Текст книги "And she recalls his yellow cat (СИ)"

Автор книги: candied v

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Это кружева, – сложив последние шелковые салфетки, Мойра аккуратно поместила те в резную шкатулку. – С ними нужно быть особенно осторожной, – из ящика комода следом появилась большая плоская коробка, отделанная красным бархатом, – Вайолет, милая, не подашь мне тряпку?

Отлипнув от поверхности комода, Вайолет проплыла мимо длинного обеденного стола, один стул возле которого был занят худощавым гостем из прошлого.

– Когда он проснется? – спросила Вайолет, подбрасывая влажную тряпку по дороге обратно к комоду.

– Будем надеяться, что никогда, – грустно улыбнулась домработница, раскладывая по местам столовое серебро.

Вайолет бросила изучающий взгляд на прикорнувшего за столом. Тот словно и не уснул, а просто прикрыл глаза, подперев кулаком висок.

– Когда он умер?

– В 1955, – Мойра усердно полировала приборы. – По крайней мере, так сказала Мисс Ховард.

Вайолет откашлялась.

– Не будем о Билли Дин…

– Не поставишь чайник? Думаю, ему захочется чаю, когда он проснется…

***

– У вас есть лимон? – звенели чайные ложки и крышечки сахарниц.

– Мойра, у нас есть лимон? – Вайолет устроилась на ковре у самого начала стола, стащив с кресла неподалеку большую пыльную подушку. Рядом на стульях за столом сидели домработница, а напротив и сам пожилой виновник торжества. Рядом с Вайолет, на полу, болтали ногами дочери Ларри, подминая под себя подолы платьев.

– Мы принесем, – пропела одна из девочек, поднимаясь на ноги. Вторая со смехом побежала за сестрой.

Мойра молча улыбалась, подливая молоко в чашку, Вайолет же разглядывала мужчину, пока тот неспешно размешивал сахар. Старик. Но ненамного старше Мойры. Седые волосы, практически отсутствующие на передней части головы, на покрытом морщинами исхудалом лице выделялись добрые, но постоянно слезящиеся зеленые глаза. Свободная полосатая тельняшка свисала с плеч. При первом взгляде на этого человека хотелось купить ему батон хлеба или дать четвертак: настолько его вид вызывал жалость. Но как только он начинал говорить, то все предыдущие догадки разом теряли своей актуальности. Речь лилась четкая, осознанная. Старик был полностью в своем уме.

– Итак, кто из вас Вайолет? – начал тот, аккуратно опустив ложечку на блюдце.

– Та, что младше, – отозвалась Мойра.

Старик прищурил один глаз, явно не понимая, в чем шутка. Мойра усмехнулась, вспомнив про свою вторую, более молодую личность. Вайолет улыбнулась.

– Это я, – махнула та ладошкой с ковра.

– И что именно юная леди желает услышать?

Ковровый ворс линял. Истертый рисунок розы казался совсем блеклым, погибшим. Воздух наполнился ароматом бергамота.

– Как Вас зовут? – подняла взгляд Вайолет.

– Питер Гиббс.

Вайолет помедлила, раздумывая над этичностью следующего вопроса.

– Вы ведь уже давно здесь. Как получилось, что я никогда Вас не видела?

Старик расправил тощие плечи.

– На третьем этаже есть комната в конце коридора, та, что напротив кладовой. Мое пристанище обычно расценивалось как помещение для скопления старого хлама. Всего того, что ценилось ниже мелких бытовых приспособлений на каждый день, но выше тех вещей, что обычно закидывали на чердак.

Вайолет бросила взгляд на Мойру, пожевывая губу. Та молча кивнула.

– Можете рассказать что-нибудь о прошлом? Вы что-нибудь помните? Как Вы умерли? И простите, если слишком много вопросов.

Старик слегка усмехнулся, потирая пальцы о ладошку, словно та чесалась. Затем поднял чашку и сделал маленький глоток.

– Я родился в Йоркшире, Англия. Мой старший брат – Чарльз Гиббс – преподавал английский детям Николая II. В 1901 году я переехал с Чарльзом в Санкт-Петербург. Сам же служил на флоте. Брат и познакомил с царской семьей. Это были славные люди…

Челюсть Вайолет упала на бледную вытканную розу. Мойра чуть не выронила чашку, расплескав чай на нежно-голубое блюдце.

***

Говорят, что время – лечит. Но найдите мне хоть одного человека, который, может и забыл бы о своем горе в прошлом, но не был бы морально или физически изуродован произошедшим. Набор слов, которые люди используют, дабы вставить заумную фразу тогда, когда не знают, что ответить. К примеру, если мы болеем ветрянкой, то разве не остаются у нас два-три рубца на теле? И могут ли излечиться те, кто болен психически?

Прошло несколько дней. Тейт все также проводил часы в комнате Вайолет. Он и сам не знал, почему стал это делать еще чаще с того инцидента с книгой. Возможно, все дело было в любопытстве. Вайолет стала часто отсутствовать, но он не искал ее, зная, что чем бы она ни занималась, о сохранности ее целомудрия можно было не переживать, а больше ему знать было не надо. Его игры в шпиона переросли бы в маниакальное преследование, следи он за каждым ее шагом. Пока же она отсутствовала, Тейт мог практически в полной мере хозяйничать в его-старой-ее-новой спальне, исследуя все, что можно было исследовать, трогая все, что можно было потрогать. На письменном столе появилась пара пыльных книжек о русских императорах. Тома из чердачного книжного шифоньера. Тейт искренне удивлялся, зачем и почему ей надо было приносить сюда эти книги, если читает она все равно какую-то сумасбродную беллетристику, написанную, как ему казалось, чокнутым психом. На самом верху всех томов покоилась та самая книга, с которой Вайолет так любезно предлагала ознакомиться. Быть может, в этот раз ему повезет, и сюжет вовсе не так ужасен, как ему показалось? Рандомно выбрав страницу, Тейт прочитал:

«…убийцей является сексуальный психопат, молодой человек в возрасте от четырнадцати до двадцати двух-двадцати трех лет, одинокий и социально незрелый вероятно, до сих пор живущий вместе с родителями, занимающийся физическим трудом, хорошо умеющий пользоваться ножом и располагающий обширной коллекцией журналов и видео с жесткой порнографией…”

На большее его не хватило. Подавив первое инстинктивное желание сжечь книгу, Тейт медленно опустил ее на место.

***

Когда же Вайолет находилась у себя, то проводила все свободное время с этой книгой, лишь меняя свое местоположение на кровати. Страницы стремительно кончались. Тейт внимательно следил за выражением лица Вайолет, пытаясь подметить любые изменения. Чаще всего она удивленно вскидывала брови. Что, там есть что-то еще хуже, чем видел он?

***

Сигаретный дым растворялся в воздухе. Вайолет не глядя стряхнула пепел в пепельницу из черного стекла. В комнате, одурманивая, стоял сильный запах табака. Вайолет перелистнула страницу.

– Ты разбросал мои карандаши.

– Какие карандаши? – наверное, стоило все-таки сделать паузу и притвориться, что его здесь не было. Хотя, есть ли в этом смысл? Вайолет всегда чувствовала его присутствие.

– Металлическая коробка. Ты не собрал карандаши обратно.

– …

Ее аккуратные губы плотно сомкнулись вокруг фильтра.

– Что ты искал?

Возможно тот факт, что она вообще с ним говорила, вселил в него уверенность: Тейт присел на край стола, принявшись покручивать кольцо на большом пальце. Вайолет сидела спиной, слегка покачиваясь в ее излюбленном кресле. Длинные волосы блестели, напоминая ослепительно сияющий в лучах солнца водопад.

– Хотел привлечь твое внимание.

– Тебе удалось, как видишь.

– Почему ты читаешь эту книгу?

Вайолет улыбнулась, облизнув губы, монотонно поглаживая страницу. Полупрозрачный смог и табачный запах действовали на Тейта как красная тряпка на быка: ему хотелось что-нибудь сделать. Броситься вперед, дотронуться до нее, вдыхать никотин с ее волос, да даже позволить тушить сигареты о себя снова и снова, лишь бы она стала ближе, чем была сейчас. Лишь бы между ними не чувствовался тот холод, что через щели проникал в комнату, медленно расползаясь по полу.

– Почему я ее читаю? А зачем люди читают книги?

Тейт нахмурился.

– Чтобы узнать что-то новое.

Сигарета практически истлела. Сделав последнюю затяжку, Вайолет потушила ту о дно пепельницы, выпуская из полуоткрытого рта густой дым.

– О, поверь, я узнаю…

Тейта затрясло.

– Она ведь о психах. Ты правда считаешь меня таким?

Вайолет молчала, пожевывая губу, чувствуя табачный вкус и продлевая удовольствие от сигареты.

– Вайолет… – позвал Тейт.

– Мой отец не святой, – начала та, – у него у самого психические проблемы. Да все психиатры сумасшедшие. Но он был прав насчет тебя. В том, что ты не хочешь это признавать нет ничего страшного. Это один из симптомов…

– Я любил тебя! – выкрикнув, перебил ее Тейт. Вайолет вздрогнула, зажмурившись.

– Прошедшее время?

– Что-то изменится, скажи я, что люблю и сейчас?

Вайолет усмехнулась. Громко, стараясь, чтобы он услышал.

– Ты никогда не любил меня. Это помешательство, Тейт. Идея-фикс. Это не любовь…

– Вай… – разбитый голос Тейта прозвучал совсем надломленно.

– …

– А твои родители?

– А что мои родители?

– Они влюблены…

– Возможно.

– … но получают удовольствие от убийства друг-друга, когда дело доходит до потенциальных жильцов.

Вайолет ухмыльнулась.

– Так ты хочешь сказать, что и моя мама больна? Что ж, тогда становится понятно, почему ты тогда ее…

– Хватит!

Вайолет заложила зажигалку между страниц и, захлопнув книгу, поднялась с места. Тейт привстал, сжимая кулаки. Вайолет кинула книжку на постель, та с легким хрустом примяла одеяло.

– Ах, значит тебе неприятно об этом слышать, да? Так может представишь, каково мне?

– Ва…

– … уходи. Уходи и не трогай мои вещи.

***

– Твоя юбка выглядит старомодной. Какой сейчас век?

– Двадцать первый, – Вайолет пристроилась у кресла из плюша. Старик Гиббс протирал очки в прозрачной оправе.

– Я помню, как-то давным-давно видел здесь девушек в похожей одежде… но я не знаю когда именно…

– Я думаю, шестидесятые, – Вайолет разглаживала складки на юбке болотного цвета. – Нашла ее в сундуке на чердаке. Одна пуговица потерялась, и я пришила ту, что раньше была на плюшевом медведе, – слова были произнесены так претенциозно, словно она неимоверно гордилась этим.

– Мне сказали, тебе нужна помощь с вдохновением, – продолжил старик.

– Расскажите еще что-нибудь о своей молодости.

Питер улыбнулся, откинувшись назад в кресле. Очки так и остались лежать на его животе, что скрывала пузырившаяся протертая тельняжка.

– В то время мне было чуть больше двадцати пяти. У меня как раз завязались романтические отношения с няней царских детей. Маргаретт… – Гиббс прикрыл глаза, словно бы имя его возлюбленной чудесной мелодией прозвучало в этот миг в голове. – Иногда мне кажется, что я слышу в стенах этого дома смех княжны Анастасии… прелестная девчушка. Такая светлая и жизнерадостная… маленькая мисс-Божий дар: у нее было столько талантов… театр, рисование… ах, какие она чудные картинки рисовала, ты бы только видела… – при сих словах Питер заметно воодушевился, а затем эйфория резко потухла, и он расстроился. – Она умерла раньше меня.

– Кто? Анастасия?

– Маргаретт. После ареста царской семьи брат отправил меня в Америку. Я больше не видел ее, а потом узнал, что она скончалась…

– А потом и Вы, когда въехали сюда…

– Умер от сердечного приступа. В тот вечер получил письмо о смерти Маргаретт… оно шло ко мне больше десяти лет…

***

Вайолет больше не ощущала присутствия Тейта в комнате. Как если бы ему в одночасье надоело. Она не понимала, что чувствует по этому поводу, но одно знала точно – Тейта нет рядом не потому что он устал, не потому что она больше не представляет для него интереса. Может, он понял, что ей нужно пространство?

Глубоко в душе ее обуревала тоска. Вивьен всегда учила тому, что нужно прощать. Как бы человек ни провинился. Вайолет давно простила, она просто не могла представить себе, что все будет как раньше. Да и могло бы оно?

Тейт был прав. Она и сама больна. Шизофрения не передается по воздуху, и уж тем более от социопата нельзя заразиться через кашель. Здоровые девочки не режут запястья и уж точно не думают о самоубийстве.

«Здоровых нет, есть необследованные». Старая шутка врачей кажется наиболее актуальной, когда ты ставишь под сомнение свое психическое состояние.

Но какой бы странной и неправильной не казалась Вайолет ситуация с Тейтом, как бы ее не смущали их редкие жуткие подобия диалогов, она наконец-то смогла писать. Нет, конечно не так как раньше. Да это даже отдаленно не напоминало ее прежний талант. Но теперь хотя бы не пустовала прежде чистенькая страница “Ворда”.

– Что ты делаешь? – бодрые нотки в голосе. Привет, это снова Тейт, когда у нас ужин?

– Пытаюсь… – Вайолет молотила по клавишам, высовывая кончик языка. Губы блестели в свете экрана, -… пытаюсь описать ситуацию…

– … – Тейт сделал несмелый шаг, берясь за перила руками.

– Чего тебе? – пробурчала девушка.

– Что ты описываешь?

Вайолет резко остановила деятельность, вздохнув.

– Ты знаешь подобие тестирования, что построено на истории о девушке, похоронах и убитой сестре? – подняла взгляд та. Тейт поджал губы, задумавшись.

– Ты имеешь в виду вопрос «Зачем девушка убила свою сестру после встречи с молодым человеком на похоронах бабушки?».

– Да да, она самая… – Вайолет смутилась, не ожидая, что Тейт знает о тесте на выявление психопатии. Теперь требовать от него ответ бессмысленно.

– Так что за описание?

Вайолет пожала плечами, возвращаясь к прерванному делу.

– Я не могла писать, так что решила развить уже существующую историю… хочу переделать ее на старый манер. Камчатские лайки, полупрозрачный батист, легкие платья для чая, викторианские сапоги и конные прогулки… – Вайолет даже усмехнулась от описывания столь непривычных для нее вещей. – Можно я тебе кое-что покажу?

Тейт искренне удивился. Девушка перед ним сейчас была сильнее всего похожа на ту Вайолет, которую он знал прежде. Чудесная маленькая любопытная девочка: умные глаза горят интересом, над ее головой словно ореол невинности. Но лишь они двое знали, что это далеко не так. На конкурсе «Мисс Целомудрие» именно Вайолет была бы той, кто поджег бы весь зал, проткнул ведущего стойкой для микрофона и с замиранием сердца смотрел бы, как пламя перекидывается на бархатную обивку кресел.

– Если в конце ты не прогонишь меня, то я согласен.

Вайолет улыбнулась. Едва заметно, тут же собирая губы у одного уголка, пряча свое настроение. Быстро набрав что-то на клавиатуре, она сглотнула, прикрыв глаза на несколько мучительно долгих секунд, прежде чем снова взглянуть на экран. Кажется, ему хотят показать не котят в корзинке.

–Смотри, – Вайолет развернула ноутбук на сто восемьдесят градусов. Тейт опустил взгляд, замерев. Вайолет напряглась, уставившись на сидевшего напротив юношу. Но то, что она увидела, поразило ее. Волна ужаса прошлась по лицу Тейта, нижняя губа дрогнула, и он тут же отвернулся, уткнув остекленевший взгляд на узор пододеяльника.

На фото, что имел «радость» лицезреть Тейт, был мужчина, чье лицо разорвало снарядом. Куски мяса, вывернутая наизнанку кожа, части челюсти и все в таком духе. Жуткое зрелище. Но Вайолет не понимала, что она сделала не так. Почему? Почему же Тейт отвернулся?

– Тейт?

Тейт сглотнул, не двигаясь, лишь переводя взгляд выше, на стену.

– Что?

– Что ты почувствовал?

– Ты правда хочешь знать? – Тейт развернулся. Его глаза блестели от слез, наполнившись ими. Вайолет разинула рот в немой «О». Такого поворота событий она не ожидала.

– Почему ты отвернулся? Ты испугался?

Тейт помолчал, изучающе глядя на девушку. Ее взгляд больше не был холодным и отстраненным, голос не был ядовитым, насмешливым. Она снова стала той Вайолет, какой она была рядом с ним. И хоть ему и нравилась абсолютно любая Вайолет из всего того арсенала Вайолет, что были сокрыты в ней, дожидаясь своего часа, как наборы масок в театральной гримерной, именно вот такая Вайолет притягивала его сильнее всего.

– За тебя, – ответил Тейт, не глядя захлопывая крышку ноутбука.

– Повтори, – не веря своим ушам потребовала та.

– Я испугался за тебя. Когда ты повернула компьютер, то я непроизвольно представил, что бы было бы, случись что-то подобное с тобой. Я больше не могу на такое смотреть, мне страшна даже мысль о том, что кто-то причинит тебе вред…

Вайолет потеряла дар речи, слабо простонав. Это что же получается, она теперь играет роль буферной зоны между юношей и его безумием? Поверить в то, что самый точный тест на выявление психопатии не был пройден Тейтом, было просто невозможно. Вайолет почувствовала приступ. Только не слезы, только не сейчас…

– Психопаты не отводят взгляд от фотографий подобного рода. Психопаты не испытывают жалости и сочувствия. Психопаты не знают, что такое эмоции. Психопаты не могут любить… – Вайолет сорвалась. Слезы закапали на пододеяльник, застилая взор.

– Пожалуйста, пожалуйста не плачь… – Тейт озабоченно дернулся вперед. – Ну пожалуйста. У Мойры так не останется «Пустоголовника».

Вайолет издала нервный смешок сквозь слезы.

– Капли называются «Пустырник».

Тейт улыбнулся. Его «не-то-чтобы-шутка» сыграла на руку: Вайолет ожила.

– Можно мне сказать? – продолжил юноша. У него руки чесались смахнуть ее слезы прочь с нежной кожи.

– …

– Я люблю тебя. Правда люблю. Я никогда не испытывал подобного, и ты знаешь это. Я понятия не имею, что со мной такое, но ты единственная, до кого мне есть дело. К черту все эти книги и тесты, Вай… сколько можно себя наказывать?

– Но твои поступки? – Вайолет плакала. Тейт обошел изножье, присаживаясь на край постельного белья. – Ты совершал ужасные вещи… и дело даже не в убийстве детей. Моя мама…

– Я не знал тебя тогда, – Тейт испугался. Страх действительно принялся снова копошиться в его голове, пуская свои отвратительные когтистые лапы вдоль позвоночника. – Вай, я клянусь, что не стал бы этого делать сейчас. Тогда я еще не понимал, что люблю тебя… пожалуйста, поверь мне…

Вайолет поджала губу, хлюпая носом, несмело продвинувшись вперед на кровати.

– В одной из глав написано, что психи сочувствуют и симпатизируют только другим психам… может, ты и прав. Может быть я такая же как ты…

Тейт сглотнул. Вайолет, казалось, была в прострации. Лишь глядела сквозь пелену слез куда-то на постели или ноги Тейта, все пересаживаясь и пересаживаясь, сокращая дистанцию между собой и блондином.

– Я знаю, что вы делали с Патриком… – продолжила та.

– … – Тейт не знал, что говорить, не отрывая глаз от ее личика. Постельное белье вновь прохрустело.

– Зачем ты позволял избивать себя? – тональность опускалась до шепота.

– Ты знаешь ответ.

– Притворись, что не знаю.

– Так было проще, – Тейт запрокинул голову, смахивая слезы. – Когда долго занимаешься самоистязанием, в какой-то момент понимаешь, что становишься слишком мягок. А у Патрика агрессии хоть отбавляй, так что…

Вайолет облизнула губы. Теперь они оба были совсем рядом, какие-то жалкие полфута разделяли их. Сейчас, когда желание стать ближе было обоюдным, Вайолет испугалась. Спертый воздух помещения, которое она с таким усердием пыталась так часто проветривать, казался свинцовым, и казалось, что потолок вот-вот рухнет, не выдержит напряжения.

– Ну вот, ты опять плачешь… – Тейт поспешно отстранялся, видя катастрофическую скорость с которой лицо Вайолет менялось от предвкушения до полного отчаяния. Та замотала головой, зажмуриваясь. Слезы капали на на пол, одна – ледяная – попала на руку Тейта.

– Это все Билли Дин… – начала Вайолет таким голосом, будто рот был полон каши, – … это все она… я не могу писать…

Еще мгновение, и Тейт полностью потерялся в ситуации. Вайолет забралась на постель с ногами, опуская голову на колени юноши. Тейт вздрогнул, словно бы после долгих пыток кто-то докоснулся до его ранений. Контакт ее головы с его телом посылал волны тепла, Тейт пытался расслабиться, старался казаться спокойным, хотя внутренне готов был взорваться от переизбытка эмоций. Вайолет подтянула коленки, сворачиваясь клубочком и тихо постанывая в едва различимом плаче. Тейта страшила мысль, что, возможно, она забыла, кто сидит рядом с ней, и дотронься он до нее, она одумается и исчезнет. Волосы падали на нос, намокая от слез. Тейт задержал дыхание, едва коснувшись ее кожи, и убирая назад передние пряди. Такие же мягкие, как он помнил…

***

– … у нас были торты с меренгами и груши, начиненные кремом…

Сестры Харви хихикали, разглядывая связку заржавевших ключей и старую-старую соломенную шляпу с поломанными краями. Та уже совсем потеряла цвет, а грязная лента, что шла по периметру головного убора, расходилась нитками.

– … лимонные пироги и кексы с маком, – продолжал старик.

Его каморка казалась чудовищной шуткой судьбы: пыльная и захламленная комнатушка совсем не походила на царские хоромы. Вайолет отодвинула зонтик с ручкой из слоновой кости, подбираясь к черному заляпанному докторскому саквояжу.

– Сумка доктора Боткина, – произнес старик, поворачивая защелку.

– В смысле, настоящая?

Пожилой мужчина улыбнулся.

– Скорее одна из. Эту он мне подарил.

Вайолет никак не могла поверить в то, что трогает вещи дореволюционной империи. Это как погладить единорога или пожать ручку лепрекону.

Внутри сумки, по сути дела, хранились старые вещи. Словом, все то, что могло пережить старение временем. В крепкую ткань был завернут миниатюрный стеклянный пузырек с пробкой в форме икосаэдра.

– Что это? – потрясла Вайолет пустой баночкой.

– Осторожно! – взволнованно прокричал старик Гиббс, протягивая руки на случай, если вдруг предмет выскользнет из пальцев Вайолет. Девушка смутилась. – Это были духи, – поспешил продолжить старик. – Духи Коти с фиалками. Они принадлежали Анастасии.

И действительно, Вайолет чуть не выронила пузырек. Либо она и правда держит в руках начало прошлого столетия, либо этот человек сумасшедший.

– Анастасии? То есть, княжне Анастасии?

– Так точно. Она пользовалась исключительно ими. Так странно… – Гиббс выдавил подобие улыбки, что по задумке должна была получиться теплой, но вышла натянутой и грустной. – Твое имя, духи с фиалками… – старик усмехнулся. Вайолет бил едва заметный мандраж. Девочки копались в сундучках, разглядывая монетки и жемчужины давным-давно рассыпавшихся украшений.

– Анастасия была Вашей любимицей, не так ли? – спросила Вайолет, подгибая под себя ноги. Старик снова улыбнулся. Подушка все время съезжала с масляного обогревателя, тому постоянно приходилось ее поправлять под собой.

– Она напоминает мне тебя.

– Меня?

– Выражения лица. Одухотворенность и загадка. У нее был такой же взгляд: она смотрела на тебя, но ты никогда не мог сказать, о чем она думала. И губы. Вот также сомкнуты и поджаты. Вроде бы и улыбка, а вроде и нет.

Вайолет убрала прядь волос за ухо, окончательно смутившись. Под платками торчал уголок книги. Вайолет откинула ткани. На исцарапанной обложке были птицы.

– Это русский алфавит. Что здесь написано?

Старик склонил голову.

– «Птицы». Они любили птиц.

***

Тридцатое октября было красным днем в вымышленном календаре Вайолет. Этот день означал конец спокойной размеренности вялотекущей круглогодичной вечности. Визги и смех за окном напоминали о том, что в мире еще остались живые существа, требующие своей порции сахара и шоколада в блестящих обертках.

Читать и писать не удавалось с самого утра, но зато Вайолет спокойно притворялась, что усердно размышляет над продолжением рассказа, вырисовывая узоры на страницах блокнота.

– Так странно все это, – Тейт листал историческую энциклопедию, рассматривая фотографии.

– Наши с тобой разговоры – вот что странно.

Тейт улыбнулся.

– Ты раньше не говорила мне, что пишешь.

– Это было еще до тебя. Когда родители рассорились, я утратила желание. Но все равно знала, что если начну, то смогу выразить то, что захочу. А теперь нет… – Вайолет сбилась с мысли, забыв, что хотела нарисовать.

– Ты знаешь, почему это произошло?

Глубоко вздохнув, Вайолет отложила карандаш, перекатившись с живота на бок, устремив взгляд на сидящего на полу Тейта. К черту. Раз он тут, то почему бы не попытаться высказаться? Может, даже полегчает.

– Билли Дин как-то заходила к нам в прошлом месяце. Принесла карты Таро и прочую ерунду. Моей маме стало совсем скучно, вот она и устроила в гостиной вечер спиритической чепухи. Я не помню, как зашла речь обо мне, но мама захотела узнать, что бы ждало меня в будущем, не… – Вайолет запнулась, -… не покончи я с собой. В общем, та наплела что-то по-поводу дизайна и еще какой-то тягомотины. И, – сделала паузу Вайолет, – сказала, что моя тяга к писательской деятельности прошла бы со временем. Меня это задело. В смысле, очень задело…

Вайолет замолкла, рассеянно дергая пододеяльник, делая «башенки».

– Ты так любила писать?

– Я словно пряталась в своем мире. Я писала, потому что мне не с кем было говорить. Я страдала, когда пребывала вдали от ноутбука, а значит и не могла писать. То, что сказала Билли Дин, практически разорвало мне сердце. Мне захотелось заново умереть. Знаешь, какого это – садиться за клавиатуру или брать в руку карандаш и думать «А что если сегодня именно тот день, когда это должно пройти? Что если я уже не могу соединять два слова?». Отстойно это.

Тейт тихо прикрыл книгу, поднимаясь на ноги. Вайолет лежала на руке, глядя куда-то в пустоту. Казалось, она и не заметила, как кровать приняла на себе еще одного гостя.

– Мне жаль.

– Я знаю.

– Хочешь я расскажу тебе сказку? Может, у тебя появится вдохновение?

Вайолет улыбнулась, поднимая взгляд.

– Как она на называется?

– «Дурак и фотографии в исторической энциклопедии».

Вайолет рассмеялась. Впервые за год. И особняк будто бы запел, засверкал, словно давно написанная картина вмиг ожила, люди сошли на паркет и закружились в вальсе. Смех получился странным, как первые слова младенца. С примесью хрипоты, но звонкий, такой, каким он был раньше. Таким, каким его помнил Тейт.

***

– Они хотят меня нарядить.

– Кто?

– Дочери Ларри, – Вайолет сидела в темной гостиной, подтянув коленки к груди и обхватив руками голени.

Задернув плотные шторы, Тейт присел рядом. Гостиная и правда походила на одну из комнат замка в Трансильвании.

– Тот старик в полосатой кофте, с которым ты разговаривала. Кто это?

– Питер Гиббс. Он знал русского царя.

– Какого?

– Последнего.

– Оу, – выпятил нижнюю губу блондин. – Тогда его истории намного интереснее моих…

Вайолет рассмеялась.

– Его напоминают мне о прошлом, словно я снова в том веке, в каком должна была бы быть, распорядись судьба иначе. Твои же обращены в будущее. Ты заставляешь меня чувствовать, что впереди меня действительно что-то ждет…

Тейт молчал, повторяя про себя только что услышанное. Заставляешь чувствовать.

– Настоящее время?

Вайолет бросила хитрый взгляд.

– Можно мне прикоснуться к тебе? – продолжил Тейт. Вайолет сощурилась.

– Только не тыкай в меня пальцем.

– Пальцем?

– Дурак, – улыбнулась та, толкнув юношу в плечо. – Да. Да, ты можешь меня коснуться.

Тейт встрепенулся, приподнимаясь на сидении дивана. Вайолет не шевелилась, слушая дыхание юноши с опущенным на коленку подбородком. Тейт придвинулся ближе. Еще ближе. Вайолет чувствовала тревогу и дрожь в ногах. В следующий миг она уже ощущает теплое прикосновение на коже лица, непроизвольно следуя за рукой, вкладывая свою щеку в его ладонь. Так странно. Ее руки всегда холодные, а у него нет, совсем наоборот. Вайолет прикрыла глаза, разжимая хватку рук и отпуская свои коленки. Кожа лица покалывала, словно от маленьких, совсем незаметных электрических разрядов.

– Вайолет…

Очарованная моментом, Вайолет приоткрыла глаза, лишь успев заметить медленно приближающееся лицо Тейта прежде чем переизбыток чувств чуть не вызвал остановку сердца. Тейт облизнул губы, Вайолет издала тихий стон. Ноги соскользнули с дивана, Вайолет опиралась лишь на руки. Ее губы горели, она пылала. Тейт был так слаб от счастья, что никак не мог собрать мысли воедино и понять, почему она разрешила ему снова касаться ее губ. Вайолет не дышала, пытаясь вспомнить, как вообще надо целоваться. Тейт улыбался сквозь поцелуй, она абсолютно точно это чувствовала.

– Не напрягайся так, – прошептал тот, стаскивая ее за бедра ниже, теперь же практически полностью накрывая ее тело своим.

– Должно быть, у меня был паршивый учитель, раз я все забыла… – выдохнула та. Тейт усмехнулся, чувствуя, как растапливается сердце той, кому всегда принадлежало его собственное.

– Вайолет, Вайолет! – зазвучал детский голосок. Подростки вздрогнули, устремив взгляды на дверной проем.

– Не Вайолет, а мисс Вайолет, – толкнула младшая старшенькую Харви. Затем обе сделали смешной синхронный реверанс. Тейт перестал вжимать Вайолет в подушку дивана.

– Мисс Вайолет, – пафосно, на манер придворных лакеев пролепетали те. – Пора.

Вайолет улыбнулась, касаясь тыльной стороной ладони губ.

– Куда ты? – едва переводя дух, озабоченно спросил Тейт, глядя на то, как девочки, вложив свои ладошки в ее, выводили Вайолет из комнаты.

– Сегодня Хэллоуин, – с улыбкой ответила та, повернувшись к юноше.

***

Нельзя сказать, что люди не меняются. Хулиганы становятся всемирно известными хирургами, отличницы-тихони выигрывают мотогонки. Люди растут. Духовный рост тоже считается изменением.

– За что ты любил Курта Кобейна?

– Смесь доброты и ненависти. Эта его грань между любовью к животным и отвращением к самому себе. Желание дарить жизнь дочери и умереть самому. Мне кажется, многие боятся показать свою вторую сторону миру. А он нет. Он делал что захочет и плевал на ограничения.

Платье из кремового батиста чуть выше колена приятно хрустело. Вайолет водила пальцами по узорами и вышивке, дивясь тому, как все это чудо могло сохраниться с течением времени.

– Так значит, на Хэллоуин ты Курт?

Тейт усмехнулся.

– Для этого мне даже переодеваться не надо.

Вайолет улыбнулась.

– Может стоило одеться парой? Ну раз мы что-то вроде… – нужное слово никак не лезло, – … ну ты понял…

– Курт и Кортни? – Тейт забавно скривился. – Только не говори, что она тебе нравится.

Вайолет помотала головой.

– Кортни была дрянью. Это она довела его до самоубийства. Противно смотреть, как она радуется жизни…

Тейт улыбнулся. Она разделяла его точку зрения. Она всегда высказывала мысль за двоих. Что может быть чудеснее, чем взаимопонимание?

– А у тебя какой костюм?

Вайолет сделала шаг от комода, заглядывая в напольное зеркало. Волосы покрывали плечи и спину, шелковая лента с бисерной отделкой, словно ободок, венчала незатейливую прическу. Вайолет коснулась вышитого узора. Кружевной фасон платья чем-то напоминал униформу Мойры, но на более благородный, невинный манер. Короткие рукава оголяли уродливые шрамы на запястье. Вайолет прикрыла те ладошкой, опускаясь на ковер.

– Анастасия, – наконец ответила та. – Анастасия Романова. Дочери Харви были так рады живой кукле, – при слове «живой» Вайолет улыбнулась. – Они всё прыгали и смеялись от счастья, что могут наряжать меня. Там был полинявший мех и лайковые перчатки со всякими заумными названиями…