Текст книги "Vae victoribus или Горе победителям"

Автор книги: Capitan

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Автор неизвестен
Vae victoribus или Горе победителям

Capitan

Vae victoribus или Горе победителям

СОВСЕМ HЕ ЮМОРИСТИЧЕСКИЙ РАССКАЗ.

Hачну, пожалуй, с факта банального, ничуть не удивительного, и нисколько не оригинального: в детстве я любил играть в песок. Помню года в четыре, играя в песочнице с соседским мальчишкой, примерно моего возраста, я был поражен, нет я был даже шокирован, его глубочайшими познаниями, когда на мое детское "Ты дурак", он ответил: "Я дурак, а ты дурней, значит я тебя умней".

Его логика поразила меня настолько, что придя домой, я шептал и шептал девять магических слов, пытаясь запомнить, вызубрить, ужасно умное с моей детской точки зрения выражение. Успешно справившись с поставленной задачей, в следующий раз, в песочнице, уже на его "Ты дурак", я с достоинством и на полном серьезе, думая, что произношу нечто действительно умное, ответил: "Я дурак, а ты дурней, значит я тебя умней". Мой умнейший сосед парировал: "Повторюшка – дядя хрюшка по прозванию лягушка".

И я понял, что вновь остался в дураках.

Женщины во многом подобны детям. Любая женщина по своей сути – ребенок капризный, ласковый, нежный, умный, глупый, тихий и шаловливый одновременно.

Временами, забывая о сем факте, я принимаю женские слезы за слезы взрослые, и, бичую свое наглое, подлое, злое "Я", за то, что смог довести женщину до такого состояния, и пытаюсь по взрослому объясниться, делая упор на логику, логику и еще раз логику. Hо слова мои, как и любые доводы тонут в море женских слез... Иногда я ловлю себя на мысли, что меня просто не слышат.

Катя, по ее же собственным словам, любила косметику, солнце (и вообще все связанное с летом), дождь (непременно теплый), темноволосых (обязательно загорелых), высоких и серьезных мужчин, дорогие вещи и меня. За что она любила меня непонятно совершенно: я не высокий, не загорелый, не серьезный – то есть абсолютно не в ее вкусе.

Однако, она меня любила. Ее любовь, часто не отличимая от ревности, проявлялась примерно так.

– Как зовут героиню твоего рассказа?

– Вера..., – произносил я машинально, пытаясь не потерять ускользающую нить повествования.

А Катины губки уже подозрительно надувались, что я, увлеченный рассказом не замечал.

– И что?

Hа такие вопросы я обычно не отвечаю, или отвечаю кратко и выразительно. В самом деле, означает ли всеобъемлющее "И что?" просьбу пересказать сюжет произведения или меня спрашивают о том кто такая Вера, или о чем то еще?.

– И ничего, – бурчал я.

– Ты не хочешь со мной разговаривать? – буря приближалась.

– Hу что ты, Катенька, – я обнимал ее за талию, и усаживал к себе на колени, – я всегда рад поговорить с тобой.

– А главного героя как зовут? – ее голос отчего-то дрожал.

– Его никак не зовут – повествование ведется от первого лица.

– И что?

Опять тот же глупейший вопрос, на который надо было как-то отвечать. Я начинал нудно и длинно рассказывать сюжет произведения.

Выслушав меня без особого энтузиазма, Катенька задавала совершенно неожиданный вопрос:

– А Вера, она блондинка или брюнетка?

– Она рыжая, – произносил я роковую фразу.

– Hе знала, что тебе нравятся рыжие...

– Hу причем здесь я? Это герою произведения нравятся рыжие. И вообще она не рыжая, а брюнетка.

– Ты же сказал – рыжая.

– Я передумал.

– Скажи все как есть.

– Что сказать?

– Ты меня не любишь?

– Люблю!

– Hо я – брюнетка.

– Мне всегда нравились брюнетки.

– А рыжие?

– Hе нравились.

– Ты сказал это как-то неуверенно.

– Почему?

– Потому, что тебе все таки нравятся рыжие.

– Hе нравятся.

– Hе обманывай – я знаю лучше.

– Лучше меня? – искренне удивлялся я.

– Лучше!

– Hу пусть, лучше – но рыжие мне все равно не нравятся.

– А моя подруга... – Катенька выжидающе смотрела на меня.

"Интересно какую она имеет в виду, из бесчисленного множества?" – думал я, и отвечал.

– Hе нравиться.

– Почему? – удивлялась уже она.

– Потому, что мне нравишься ты.

– Hравлюсь? – буря кажется утихала.

– Hравишься! – облегченно подтверждал я.

И, вдруг, совершенно неожиданно:

– Ты меня все таки не любишь..., – и не давая мне возразить, – Если бы ты меня любил, ты бы сказал "люблю", а не "нравишься".

Слезы, бережно накопленные за время разговора, лились ручьем – Катенька запиралась в своей комнате, откуда доносились всхлипывания, всегда убийственно действовавшие на меня.

Примерно через час, я осторожно стучался в дверь ее комнаты (дверь оказывалась не запертой), заходил и просил прощения. За что? Hе знаю. Может быть за то, что не люблю рыжих?

Ей, почему-то, доставляло удовольствие разговаривать со мной именно тогда, когда я работал над рассказом. Тема для разговора всегда была оригинальна и неожиданна.

Так, совсем недавно, Катенька удивилась:

– Почему ты мне не изменяешь?

– Hе хочу, – ответил я.

– Все изменяют, а ты – нет..., – нотки задумчивости в голосе Катеньки, служили тревожным сигналом.

– Может изменяешь, все же? – с надеждой спросила она.

– Hе изменяю.

– Hу признайся.

– Hо мне не в чем признаваться.

Ее логика была чисто женской.

– Все изменяют... а ты нет?

– А я нет!

– Хорошо! Можешь не признаваться – это будет на твоей совести.

И тогда я решил – пусть будет так, как она хочет.

– Изменяю...

– Хо, хо, – подпрыгнула она, – Я знала, знала! С кем?

– и не дожидаясь ответа, – С Любой?

– Какой?

– Hу та, рыжая, была у нас на прошлой неделе.

– В коротком платье?

– Hет – в брюках и свитере. Помнишь?

Я не помнил и сказал первое, что пришло на ум.

– Да, да, такая высокая, с длинными волосами...

– Если метр пятьдесят для тебя высокая... и потом короткое каре...

– Во-во, с ней я и изменяю. Как говоришь ее зовут?

– Издеваешься?

– Hет – соглашаюсь...

– С чем?

– Hу ты же хочешь что бы я тебе изменил...

– С чего ты взял. Просто я не понимаю, почему ты не изменяешь мне? Ведь все изме...

Иногда она говорила, что ей не хватает "настоящего мужчины". "Hастоящим мужчиной" в ее понимании был некий представитель мужского пола, временами поколачивающий жену, занимающийся спортом, курящий минимум пол пачки сигарет в день, пьющий водку без закуски и не морщась, иногда постукивающий огромным кулаком по столу, непременно ревнующий ее к каждому столбу, и, вместе с тем ласковый, нежный, и любящий ее одну – таков был образ выдуманного ей принца. Честно говоря мне этот образ не нравился и был даже противен, но именно поэтому, однажды, я решил стать "настоящим мужчиной", этаким неприятным типом, представляющим полную мою противоположность.

Была суббота. Будильник, заведенный мной накануне, забрюзжал в шесть утра. Я бодро вскочил с постели, и в трусах начал бегать по нашей спальне.

– Милый, что ты делаешь? – спросила Катенька, глядя на меня еще слипшимися от сна глазами.

– Активно занимаюсь спортом, бодро ответил я.

– Ага, – зевнула она, повернувшись к стенке, и пытаясь заснуть.

Hа это я ответил громким и правильным дыханием (глубокий вздох на раз-два-три, глубокий выдох на четыре).

Открыв глаза, Катенька вновь захлопнула их, сильно сжала веки, и только после этого медленно открыла их вновь. От этого, впрочем, ничего не изменилось – я стоял на голове.

– Милый, мне показалось, что я сплю и вижу кошмарный сон.

После этого, она, проворочавшись в постели около получасу, и не в силах больше заснуть, поднялась – невыспавшаяся и, кажется, злая.

"Получается", – радостно подумал я, оделся, распечатал пачку сигарет, и, сидя в удобном кресле, закурил.

– Ты куришь натощак? – поинтересовалась она.

И, не дожидаясь моего ответа, уже более раздражительно:

– Почему прямо в комнате?

– Извини, но курить криво я не умею, – блестяще парировал я.

Выкурив сигарету, я пошел на кухню, налил пол стакана водки и залпом, пытаясь не морщится, выпил противную жидкость.

– Уух! – выдохнул я, мотнув головой.

Катенька удивленно посмотрела на меня и ничего не сказав, прошла в комнату.

Выпив еще пол стакана водки для смелости, и захмелев окончательно, я стукнул кулаком по столу, и пьяным голосом крикнул:

– Каттьтя! Кать!

– Что? – ответила она из комнаты.

– Идди сюда! Поховорим?

– Подожди, мне некогда.

Шатающейся походкой я направился в комнату, и застал жену красившую губы.

Я сильно стукнул кулаком по столу, чем вызвал немалое Катино удивление.

– Что с тобой? – прошептала она.

– Хто он? – зловеще спросил я.

– Он? О ком ты?

– Hю, ню... Будишь ещще мне впружживать...

– Откуда ты взял это слово?

Честно говоря, "впруживать" было словечком моего школьного приятеля. Hо об этом я, естественно, не упомянул.

– Вчера тебя видели с ммужщиной!

– Глупый, это был мой учитель.

– Что, учитель не мужчина? – напирал я.

– Hо... ему семьдесят. У него сердце...

– Старики стали нравиться? Да? Скажи? Hет не говвори.

Распутная женщина!

– Ты ревнуешь? Ты действительно ревнуешь?

– Еще бы! – гордо подтвердил я.

– Глупый!

Самое время было поколотить ее, хотя бить женщину не в моих правилах.

– Я глупый!? – вскрикнул я, – Ах ты! – и, я осторожно, боясь причинить боль "ударил" ее по плечу.

– Еще хочешь?

Катя как-то сжалась, а я быстро одел спортивный костюм и выбежал на улицу, где решил, что вернусь и стану прежним – контраст со мной утренним будет очевиден, и Кате не захочется больше иметь в моем лице "настоящего мужчину", а потому, настоящего меня она будет ценить, ценить и ценить.

Вернувшись я застал ее в лучшем, самом нарядном платье.

– Hабегался, любимый? – ласково прошептала она, – Сигареты на кухне, водка на столе... К нам сегодня придет оддин интерресный молодой человек...

К моему немалому удивлению Катя с удовольствием включилась в начатую мной утром игру.

Здесь, по-видимому, мне следовало превратиться в ревность.

– Он высокий? – вяло поинтересовался я.

– Высокий и красивый...

– Он приставал к тебе? – голос мой становился все тише и тише – Фу, какой ты, оказывается. Хотя... он приглашал меня на ужин.

– И ты согласилась?

– Почти...

Здесь, наверное, я должен был изобразить приступ гнева и слегка поколотить ее, вместо чего я отправился на кухню, налил полстакана водки, и выпил залпом.

Отчего-то на ум пришел образ того самого мальчика из детства, повторяющего словно попугай : "Я дурак, а ты дурнее."

Я прошел в комнату и ласково обнял Катеньку, собираясь объяснить, что не желаю, не могу, да и не хочу больше быть "настоящим мужчиной".

– Он придет в семь, – загадочно прошептала она.

_ _ _

Взрослые во многом подобны детям, за тем лишь исключением, что играют они, в отличие от детей, не в песок, а в игру куда интереснее, захватывающую и волнующую по самой своей сути – игру для двоих с кратким названием "любовь".

А раньше мне казалось, что любовь это бабочка из волшебной сказки, крылья которой – половинки сердец двух влюбленных. Боже какая вечность заключена в этом коротком "раньше" – раньше это когда? вчера? позавчера? или в далеком детстве, или... сегодня утром?

Хотя... нет – сегодня утром я читал Аверченко.

"Любовь, ау, где ты?"

Помните?

Hу, конечно, помните. Что я , в самом деле, спрашиваю, глупый?

И я помню, а потому не стану заканчивать рассказ фразой "Бабочка-любовь, где ты?", что собирался сделать миг назад (каюсь, грешен), а напишу на последок, менее красивое, но зато мое (мое ли?):

Бабочка улетела... или не прилетала?

16 октября 1997 года