Текст книги "Правильный выбор (СИ)"

Автор книги: Bruck Bond

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Мы дружили с первого класса. Я считал его своим лучшим другом и он по какому-то удивительному стечению обстоятельств тоже считал меня таковым. Хотя я был одним из многих, с Димой хотели дружить все. Он был веселым, легким на подъем и всегда придумывал самые интересные игры. С возрастом он эти качества не растерял, они трансформировались во что-то большее, как и мое им восхищение. Оно тоже трансформировалось, я ночей не спал, думая о Димке, ещё даже толком не понимая, чего хочу. А когда понял, мои родители развелись и мама приняла решение уехать. Подаренный на прощание Димой кулон в виде медвежьего клыка я не снимал даже на ночь.

Решение вернуться мама приняла так же неожиданно, как пару лет назад приняла решение уехать. В тот раз она сбегала от боли по разрушенному браку, в этот раз сбегала от напоминаний об умершем отце, он болел все два года, что мы жили в их с бабушкой квартире. Первое время мама держалась, а потом вдруг встретила меня со школы с чемоданами, я и осознать ничего толком не успел, только в самолете до меня дошло, что мы возвращаемся. Все время перелета я сжимал на шее кулон-клык.

***

Он даже не поздоровался. Прошел мимо, как будто меня не заметил. Я сначала подумал, что он не узнал меня, но потом обратил внимание, что он не разговаривает вообще ни с кем. Открытый, общительный, веселый Димка исчез, превратившись в мрачного и замкнутого.

Я даже и не знал, что такого должно было произойти, чтобы с ним произошли такие перемены, но в неведении оставался недолго. Болтливые одноклассницы все выдали, как на духу. У Димы серьезно заболела мать в прошлом году, дорогостоящее лечение ожидаемых результатов не принесло, отец не смог выдержать напряжения, устал работать только на лекарства и спился, потеряв работу, а старший Димин брат первое время держался, но тоже не смог и пристрастился к наркотикам.

У меня от этого рассказа чуть волосы дыбом на голове не встали. И то, как девчонки это рассказывали… Равнодушно, как будто о ценах в местном гипермаркете.

– А помощь? – просипел я.

– Первое время пытались, – вздохнула Ксюша, расправляя невидимые складки на юбке. – Деньги собрали даже. Вот только он не взял. Гордый. Сказал, что помощь и жалость ему не нужны.

– Учительница математики как узнала про его ситуацию, ну, что мать лежачая, про отца с братом, в соцслужбу обратилась, – подхватила Ольга. – Ты бы слышал, как Димка на нее кричал! Даже на уроки потом не ходил, пока ему другого учителя по алгебре с геометрией не поставили.

Это было очень похоже на Димку, он всегда такой был. Упрямый, гордый и сильный. Я, может, поэтому в него и влюбился. Но иногда даже сильным нужна помощь и если он не приемлет чужую помощь, то, может согласится на помощь лучшего друга? Хоть этот самый друг и немного опоздал.

***

Никогда я ещё так не ошибался. Моя сердобольность и жалостливое предложение помочь только разозлили Диму. Первое время он демонстративно делал вид, что меня не узнает, однако я не прекращал попыток с ним заговорить и Дима оттаял. Оттаял и начал слать меня с моей помощью к черту.

Но я уже не мог отступить, поэтому зашел с другой стороны. Узнал, где Дима работает. Оказалось – подрабатывает грузчиком в магазине около дома. Недолго думая, я нашел директора магазина и напросился Диме в помощники. Грузчики магазину требовались, на двери висело объявление, написанное простым маркером от руки, но директор долго сомневался, глядя на тщедушного меня и прикидывая, не переломлюсь ли я пополам, подняв мешок сахара. Я убедил строгого начальника, что я хоть и худой, но жилистый и очень сильный и вообще «дяденька, ну пожалуйста!».

Димкино выражение лица, когда он увидел своего нового напарника, которым был я, не поддавалось описанию.

– Какого хуя ты здесь забыл? – «обрадовался» он.

Я сделал вид, что очень удивился нашей встрече. Видно, не очень убедительно, потому что побледневший Димка чувствительно приложил меня спиной о дверь машины, которую нам предстояло разгружать, но выгнать меня так и не смог.

За неполные три часа я вымотался так, что совершенно не представлял себе, как у Димы остаются силы на то, чтобы ещё и ухаживать за мамой, приглядывать за отцом и братом, ещё и учиться хорошо, он круглый отличник с пятого класса, именно тогда у него появилась мечта получить высшее образование заграницей.

Через неделю каждодневных нагрузок я понял, что сделаю все, чтобы никогда не работать грузчиком и что теперь точно не отступлюсь. Диме нужна помощь, как бы он это не отрицал.

***

В квартире был тяжелый, спертый воздух, пахло алкоголем, чем-то кислым и мочой. Обои в коридоре были все в отпечатках чем-то вымазанных пальцев, проход был захламлен кучей потрепанных коробок. Другой бы на моем месте бежал из этого места дальше, чем видел, но на моем месте все еще был я, альтруист-полудурок. А на меня все ещё облокачивался Димка, из последних сил пытающийся одновременно выставить меня за дверь и извиниться за бардак в квартире. Сегодня он пришел на работу с температурой и закинув на плечи очередной мешок вдруг начал оседать на землю. Я перепугался жутко, еле успев его поймать, не представлял, что мне делать, не в скорую же звонить. Или наоборот, звонить…

Наверное, на моем лице это отчаяние отразилось, потому что Димка просипел:

– Отлежусь, отведи меня домой.

Я всё ещё помнил, где находится его комната и отвел его туда, уложил на кровать, помог укрыться и прежде чем он уснул, заставил его выпить жаропонижающее, таблетки нашлись у меня в сумке, после переезда я не успел их вытащить. Уснул Димка кажется ещё раньше, чем его голова коснулась подушки. Я внимательней оглядел его комнату, отмечая про себя, что на столе больше нет музыкального центра, со стены исчезла плазма, а в углу больше нет компьютерного стола.

В соседнюю комнату, из которой слышались тихие стоны, я заходил с опаской, заранее зная, что я там увижу, но не будучи готовым к этому. Сильно пахло медикаментами и несвежим бельем. Пахло тяжелой болезнью. Тетя Наташа, когда-то вечно раскрасневшаяся и улыбающаяся, была тенью самой себя.

– Илюша? – она подслеповато прищурилась, будто бы не была до конца уверена, кто перед ней стоит.

– Да, – кивнул я. – Здравствуйте, теть Наташа. Я Диму привел, он плохо себя чувствует, простыл кажется, я дал ему жаропонижающее, вы не переживайте.

– Он говорил, что ты вернулся, – тихо проговорила она, явно делая для этого усилие. – Принеси воды, будь добр…

– Конечно.

На кухне обнаружился пьяный Димкин отец. Он спал, положив голову на стол, рядом стояла початая бутылка водки и открытая банка рыбных консервов. Тихо, стараясь его не разбудить, налил в стакан кипяченой воды.

Привстать сама теть Наташа не могла, была слишком слаба, пришлось помогать ей напиться и принять лекарства, которые лежали на тумбочке рядом с листочком-расписанием, когда какие препараты принимать. Ей явно было неудобно просить помощи, но я успокоил ее, как мог. Опыт ухаживания за лежачими больными у меня уже был, от брезгливости я давно избавился, так что я перестелил постель, помог сменить теть Наташе сорочку и поменял памперс. Она не сопротивлялась, только все бормотала, как Диме с ней тяжело, как он устал и как бы она хотела уже уйти, чтобы не мучить его. Я только качал головой. Мне казалось, что она – единственное, что держит Димку в этом мире. Я видел тьму в его глазах. С таким долго не живут.

Измученная женщина скоро уснула, а я сгреб грязное белье и понес в ванную, где, естественно, стиральной машины уже не было, но и к стирке вручную мне было не привыкать.

Мне хотелось хоть как-то помочь Димке, хоть чем-то. У него явно не хватало времени на то, чтобы держать в порядке ещё и дом, поэтому после стирки я занялся уборкой, максимально стараясь не шуметь и надеясь, что по закону подлости сюда не явится Димкин обдолбанный брат.

Я вымыл полы, собрал в найденный пустой пакет весь мусор, вымыл посуду и поставил вариться найденную в холодильнике куриную грудку, справедливо рассудив, что горячий бульон будет полезен и Диме, и его маме, а из остатков можно будет сварить легкий суп.

– Что ты делаешь? – послышался за спиной хрипловатый голос. От неожиданности я вздрогнул, уронил ложку в кастрюлю, умудрился обжечься и несдержанно зашипел:

– Вот блядь!

Димка насмешливо хмыкнул, я, тяжело вздохнув, пояснил:

– Варю бульон.

– И почему ты делаешь это здесь?

– Тебе бы ещё полежать, Дим. Сейчас уже будет готово, я бы тебе принес.

– Может, ещё зад мне вытрешь? – сразу ощетинился он.

– Надо будет, вытру, – спокойно сказал я.

– Ладно, – он устало провел ладонью по лицу. – Спасибо за заботу, можешь идти. Мне ещё матери надо белье поменять и вообще…

– Я поменял всё, не переживай.

– Ты что, моей маме памперсы менял?

– Я умею, ты не думай, – смутился я. – Я уже ухаживал за… ну, в общем, опыт у меня есть.

– Вот уж не подумал бы, что ты такой опытный, – буркнул Димка. – А что за ведро в коридоре стоит?

– Ой, блин, я про него забыл, сейчас уберу.

Ведро с водой я опрокинул, зацепившись за что-то ногой. Грязная вода хлынула на пол, я приземлился прямо в эпицентр катастрофы и в этот раз ругнулся уже в голос, от души, не сдерживаясь. Дима сначала замер, ошеломленно глядя на это представление, а потом вдруг рассмеялся. Негромко, как будто стесняясь своего смеха, но искренне.

– И как ты дожил до своего возраста? – покачал головой он, подавая мне руку. Совсем как раньше. – Недоразумение.

– Случайно, – вдохнул я. – Надо тут теперь заново помыть, пока вода к соседям не натекла. Я быстро.

– Я сам.

– Ты лучше сам суп свари, а то там сейчас весь бульон выкипит.

– Илья, послушай…

– Мы с тобой дружим с семи лет, придурок, – твердо сказал я, глядя ему в глаза. – Ты мне дорог. Почему я не могу тебе помочь? Почему я не могу помочь лучшему другу? Ты отталкиваешь всех чужих, это понятно. Но я-то не чужой тебе, никогда им не был. И не хочу становиться.

Дима отвел взгляд, потеребил край футболки, а потом махнул рукой и буркнул:

– Хрен с тобой, золотая рыбка.

***

И сказать бы, что с того знаменательного дня все было прекрасно, да не получится. Потому что оказалось, что Димкина благосклонность – акция единоразовая и дальнейшее участие в его судьбе он будет снова очень ограничивать и мне зубами придется выгрызать возможность ему помочь. Окончательно сдался и смирился с моим присутствием в своей жизни Дима только через месяц, когда я его окончательно заеб и он понял, что прогнать меня невозможно. Думаю, на самом деле он ещё как нуждался в помощи, но природные гордость и недоверчивость не позволяли ему просить, а я вроде как свой, да ещё и сам навязываюсь, так что я, вроде как, меньшее из зол. Возможно, когда я вышвырнул из комнаты теть Наташи его обдолбанного брата, пытающегося найти лекарства, Дима понял, что пользы от меня все-таки больше, чем вреда.

Если честно, наше сближение я представлял как-то по-другому. Ну, то есть, я, конечно, не рассчитывал, что мы сразу начнем предаваться страсти во всех подходящих для этого местах, тем более, из нас двоих это я весь из себя такой влюбленный, а Димке сейчас и вовсе не до низменных страстей, но я рассчитывал, что с моим появлением Дима позволит себе хоть иногда расслабляться. Оказался неправ, в тот единственный раз, когда я в субботу позвал его в кино, он посмотрел на меня, как на идиота и больше таких предложений я не делал, я понятливый. В конце концов, на данном этапе мне было достаточно и того, что он перестал от меня бегать. Всё-таки, как не посмотри, а с моим появлением в его каждодневной жизни, все равно стало полегче. Хотя если это «полегче», то я даже представить боялся, как было раньше. Как Димка не сошел с ума ещё, как умудрялся работать, следить за отцом и братом, который все время пытался что-то стащить, ухаживать за матерью и при этом оставаться отличником. Из грузчиков меня, кстати, уволили, после того, как я, слегка переоценив свои возможности, сорвал спину. Димка тогда матерился, как заправский моряк, называл меня долбоебом и другими словами, воспевавшими скудость моего интеллектуального уровня. А я стоял и лыбился, как блаженый, потому что Димка за меня переживал. Он, кстати, когда увидел мою дебильную улыбочку запереживал всерьез, решив, что я ещё и на солнце перегрелся. Всё закончилось благополучно – спину я вылечил, а хозяин магазина, видя мое рвение, взял меня мерчендайзером. Официального оформления, конечно, не было, да и не нужно оно мне было, я и работал-то, чтобы быть ближе к Диме. Ну, и какая-никакая зарплата, на продукты хватало. Димка, конечно, был категорически против моего ещё и финансового участия в его жизни, но ругался он скорее для порядка, ни разу не попытавшись вернуть мне деньги или продукты. Так и жили.

В феврале теть Наташе стало немного лучше, она даже стала понемногу вставать и ходить, уже не уставала разговаривать и делала это все время, будто наверстывая упущенное. Димкин отец закодировался и пытался восстановиться на работе, он был безумно счастлив, что его жена понемногу оживает и мне даже было по-человечески его жаль. Жаль, что он оказался слабым человеком, который не смог принять трудности достойно, жаль видеть в его глазах вину и неспособность хоть каким-то образом все исправить. Димка смотрел на отца волком и разговаривал с ним сквозь зубы, простить его не мог, хоть теть Наташа и просила его не злиться. Удивительная женщина. Столько всего перенести, вытерпеть столько боли и не растерять душевной красоты. В ее сердце не было злости ни по отношению к запустившему себя мужу, ни к старшему сторчавшемуся сыну, который уже почти месяц не появлялся дома. Я думал, что ему просто стыдно посмотреть матери в глаза, а Димка называл меня наивной принцессой и утверждал, что братец наверняка уже передознулся и отошел в мир иной.

Против ожидания, налаживающая жизнь не помогла обрести Диме покой. Он был как оголенный провод, срывался по пустякам, раздражался из-за мелочей, один раз даже об стенку меня приложил, потом, правда, долго извинялся. Он будто бы не мог поверить в то, что жизнь повернулась к нему светлой стороной, будто постоянно ожидал удара в спину, перемен к худшему, никак не мог расслабиться, на каждую мою попытку куда-то его вытащить, даже просто прогуляться по набережной реагируя почти неадекватно, как будто я предлагал ему все бросить нахрен и сбежать. Помог случай, а точнее, моя активистка-мама, которая до сих пор стремясь чем-то закрыть боль от предательства и ухода моего драгоценного отца из семьи, взялась помогать собачьему приюту и предложила туда наведаться. Приют открыли совсем недавно, за городом и, по словам мамы, там было чисто, уютно и красиво. Ну, и собаки сами собой.

Чего мне стоило уболтать Димку съездить со мной – отдельная история, пришлось пойти на крайние меры и попросить поспособствовать его маму. Теть Наташа прекрасно видела, что с сыном не все в порядке и с удовольствием мне помогла. Димка дулся, сердился и громко ругался матом, но самое главное, что я все-таки своего добился и такая импровизированная собакотерапия действительно ему помогла. Поначалу он зажимался и взирал на все отстраненно и холодно, но уже через полчаса тискал всех собак без разбору, играл с ними и смеялся. Хохотал взахлеб, совсем как раньше, запрокинув голову. Это было безумно красиво и безумно приятно видеть его таким. Я украдкой пару раз сфотографировал его на камеру телефона и под страхом смертной казни никому не отдал бы и не позволил бы даже взглянуть на эти снимки. Слишком это было личное, интимное, сокровенное.

Я потихоньку свыкался с мыслью, что моя влюбленность – она одна на двоих и хочу я этого или нет, чувство мое безответно и мне придется как-то с этим жить. Я привыкал, а поэтому оказался абсолютно не готов к тому, что меня поцелуют. Это произошло в тот самый день, после посещения приюта. Мы вернулись в город и неспешно шли домой, Дима наконец-то не молчал, он делился распирающими его эмоциями, благодарил разом за все, а я только щурился довольно и старался не обращать внимания на екающее болезненно-сладко сердце. Я, не особо соображая, что ляпаю, сказал, что готов ради него на что угодно. А он вдруг встал посреди дороги, как вкопанный, дернул меня на себя и жестко впился в губы, даже не посмотрев вокруг – есть ли люди, нету ли. Мне, честно говоря, как только его губы коснулись моих, стало абсолютно фиолетово на прохожих и весь мир в целом, потому что для меня вся вселенная сконцентрировалась в этом поцелуе. Никакой нежности, только какая-то пронзительность, что ли. Он целовал меня почти больно, кусая губы, но мне было от этого так хорошо, что я почти скулил. А потом Дима ушел. Убежал. Не отвечал на телефонные звонки и даже не открывал дверь, когда я приперся к нему домой, надеясь прояснить сложившуюся ситуацию.

Хорошо, всё-таки, что Димка был отличником и не пропускал уроки. В школе ему сбежать от меня не удалось и на перемене я затащил его в пустой туалет для разговора по душам. Димка, все время такой сильный и такой уверенный, будто сдулся и стал меньше размером и голос его почти дрожал, когда он говорил, что такого больше не повторится и что он просто не мог сдержаться, потому что я так много для него значу, что ему иногда невыносимо быть со мной рядом, зная, что я рядом, но я не его. Я думал, что такое бывает только в сказках. Только в мелодрамах для наивных барышень. Но оказалось, что такое бывает и в жизни, и произошло это не с кем-то, а со мной.

На урок мы так и не пошли, целовались до звездочек в глазах и никак не могли оторваться друг от друга. Я ещё пытался отстраниться, напомнить Димке, что сейчас математика, важный предмет, что скоро экзамен, но он, тот, кто за одиннадцать лет учебы ни разу не пропустил ни единого урока по неуважительной причине, хрипло выдохнул:

– Плевать.

И снова меня поцеловал.

***

Дни полетели стремительно. Когда счастлив – часов не наблюдаешь. И трусов не надеваешь. Мы занимались с Димой любовью, где только могли. Нам не так уж часто удавалось побыть наедине, поэтому мы использовали любой шанс. Вот уж никогда не замечал за собой склонности к экстриму и никогда бы не подумал, что когда-либо буду заниматься сексом в туалетной кабинке или в примерочной магазина, а поди ж ты. Конечно, первый наш раз был совсем в другой обстановке и все было совсем по-другому, потому что это был действительно первый раз и Димы, и мой. Конечно, не обошлось без неловкости, конечно, в первый раз и в несколько последующих у меня вовсе не кружилась голова от удовольствия, но мы постепенно узнавали друг друга физически, опытным путем выясняя, кому, что и как нравится и, в конце концов, по моему скромному мнению, почти достигли совершенства. Мы друг друга завести могли с полоборота, одного взгляда хватало. Ну, само собой, и гормоны давали о себе знать. И влюбленность. Хотелось постоянно. Будь моя воля, я бы наверное, вообще из объятий Диму не выпускал, да и он каждый раз отрывался от меня с неохотой.

Но как бы мне того не хотелось, время летело, приближались экзамены и тут-то мне боком вылезли все мои прогулы. У Димки прогулов было почти вдвое больше, но школьная администрация привычно закрыла на них глаза и он впервые не стал по этому поводу беситься, только вздохнул облегченно и засел за учебники, готовиться к экзаменам, ибо его мечта об обучении заграницей никуда не делась, хотя сам он несколько раз обмолвился о том, что мечта так и останется мечтой, потому что он просто не сможет оставить близких людей и уехать далеко. У меня же в планах не то что заграничного, вообще никакого обучения не было, потому что мой мозг целиком и полностью оккупировал Димка. Зато планы были у моей матери, оказывается. Всегда понимающая, милая и добрая мама куда-то делась, уступив место разъяренной фурии, которая требовала немедленно подтянуть учебу и перестать уже «таскаться за твоим распрекрасным Димой, помог ему и молодец, а сейчас нечего навязываться, уже, наверное, надоел ему». Если б она только знала…

Почти весь май мы с Димкой провели порознь, но вырывая из стремительно утекающего времени минуты, чтобы побыть вместе. Мы даже не разговаривали, просто срывали одежду и занимались любовью, пытаясь погасить в себе жажду обладания друг другом, но все равно этого было бесконечно мало. Не знаю почему вдруг, но наши отношения стали вдруг пронзительно-надрывные, как будто мы не к проклятым этим экзаменам готовились, а к войне, после которой больше никогда не увидимся.

В конце концов, все вернулось на круги своя. Позади остались нервотрепка с экзаменами и последний звонок, на который пришла и теть Наташа, конечно, она все ещё быстро уставала, но смогла просидеть всю торжественную часть и увидеть, как ее сыну вручают золотую медаль. Димка был счастлив почти до слез и даже ответил на рукопожатие отца, к которому до сих пор и близко даже не подходил. Я был безумно за Димку рад и счастлив только потому, что и он счастлив тоже. Наверное, он это почувствовал и вместо того, чтобы что-то говорить, просто затащил меня в почему-то незакрытую подсобку, где уборщица хранила свои принадлежности, и набросился на меня с такой страстью, будто до этого самого момента у нас не было ничего. Хотя этот раз действительно был особенным, ещё в процессе я думал, что запомню это, пожалуй, на всю жизнь. Неудобную из-за не до конца стянутых штанов позу, двигающегося во мне Диму и его жаркое дыханье в затылок, запах кислых тряпок на сваленных в углу ведрах, снующая туда-сюда перед носом швабра и при этом такой кайф, что в глазах мутнело. Мы тогда пика достигли почти одновременно, и это было так хорошо, что я не удержался на ногах, рухнул, как подкошенный, прямо на проклятые ведра с тряпками. Димка смеялся и пшикал на меня туалетной водой, стараясь отбить запах.

Все время до выпускного мы проводили друг с другом. По-моему теть Наташа о чем-то догадывалась, я иногда ловил на нас с Димой ее задумчивый взгляд. Так или иначе в ее отношении ко мне ничего не изменилось, разве что оно стало ещё теплее и иногда она вскользь роняла фразы вроде «ты уж береги Диму». Димка только равнодушно пожимал плечами на все мои подозрения, он-то прекрасно знал, что его мать женщина очень проницательная и видел ее отношение, опять же. Ему переживать было не из-за чего. Моя мама, в свою очередь, рвала и метала. Ей вдруг стало категорически не нравиться, что я все свободное время провожу у Димы, она выдумывала всякие причины, уговаривая меня найти себе другой круг общения или девушку в конце концов, ведь возраст-то обязывает. Я только молчал, не представляя как сказать, что любимый человек у меня уже есть и на девушку он ничуть не похож, хотя он и предлагал нацепить на выпускной розовое платье. Я, говорит, буду твоей дамой сердца. Я тогда заверил его, что он и без того занимает все мое сердце и совершенно необязательно шокировать толпу эпатажным нарядом.

– Ну вот, – смеялся Димка. – Не даешь мне раскрыть мою внутреннюю сущность. Может, я всегда об этом мечтал? Каблучки, макияж…

Дня выпускного я почему-то очень ждал. Как символа начала новой, взрослой жизни, что ли. Жизни с любимым человеком. Мне казалось, будто этот выпускной ступенька к более зрелым и осознанным отношениям, когда все по-взрослому. Делить на двоих не только страсть, но и неудачи, и радости, и быт.

Я стоял около ресторана, не заходя внутрь, не обращая внимания на шикающую маму, призывающую ее «не позорить», ждал опаздывающего Димку, вот уж хронический опоздун.

А он пришел только через час. Красивый невероятно, в черном костюме, белой сорочке, он выглядел почти как жених, как сказочный принц. И он сказал три слова. Три слова, от которых у меня все внутри оборвалось:

– Моя мама умерла.

***

Он не проронил ни слезинки ни во время подготовки, ни на похоронах. Ходил, как замороженный, все равно что зомби, беспрекословно выполнял то, что ему скажут, равнодушно внимал многочисленным соболезнованиям, не обращал внимания на опрокидывающего в себя рюмку за рюмкой отца. Я прекрасно понимал, что это плохо, что он не выплеснул свои эмоции, что он держит их внутри, но как распоследний эгоистичный ублюдок радовался этому, потому что даже представить себе не мог, что делать, если Дима вдруг начнет плакать. Мне казалось, что если я его таким увижу, то у меня сердце не выдержит.

Но шло время, а Дима все никак не приходил в себя. И я бы рад бы уже, чтоб его прорвало, но он все так же был отстраненным и холодным по отношению ко всему. Ко всему, кроме, пожалуй, меня. Обнимал, касался меня все время. Будто я его якорь, единственное, что позволяет не сойти ему с ума. Наверное, так и было. Поэтому я и принял решение. Нелегкое, но только это могло спасти Димку, помочь его обрести себя или хотя бы отвлечься.

Было безумно трудно вырваться из его объятий.

– Что такое? – Дима непонимающе посмотрел на меня.

– Дим, – я тяжело вздохнул, – тебе нужно уехать.

– Куда? – ошеломленно спросил он, впервые за долгое время осознанно.

– Учиться. Куда ты хотел, в Прагу? Тебе нужно это. Уезжай.

Я теребил свой рукав, сминая его и опять разглаживая, смотря на стену, взглянуть Диме в глаза я все равно не смог бы.

– Я люблю тебя, придурок, – выдохнул он.

Это даже не три слова, которых я так ждал. Это целых четыре. А я – эмоциональный мазохист, потому что ответил:

– Разлюби.

Я больше ничего не говорил, потому что боялся, что задрожит голос, а мне нужно быть убедительным и сильным. Мне нужно отпустить его. Что его тут ждет? Депрессия, нелюбимая учеба и спивающийся отец? Он нуждается в переменах. Они его спасение.

– Значит, отпускаешь? – его голос стал тверже и увереннее, в глазах решимость. Он и сам понимал, что ему это нужно. Он всегда всё понимает.

– Отпускаю.

***

Я не помогал ему собирать документы, и не собирался ехать провожать его в аэропорт, это было бы выше моих сил. Я не виделся с ним после того разговора, потому что обещал отпустить и был уверен, что если он хотя бы ещё раз меня коснется, я начну умолять его никуда не лететь.

Он пришел ко мне сам. Не дав опомниться втянул меня в поцелуй, от которого голова закружилась, а потом прошептал прямо в губы:

– Спасибо, Илья. Спасибо тебе. Я вернусь.

И я понял, что все сделал правильно.