Текст книги "And she recalls his yellow cat (СИ)"

Автор книги: candied v

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Candelabra’s lighted

Satan has been sighted

Never has there been an evening like

this is what they wanted

always to feel hunted

Канделябры зажжены,

И Сатана был здесь замечен

Никогда еще не было вечера как этот,

Это то, чего они всегда хотели -

Чувствовать, что их преследуют

Rasputina – Transylvanian Concubine

___________

Паркетная доска скрипела под тяжестью ободранной кресло-качалки. Старые истертые прутья неприятно ныли под шерстяным пледом, небрежно наброшенным на сидение и спинку. Пылинки пускались в лихорадочный пляс каждый раз, когда Вайолет отталкивалась босой ногой, касаясь пола.

На самой высокой мебели, в углах и по периметру комнат пыли было больше всего. Трудно содержать особняк в чистоте, когда в каждой комнате на одного озлобленного призрака приходится по несколько непрошенных гостей. А воздух все также удушающе сперт и отравлен желчью и ненавистью, копившейся не одно десятилетие.

С трудом приоткрытое окно громко стукается об оконную раму. За поднятыми жалюзи все так же умиротворенно, спокойно. Иногда казалось, что природа мертва вместе с самим домом. Весной и летом птицы пели, но не задерживались подолгу на ветках разновидных деревьев. И становилось неимоверно грустно, как будто не только живые люди, но даже птицы не хотели иметь с тобой ничего общего. А как быть осенью, когда и пения птиц-то никакого и нет?

Страницы шуршали, измятые края подрагивали под сквозными потоками ветра. Блокнот сполз с коленки, приземлившись на пол с хлопком, достаточно громким для того, чтобы Вайолет очнулась от размышлений, вздрогнула и опустила грустный скучающий взгляд на упавший предмет. Страницы исписаны, но в них нет толку. Никаких стоящих идей, предложений или слов. Ровным счетом ничего. Все остановилось, прекратило свое существование. Даже поток мыслей.

Я не могу писать.

Покрутив карандаш между пальцев, Вайолет вывела на чистом листе эти три слова.

Тринадцать букв. Но сколько отчаяния и ужаса они таят в себе. Кому-то они покажутся чушью, вроде бы как «Руки целы, значит и писать можешь». Но для некоторых Я не могу писать равносильно Я не могу больше дышать, все сжимается, куда делся кислород?

Возможно, это тоже болезнь? Та, что сковывает все тело, парализует. Самый страшный недуг. Тому, у кого больше нет другого способа выразить чувства и переживания, кроме как выплеснуть все на бумагу, потерять и это – означает медленно лишиться рассудка.

С каждой минутой я чувствую слабость. Неспешная, душераздирающая апатия подкрадывается ко мне как дикий зверь. А у меня нет ни оружия, ни сил, чтобы с ним бороться. Но стоит ли продолжать сражение?

Грифель карандаша отбивал ритм о бумагу. Стук-стук-стук. Как азбука Морзе. Вайолет остановилась, перестала записывать. Последние слова буквально кричали о своей двусмысленности, рождали воспоминания.

Я не могу писать…

Первая слеза скатилась по щеке. Если напрячь слух, отключить восприятие всех внешних источников шума, то можно услышать, как прозрачная капля оставила дорожку на бледной коже, упав на сгиб локтя.

Он смотрел. Он был здесь, в тени громоздкого пыльного шкафа. Он всегда был поблизости, борясь с терзаниями и желанием выйти на свет. Часть его знала, что она чувствует его присутствие, что она разгадала его “большой” секрет – теперь уже единственное, что он скрывал от нее. Но вторая его часть боялась ее реакции. Бэн Хармон был прав – Тейт боялся отказа. И если раньше, когда кто-то задевал его чувства, то обидчик всегда был наказан, то теперь Тейт чувствовал какую-то странную слабость, словно не ситуация принадлежала ему, а именно он ситуации. Как будто он зависел от нее. От Вайолет.

Ее движения стали более сдержанными. Раньше она давала волю чувствам. Раньше вещи расшвыривались по всей комнате, металлические подставки для тетрадей с грохотом ударялись о вековые плинтуса, а наволочки подушек протирали собою всю пыль с половиц. Он помнил осколки фиолетовой вазы, что раньше служила пристанищем для опавших листьев. И улыбка на миг озаряла его грустное, уставшее лицо. Она никогда не срывала цветы в саду, никогда не наносила вред растениям. Она была доброй, чуткой, она уважала природу. Намного больше, чем людей. Это ему и нравилось в ней. Многогранность ее личности, характера. Про девушек любят говорить “Она похожа на луну… бла-бла-бла… прочая романтическая чушь”. Тейт смеялся над этим заблуждением. Вайолет не подходила под такое описание. У луны всего две стороны – темная, что скрыта, и светлая, что на виду. Вайолет же была более глубокой. Ни про одно из качеств или черту характера, ни про одно ее увлечение нельзя было сказать, плохое ли оно или хорошее. Курение. Плохая привычка? Это с какой стороны посмотреть. В те дни, когда они были вместе, рядом, когда она была счастлива, а ему казалось, что он что умер и попал в Ад – потому что все происходящее было слишком удивительным, чтобы быть правдой – он вдыхал аромат никотина с ее пальцев, оставляя поцелуи в уголках губ он слышал ее тяжелое дыхание, упиваясь тонким табачным запахом, что смешивался с нотками ежевики, остатки которой мирно дожидались своего часа на дне миски у ночной лампы. Увлечение писателями экзистенциалистами. А правильно ли любить философию в семнадцать лет? И снова как посмотреть. И так до бесконечности. Какую дверь в обширном внутреннем мирке Вайолет ни открой, за ней неминуемо следует еще несколько тех, что поменьше. Задай вопрос “Как описать Хармон-младшую одним словом?”, и ты никогда не получишь единственно верного ответа.

Она разбила вазу, осколки валялись у кресла. Самое большое тут же оказалось в ее руках, раздирая кожу. Кровь капала на битое стекло, слезы размывали алый цвет. Минутой позже Вайолет опускалась на свой ковер, сжимая запястье с опухшими вздутыми порезами.

Но так было раньше. Теперь она все чаще пыталась сдерживать эмоции. Маску безразличия удавалось надевать на все более и более долгие периоды времени. Если слезы, то тихо, в подушку. Если приступы паники, то шумно, в компании двух дочерей Ларри. Девочки на какое-то время занимали ее играми, помогая мыслям очиститься, а панической атаке отступить.

Он злился. Но не мог понять, на кого именно. На себя? На нее? Ее поведение, поступки заставляли его мертвое сердце ныть точно как живое, и он находил Патрика, и выводил того из себя, и ему становилось лучше лишь после побоев, когда тело, хоть и не надолго, но нестерпимо горело, а раны саднили.

***

В ее руках коробок длинных спичек. На пачке красивые яркие бабочки. Вайолет потрясла упаковкой. Характерный звук – словно мелодия старой музыкальной шкатулки. Далекий звон колокольчика из прошлой жизни. Вытащив одну спичку, Вайолет с силой чиркнула. Зажигательная головка с шипением запылала, и прохладный воздух наполнился запахом реакции горения. Ее любимым запахом. Каждому крышу сносит по-своему. Кому дорогущий парфюм, кому свежевыкрашенный забор, а кому спичечный коробок. Соломка медленно сгорала. Струйка дыма поднималась в воздух, огонь стремительно поглощал сухое дерево, оставляя позади себя истлевший скукоженный уголек. Пламя неумолимо подбиралось к пальцам, но Вайолет медлила, не тушила. И лишь когда боль стала невыносимой, когда нервные окончания уже не выдерживали, она задула огонек. Сгоревшая палочка источала легкий аромат, Вайолет поднесла ту ближе к носу, вдохнув полной грудью. Уголки губ чуть растянулись в едва заметной улыбке. Запах поленьев в мангале на природе. Вайолет вспомнила вечерние посиделки на веранде загородного дома дяди, где после устроенного барбекю и жареного мяса всегда пахло именно так…

Былые дни счастья и полной душевной гармонии. Вдали от городской суеты ей всегда становилось лучше. Но прошлого не вернешь. Да и от будущего, собственно, многого ждать не приходится. Нижняя губа задрожала. Вайолет зажала ту между зубов, откидывая спичку на свой письменный стол, втягивая воздух носом. Раз-два-три. Раз-два-три. Дыши, Вайолет, дыши.

Внезапно она встрепенулась. Как олень, что учуял опасность. А что если описать прошлое? Какой-то момент из прожитой жизни. Почему бы не рискнуть, если в голову не лезет ничего нового?

Она пробежала мимо него через всю комнату, вылетев в коридор. Длинная майка развевалась позади, края вздувались под потоками ветра. Еще бы чуть-чуть, и кончики ее волос коснулись бы его лица.

Во дворе, за домом, у восточной стены, в кирпичном, под стать фасаду особняка, сарае аккуратно сложены грубые поленья. Повытаскивая несколько штук и побросав их на траву неподалеку, Вайолет вынула спичечный коробок. С трудом удалось поджечь дрова, но дерево поддалось, через минуту огонь перекидывался на следующее полено. Пламя шипело, устраивая дикие пляски. Вайолет замерла в одной позе у потрескивающих дров, словно бы приросла ногами к траве. Языки пламени подрагивали на ветру. Соленая слеза стекла к верхней губе.

– Что на этот раз?

Вайолет покосилась вбок, обхватывая себя руками. На долю секунды Вайолет показалось, что рядом Тейт…

– Пап… – как за первой упавшей с неба дождевой каплей всегда идет вторая, так и за комом поперек горла всегда следует взрыв эмоций, – … я не могу… – чистая рубашка отца прохрустела под ладошками девушки. Бэн сжал дочь в объятиях, громко выдохнув.

– Не можешь?

– Не могу писать… – сквозь тихие рыдания твердила та, – … я не могу, пап, я больше не могу…

Из окна ее комнаты открывался прекрасный вид на восточную стену, откуда Тейт мог разглядеть каждую деталь того, что творилось в саду. Доктор Хармон. Во всем виноват ее отец. Не он должен обнимать ее. Не он должен успокаивать и гладить ее длинные волосы. Это неправильно.

Кулаки сжимаются с нечеловеческой силой, костяшки пальцев видны через побелевшую кожу. Опять. Опять накрывает волна неистовой злости и отчаяния. Далеко ли Патрик?

***

– Зачем Вы протираете плитку над раковиной? Она и так чистая. Никто не готовил уже больше года, – бесшумно проскользнув на кухню, Вайолет залезла на барный стул, потирая ступню о другую ногу. Плиточные полы на кухне холоднющие. Мойра замерла, словно бы и вправду обдумывала свои действия. Затем женщина усмехнулась.

– Привычка наверное. Когда ты умираешь с двумя абсолютно разными личностями, остается не так уж и много занятий.

Вайолет промолчала, поджав нижнюю губу.

– Мисс Вайолет, – продолжила Мойра, опустив тряпочку на рабочую поверхность, отирая руки о кружевной фартук.

– Вайолет. Просто Вайолет. Я же мертва, к чему церемониться, – поправила девушка.

– Вайолет, – скромно улыбнулась Мойра, словно бы только что обрела друга, – при жиз… – женщина запнулась, – … раньше… раньше мы с… тобой не то чтобы не общались… не пойми меня неправильно, мне приятно твое внимание, но чем конкретно я вызвала такой интерес к своей персоне?

Вайолет поерзала на стуле, складывая руки в замок на коленках, принявшись нервно играть с пальцами.

– У меня проблема, а когда подумала, к кому можно обратиться, то сразу вспомнила Вас и… – глубокий вдох, – … в общем… я не могу писать.

– Писать?

– Писать, – кивнула девушка. – Раньше слова лились потоком, нужные предложения будто сами собой проявлялись на бумаге, а теперь… – Вайолет мотнула головой, словно на волосы ей сел шмель, и та попыталась согнать насекомое, -… Вы тут давно обитаете, вот я подумала, что может… может Вы подкинете мне идею? Какая-нибудь история для рассказа…

Мойра вздохнула, затем, поправив выбившуюся из прически рыжую прядь волос, потянулась к дальнему шкафчику. Зазвенели стеклянные баночки. Выудив какой-то пузырек и сунув тот в карман фартука, женщина снова обратила свое внимание к Хармон-младшей и, одарив ту ласковой улыбкой, опередила Вайолет с ее вопросом, касательно манипуляций домработницы с аптечкой.

– Послушай, ты пыталась с кем-нибудь поговорить на эту тему?

Вайолет напряглась. На эту тему?

– О ч-чем?

– О твоем творческом кризисе.

Испуганная бледная мордашка медленно переменилось. На лбу образовались морщины, брови свелись, нижняя губа задрожала. Вайолет обхватила себя руками, впиваясь пальцами в предплечья в попытках успокоиться, но это действие походило на усилия японца, пытающегося вычерпать воду ковшиком из затопленного цунами дома.

– Вайолет… ох, милая… – Мойра перепугалась, пытаясь поспешно придумать способ, как успокоить сидящее перед ней создание. Но Вайолет лишь качала головой, давясь слезами. Плечи подрагивали, тело сотрясалось в истерике. Вайолет знала причину своих слез, возможно даже хотела ответить Мойре, поделиться наболевшим, ответить на вопрос по-поводу писательского кризиса. Но она не могла. То ли из-за непрекращающиеся рыданий, то ли из-за чего-то, что не давало ей выложить все сокровенные тайны души. Возможно все дело в самой Мойре? Возможно, это инстинкты подсказывали Вайолет, что это не тот человек? Но ведь она так помогала маме во время беременности…

Вайолет уже не сдерживала плача, ей лишь было стыдно за свои неконтролируемые эмоции. Оперевшись локтем о поверхность островка, девушка прятала лицо за ладошкой, надеясь, что после этой сцены у нее еще останется хоть капля самоуважения.

– Послушай… – начала женщина. Да, у нее никогда не было собственных детей, но это не значит, что у нее отсутствует материнское чутье, – … пойдем, пойдем со мной, – Мойра аккуратно обхватила предплечье Вайолет. Та послушно слезла со стула, утираясь рукавом свитера и хлюпая носом. – Скажи, ты давно нормально спала?

***

Вайолет успокоилась, а через какое-то время крепко уснула под своим одеялом. Пузырек, что Мойра предусмотрительно припрятала в кармане униформы, оказался настойкой пустырника. Смешанная с небольшим количеством воды желтоватая жидкость показалась несусветной горечью, но Вайолет была слишком уставшей, чтобы спорить. Какое-то время Мойра сидела у постели девушки, сама не зная для чего. Хотела удостовериться, что та и правда уснет? Что ей будет комфортно? Скоро в комнате стало совсем тихо. Наблюдая за сменой минут на электронном циферблате прикроватного будильника, Мойра гадала, по какой причине Вайолет оставила часы. Хотела создать иллюзию реального мира? Не желала мириться со своей смертью?

– Что ты ей дала?

– Успокоительное, – практически не дав закончить фразу ответила женщина, даже не думая поворачивать голову.

– Какая-то фигня, вроде таблеток Доктора Хармон?

– Травяной сбор. Тейт, чего ты хочешь? – Мойра поправила одеяло. Тейт растягивал пальцами рукава кофты, неуклюже переминаясь с ноги на ногу так, чтобы не скрипеть половицами. Его мысли лихорадочно искали ответ на вопрос. А может он просто смотрел на спящее умиротворенное личико Вайолет, красные пятна от слез на котором только-только начинали бледнеть. Мойра усмехнулась с долей издевки. – Ты и сам не знаешь, чего хочешь…

Тейт нахмурился, распознав колкость в свой адрес.

– Ты злишься на меня?

– На тебя? Что ты, – Мойра издала тихий смешок, все также сидя на краю матраса, – за что мне на тебя злиться…

Тейт также не двигался, продолжая теребить ткань одежды.

– Она давно так не спала, я дум…

– … Тейт, – прервала юношу домработница, бросая на него взгляд через плечо. – Если ты хочешь поговорить о дочери Хармон, то я не та компания. Но ты хочешь не просто говорить, ты хочешь исповедаться, отвести душу. И как раз в этом тебе не поможет никто, кроме нее самой. Это ваше с ней личное дело. Не стоит пытаться задействовать окружающих.

Тейт уставился на женщину. Ее слова казались чем-то далеким и не особо различимым, как белый шум. Тейт слышал, но не слушал, погрузившись в свои собственные мысли. Она так красива, так безмятежна. Маленькая ладошка на подушке возле головы. На кисти руки бинт, пропитанный почти что совсем бледными остатками крови малинового оттенка, схожим с цветом ее губ…

– Если хочешь чем-нибудь помочь, то милости прошу, – продолжила Мойра, кивнув на осколки вазы возле кресла, аккуратно приподнимаясь с кровати и оценивая масштабы бардака удрученным взглядом. Тейт сглотнул, неприятные воспоминания выступили на передний план. На краях одного из толстых осколков до сих пор виднелась засохшая кровь…

***

«Слабак. Тряпка. Во что ты превратился? Вспомни, кем ты был. Если хочешь что-то – возьми и получи это», – внутренний голос шептал в уголках разума блондина все чаще. Тейт ненавидел слабость. А что может быть страшнее, чем распознать предмет своей ненависти в самом себе? Порой он и сам, помимо голосов в своей голове, задавался вопросом «Чего он ждет?», «Почему медлит?». Но не знал ответа, и чувствовал свою никчемность. Трудно сказать, что стукнуло ему в голову в этот вечер, но слова Мойры навели его на мысль: если он хочет чистый лист, еще один шанс, то нужно взяться за уборку самому, и если уж не самостоятельно стереть написанное прошлое, то хотя бы подать ей ластик. Так сказать, предоставить возможность выбора.

Она забрала его кресло-качалку. Присвоила ее себе. Тейта забавляло ее ребячество, но теперь, за неимением собственного угла в подвале, ему приходилось проводить время на чердаке, по несколько раз объясняя Бо, что он не в настроении играть и просто пришел подумать.

Как сделать первый шаг? Единственное условие – не наделать глупостей, не напортачить как в прошлый раз. Хоть раз в жизни попробовать себя в роли стратега.

Самой первой его мыслью было взять Вайолет силой – так, как он поступал всегда. Что может быть проще, чем, например, застать ее врасплох и привязать к ножке кровати, попытаться все объяснить и может даже доказать, как сильно он хочет быть с ней, используя язык не только по прямому назначению. Но что-то подсказывало, что вызовет тем самым абсолютно не ту реакцию. Плохие парни конечно нравятся, но ситуация с Вайолет не была особо стандартной, и что если вместо ответного влечения он вызовет лишь страх, ужас, гнев? Что если она заплачет? Этого он не вынесет. Тут нужно что-то другое.

– Поиграй, поиграй! – послышалось истошное мычание. Из-под деревянной тумбы выкатился пыльный красный шарик с безобразными следами от зубов с одной стороны. Тейт выдохнул, медленно опустив веки усталых глаз, затем молча поднялся, подбирая мячик с грязного пола.

***

Вайолет дочитывала последние страницы «Гамлета», поджав под себя ноги на своем новом излюбленном месте – старом кресле-качалке. Все тело было завернуто в серый плед, обворачивая девушку словно кокон будущую бабочку.

Тейт чувствовал неясное беспокойство, дергая за пуговицу на кардигане. Еще один глубокий вдох, шаг вперед.

– Ты забрала мое кресло-качалку.

Оба напряглись. Он от страха, Она от паники и тревоги. Страница, что была зажата между пальцев Вайолет, задрожала. Затем та опустила лист к остальным, нервно проведя ладошкой по бумаге. Мышцы лица словно заморозились, она не могла пошевелиться. Она забрала его кресло. « А ты – мое сердце», – подумала та.

– Бедняжка, – холодным тоном процедила наконец девушка, глядя на белый плафон светильника. Белый цвет ведь успокаивает, верно? По крайней мере, он просто обязан. – У малыша отняли его игрушку?

– Вайолет…

– Что? Что Вайолет? – она и слушать не желала. Опять одно и то же. Все эти жалкие патетические Мне жаль, прости меня, я не хотел. – Тебе нужно твое кресло? – резко захлопнув Шекспира, Вайолет скинула плед, соскочив на пол. – Пожалуйста. Забирай, – нескрываемая ненависть в голосе заставила Тейта вздрогнуть. Вайолет залезла на кровать, устраиваясь у изголовья, не решаясь поднять взгляд на юношу. Черт его знает, какие эмоции вызовет в ней его облик. Гораздо проще пытаться забыть человека, если вообще не видеть его. Тейт молчал, по его немногословности Вайолет показалось, что он растерян.

– Ты можешь оставить его себе, если хочешь, – прозвучало, как предложение сходить на пикник. Привет, там мокро и сыро, может сходим, посидим в парке? Если ты хочешь, конечно.

– Скоро Хэллоуин, – она словно бы вообще пропустила мимо ушей его слова. Тейт дернулся, как при судорогах.

–Что?

Когда Вайолет подняла взгляд было уже поздно. Всеми силами она старалась предотвратить это действие. Все что угодно, лишь бы не смотреть на него. Потребовалось какое-то время, чтобы поверить в то, кто именно стоит перед ней. Все это время комната пустовала, дверь и правый угол письменного стола было видно с кровати. А теперь вернулись воспоминания, тот последний час, когда она видела человека, которого так стремилась забыть. И Вайолет взбесилась. На Тейте была та самая малиновая кофта в полоску. Он словно нарочно надел столь памятную вещь. Прежде уверенный и храбрый, теперь же Тейт сжался под пронзительным взглядом девушки. Она злилась. К одежде добавлялся все тот же вид «Я так виноват, прости меня». Вайолет болезненно сглотнула, опуская взгляд обратно на страницы, пытаясь найти потерянную строчку.

– Я говорю, что скоро тридцать первое октября, – повторила та, продолжив чтение. – Ты помнишь прошлый Хэллоуин? – Вайолет покосилась на юношу, тот коротко кивнул, смутившись от ее ядовитой ухмылки. – Ничерта ты не помнишь…

– Вай…

– Ты знаешь, каково это – умереть девственницей? – перебила та. Тейт опешил, окончательно запутавшись в вопросе того, как все фразы связаны друг с другом и какой реакции она от него ждет. –Ты хоть представляешь, каково мне каждый день осознавать, что даже если бы у меня была возможность, или – допустим хоть на одну секунду, что мы в параллельной вселенной – если бы я понравилась кому-нибудь из жильцов, то каждый раз с ним я бы чувствовала острую боль? – Вайолет практически задыхалась от слов, те лились без ее контроля. –И все из-за тебя! Если бы ты не отказал мне тогда на чертовом пляже! Это все твоя вина!

– Ты бы не стала спать с кем попало… – Тейт чувствовал гнев. Что за дикие предположения? Если бы она понравилась? Каждый раз с ним? С каким там еще с ним? Есть только Тейт. Только он и никто больше.

Вайолет зловредно хмыкнула.

– Ага, как угодно… – в наступившей тишине Тейт выжидал, пока Вайолет переворачивала следующую страницу помятого томика. – Знаешь, мне кажется, у меня развился Стокгольмский синдром… – продолжила та.

– Почему?

Вайолет уставилась в книгу, лениво поджав губы. Казалось, что весь разговор ей разом наскучил.

– Испытываю симпатию к своему похитителю. Отвратно, не правда ли?

– Но я не похищал тебя…

– … а мне кажется, что да. У меня связаны руки, Тейт. Я заперта в четырех стенах, и ты вечно где-то рядом, крутишься, словно боишься, что я сделаю шаг в сторону без твоего ведома.

– Вай… – Тейт повел головой, словно был не согласен. Голос дрожал. – Это не так…

– Откуда ты знаешь?! – повысила голос Вайолет, захлопнув Шекспира и откинув книгу на одеяло. – Ты ничего обо мне не знаешь!

– Я знал раньше! Я пытался сделать тебя счастливой! – подушка пролетела по воздуху, Тейт и не заметил, когда Вайолет запустила ею в его голову.

– Подонок! По-твоему, суицид – это счастье?! Давай, посмотри, насколько ты помог!

Агрессия Вайолет разожгла огонек потухшего фитилька юноши. Тейт и сам завелся, чувствуя бушующую кровь.

– Я ПЫТАЛСЯ ТЕБЯ СПАСТИ, ЧЕРТ ПОБЕРИ! – блондин отшвырнул подушку. – Я не хотел, чтобы до этого дошло!

– ТЫ ТОЖЕ ПРИЧАСТЕН! ТВОИ РУКИ ТОЖЕ В МОЕЙ КРОВИ!

– …

– Если бы… – Вайолет сорвалась, утирая нижнее веко от слез, – … если бы ты только рассказал мне… если бы ты взял ответственность за то что сделал, если бы ты не прятался, а поговорил со мной… – Вайолет говорила сквозь слезы. Ее плач всегда магическим образом парализовывал Тейта. Он хотел обнять, успокоить, и понимание того, что сейчас она ни за что не позволит, заставляло его самого желать разрыдаться, – … но ты все твердил «Я не знаю что сделал. Зачем я это сделал?» – передразнивала Вайолет, яростно утирая щеки и глаза ладошками.

– Но я…

– Перестань! – всхлипнула та. – Хватит! Хватит смотреть на меня таким взглядом! Хватит строить из себя обиженного малыша! Тебе самому не надоело разыгрывать эту драму?

– А ЧТО Я ДОЛЖЕН БЫЛ СДЕЛАТЬ? Ты ничего и слушать не желаешь!– Тейт схватился за перила изножья, пытаясь контролировать свой гнев. Холодный метал с горем пополам остужал пожар в теле.

– Да ты только послушай себя! – выкрикнула Вайолет. – Ты только и делаешь, что ноешь и плачешь! Извиняешься, хотя не испытываешь чувства вины, умоляешь о прощении, хотя не пытаешься осознать свои ошибки. Какой толк от того что ты скулишь и строишь щенячьи глазки?

– А ЧЕГО БЫ ТЫ ХОТЕЛА? – Вайолет вздрогнула от его голоса. – ЧТО, Я ДОЛЖЕН БЫЛ ВЫЛОЖИТЬ ТЕБЕ ВСЕ ПРИ ПЕРВОЙ ВСТРЕЧЕ? ИЛИ МОЖЕТ ТЫ ХОТЕЛА ПРИЗНАНИЯ НА ПЛЯЖЕ? ДАВАЙ, СКАЖИ МНЕ, КАК БЫ ТЕБЕ ТОГДА ПОНРАВИЛСЯ СЕКС.

На долю секунды слова Тейта выбили Вайолет из колеи.

– Ты мог бы хотя бы не врать! Ты врешь, Тейт! Ты же обманываешь все время! Я не знаю, каким из твоих слов верить! Боже, я… – Вайолет сделала глубокий вдох, откидывая назад волосы, – … ты заставил меня тебя полюбить, а я даже не знаю, чувствовал ли ты ко мне что-нибудь… – прошептала та вбок, словно разговаривала с прикроватной тумбочкой.

Слова болезненно ударили в самое сердце. Тейт почувствовал боль под ребрами.

– Вай… я…

– Я. Я-я-я, Тейт! Все время только ты! Для тебя вообще никого больше не существует! Ты психопат, Тейт!

– Не говори… не говори как твой отец… – Тейт облизнул соленую губу. И давно он плачет?

– Но это правда! – отчаянно выкрикнула девушка. – Все время следишь за мной как псих или маньяк, думаешь я не замечаю?! Я чувствую себя жертвой, Тейт!

Юноша наморщил лоб, всхлипнув. Слезы катились по щекам.

– Ну а ты? – тихо спросил тот, выдержав паузу, пока боль в горле от надрывания голоса не утихнет.

Вайолет медленно подняла взгляд мокрых глаз.

– Я?

– Ты думаешь, с тобой все в порядке? Здоровые люди не режут себя, зд…

Вайолет задрожала от гнева. Моментально схватив вторую подушку, она вложила в бросок всю ярость на которую было способно ее ослабшее от слез тело, заставив юношу замолкнуть.

– УБИРАЙСЯ! УХОДИ! ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ, ТЕЙТ!

__________

Нежно-голубые пижамные штаны пузырились под коленками. Вайолет устроилась на том же месте. Все также отталкиваясь от пола одной ногой, Вайолет придерживала колышущиеся пряди волос у щек, сосредоточенно вглядываясь в страницы книги. На улице только-только взошло солнце, и вся природа оказывалась залита голубоватым свечением. Часть щеки и кончик ее носа, что были в зоне видимости Тейта, казались матовыми в мягких тонах голубого.

Несмотря на большую сцену несколькими днями ранее, Вайолет знала, что Тейт по-прежнему шпионит за ней. В каком-то смысле это даже рождало приятное чувство. Словно тебя охраняют. Главное на все смотреть с другой, более позитивной стороны. Первый разговор не был даже отдаленно похож на то, что она себе представляла. В ее воображении рождалась абсолютно точная картинка Тейта в слезах, молящего простить его. Ее шокировало произошедшее. Страх, обида, гнев, смятение, волнение, – казалось, все было испытано за десять минут. В том, что Тейт был психопатом, Вайолет не сомневалась. Но так ли хорошо она его знала?

В какой-то момент написанное, видимо, показалось довольно забавным, и Вайолет прыснула со смеху, отрывая взгляд и переводя его на приоткрытое окно.

– Иди сюда, – как бы она ни пыталась придать голосу монотонности, первые буквы все равно вышли на ноту выше. «Волнение», – подумал Тейт. Что она задумала?

В полном молчании он дотронулся до металлического шарика на ножке кровати.

– Что я должен делать?

– Замолчать и сесть, – его кресло-качалка стояла у самого края кровати, простыня сливового цвета, что моталась по полу, попадала под напольные дуги кресла. Вайолет не поворачивалась, все также глядя в книгу, лишь слыша звук трения денима и шуршание хлопковой кофты юноши. Примялся матрас, Тейт присел на край. Теперь их разделяло лишь несколько сантиметров. Тейт не дышал, грудь Вайолет же равномерно вздымалась и опускалась. И если бы не кожа ее шеи, полностью покрытая мурашками, то он бы засомневался, а нервничает ли она?

Книга в ее руках была совсем новая, шершавые страницы были белоснежны, словно только из типографии.

– Откуда она? – задал вопрос юноша, глядя как Вайолет по-привычке гладит большим пальцем лист бумаги.

– Амазон. Заказала доставку.

Тейт хотел было спросить, кто еще такой, черт побери, этот Амазон, но сдержался. Она обратилась к нему сама, так что какую бы коварную игру его маленькая Уэнздей Аддамс не вела, он будет рядом и будет принимать участие.

– Хочешь почитать со мной? Я только начала, – продолжила Вайолет, поворачивая книгу так, чтобы Тейт получил лучший доступ к страницам.

Волнение вдруг перехватило его горло, словно Тейта душили. Он отчаянно старался вникнуть в написанное, но слова казались китайской азбукой. И чем усерднее он пытался, тем больше боялся, что Вайолет дочитает раньше него и перелистнет. А что если потом она спросит, как ему текст? Что он ответит? Да, Вайолет, мне очень понравился цвет твоих передних прядей волос в туманном рассвете. Да, Вайолет, я нашел движение твоих ключиц, когда ты делала вдохи, жутко эротичным. Но Вайолет почему-то медлила. Прошло три, пять, восемь минут – за это время она могла прочесть половину книги -но она так и не перевернула страницу. И Тейт решил все же воспользоваться удачным стечением обстоятельств, попробовав вникнуть в текст.

« – И что она исследует?

– Психопатов, – сказал Джеймс.

Я заглянул в кабинет к Эсси. Она заметила нас, улыбнулась и помахала нам рукой.

– Должно быть, это опасно, – заметил я.

– О ней рассказывают одну историю, – произнес Джеймс. – Как-то она беседовала с психопатом. Эсси продемонстрировала ему фотографию чьего-то испуганного лица и попросила определить эмоции того человека. Психопат ответил, что не знает, что такое эмоция, но добавил: именно такое выражение появлялось перед смертью на лицах тех людей, которых он убивал.»

От лица Тейта отлила кровь, конечности похолодели, а под ложечкой засосало даже при том, что сам он смутно представлял где эта «ложечка» и что там под ней «сосет». Вайолет была абсолютно расслаблена, неподвижна, лишь размеренно вдыхала кислород. Когда Тейт все-таки сумел оторваться от ужасных пропечатанных слов, то покосился на лицо Вайолет. Ее взгляд падал на текст, но не двигался, словно она изучала какую-то отдельную точку на страницах. Уголок губ был чуть приподнят на издевательский манер. Так вот чего она хотела…

Секундой позже в комнате стало пусто. Тейт исчез. Кресло-качалка со скрипом возобновила движение. Взад-вперед…взад-вперед…

***

– Неужели есть особый ритуал складывания салфеток?

В малой столовой стояла послеполуденная дремота. На выцветший ковер под столом падали синие квадратики света, повторяющие форму арочного окна с перекладинами. На антикварном платяном буфете небрежно колыхался подол светлой плотной простыни.