Текст книги "Чудовища (СИ)"

Автор книги: Bunny Anna

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Носферату чертыхается сквозь короткий смешок. Это действительно хорошая шутка, ведь обычно члены из его клана слабоваты к тореодорским сородичам.

– Цветы не перестанут быть цветами, даже если называть их песком.

За последнюю фразу Голдмену хочется и дать по лицу, и сердечно поблагодарить.

В музее темно, сонные охранники бредут вдоль коридоров, мимо доисторических исполинов. Тремер не умеют использовать Затемнение, а новенькая девица очевидно экономит кровь, поэтому передвигается медленно, маленькими перебежками. Сейчас в этих худых ручках жизнь вампирского сообщества Лос-Анджелеса. Носферату находит это поэтичным – мечам и кораблям даются девичьи имена. У девчонки явные проблемы с финансами, она не умеет выпрашивать деньги даже за хорошо проделанную работу. Для Тремер отсутствие заветных пакетиков может оказаться большой проблемой, поэтому периодически подкладывать несколько баксов было приятным развлечением для Шороха. Словно отец дает дочери на вечеринки в тайне от матери, Каин ее подери. Вот и сейчас он оставляет 100 долларов на спине птеродактиля. Видно Носферату плохо проследил за пологом Затемнения, излишне порассчитывав на темноту вокруг, но в результате все сложилось удачно. Тремер, заметив какое-то движение на макете динозавра, полезла туда и обнаружила заначку. Шорох еще не успел убраться подальше, притаившись от сородича. Они впервые были настолько близко друг к другу. Затемнение хорошо позволяет скрываться от других вампиров, поэтому Носферату не сильно переживал, что может быть замечен. Вблизи видно, что девчонке лет 20, опять слишком молодая. Она не кажется напуганной или измотанной, но во всей ее фигуре проскальзывает усталость и некое сожаление. Она совершенно не похожа на Лам, но двигаются они идентично. Тремер чувствует кого-то поблизости, но не может увидеть его, хотя на секунду глядит прямо на Носферату.

Шорох не был чрезвычайно человечным, но ему нравился путь, к которому склоняется неонат.

Тремер спрыгивает с птеродактиля и растворяется в темноте. Носферату для приличия выжидает с минуту, а потом идет следом. Так, на всяких случай. Он не планирует большее, чем закрыть в туалетных кабинках нескольких охранников, предварительно вытащив у растяп карточки от дверей. Потом аккуратно положить эти карточки на видных местах.

Ему нужно, чтобы неонат двигалась как можно быстрей и бесшумнее. Не только безликое вампирское сообщество сейчас в руках новообращенной. Именно ее планирует отправить Гэри в Синдикат Фу,чтобы освободить Баррабуса. Именно ей суждено решить, что дальше произойдет с Лос-Анджелесом. И косвенно, будущее Шороха тоже в руках тремерской неонат. Так и живет, сердце в руках одной Тремер, а будущее – другой.

Беккет разочарованно ведет ладонью по волосам и прикрывает светящиеся глаза. Кто-то явно оказался быстрее, чем княжеская девица. Такой случай упущен. Теперь путь к истине будет более витиеватым, чем планировался изначально. Гангрел видел многое, а знает еще больше, он кивает в темный угол помещения и оборачивается на звук открывающейся двери.

Когда Птенец Тремер приезжает в Голливуд, градус ожидания повышается. Шорох почти всегда находится у камер наблюдения, но сейчас он ничего не предпринимает. Разве что денег подкинул в холодильник местного супермаркета. Девица уверенно прокладывает свой путь по кладбищу, торгуется с Айзеком и ввязывается в авантюру с кассетой, снайперски сносит головы зомби и даже разносит на осколки горгулью из Китайского театра. За последнее свершение Тремер получает комнату в капелле. Единственную пустую комнату на втором этаже.

Она метр за метром прочесывает канализацию Голливуда, освобождая ее от творений Цимисхов. В Тремер сил больше, но и отчаяния заметно прибавилось. Это хорошо.

Напоследок, Носферату кидает несколько пакетов с кровью в одном из помещений «дома».

Баррабус возвращается той же ночью, целым и почти невредимым. Тонкая удавка, обвившая шею несколько недель назад лопается, и вампир чувствует себя готовым к последнему рывку. Теперь он может помогать только дистанционно. Дальше каждый сам по себе. Остаются финальные аккорды.

Любопытство берет вверх, когда до Подземелий доходят вести, что саркофаг наконец-то оказывается у Князя. Поэтому Шорох охотно присоединяется к Беккету в поисках ключа, открывающего безделушку ЛаКруа. Но даже вдвоем они не успевают поговорить с профессором до его трагического похищения. Зато было очень забавно и даже душевно, когда два вампира буквально вытряхивали информацию из двух незадавшихся охотников. Люди могут быть удивительно навязчивы, у Птенца будет немного больше работы, чем ожидалось.

В редкие моменты, появляясь у себя дома, неонат даже не позволяет себе толком присесть. Только прочитать почту, сбросить ненужное и снова бежать. В капелле она чувствует себя в заперти, хотя верит своему клану и первородному. В шкафу на вешалке висит платье, на воротнике которого не хватает нескольких пуговиц. Птенец не убирает его в комод, лишь проводит пальцами по рукаву, ощущая странную радость и возбуждение. Это хорошая вещь для таких тревожных ночей, в ткани отпечаталось множество положительных эмоций.

В парке «Гриффит» действительно водятся оборотни. Именно из-за них переговоры между Камарильей и Анархами отложены на неопределенный срок. Тремер ужасно повезло, что волк, покусившийся на ее нежизнь ощутимо прихрамывал на одну лапу. Это позволило сохранять дистанцию и суметь даже построить ловушку. Осталось надеяться, что главе Анархов тоже повезло, хотя бы немножко.

Когда Неонат выбралась из убежища Квей-джин, покрытая непонятной слизью и кровью, когда пробиралась наверх, через тела сородичей, брызги витэ, взрывы и скулеж, она знала, что делает. Решение не далось легко, но ей никто не обещал, что будет просто. Тремер отдаст Лос-Анджелес регенту капеллы Максимилиану Штраусу, своему Первородному. И будь, что будет. Ей совершенно не хочется власти, ей даже не сильно интересно, кто лежит в саркофаге. Она хочет спокойствия. Поэтому как только все закончится, она зайдет напоследок в свое убежище, заберет пару вещей, книг и кольцо Хезер, и покинет город ангелов. Достаточно. Больше она не будет никому ничего должна.

Максимилиан Штраус чувствует себя уверенно, когда опускается в княжеское кресло. Когда объявляет Себастьяна ЛаКруа сверженным. Саркофаг отправляется в сокровищницу Тремер. Первородный догадывается, что все это произошло не просто так. Что за всей этой историей стоит кто-то (и вероятно, не один), дергавший за ниточки всех персонажей Камарильи в течение последних ночей. Тремер поворачивается в сторону окна, нежизнь хорошо учит терять, но не справляться с болью утраты.

В канализации Даунтауна Великолепный Гэри Голдмен обводит взглядом помещение, держа в руках почти новенькую книжку с известной детской сказкой. За его спиной переминается с ноги на ногу Митник. Воздух комнаты еще хранит запах их соклановца и тонких отзвук Тремер, который можно ощутить только возле постели.

– Закрывай здесь все, босс, – бросает Примоген и растворяется в темноте.

Митник зачем-то поправляет матрац и не оборачиваясь выходит из комнаты.

Ключ в замке дважды поворачивается

Неонат совсем не чувствует больше себя Новообращенной, хотя и продолжает удивляться выносливости своего тела. Казалось, оно может шагать бесконечно. Даже внушительный рюкзак за плечами не приносит неудобств. Тремер думает, что стоит отыскать Беккета и присоединиться к нему, потому что ученый ближе к вампирским тайнам, чем кто-то еще из ее нынешних знакомых.

– Эй, сестра, сыграй что-нибудь хорошее для моей души.

Тремер резко оборачивается на голос. В темноте переулка, облокотившись на обшарпанную стену, стоит темная фигура, облаченная в черную кофту с глубоким капюшоном. Лица незнакомца не различить, но аура, исходящая от него, смутно знакома. И сейчас Тремер думает, что почти все поняла. Увидела каким-то иным зрением, и не так давно остановившееся сердце залило теплом. Она молча достает из складок плаща одну из лучших книг по Тауматургии, на обложку которой кто-то налепил стикер с надписью «Тауматургия для самых маленьких», и кидает ее незнакомцу, чья ловкость выдает в нем сородича.

Дышать вампирам нужно, чтобы почувствовать свободу.

Тремер наполняет грудь прохладным ночным воздухом и резко выдыхает его. Ее собеседник уже растворился в темноте переулка, да и самой ей стоит поторопиться. Беккет вряд ли собирается ждать до рассвета.

========== ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ ==========

Комментарий к ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Вторая бонусная и жизненная

ГЛАВА 11 (вторая бонусная и жизненная)

Таксист подвез до небольшого городка на окраине штата. Ехать пришлось несколько часов, но денег водитель брать отказался, поэтому Роберт Сайлентэнд отдал пару стареньких монет, которые можно приспособить, например, к аукциону. Ну или для темной магии.

Городок был сонным, окружен лесом и рядом даже протекала медленная река. На улице не было ни души. Но опускать шарф с лица приезжий не спешил. Он не торопясь шел вдоль улицы, периодически позволяя себе принюхиваться к окружению. Хотя это было и не нужно, Роберту казалось, что он дойдет хоть с закрытыми глазами, он мог дойти хоть от Лос-Анджелеса, даже будь безногим.

Нужный дом оказался последним по улице, ближе всех к лесу, как в хороших фильмах ужасов. Достаточно старый, с деревянной верандой, креслом-качалкой и даже качелями в саду. Дверь оказалась незаперта, но входить в чужое жилище без приглашения является не только плохим тоном, но и дурным знаком. Поэтому Роберт прошел в сад. Розовые кусты были высажены совсем недавно и не успели зацвести. В сад также можно было попасть из дома, из кухни. Там на крыльце в корзинке валялись всякие совочки и грабельки, которыми хозяин дома, видимо, пользовался перед уходом. На заднем дворе была беседка, в которой тускло горела лампочка.

Обойдя дом, Роберт снова вернулся к парадной двери и уселся на ступеньки. До рассвета всего час.

Еще находясь далеко, Ламия чувствовала изменения в ночном воздухе. Вампир предпочитала теперь ходить через лес до госпиталя, где можно было удачно разжиться кровью. Оборотни больше не пугали ее, даже не трогали. Тремер видела парочку однажды ночью, но те, лишь принюхавшись, сразу оставили свои владения. Появлялись, конечно,иногда. Но это было даже интересно. Здесь, Ламия была старшим вампиром, почти единственным. Было очень смешно, когда ехавшие автостопом куда-то двое слабокровных спросили у нее разрешение на нахождении в ее владениях, в течение одной ночи.

Ламия ненадолго замерла возле крыльца, не решаясь поднять взгляд на дом. Ее уже давно тут ждут. До рассвета меньше десяти минут, но это не страшно, крыльцо и спальни расположены с западной стороны. Калитка привычно скрипит.

– Я бежала сюда сразу из парка, – словно оправдываясь, начинает Тремер. – Больше не могла оставаться в городе. Поэтому, когда Макс принес это задание от ЛаКруа, я решила, что это будет последней миссией. Вышло даже убедительнее, чем предполагалось.

Тремер кривит губы, обнажая длинный клык. Фигура на крыльце неподвижна.

– Я не собиралась умирать там, – выпаливает Ламия, поднимая лицо. В глубине черных глаз что-то с болью меняется. – Просто нужно было уйти, думаю, не сбежала бы так, помножили бы на ноль другим способом, я не хочу, чтобы кто-то решал за меня хоть какие-то вопросы, тем более существовать или нет.

Небо стремительно розовеет с противоположной стороны дома. Раздаются голоса певчих птиц. Невидимое движение, которым охвачены все живые создания, словно пробуждается, призывая любое дышащее трепетать, просыпаться и бежать. Бежать неведомо куда, пока бушующий внутри пожар не иссякнет с последней искрой, пока маленькая мышца в груди не захлебнется от постоянного бега и не замолчит навсегда. Все смертное имеет время. Но сейчас Роберт думает, что не намерен терять ни секунды. Он резко поднимается и делает несколько широких шагов к Тремер, останавливаясь в полуметре. Она стоит перед ним, глядя во все свои диаблеристские глаза на сородича. Через все лицо наискосок тянутся рваные рубцы, оставшиеся от клыков оборотня, от самой кромки волос на лбу до низа правой щеки, пересекая оба глаза. Легкое платье позволяет видеть еще множество отметин, которые и действуют на оборотней. Ведь, если сородич еще здесь, значит враг не вышел с того поля живым. Каждый из шрамов цвета бычьей крови.

– И я не знаю, имею ли право просить тебя остаться. У меня нет ничего, что можно было бы предложить взамен жизни с кланом, – Ламия раздраженно дергает плечами и трет рубец на шее, будто он до сих пор кровоточит. – Черт, я уже сказала так много, и все еще этого не достаточно.

Тремер досадливо улыбается и разводит руками, из-за кровавого белка не видно, есть ли в ее глазах слезы, но от чего-то Роберт чувствует их.

– У меня больше нет слов.

– Больше не надо.

Оказавшись в объятиях, у Тремер больше не находится сил. Она тихо всхлипывает, хватается за ткань кофты, пока Носферату ведет пальцами по ее лицу, по каждому шраму, повторяя затем этот путь губами. Внутри все дрожит и словно бьется стекло, оглушающе падают витражи. Кажется, что вот-вот оглохнешь. Витэ обращается в лаву. Ламия тянется навстречу прикосновениям, ведет головой, лишь бы продлить контакт, потом, уличив удобный момент, цепляет зубами шарф, на лице Носферату и стягивает его вниз. Впившись в губы сородича, Тремер не может сдержать почти животный рык, перед глазами проносятся тысячи картинок последних месяцев их нежизни, сливаясь в единое белое ничто. Словно обоженные током все органы чувств остро реагируют на каждое воспоминание, которым они делятся друг с другом.

Запах нескошенной травы в ночном парке и мокрой шерсти. Кожаного плаща и горячей резины в такси. Витэ. Пыль в пустом доме, укол пальца при транспортировании куста. Тихий звяк кофейной чашки о блюдце и оставшийся кровавый ободок на керамике. Запах раскаленного железа и морской соли, исполинских костей, молодой тремерской крови. Влажная земля и сухой асфальт. Дорогие духи в ночном супермаркете. Салон автомобиля и горячая резина. Еле заметный аромат нераспустившегося розового куста.

Роберт отказывается отстраняться, и Тремер приходится вслепую стягивать с его рук перчатки, улыбаясь в поцелуй. Сумка Носферату, лежащая на полу крыльца удачно запинывается в дом.

Дверь захлопывается прежде, чем молодое весеннее солнце дотягивается раскаленными лучами до калитки.

У тела есть свой собственный язык, на котором слов о любви значительно больше.