Текст книги "Лучший мой подарочек (СИ)"

Автор книги: calling my name

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

========== часть 1 ==========

– Джингл беллз,

– Джингл беллз,

– Джингл охуелс!

Именно он и настанет, если физику не сдать. Сессия по физике перед ЕГЭ в канун Нового года как особый вид извращений, Нина Петровна явно знает в них толк.

Страдальчески закатив глаза, Аня сдула со лба совершенно не мешающую белокурую челку. И очень зря – физики в голове стало еще меньше, хотя, казалось бы, некуда.

Никак не усваивается она под Новый год. Или под BTS. Вариант вынуть из ушей наушники Аня решительно отмела, точнее, даже не рассматривала.

Верхний ярус их с сестрой кровати, исчерканной маркером и обклеенной полуободранными наклейками, был ее естественной средой обитания (подальше от плаксы и вредины Дашки), а электронные ритмы кей-попа – звуками живой природы. Ничего другого она почти никогда не слушала.

Новый год всерьез рисковал не задаться, а для Машки Ивлиевой он не задался совершенно точно. Потому что встретить его в деревянном ящике на двухметровой глубине промерзшей земли – так себе удовольствие. Не послушать ей больше корейцев, хотя она их и не любила.

Лучше уж физику зубрить, ничего не скажешь.

Сильно по Машке никто не расстраивался, даже собственная мать подвывала на похоронах как-то подозрительно натужно и ненатурально, явно на публику да для приличия.

Типичное лицемерие сорокалетних, ее мать тоже такая.

Зацикливаются на каких-то дохуя важных ритуалах и правильных словах, а на самом деле всем насрать.

Привычно закатив глаза, Аня вспомнила, как мать ее долго отчитывала и стыдила за неосмотрительно вырвавшиеся слова “Машка сдохла”.

Да как она так может говорить, да это же ужас, надо говорить – умерла, иметь уважение.

Тьфу, да как будто Машке не насрать уже на все и легче будет от чего-то… там, в ящике под снегом. Да и какая нахер разница, “сдохла” сказать или “померла”, если всем одинаково пофиг.

Ляпнут и тут же забудут, пойдут как ни в чем не бывало бутерброды с копченой колбасой жевать и “Камеди Клаб” смотреть по зомбиящику.

Хотя, если честно, страшновато было на Машку в гробу смотреть, когда ее в землю закапывали, не по себе как-то стало.

Только недавно ходила в своей дурацкой шапке с огромным помпоном, сто лет уже таких не носят, и в столь же стремном пуховике со стразами, слушала всякий шлак типа Стаса Михайлова, списать вечно просила, противным, чуть писклявым голосом, за километр узнать можно.

Но теперь больше не попросит, не надо ей уже. Скучная она какая-то была, надоедливая. Ане иногда жалко ее бывало, а Элька Ивлиеву терпеть не могла, вечно предлагала игнорить, в черный список заносить, не звать никуда, откровенно издевалась прямо в лицо.

Почему Машка, не обращая внимания на жирные намеки, упорно считала себя их подругой, Аня не понимала. Не гордая была или тупая просто?

Она и не смотрелась рядом с ними совсем – тощая, неказистая, длинноногая, как кузнечик.

И смерть Машку постигла дурацкая, как и вся ее жизнь – простудилась, температура поднялась, кашляла сильно – обычное дело же, а Машка на пятый день взяла да отъехала, отек легких.

И простыла-то, возможно, нарочно, или, по крайней мере, радовалась поначалу, что мать наконец ею займется, будет лечить и ухаживать.

А то ей совсем не до старшей стало, как замуж второй раз вышла и пару мелких спиногрызов родила. Машка им мешалась только, как бельмо на глазу.

Аня поморщилась, змеей заползший в грудь неприятный холодок хотелось побыстрее прогнать. Сдаст она как-нибудь ссаную физику, никуда не денется Нинка, поставит, как обычно, пять. Она же отличница, гордость класса.

Они обе с Элькой такие, умницы-красавицы. И Новый год совсем скоро, Элькиной матери дома не будет, они классно вдвоем посидят.

Жаль, тетя Наташа никого больше позвать не разрешила, но ничего страшного, всяко лучше, чем с предками и мелкой Дашкой.

Шампанского выпьют, в одиннадцатом классе уже можно, ужастики посмотрят и клипы по MTV, сначала обязательно погадают и желания на бумажках напишут.

Элька безумный фанат всего такого, жуткого и паранормального. Уже который год они на Святки гадают и онлайн-предсказания ищут в интернете. Аня больше на поржать и за компанию, а Элю слишком уж иногда на этом заносит.

От ее последней идеи Ане стало откровенно не по себе, не страшно, конечно (глупо пугаться покойников, они тихие и безобидные, лежат себе, никого не трогают, живых стоит опасаться), но стремно как-то. Увидит еще кто-нибудь и вообще.

***

– Надо прядь волос у Машки отрезать… и горсть земли с кладбища взять, – почему-то перешла на шепот Элька, воровато оглядевшись и нервно облизав губы.

Хотя в заполненных гомонящей толпой широких коридорах ТЦ “Парус” никому не было никакого дела до них и их секретов. Когда декабрь остервенело плюется в лицо колючим снегом, больше нигде и не погуляешь.

– Зачем?

Аня от неожиданности резко остановилась, из-за чего плетущаяся сзади неопрятная толстая бабка больно наехала на ногу груженой продуктами из Ашана тележкой.

“А говорят – пенсионеры бедствуют!” – зло сверкнула глазами Аня, подавив желание матюкнуться.

Сапог ей испачкала грязным колесом, дура старая, чтоб ей… Сдохнуть вместо Машки слишком уж нехорошо будет сказано, наверное.

Все из-за Эльки с ее идеями!

– Я придумала, как желания на Новый год загадать, чтобы точно сбылись! – увлеченно продолжила Эля, ничего не замечая.

– Завтра же на похороны Машки идем, так? Надо у нее волос немного отрезать и землю с могилы захватить. Это самая сильная кладбищенская магия, я вчера в интернете прочла. Так порчу делают, покойник поможет обязательно, значит, и желания исполнить поможет. Давай попробуем, вдруг правда все сбудется!

Эля истерично захихикала, явно представив себе что-то похабное.

Ну не дура ли, а?

– Что у тебя сбудется, с Джастином Бибером потрахаться? – хорошее настроение вернулось к Ане. – Или с Ким Тэхеном? Замуж выйти и близнецов родить?

Близнецы были фишкой Ани с тех пор, как она встретила соседку с очаровательными и совершенно одинаковыми двойняшками. Ей бы такую сестру, свою копию, вместо Дашки.

– Тьфу! – скривилась Элька, сплевывая. – Не хочу личинок.

Аня была уверена, что на этом шутка кончилась – поржали (на них даже охранник ювелирного бутика коситься начал) и забыли. Просто рофл.

***

Но Эльку заклинило – когда она, заговорщически улыбаясь из темного угла машкиной прихожей (правда, руки все-таки слегка дрожали), достала из рюкзака маникюрные ножницы, Ане всерьез захотелось треснуть лучшую подругу по башке.

Все оказалось совсем не смешно и загадочно, а стремно и страшновато. Смотреть на Машку, изменившуюся после смерти до неузнаваемости, было очень тяжело.

Эта восковая кукла в белом свадебном платье с желтоватым неподвижным лицом была вещью, предметом, пришедшей в негодность игрушкой, но никак не человеком. Не Машей Ивлиевой. Она не была ею, это не она.

Трогать это Аня не согласилась бы ни за что, даже стоя на стреме, она старалась не смотреть, уверенная, что Элька не сможет такое сделать, зассыт, пороху не хватит.

Но к ее тайному ужасу Эля с победной улыбкой продемонстрировала тусклую прядь мышиного цвета (машкины патлы даже и не изменились) и быстро спрятала в карман спортивной кофты вместе с ножницами.

А завернуть в носовой платок комок мерзлой земли из припорошенной снегом кучи на машиной могилке оказалось совсем не сложно, никто не обратил внимания, только рука замерзла и чуть испачкалась.

Правда, Аня отчего-то почувствовала себя воровкой, и томительное ощущение совершенного нехорошего поступка мутью осело где-то в глубине души.

Да ну… тупая Элька со своими Астралами! Просто кусок, блять, земли, никому не нужный и ничего не стоящий. Дофига ее тут валяется. И всего лишь труп, некогда бывший их одноклассницей. Не жалко ему ни волос, ни земли, ему вообще все пофигу.

В таком месте всякая дрянь так и лезет в голову, крипово до жути.

В рано сгустившихся зимних сумерках занесенные снегом серые могильные памятники и провалившиеся оградки заброшенных могил с давно облупившейся краской напоминали кадры из ужастика.

Хотелось быстрее вырваться к свету, теплу, людям, даже Дашка не казалась такой уж противной и родители не раздражали.

========== часть 2 ==========

– Элька, да ты чего! Ебобо, что ли?

Аня даже уже не смеялась, а ржала совершенно неприличным образом. Благо на приличия можно было смело забить – стесняться-то некого.

Их с Элькой вечеринка до сих пор шла как по маслу – первый Новый год без родителей (прошлый пришлось встречать с Элькиной матерью и ее хахалем) будоражил сам по себе, а после выпитого на пару с Элькой большого бокала шампанского (не особо вкусно, допилось с явным трудом) и вовсе расцвел сверкающими всполохами новогодних фейерверков.

Как в прямом, так и в переносном смысле, ибо за украшенным весело мигающими разноцветными лампочками окном давно уже запускали петарды и орали дурными пьяными голосами.

Салатики (на Новый год можно сделать исключение и не беречь фигуру) тетя Наташа наготовила просто отпадные, фильм подошел к концу, стрелки все ближе подходили к двенадцати.

Самое время налить еще шампанского (Аню пробрала невольная дрожь, как же все-таки невкусно) и исполнить их традиционный ритуал с желаниями, на этот раз экстремально криповый.

Некромантия, епта! Надо бы пожелать чего-нибудь эдакого… для прикола хотя бы.

Но Элька в очередной раз удивила, совершенно неожиданно наотрез отказавшись загадывать желание ей же самой и придуманным способом.

Как будто не она к Машке прямо под носом у ее матери в гроб лезла с ножницами, зассала-таки в самом конце. Ржака!

– Я… я, пожалуй, не буду, и тебе не советую… давай выкинем все нахер и в церковь сходим! – на удивление серьезно стояла на своем Эльвира, никак не реагируя на насмешки.

Ну ахренеть… про церковь Элька ни разу до сих пор не упоминала. Она хоть православная вообще или мечеть имела в виду?

Так-то Эля просто атеистка, как и Аня, была до сих пор.

Какая муха укусила подругу, Аня так и не поняла. Заметно побледневшая даже под слоем макияжа Эля, картинно тараща большие, черные, густо подведенные глаза, бормотала про какой-то сон.

Почудилось ей что-то, как будто Машка на краю своей ямы стоит и волосы трогает, ищет, все ли на месте.

– Херня! – твердо заявила Аня, отсмеявшись. Точно Элька фильмов пересмотрела. Лол.

Но переубедить Элю не получалось, нашла коса на камень, что называется, даже долгожданный новогодний вечер грозил оказаться испорченным. Что никак нельзя было допускать.

– Ну и фиг с тобой! – миролюбиво подытожила Аня, чтобы обратить все в шутку: – А я хочу попробовать… как ты придумала.

Странно посмотрев на нее, Элька молча достала пакетик с принесенной с похорон добычей. Продолжая преувеличенно веселиться – ну ржачно же, а теперь еще смешнее стало, Аня помогла раскрошить твердый темно-серый комок земли на блюдце.

Эля поставила в центр свечку, прижав посильнее для устойчивости, и расправила чуть дрожащими пальцами спутавшийся комок волос.

– Их надо сжечь на свечке, а немного пепла бросить в бокал вместе с запиской.

– Фу, гадость какая! – сморщилась Аня, демонстративно прижав ладонь ко рту.

– Не будешь? – все так же странно, с ноткой разочарования усмехнулась Элька.

– А, давай! – махнула рукой Аня, энергично встряхивая волосами – отступать некуда.

– Позади Москва, – патриотично закончила Элька.

Президент тоже уже почти закончил с до хрена важными новогодними пожеланиями.

– Пиши быстрее, а то не успеешь. Попробуй три желания тогда уж.

Как всегда в такие моменты Аню охватила непонятная паника. Ясно, что все шутка, но от необходимости успеть до двенадцатого удара сердце начинало бешено биться, руки дрожать, ручка падала на пол и заготовленные формулировки напрочь вылетали из головы.

Что же пожелать-то такого? Айфон? Да ну, неинтересно. Гулять так гулять!

Побывать в Корее, – спотыкающимися буквами вывела Аня.

Встреться с, не то, Аня коряво зачеркнула.

Потрахаться с… имя полностью не убралось, и место кончалось.

Ладно, понятно же, кого ей хочется. Ким Тэхена, ну или Ким Сок Джина, все равно. Поэтому вторую часть имени можно и не писать.

Что же еще? Ничего прикольного не придумывается больше…О!

Родить близнецов. (потом когда-нибудь, конечно, лет через десять).

Удары курантов, сопровождаемые криками за окном, шли один за другим, грозя вот-вот закончиться.

Охваченная огнем записка больно обожгла палец, маленький, не прогоревший кусочек неприятно застрял потом в горле, от него и выпитого залпом ледяного шампанского чуть не стошнило.

Ложиться наконец спать в бледно-сером полусвете самого хмурого утра года было (Аня не признается в этом никому, ни за что и никогда) чуть страшновато.

Но… в том же сероватом, теперь уже вечернем мареве, пробивающимся из не зашторенного окна, их с трудом растолкала Элькина мать, растрепанная и резко пахнущая спиртом, в помятом вечернем платье с уехавшим в сторону разрезом.

Они были все там же и все те же, месть потревоженных мертвецов не состоялась. И даже сны никакие не снились.

Определенно, Элька – дура! Она же говорила. Надо так и написать, крупными буквами на снегу.

***

Что же ей вечером подарят родители? Вдруг все-таки новый айфон? Шансов мало, да, но надежда же умирает последней. Хотя на фиг, нечего об этом думать, впереди еще долгий-долгий день.

День рождения, который только раз в году.

У нее он как раз на Рождество, повезло. Или нет. С деньгами после Нового года голяк, родители дома торчат, и Дашка не в садике.

Но сегодня это нисколько не портило настроения, и пробивающееся между легких сизых облаков бледно-золотое зимнее солнце радостно улыбалось сквозь поблескивающие мелкими алмазиками невесомые снежинки.

Потому что в сумочке лежали оторванные матерью от сердца десять тысяч (значит, айфона, скорее всего, все-таки не будет, ну и ладно), и Элька с девчонками наверное уже ждали в Парусе, заняв самые удобные столики на фудкорте.

Машка задолго напрашивалась с ними, всячески намекала на свое желание пойти, но ее ждало бы разочарование. Потому что Элька первая успела взять с нее слово, что Ивлиевой не будет.

Ускорив шаг, опаздывать не хотелось, Аня прогнала неприятные мысли и побежала за как по заказу подъехавшей к остановке маршруткой.

Только бы не давочная!

Тесниться, толкаться и вынужденно уступать место какой-нибудь бабке или мамашке с ребенком не хотелось никогда, а в день рождения особенно.

Но пазик оказался не просто свободным, а совершенно пустым, что даже слегка напугало. И кондуктора не видно. Но, чуть поколебавшись, Аня все-таки зашла в гостеприимно распахнутую дверь и, оглядевшись, плюхнулась на более-менее чистое сиденье с краю.

Сквозь замызганное, испещренное мелкими точками грязи снаружи окно почти ничего не было видно. Аня, не имевшая ранее привычки дремать в транспорте, почему-то захотела прикрыть глаза, удобнее устроившись на скамейке.

Не пригласила меня, значит? Эх ты…

Аня судорожно дернулась, уронив на пол телефон.

А я тебе подарочек приготовила.

Сердце лихорадочно колотилось где-то в горле, желудок болезненно сжался, угрожая расстаться с содержимым.

Слава Богу, это сон! На секунду глаза закрыла и провалилась. Вчера поздно легла и не выспалась, наверное, сроду в транспорте не засыпала. Остановку-то хоть не проехала?

Хотя ее невозможно проехать, ТЦ “Парус” конечная, всяко высадят.

Кое-как сумев выровнять дыхание и унять дрожь в коленях, Аня попыталась рассмотреть, где они едут. Но грязное стекло стало полностью непроницаемым, виделась только одна сплошная беловато-туманная муть.

Спокойно! Ничего не происходит.

Окончательно впасть в панику Аня не успела, маршрутка остановилась и как ни в чем не бывало распахнула двери.

Испытав, пожалуй, самое сильное в своей жизни облегчение, Аня стремглав выскочила наружу, чуть не споткнувшись о ступеньку и не вылетев вниз головой, предвкушая глоток живительного морозного воздуха и причудливую, похожую на корабль, зеркальную громаду ТЦ.

Но… ни снега под ногами, ни приятно обжигающего мороза, ни сколько она себя помнит знакомого торгового центра на месте не оказалось.

Странно безлюдная площадь, мощенная квадратными серыми плитами без малейших следов снега, столь же серые низкие здания в отдалении.

Что… что это такое?

Панически заметавшийся по сторонам взгляд наткнулся на четырехэтажное желто-серое здание, до боли похожее на ДК Красный якорь, только с непонятными иероглифами и огромным красным с синей каймой по краям флагом наверху.

В центре знамени неизвестного государства красовалась знакомая по урокам истории (СССР как раз недавно проходили) пятиконечная звезда, красная в белом круге.

С другой стороны – похожее здание с колоннами и уже полностью красным флагом.

А в середине более высокое, напоминающее пагоду с зеленоватой крышей сооружение, украшенное портретами, отсюда не рассмотреть, кого.

Где-то… где-то она такое видела.

Может, все просто сон, она заснула в долбаной маршрутке? Аня попыталась изо всех сил ущипнуть себя.

Ей приснилась Машка. Ее желание… Неужели!

Но это же не Сеул, он совсем не такой, там…

Господи!

Аня наконец рассмотрела портрет сбоку от похожего на Дом Культуры здания. Это же… это… Нет!

Такое тоже было в учебнике. Не может быть!

Воздух перестал идти в легкие, вдруг став тяжелым и липким. Сердце болезненно затрепетало в груди от удушья, а серые здания закачались и закружились в адской пляске, пока встреча затылка с тоскливыми серыми плитами не отдалась огненной вспышкой боли.

========== часть 3 ==========

Какой-то особенно, до головной боли неприятный, мертвенно-белый свет бил по глазам, просачиваясь сквозь сомкнутые ресницы. И голоса, странно и тревожно неправильные, ни слова не разобрать.

Она проспала школу или свой день рождения, заснула в маршрутке?

Аня резко открыла глаза и попыталась сесть, поняв, что лежит на чем-то непривычно твердом, явно не на своей кровати. И даже не на сиденье маршрутки, они все же помягче.

Свет, исходящий от ничем не прикрытой лампочки на голом потолке, освещал странное помещение, не похожее ни на что из ее прежней жизни. Что-то подобное она видела только в кино, криминальных драмах в антураже стран третьего мира. Про суровые будни тайландских наркоторговцев, например.

Аня не особо фанатела от таких сюжетов, а уж перспектива самой оказаться на месте героя в убогой камере не привлекала от слова совсем.

Твердая, практически как плиты на площади Ким Ир Сена (Аня машинально потерла затылок), железная койка, бетонные стены и потолок, никак не скрытый от посторонних глаз унитаз в углу и постоянно шагающие туда-сюда по полутемному коридору люди в форме (какой именно – военной, полицейской или какой-то еще – Аня понятия не имела).

Наружная стена, выходящая в этот самый коридор, представляла из себя одну сплошную решетку.

Подобная открытость и непрерывно бьющий в глаза свет заставляли чувствовать себя как на витрине, причем не в торговом центре, а в каком-нибудь грязном, вонючем чапке.

К сожалению, это все-таки не сон, раз проснуться никак не получается. Но почему все так похоже на кошмар?

С трудом поднявшись со своего твердокаменного ложа, Аня со стоном схватилась за почти в прямом смысле раскалывающуюся пополам голову. На затылке налилась огромная и крайне болезненная на ощупь шишка. Спина тоже болела и ноги затекли.

Разуть ее никто не позаботился, но ни куртки, ни сумки (она, возможно, осталась в маршрутке) видно не было.

Ее любимые черные полусапожки на шнуровке для столь долгого ношения не предназначены, и в них здесь явно жарко.

Узкие джинсы (Аня специально брала на полразмера меньше, чтобы лучше сидели и подчеркивали все, что только можно) действительно как влитые обтягивали практически идеальную задницу, не как у Джей Ло, конечно, но еще бы совсем чуть-чуть объема, и simple the best, определенно не были удобными.

И, как инстинктивно догадалась Аня, были здесь совершенно неуместны и нежелательны.

Несбыточное желание переодеться во что-нибудь более комфортное и не столь вызывающее оказалось последней каплей, прорвавшей плотину самообладания.

Несмотря на все попытки сдержаться, глаза неудержимо наполнились слезами, нос, как всегда при этом, тут же забился и дыхание перехватило.

А ты не написала, в какую именно Корею хочешь. Крутой рофл, да? Как вы с Элькой любите.

Визгливый Машкин смех чуть было не заставил опять упасть в обморок.

Может, она с ума сходит? А если еще нет, то с этими голосами в голове скоро сойдет точно.

Слезы хлынули бурным потоком, и происходящий вокруг болезненный фантасмагорический кошмар стал восприниматься туманно и обрывочно.

Хочу домой, к маме, пожалуйста! А-а-а!

Единственная мысль пойманной птицей забилась в голове, почти не оставив места для чего-либо другого. Все было слишком плохо, страшно и ужасно. Настолько, что стало все равно.

Она будет сидеть в этой ужасной тюрьме, мучиться, пока не умрет, уже совсем скоро.

Железная дверь вот-вот с лязгом откроется, и вошедшие солдаты молча выведут ее во двор, поставят к шершавой, холодной серой стене. Почему здесь все такое серое? Потому что это ад на Земле, наверное. Ужасное место. Прицелятся из винтовок, и…

Ничего другого здесь ждать нельзя. Это КНДР, а не в недобрый час загаданный Сеул. Разрозненные обрывки сведений, почерпнутых из интернета и увиденных краем глаза телерепортажей, разом всплыли в памяти и сложились в наводящую тоску и ужас картину.

Этот день рождения станет последним днем на земле. Потом те же солдаты зароют ее в страшной черной яме, как Машку. И даже на могилку никто никогда не придет.

Вокруг нее началось какое-то движение и суета, смутно слышались голоса, пробивающиеся как будто издалека. Разум инстинктивно защищался, пытаясь отгородиться от невыносимо режущих слух звуков чужого языка.

Ее усадили на койку, потом почему-то помогли подняться, кажется, она куда-то шла.

Почувствовав край поднесенного к губам стакана, Аня послушно выпила воду с почти неразличимым лекарственным привкусом. Может, это казнь такая и ей дали яд?

Всерьез готовая вот-вот услышать выстрел (ее же привели на расстрел, да?) Аня все-таки осторожно открыла до сих пор плотно зажмуренные глаза. И тут же закашлялась. Глупо иногда так получается, в самые неудачные моменты, на уроке, например. И чем больше стараешься подавить кашель, тем сильнее щиплет горло и текут из глаз слезы.

Она сидела на неудобном стуле в кабинете, похожем на оживший кадр из старых фильмов. Выкрашенные бледно-зеленой краской стены, как в школьной столовой. Красный ковер на полу, содержащийся в аскетичном порядке рабочий стол – кроме нескольких аккуратно уложенных друг на друга белых папок и раритетного телефонного аппарата с дисковым набором, на нем не было ничего.

Встретившись взглядом с основоположником идей чучхе, портрет которого в массивной золотой раме висел на стене позади стола, Аня закашлялась еще сильнее.

– Не бойся. Еще пить хочешь?

Меньше всего она ожидала услышать когда-либо еще русскую речь, даже кашель моментально прошел. На хозяина кабинета (неловко получилось, не поздоровалась даже), Аня совсем не обратила внимания, зачарованно рассматривая портреты основателя КНДР и двух его потомков.

Что, в общем, неудивительно, ибо он сливался с окружающей обстановкой, совершенно не бросаясь в глаза.

Невысокий (как и все здесь, и еще на одно лицо, кстати, хотя и нехорошо так говорить), худощавый, в темном костюме, с коротко стриженными черными волосами.

Хотя нет, если приглядеться, этот местный начальник все-таки несколько выделялся из общего безликого ряда.

Был явно старше – волосы сильно тронуты сединой и лицо не такое гладкое, с заметными морщинами на лбу и в уголках глаз. И выражение лица гораздо более осмысленное, интерес и сочувствие к себе Аня увидела и почувствовала впервые.

– Здравствуйте! – поспешила она исправить оплошность.

Может, лучше встать? Невежливо как-то сидеть, и так поздороваться забыла.

– Сиди! – остановил ее мужчина. – Я могу тебе помочь, не бойся.

По-русски он говорил очень хорошо, только в чуть более быстром темпе, чем обычно принято.

– Я учился в СССР.

Получив ответ на невысказанный вопрос, Аня вздрогнула и отчего-то покраснела. Ее читают как раскрытую книгу и вряд ли особо интересную.

Расслабившись под понимающим и, казалось бы, преисполненным искреннего сочувствия и терпеливого внимания взглядом небольших раскосых темных глаз, Аня сначала путано и сбивчиво, дрожащим от волнения голосом, потом более уверенно рассказала свою историю.

И обреченно поняла, что в такой бред поверить невозможно. Сейчас КГБ-шник (Аня мысленно решила обозначить собеседника так) рассердится, что ему пытаются впарить какую-то лажу. Точно решит, что она над ним издевается, уже вот-вот.

Вызовет молчаливых и одинаковых, как трое из ларца, солдат, и ее таки поставят к стенке. Или переоденут в смирительную рубашку и навсегда запрут в местной психушке. Сразу и не скажешь, что хуже.

Глаза опять начали наполняться соленой влагой, Аня по-детски шмыгнула носом и замолчала.

Но мужчина и не думал сердиться и, казалось, даже не удивился. Только на минуту прикрыл глаза и чуть откинулся назад, как будто что-то обдумывая.

Решает, расстрелять меня или повесить.

Совершенно серьезно подумала дрожащая как осиновый лист Аня.

– Аня, – с ударением на последний слог наконец сказал особист, – лучше никому этого больше не рассказывать, понимаешь? Никогда, – с ласково-снисходительной интонацией, с какой обычно разговаривают с маленькими детьми, продолжил он.

И, протянув руку, взял ее за подбородок.

В неожиданном прикосновении не было ничего пугающего, точно так же он мог дотронуться до своей внучки.

– Ты просто ничего не помнишь, головой сильно ударилась. Да?

Чувствуя себя заново родившейся, пока еще робкая надежда на продолжение жизни заполнила грудь долгожданным теплом, Аня молча кивнула, прикрыв глаза.

Пальцы легко скользнули по щеке, делая приятное чувство успокоенности еще сильнее, и коснулись волос. Аня удивленно – опасности или какой-либо неловкости по-прежнему не чувствовалось, прикосновения были совершенно безобидными – покосилась на КГБ-шника.

Он пробовал на ощупь золотисто-пшеничную прядь (Ане повезло, или в некотором смысле все же не повезло, учитывая народный фольклор, родиться блондинкой), повернув ее на свет, с нескрываемым восхищением и одобрением. В котором тем не менее не было ничего личного. Сложно описать… так товар в магазине рассматривают.

– Ты не хочешь здесь оставаться, да?

Поразительно глупый вопрос… от такого умного человека. Ясен же пень, что нет. Хотя… стоп. От нее что-то потребуется взамен?

Самый очевидный вариант тем не менее не был очевидным… в отношении к себе корейца Аня не чувствовала ни малейшего сексуального подтекста. Хотя опыта в таких делах у нее немного, никакого, честно говоря, в отличие от Эльки, совсем нубом она не была.

Несколько раз к ней пытались приставать, как ровесники, так и мужчины постарше, и подобного рода интерес всегда чувствовался сразу. У пожилого корейского особиста его не было совсем, Аня спокойно могла бы переодеваться в его присутствии без всякой взаимной неловкости.

А если бы вдруг… она бы гордо умерла незапятнанной девственницей, как Эсмеральда, или…?

Конечно или… она точно не Эсмеральда и к такому подвигу не готова. Умирать же так… так страшно, даже представить себе не получается. И отчаянно не хочется представлять.

========== часть 4 ==========

Бетонная стена обожгла спину могильным холодом, моментально проникшим и в желудок, и в сердце. Силуэты выстроившихся напротив солдат смутно виднелись в густой темноте, только металлические пуговицы гимнастерок, звезды на пилотках и, самое главное, стволы винтовок отсвечивали тусклым вороненным блеском в рассеянном свете звезд и полускрытой косматыми облаками луны.

Добрый КГБ-шник с неизменно ласковой улыбкой взял ее руки в свои и мгновенно защелкнул на запястьях стальные браслеты наручников. И хотя уступал ей в росте, руки неожиданно легко оказались подняты вверх и закреплены за что-то в стене.

Машинально опустив глаза (как будто в такой момент это имело смысл), Аня увидела, что стоит в одной экстремально короткой черной школьной юбочке и отделанном аляповатыми кружевами белом лифчике из подаренного на Новый год бабушкой недорогого комплекта.

Не пойми откуда начал капать дождь, причем, кажется, только на нее. Юбка мгновенно прилипла к ногам, задравшись еще выше, а тонкий лифчик вообще перестал что-либо скрывать.

За то время, пока она не смотрела, за спинами солдат почему-то оказалась обычная стена, как в том кабинете, с портретами нынешнего местного Президента (или кто он там, хз, забыла) и его столь же неистово почитаемых отца и деда. Не успев толком удивиться, дрожащая от холода, страха и смущения Аня сдавлено вскрикнула и чуть не упала.

Зафиксировавшие руки в беспомощном положении наручники сослужили добрую службу, удержав ее на ногах.

В ослепительной вспышке молнии трое до икоты пугавших ее правителей шагнули за золоченные рамки своих изображений и столь же синхронно уставились на нее с явно похабными улыбками. Аня в ужасе зажмурилась, безуспешно пытаясь вжаться в стену и исчезнуть.

И совершенно не вовремя проснулась, чуть не выпав из кровати на пол. Такой роскошью, как часы, ее пока не побаловали, но, судя по не тронутому ни малейшими предвестниками скорого рассвета темному небу за зарешеченным окном, вставать еще наверняка не пора.

По сравнению с первой жуткой камерой, которой ее крайне негостеприимно встретила социалистическая Корея, эта была по меньшей мере номером люкс-парадайз.

Увиденная в диком сне школьная юбка заставила с тоской вспомнить ее родимую, школу то есть (как же она туда хочет, впервые в жизни), и директора Альбину Анатольевну, вечно поджимавшую губы и закатывающую глаза при встрече с нарушительницами установленной формы одежды. Старую грымзу нестерпимо хотелось расцеловать.

По окончании разговора с КГБ-шником – на что, собственно, она подписалась, Аня так и не поняла – ее препроводили сюда. Неопределенность в столь важном вопросе не могла не нервировать, но полностью сбить накатившую волну по-животному бездумной радости жизни не сумела.

Тиски леденящего страха смерти разжались, мир вновь обрел запахи, звуки и ощущения.

У нее теперь имелась вполне удобная кровать, некоторое личное пространство (решетки во всю стену больше не было), возможность посетить (в сопровождении охраны, правда, но тем не менее) достаточно приличный сортир, похожий на школьный. На столе стояла пластиковая бутылка с водой, и поесть принесли.

Дома она на такое и смотреть не стала бы, но голод, как известно, не тетка. Молодой растущий (лишь бы не во все стороны, как она раньше любила шутить) организм взял свое, и Аня с аппетитом съела нечто, похожее на зеленую фасоль с несколькими кусочками мяса. Чьего именно, она на всякий случай решила не спрашивать. Меньше знаешь – крепче спишь, как известно. В общем, было неплохо, обитателей неэлитных камер, как она подозревала, кормили гораздо хуже. Если вообще кормили.