беркли-сквер. Он был бы лицемером, если бы сказал, что не любит их.
И это привело Кроули к чему-то – к тому, кто был выше всего этого, выше Бентли, домашней оранжереи и всего остального. Это привело к тому, что кто-то, по иронии судьбы, не верил, даже не думал, что Кроули способен просто обнаружить любовь, не говоря уже о том, чтобы действительно ее почувствовать. Впрочем, вина Азирафаэля была не только в этом – в данном конкретном случае Кроули был лжецом; он был одним из них на протяжении тысячелетий и, возможно, оставался бы им так же долго, притворяясь, убегая и прячась, отказываясь признавать присутствие слона в комнате, если бы не этот благословенный, открывающий глаза, неудавшийся Апокалипсис.
Перед лицом всего этого, казалось, не было места, куда Кроули мог бы на самом деле бежать. Все карты были на столе, и мир, каким они его знали, мог доживать свои последние дни, так какой смысл было избегать правды, сохранять видимость и притворяться тем, кем он не был, или, скорее, притворяться не тем, кем он был на самом деле? И он был, проще говоря, до смешного влюблен.
Слова Азирафаэля задели, на удивление глубоко, потому что, в самом деле, разве он не должен был знать лучше? Он был ангелом, ради… кого-то! Разве он не должен был знать лучше после всех этих лет, столетий, тысячелетий, проведенных бок о бок с Кроули; делясь новостями, разделяя взгляды, вино, еду, комнаты, кровати, разделяя жизни? Разве он не должен был каким-то образом чувствовать это? И разве не парадоксально, действительно, как Азирафаэль подразумевал, что понятие любви не будет понято Кроули, не воспринимая то же самое чувство, направленное на него самого, от существа, которое он должен знать изнутри?
И все же, каким бы болезненным ни было отношение Азирафаэля, Кроули не впал в отчаяние. Напротив, с перспективой Апокалипсиса, маячившего на горизонте, который в свою очередь принес довольно высокую вероятность того, что все закончится очень скоро, это придало демону смелости и решимости, которых ему не хватало целую вечность. И действительно, что тут было терять? Если бы Конец действительно наступил, его способность любить не имела бы ни малейшего значения; и если бы, в конце концов, его можно было предотвратить, то, по крайней мере, он смог бы ткнуть носом этого драгоценного, высокомерного божественного ангела в свою любовь.
И вот, стоя на потрескавшемся асфальте нижней авиабазы Тадфилд, с этой дурацкой монтировкой в одной руке и теплой, мягкой рукой Азирафаэля – в другой, Кроули с радостью отказался от всех своих притязаний, сознательно и охотно, потому что, как он вдруг понял, свобода воли – это не то, что дозволено только людям.
Если им это удастся, решил он, если они действительно смогут предотвратить весь космический кошмар, то это будет одна из первых вещей, которые Азирафаэль услышит от него. Что он, черт возьми, прекрасно знает, что это за атмосфера в Тадфилде, о которой говорил ангел; что он способен воспринимать ее, понимать и чувствовать; что он знает любовь и может любить, и что он, собственно говоря, любит, и эта любовь не имеет никакого отношения к Бентли, оранжерее и чертовым уткам. Он любил Азирафаэля, и он был полон решимости дать ангелу знать об этом однажды – и если – эта неприятность в лице Апокалипсиса закончится.
И, несмотря ни на что, они одержали верх. А потом раздался нервный смех, и дорога домой в странном автобусе с другими песнями – не Queen, – и в основном молчаливый, несколько сбитый с толку поздний ужин, который они разделили в квартире Кроули, и первая ночь в их жизни, которую демон, нечеловечески пьяный, провел во сне в своей белой кровати, и которую Азирафаэль провел в постели Кроули, такой же нетрезвый. А потом наступило первое утро их жизни, чудесное солнечное воскресенье, слегка затуманенное остатками похмелья, открытие книжного магазина, новенького, на законном месте в Сохо, и Бентли, большой, как его жизнь, и без единой царапины на ней, и последующая прогулка по Сент-Джеймсу, и ужин в Ритце; и ни в одном из этих случаев Кроули не сказал Азирафаэлю всего, что собирался сказать.
На этот раз, однако, колебание было вовсе не из-за его трусости, или страха, или его постоянной паранойи, или отрицания. Нет, это было осознание того, что им дали второй шанс, возможность все исправить, и единственная причина, по которой Кроули откладывал разговор с ангелом, заключалась в том, что раз в жизни он хотел сделать все правильно. Он много думал об этом, не сомневаясь и не уклоняясь от правды, он скорее искал правильный способ сделать это. И в любом случае, казалось, что у них теперь есть все время в мире, и даже если это было не на сто процентов так, то они, по крайней мере, должны были иметь в любом случае достаточно времени для всего. Ведь никто не начал Апокалипсис-номер-два всего лишь через несколько дней после первого, верно?
***
Сейчас, сидя в Бентли, закрыв лицо руками и чувствуя, как по щекам текут неугасимые потоки слез, чувствуя себя остро одиноким, покинутым и несчастным, более влюбленным, чем когда-либо за всю свою жизнь, Кроули проклинает себя за необъяснимую, глупую, абсурдную самоуверенность. Все время в мире, черт возьми?
Дождь продолжает лить снаружи, безжалостно, изолируя Бентли и его владельца от их общего горя и мягкой мелодии, играющей на заднем плане, нежной, сладкой и печальной.
– Плачу понапрасну, – поет голос песню, которая будет написана только через год. – Плачу ни по кому-то, а только по тебе.
***
В тот воскресный вечер все полетело к чертям собачьим.
В тот вечер у них был особенно восхитительный ужин, даже по меркам Ритца, и они снова обсуждали последние события, потому что, черт возьми, за один день нельзя было просто преодолеть несчастный Апокалипсис. И тогда Азирафаэль, немного расслабленный и ностальгирующий от выпитого шампанского, сказал что-то, что показалось Кроули совершенно абсурдным, о том, что даже если бы Конец Света все равно начался, несмотря на их вмешательство, он был бы рад, если бы все закончилось именно так.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Кроули, приподняв бровь. – Ты был бы рад, если бы тебя тут же уничтожил сам Сатана? Я бы не назвал это лучшим представлением о крутизне, ангел.
Азирафаэль нежно улыбнулся ему, и его невероятно синие, невероятно древние глаза, которые в этот вечер вдруг показались ему моложе, оживленнее, излучали тепло и веселье.
– Я хочу сказать, что если бы вчера действительно наступил Конец Света, я был бы рад пойти на него с тобой, убей нас Сатана или нет.
– Это глупо, ангел, даже по небесным меркам, – ухмыльнулся Кроули, но это прозвучало не так саркастично, как обычно, да Кроули и не собирался говорить именно так. Он играл в эту игру слишком долго, и этот неудавшийся Апокалипсис оказался довольно освобождающим опытом. То, что утверждал Азирафаэль, на самом деле не казалось ему таким уж глупым, потому что на самом деле он чувствовал то же самое.
– Я ангел, – возразил Азирафаэль, неопределенно пожав плечами, как будто это все объясняло, затем одарил демона ослепительной улыбкой и попытался украсть еще один кусок своего ангельского пирога.
Кроули фыркнул, и на этот раз звук вышел ласковым, покачал головой и подтолкнул десерт к ангелу.
– Зачем я вообще держу его на своей стороне стола, когда он все равно каждый раз оказывается на твоей? – пробормотал он, и нежные нотки в его голосе заставили ангела улыбнуться еще теплее, что, в свою очередь, вселило в него определенную надежду, что, возможно, этот Неапокалипсис открыл глаза не только ему, но и Азирафаэлю.
Вскоре они покинули Ритц. Было лето, воскресенье, и погода стояла замечательная. Солнце украшало землю своим вечерним сиянием, и снаружи все еще было много людей, гуляющих вокруг, как будто теперь, на каком-то подсознательном уровне, они хотели компенсировать все случаи, когда они пренебрегали этим прекрасным Миром раньше, с большой буквы; но там присутствовали еще две вещи, которые Кроули позже обвинит в том, что произойдет. Чертову погоду и чертовых людей вокруг – слишком много людей в это время дня. И явную глупость ангела, конечно.
Во-первых, по пути к Бентли Кроули понял, что оставил свои солнцезащитные очки внутри, и по какой-то непостижимой причине, вместо того чтобы вернуть их прямо на переносицу, он решил вернуться и забрать их лично.
– Иди прямо к Бентли, ангел, я скоро вернусь, – сказал он Азирафаэлю, наслаждаясь тем, как это слово слетело с его языка, когда он на самом деле имел в виду скорее нежность, чем просто констатацию того, кем Азирафаэль был на самом деле.
Азирафаэль кивнул в знак согласия, и Кроули вернулся обратно в ресторан, действительно нашел свои очки мирно лежащими на столе, взял их и оставил официанту лишние чаевые на их месте под влиянием момента только потому, что, черт возьми, он чувствовал себя прекрасно. Весь поход занял у него не больше пары минут, но даже этого было достаточно, чтобы изменить ход событий с весьма многообещающего на совершенно разрушительный.
Когда Кроули вышел за двери Ритца, раздался визг шин, чей-то крик и удар – все это произошло почти одновременно, а затем все снова стихло. Это звучало так странно, необъяснимо, незначительно, что Кроули не обратил на все это особого внимания, просто зарегистрировал шум где-то на задворках своего сознания, когда он завернул за угол… и тогда все внезапно полетело прямо в Ад.
Позже он не сможет понять, как то, что произошло, могло произойти так быстро и в то же время так тихо. Когда он завернул за угол, все уже изменилось. Посреди дороги стояла машина с помятым капотом. Перед ней находилась группа людей, собравшихся вокруг чего-то – кого-то, подумал Кроули с совершенно иррациональным уколом крайнего ужаса. Через дорогу на тротуаре сидел ребенок лет пяти с ободранными в кровь коленями и причитал, как будто снова наступил Конец Света.
– Что за… – пробормотал Кроули, почему-то охваченный чувством тревоги, и направился к Бентли. – Анге-ел, – позвал он, – что только что произошло…?
Но Азирафаэля не было ни рядом с машиной, ни внутри.
Так, подумал Кроули, пока чувство тошноты в его животе становилось все сильнее, наверное, этот чертов ангел, должно быть, уже помогает там кому-то.
А потом все происходило одновременно слишком быстро и слишком медленно, события запечатлевались во времени, как в замедленной съемке, но проносились мимо слишком быстро, чтобы Кроули мог их понять.
Азирафаэль лежал на земле почти полностью под машиной, окруженный суетящимися вокруг него людьми. Он сам, отодвинув их в сторону и опустившись на колени рядом с ангелом, до смешного осознавал, что его ноги до боли утыкаются костяшками в твердый асфальт. Он взял Азирафаэля за руку и понял – понял еще до того, как сделал это, – что уже слишком поздно, что это больше не ангел, что это просто его глупое безжизненное тело. Кто-то трогал его за плечо, что-то настойчиво говорил ему, что-то о ребенке, что-то о том, как кто-то кого-то спасал, а водитель не успевал остановиться. Рядом раздался вой сирен скорой помощи. Кто-то снова тронул его за плечо, на этот раз так же мягко, как и прежде, но с гораздо большей властностью, жестом приказал отпустить руку Азирафаэля, уводя его прочь, говоря, что им очень жаль…
Когда Кроули более или менее пришел в себя, он был в книжном магазине. Он не мог вспомнить, как вообще туда попал, но вряд ли это имело значение – у него была машина, склонная принимать собственные решения. Он сидел в кресле напротив стойки, за которой обычно сидел Азирафаэль, чувствовал тошноту, растерянность, ярость, страх и одиночество – все вместе. Он понял, что на нем нет его проклятых очков. Должно быть, он бросил их там, возле Ритца. Или, возможно, оставил в Бентли. Он должен был пойти проверить. Но это позже. Не сейчас.
Прямо сейчас Кроули чувствовал, что если он встанет, то, скорее всего, споткнется и упадет обратно. Руки дрожали. В голове стучало. Сердце бешено колотилось в груди. А еще он чувствовал грызущий страх, заполняющий эту сосущую пустоту в груди, чувство неизбежности, какой-то надвигающейся гибели.
– Ты чертов пернатый идиот, – пробормотал Кроули себе под нос таким же нетвердым голосом, как и его руки. – Ты невыносимая, непостижимая сволочь. Зачем тебе это понадобилось…
Он не смог закончить вопрос, так как его голос сломался.
Дело в том, что он никак не мог понять, как Азирафаэлю вообще удалось попасть под колеса этой машины. Ну, нет, порядок событий был довольно очевиден – идиот, очевидно, оказался там, чтобы спасти ребенка, – божественная милосердная задница, – что, по крайней мере, было достаточно понятно. Однако Кроули не понимал, почему он непременно должен был поступить именно так, попутно убив самого себя. Почему он не мог просто совершить маленькое чудо и… было так много различных вариантов: изменить траекторию автомобиля – то, что Азирафаэль освоил в совершенстве, будучи пассажиром Кроули в течение хорошего столетия, – изменить коварную планировку улицы, оттолкнуть этого ребенка с пути автомобиля с помощью магии, заставить его, черт возьми, летать, все это было бы лучше, чем убийство самого себя.
Но даже это не было бы так ужасно, если бы это произошло в дни до Апокалипсиса. Развоплощения были чем угодно, только не приятными, но, хах, они действительно имели тенденцию происходить время от времени, это был просто вопрос вероятности. В обычных условиях беспокоиться было бы не о чем. Получение нового тела требовало некоторой бюрократической суеты и нескольких писем с объяснениями, и, возможно, выговора от их боссов, но в конечном счете, это не занимало больше нескольких дней, в лучшем случае неделю, если действительно было много моментов, которые требовали объяснений. Тем не менее, сейчас уже нельзя было говорить об этом так обыденно, не с этим проклятым Апокалипсисом, который был всего лишь днем в прошлом и прямой ролью Азирафаэля в фактическом предотвращении всего зверства. Быть убитым сейчас было, пожалуй, самым глупым поступком Азирафаэля за все шесть тысячелетий, что он провел на этой проклятой планете, и, возможно, время до этого тоже можно было принять во внимание.
Молодой антихрист действительно многое исправил после того, как мир перестал существовать – словно икота вместо удушенья – и, возможно, провал его и Азирафаэля – или успех, это зависело от того, какую сторону хотелось занять – мог быть упущен их начальством. Они еще ничего не слышали ни от одной из сторон, и после нескольких долгих обсуждений пришли к выводу, что велика вероятность того, что на этот раз они вообще упустят это из виду.
С другой стороны, с приказом Адама не связываться с человечеством, оба они оказались фактически безработными, что подразумевало, что их присутствие здесь, на Земле, не было столь необходимым, как это было в течение предыдущих шести тысячелетий. Они считали, что им можно позволить остаться, поскольку, проведя века в общении с людьми, они оба превратились в абсолютных инопланетян в своих соответствующих сферах. А может, и нет, и именно это беспокоило Кроули больше всего. Даже без идиотского развоплощения Азирафаэля его все равно могли отозвать обратно на Небеса – как и Кроули, возможно, приказали бы вернуться в Ад, – но теперь, когда ангел потерял свое человеческое тело… даже если его боссы не считают его ответственным за апокалиптический провал, даже если они не собираются наказывать его за это, потрудятся ли они даже дать ему новое тело? Какой смысл теперь, когда его присутствие на Земле не было необходимостью? У них были все основания держать его там, особенно теперь, когда Азирафаэль был так чертовски великодушен, нанеся им личный визит.
Кроули со стоном закрыл глаза и откинулся на спинку сиденья. Он не хотел думать об этом. Он не хотел верить, что это может быть наиболее вероятной перспективой. Ему не хотелось думать, что последнее, что он сказал ангелу, было глупое «я сейчас вернусь». Он не хотел думать обо всем, что не успел сказать Азирафаэлю. Ему не хотелось верить, что это был последний раз, когда он видел ангела. Его ангела. Он не хотел верить, что потерял все, когда это наконец стало казаться возможным.
– Азирафаэль, – пробормотал Кроули, его голос звучал устало и вяло в ненормальной тишине пустого книжного магазина. – Ангел. Пожалуйста, вернись.
Как и следовало ожидать, тишина была единственным ответом, который он получил.
Всю следующую неделю Кроули провел, буквально заперевшись в книжном магазине, не занимаясь практически ничем, просиживая на диване все время и уставившись в пространство. Он мог бы пролистать некоторые книги – в конце концов, со временем Азирафаэль приобрел завидную коллекцию редких и ценных изданий, – но это было бы похоже на то, что он действительно прощался с ангелом, поэтому Кроули просто сидел и ждал. Не желая рассматривать перспективу того, что Азирафаэль не вернется даже теоретически, он дал ему неделю. Этого было бы достаточно, чтобы дать ему новое тело – более чем достаточно, на самом деле, но, допустим, его начальство потребовало полного отчета о последних событиях и, возможно, довольно много объяснений его действий.
Одна неделя, подумал Кроули, а потом, если ангел не вернется…
Но он не хотел об этом думать.
Когда прошло полторы недели, а в книжном магазине по-прежнему не было ни души, Кроули поднялся с ободранного дивана и направился к двери, слегка пошатываясь после долгого бдения. Нет, он все еще отказывался верить, что Азирафаэль ушел навсегда. Они не могли держать его там, пока его противник все еще свободно бродил по Земле, это было просто неразумно, верно? Они жили вдвоем здесь, на этой планете, в давно предрешенные дни специально для того, чтобы срывать планы друг друга, и теперь Кроули – изобретатель первородного греха, если он осмелится напомнить вам, – имел всю Землю в своем распоряжении. Нет, так не пойдет. Если он причинит им какие-то неприятности, рассуждал Кроули, они обязательно отошлют ангела обратно, чтобы помешать его демонической деятельности, пусть даже ненадолго. Все, что ему было нужно, – это увидеть Азирафаэля, немного времени, чтобы сказать ему все, что он хотел сказать, и тогда они, возможно, вместе разработают план.
Поэтому он отважился выйти и сделать кое-что нехорошее, несмотря на запрет антихриста заниматься подобными вещами. Впрочем, Адам никогда не мог сказать, какие из злодеяний человечества были спровоцированы Кроули, а какие придуманы ими самими, так что шансы были малы – по крайней мере, он очень на это надеялся, – и на этот раз мальчик может и промахнуться. Это была не сложная манипуляция, которые он обычно предпочитал, не крупномасштабное, массовое дело, а своего рода неприятность, поскольку его целью было не делать плохую работу хорошо, а просто привлечь внимание любого Сверху, метафорически взмахнуть красным флагом, говорящим, что здесь очень злое и демоническое присутствие. Они не могли допустить, чтобы человечество пострадало от его козней, верно, это не было бы… не было бы непостижимо?
И все же прошло еще две недели, а вокруг по-прежнему ничего не изменилось, несмотря на все проклятые попытки Кроули привлечь внимание. В книжном магазине еще больше пыли собралось на прилавке и книжных полках. Кроули по-прежнему возвращался туда каждую ночь, и все чаще и чаще он ловил себя на том, что бродит по нему, разглядывая книжные корешки, стряхивая с некоторых из них пыль, расставляя на столе книги Азирафаэля.
Через месяц он перестал связываться с людьми. Это оказалось бесплодной задачей, так как люди Сверху, как это ни невероятно, должно быть, действительно потеряли всякий интерес к своим маленьким питомцам на этой маленькой голубой планете. Вместо этого Кроули собрался с духом – а может, просто сошел с ума – поехал в Тадфилд, нашел школу, в которой учился антихрист, и прибегнул к последнему, что смог придумать, – попросил Адама каким-то образом вернуть Азирафаэля на Землю. Если мальчик сумел восстановить сгоревший дотла книжный магазин и вдохнуть жизнь обратно в Бентли, то он наверняка сумеет что-то сделать с этим бардаком. Даже простое предоставление некоторой информации о том, что происходит, уже приветствовалось бы.
Просить сына Сатаны о помощи – и сама мысль об этом звучала парадоксально, Сатана и помощь в одном предложении, да ладно – было не более чем самоубийством, возможно, даже более самоубийственным, чем попытка предотвратить кровавый Апокалипсис, но к тому времени Кроули настолько отчаялся, что ему было наплевать. Все было лучше, чем это бессмысленное существование в мире, лишенном всякого присутствия любви. Если бы Адам мог читать его мысли, если бы он мог заглянуть в самую его душу – очень хорошо, тогда Кроули, возможно, даже не пришлось бы ничего ему объяснять, – он бы все понял. Во всяком случае, он был уверен, что мальчик сделал именно это, когда он обратился к нему сразу после того, как не случилось Конца Света, и увидел все – кем Кроули был и кем Кроули хотел быть. Что касается его силы, то Кроули был бы лицемером, если бы сказал, что не боится ее, но весь ужас в мире не мог сравниться с ужасом потерять Азирафаэля навсегда – не теперь, когда он наконец попробовал надежду на вкус.
– Мне кажется, тогда ты меня не совсем понял, – сказал ему Адам не без злобы, когда они шли к дому антихриста. – Я сказал тебе и тому, другому, что не стоит больше вмешиваться в дела ничьих сторон, и тогда я имел в виду и себя тоже. В последнее время я ни с чем не связываюсь, ну, может быть, кроме домашнего задания по математике, которое невозможно не испортить.
– Но это… это касается людей, и мы… – Кроули замолчал, чувствуя себя отчаявшимся и безнадежно неадекватным. Он, демон, почти умолял одиннадцатилетнего сына Люцифера вернуть на Землю небесное существо. Что-то в этом мире было серьезно не так.
– Мне очень жаль, – просто сказал Адам и немного просветлел. – Но моя мама говорит, что никогда нельзя терять надежду.
Кроули фыркнул и печально кивнул.
– Да, – сказал он и устало улыбнулся мальчику. – Потерять ее дважды – значит, пожалуй, зайти слишком далеко.
Внезапно он перестал бояться антихриста. Он больше не боялся. Теперь Адам был просто обычным мальчиком из маленького городка, более могущественным, чем большинство существ в обоих мирах, это было правдой, но он был готов отказаться от этого в пользу обычной человеческой жизни. И в любом случае, вернуть Азирафаэля на Землю было, пожалуй, выше его сил, даже если бы у него и было желание помочь.
