Текст книги "Тайны замка Ааронов (СИ)"

Автор книги: Болотный маг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

========== Акт 1. Знакомство с родней ==========

Романтичные люди имеют пагубную привычку персонифицировать явления природы, придавать им черты, свойственные думающим созданиям. Но даже эти нелепые, малообразованные мечтатели, прекрасные в своей детской наивности, не стали бы утверждать, что небеса в тот день рыдали о смерти старого Йоханеса Аарона. Если, конечно, небеса не имеют пагубной слабости к жадным до денег магнатам, интриганам и чернокнижникам, если верить сплетням нескольких малонадежных джентльменов. Лютер Аарон не верил, считая себя хоть и романтичным, но скептиком. Однако юноша прекрасно понимал природу зловещих слухов, роем бесстыдных мух окруживших покойного деда. Стоило всего четверть часа покататься вдоль увядающих лесов и полузаросших объездных, бросить один взгляд на видавшие виды стены и башни, чтобы воображение тут же принялось рисовать демонов и прочую смехотворную чушь. Серое небо нависало над старинными, потертыми временем башнями родового замка, лишая и без того погибающую природу поздней осени последних красок. Скрюченные деревья, покрытые ржавчиной калитки, изъеденные мхом статуи – все это прекрасно дополняло гору сплетен о недавно погибшем хозяине. Зловещий замок, зловещий лорд, окруженный пугающе бледными слугами – прям настоящий Дракула из той нелепой сказки Брэма Стокера, так полюбившейся ветреным дамам. И все это вполне может стать его, если старина Йоханес решил, что молодой композитор нуждается в деньгах куда больше, нежели его испорченные роскошью и бездельем родичи. Их лимузины занимали почти весь подъезд к воротам, потому молодой лорд был вынужден парковаться чуть поодаль, рискуя промокнуть до нитки.

Лютер мрачно хмыкнул и, раскрыв зонт, двинулся к широким дверям замка. Остановившись у разбитого крыльца и опустив чемодан на землю, он постучал. Широкое железное кольцо на двери, служащее своеобразным «звонком», контрастировало с общим упадком замка новизной и идеальным состоянием. Очевидно, этот кружок неблагородного металла часто использовался прислугой покойного деда. Дверь с громким скрипом отворилась, и в проеме показалось тощее, вытянутое лицо старого Вольфганга – поверенного и самого преданного слуги старого Йоханеса.

– Малыш Лютер! – воскликнул слуга, почтительно кланяясь. – Подумать только, я едва вас узнал!

– Что ж, это неудивительно, – усмехнулся молодой лорд, поднимая чемодан. – В последний раз мы виделись, когда я едва мог говорить.

– Это точно, милорд, это точно. Эх, жаль, что наша новая встреча случилась при столь прискорбных обстоятельствах, – тяжело вздохнул старик. – Наш почтенный Йоханес… Нам будет его так не хватать! Бедняжка Анастасия все глаза выплакала. Но что это я, позвольте, – старик взял чемодан Лютера. – Сейчас свободно всего две комнаты, но я не думаю, что вы задержитесь надолго.

– На пару дней. Родственники уже здесь?

– Конечно, – с легкой ноткой досады ответил Вольфганг.

Три столетия назад в стенах замка пировали рыцари, планировались военные походы, звенели кубки и мечи. Сейчас же мало что осталось от средневекового антуража. Изысканный стиль почти полностью вытеснил грубые, примитивные черты рыцарства, внеся блеск и лоск в былую грязь. Лютер повесил шляпу на вешалку и огляделся: дорогая мебель, роскошные завитки высокой лестницы на второй этаж, блестящая поверхность столов из черного дуба, изумляющих тонкой резьбой. Здесь было все, чтобы заезжий гость забыл о внешнем упадке и с головой окунулся в стиль и роскошь. Копии картин, сверкающие в свете ламп клинки и алебарды, даже шкуры бурого медведя перед мягкими креслами.

– Похоже, внутренней отделкой дедушка занимался плотнее, чем внешней? – усмехнулся Лютер, заметив стоящий в углу черный рояль.

– Он любил играть на контрасте, юный господин.

Вдруг в зал влетела молодая женщина в роскошном черно-белом наряде с высоким корсетом, в шляпке с черными перьями. Светлые, почти белые волосы изящно завязаны в пучок, в тоненьких пальчиках поблескивает надкусанное яблоко. Она остановилась, бросила на старика и Лютера надменный взгляд, а затем расплылась в приторно-добродушной улыбке.

– Еще один родственник? – удивленно спросила она, откусывая кусочек от яблока.

– Лютер, – представился юноша. – Сын Майкла Аарона.

– Не слышала, – фыркнула она с набитым ртом. – А, впрочем, плевать. Значит, ты мой кузен? Еще один кузен? Габриэль Аарон.

– Рад знакомству.

– Ага, – девушка села в кресло и, свободной рукой разгладив платье, спросила: – И чем ты занимаешься?

– Я композитор, – ответил Лютер, скидывая плащ и вешая на вешалку из черной бронзы.

– О как! Хоть кому-то передался талант старика, – хохотнула Габриэль. – Ты как Моцарт?

– Мне еще далеко до такого уровня, – смутился юноша.

– Да? А почему?

– Ну…

– Можешь сыграть? – она кивнула в сторону рояля.

– Я, право, сейчас не…

– Габриэль, милая, оставь бедного юношу в покое.

В зал вошел долговязый джентльмен в черном костюме-фраке. Лютер не знал его, но сразу опознал знаменитую внешность Ааронов: черные волосы, зачесанные назад, орлиный нос, резкие скулы и надменный взгляд черных глаз. Черты мужчины более резкие и наглые, нежели у Лютера, но сходство все равно позволяло с первого взгляда установить родство.

Мужчина подошел к молодому лорду и крепко пожал ему руку.

– Альфред Аарон. Владелец швейной фабрики «Альфред и Ко». Лондон, – улыбаясь, представился он. – Надеюсь, моя сестра тебя не засмущала?

Мужчина обернулся и бросил озорной взгляд на девушку в черно-белом наряде. Та чуть заерзала и расплылась в приторной улыбочке. Лютер представился и поспешил сесть в свободное кресло.

– Это моя сестра Габриэль, – представил девушку Альфред.

– Я уже представилась, – отмахнулась девушка. – Он композитор, Альф! Он обещал мне сыграть. Ты его перебил. Пусть сыграет.

– В самом деле? – удивленно поднял бровь мужчина. – Ты композитор? Богат наш род талантами. В самом деле, уважь нас. Сыграй. Не думаю, что старику теперь есть дело до того, играют ли на его рояле посторонние или нет.

Усталость и хмурое настроение не располагали к игре. Он провел в дороге почти девять часов, и живот требовал устроить обед. Повисло раздражающее молчание. Альфред из спасителя стал соучастником и вместе с сестрой сверлил взглядом молодого лорда, выжидая, когда же тот сделает то, что им надо. Неприлично отказывать родственникам, тем более в таком пустяковом деле.

Лютер тяжело вздохнул и, сев за рояль, снял крышку. Старые клавиши слегка стерты, на них ни пылинки. Молодой лорд пару раз коснулся клавиш, проверяя, настроен ли рояль и с удовлетворением отметил чистый, почти безупречный звук.

– Вы говорите, Йоханес не любил, когда к роялю прикасается кто-то, кроме него? – спросил Лютер.

– Ненавидел, – хохотнул Альфред. – Помню, он как-то до полусмерти избил слугу только за то, что он, поскользнувшись, оперся на рояль.

– Каков чудак! – воскликнула Габриэль, доедая яблоко.

– Поперхнешься, – хмыкнул Альфред.

Лютер глубоко вдохнул, сосредоточился, пальцы легли на клавиши, и в глубине рояля родилась мелодия. Чарующий ритм, плавные звуки разлились по родовому замку, эхом проносясь по залам и коридорам, мимо картин и декоративных доспехов. Точно ладья на тихом течении реки, она проникла в сердца Габриэль и Альфреда, заворожив, очаровав их. Девушка застыла с яблоком в руках и слушала игру на струнах ее сердца. Лютер сыграл последнюю партию и, закончив, раскрыл глаза.

– Святые угодники! – прогремел чей-то бас. – Я уж думал старый хрыч из гроба поднялся!

Молодой лорд поднял взгляд на стоящего рядом богатыря в дорогом черном костюме. Характерные черты Ааронов разбавляли высокий лоб, порепанное морской солью лицо и густая борода, раздваивающаяся, точно язык ящерицы.

– Хорошо играешь…

– Лютер.

– Лютер, – хохотнул богатырь и поставил на крышку рояля раскрытую бутылку коллекционного вина.

Молодой лорд поджал губы, глядя, как капля спиртного скатывается по темному стеклу на музыкальный инструмент. Габриэль закатила глаза, Альфред раздраженно фыркнул, поднимаясь с кресла.

– Я смотрю, ты время зря не терял, – усмехнулся он, кивая на бутылку.

– Пошути мне, щенок, – хохотнул богатырь. – Старый пень был не дурак крепко выпить. Я нашел целый погреб отличного вина и рома. Не знаю, кто из вас на что претендует, но его я заберу себе.

– Это не тебе решать, Салве, – хмыкнул Альфред. – Каждый получит то, что ему завещал старик.

– Да неужели? Я его единственный, мать его, сын. По-хорошему все это: и замок, и пойло, и состояние – мое.

Габриэль засмеялась, выронив яблоко на пол.

– Ну ты и чудак, – сказала она. – Ничего тебе не достанется. Ты всю жизнь провел в морях. Не занимался делами, не помогал старику вести бизнес.

«Друзья? Братья? Аароны? – лихорадочно думал Лютер, предчувствуя ссору. – Как же ко всем обратиться-то?»

– А как он помер, то сразу тут как тут, – зло хмыкнул Альфред. – Быстрее Мии и Харпера приперся.

– Не тебе решать, когда мне приезжать на похороны отца, щенок! – прорычал капитан. – Да я таких, как ты, на броненосце сотнями топил и еще столько же топить буду.

– Сам не утони в вине, боров!

– Ах ты…

– Господа! – раздался голос старика-дворецкого. Все резко обернулись, Лютер облегченно вздохнул и аккуратно закрыл крышку рояля. – Обед будет подан через час.

– Не прошло и года, – рявкнул капитан Салве и, взяв бутылку, побрел прочь.

Молодой лорд заметил опущенные плечи, злой шёпот под нос, слегка дрожащие руки. Намек на внутреннюю скорбь по ушедшему в лучший мир отцу. По крайней мере он хотел в это верить. Аарон фыркнул и, подмигнув сестре, поспешил в свою комнату, готовиться к обеду. Габриэль с улыбкой до ушей засеменила следом за ним, оставив Лютера в одиночестве за роялем. В тишине он разглядывал черную идеально чистую поверхность старинного инструмента, с такой трепетной любовью оберегаемого прошлым владельцем. Достав платочек из кармана, он спешно стер капли спиртного, но те все равно оставили след на черном лаке.

– Вы хорошо играете, – донесся голос из-за спины. Лютер резко обернулся и удивленно уставился на юную девушку в черном, траурном наряде. Платье, не такое роскошное, как у Габриэль, сверкало серебром заклепок. Вместо корсета – высокий воротник с белой бахромой, длинные черные волосы ниспадают на плечи, аккуратная челка едва скрывает левый глаз. В ней было меньше аароновского, хоть некоторые черты и присутствовали.

– Спасибо, – вежливо ответил Лютер, вставая с табурета. – Ты тоже из родственников?

Девушка кивнула и присела в реверансе.

– Мия, – представилась она. – Я дочь Ганса Аарона, да упокоит Господь его душу. Вы уже видели гроб?

– Нет, но буду благодарен, если после обеда вы мне его покажете.

– Хотите убедиться, что господин Йоханес действительно мертв? – хихикнула девушка, облокачиваясь на рояль.

– Прости, что? – удивленно поднял бровь Лютер.

– Про дедушку ходят такие жуткие слухи, я даже думала, что он вампир, как Дракула. Вы читали Дракулу, Лютер?

– Разумеется, – хохотнул молодой лорд. – Весьма стоящее произведение. Хотя я, к своему стыду, редко читаю. Все свободное время занимает музыка. А сейчас, пока и ты не попросила сыграть, я поспешу в столовую, – усмехнулся Лютер. – Умираю с голоду.

***

Серое небо скрывает солнце, мелкий дождик барабанит по стеклам, стекая ручейками на старые, столетние рамы. И едва ли зазевавшаяся служанка, выбравшись на улицу, смогла бы разглядеть в окне двух возбужденных собеседников. Там, в богато обставленной комнате, пропахшей запахом духов, среди дорогой мебели, шкафов с коллекционными книгами, ярость соседствовала с порочной страстью.

– Да что он себе позволяет! – прорычал Альфред, расхаживая по комнате из-стороны в сторону. – Пьяная свинья!

– Альфи, прошу, успокойся! – умоляла Габриэль. – Скоро все закончится. Подождем читки завещания, похороним старика и все! Мы вернемся в Лондон богачами! Потерпи, любимый, еще немного.

– Меня тошнит от этого сброда! Меня тошнит от недоноска Харпера и его тупой девки, меня воротит от свиньи Сальве! И от этого чертового замка! От всего и всех!

– Даже от меня? – всхлипнула Габриэль.

Альфред резко смягчился и, обняв сестру за плечи, нежно заглянул в черные глаза-омуты.

– Конечно нет, сладкая.

Он прижал ее к себе и, вдохнув запах волос, резко отстранился и серьезно спросил:

– У тебя новые духи?

– Д-да, Альфи, – немного испуганно ответила Габриэль. – Тебе нравится?

– О да.

Он нежно и решительно прильнул к ее губам, руки стиснули талию и скользнули ниже, следуя изгибам корсета. Языки коснулись друг друга, и Габриэль с трудом отпрянула, красная, как помидор.

– Альфи, не здесь! Нас могут увидеть!

– И что? – усмехнулся лорд. – Старик все равно мертв. Наследства он нас не лишит. А даже, если бы был жив, думаешь, ему было бы дело до «нас»? Помнишь, что о нем говорят местные?

– Но, Альфи, кривотолки в обществе… тебе нельзя рисковать репутацией! – Габриэль прильнула к брату, обвила шею ручками и со страстью поцеловала его в губы. – Никто не должен знать, что мы женаты. Этот замок наверняка достанется тебе. Мы его продадим и купим виллу в Италии.

– И будем жить как короли, любимая, – страстно прошептал Альфред, нежно поглаживая ее по щеке. – К черту репутацию. Весь мир у наших ног.

– Да, весь мир! – улыбаясь, ответила девушка, развязывая ремешки корсета.

Хорошо, что дверь была заперта. Иначе Анита – служанка, разносившая белье, наверняка не удержалась бы от любопытства и вошла в комнату господ, застав их, предающихся порочной страсти. Вместо этого она поспешила в комнату новоприбывшего молодого лорда, дабы тот не остался без постельного белья, свежей питьевой воды в графине и цветов в вазе.

========== Акт 2. Разговоры за обедом ==========

Комментарий к Акт 2. Разговоры за обедом

Последняя маленькая глава. Следующие будут весьма и весьма объемными. Ошибки вычищаю сам. Бета лишь на подхвате, так как чувство зависимости и ожидание правки, боже, просто выводят меня из себя. Вы можете прочесть главу сейчас, но, если вы граммар-наци и каждая запятая для вас критична – можете отложить чтение на полторы недели. К тому времени все произведение уже будет бетой вычищено.

Примечание от беты: текст проверен.

Обед едва ли можно было назвать траурным. Молодой лорд жадно набросился на жареного гуся в яблоках, запивая дорогим вином. Альфред и Габриэль бурно обсуждали приглашать или нет какого-то малоизвестного английского художника на день рождения Альфреда. Сальве пожирал свиное ребро, рассказывая Мие историю одного сражения близ берегов Франции. И лишь один из Ааронов хранил молчание, впрочем, далёкое от тяжелого и скорбного. Длинные каштановые волосы, серые глаза, белая рубашка при черной жилетке и черных брюках и золотые часы на левой руке. Лицо его, казалось, высечено из мрамора и несло на себе следы, характерные высшей новой американской аристократии.

Мия сидела напротив него и с немного абсурдной манерностью ела утку. Девушка отрезала кусочки ровными квадратиками, держала спину прямо и вела себя так, будто оказалась не в кругу родственников, а на приеме при дворе Ее Величества. Это позабавило Лютера, но он придержал мнение при себе, боясь задеть эту крайне воспитанную девушку.

– Конечно, Альфи, давай всех звать! – распалилась Габриэль. – Будь твоя воля, ты бы и старика Йоханеса позвал!

– А почему нет? – хохотнул Альфред, осушая бокал. – Он бы вполне смог поразвлечь нас своей игрой. Или… – он перешел на зловещий шепот: – Наколдовал бы чего.

– О, лондонские пэры были бы в восторге от его «колдовства», – усмехнулась Габриэль. – Они такие суеверные болваны. Клянусь, они суевернее самых дремучих крестьян.

– С этим, пожалуй, я соглашусь, – взял слово опекун Мии. Альфред и Габриэль удивленно покосились на него, ожидая интересного продолжения. – Как ни странно, самые страшные суеверия лучше всего укореняются в тронутой образованием почве. У меня было более чем достаточно примеров перед глазами.

– О, прошу вас, дорогой кузен, расскажите! – взмолилась Габриэль.

– О чем лопочите? – спросил Сальве.

– Хотите пример? – спросил американец, вытирая губы салфеткой. – Хорошо. Суеверия уходят корнями в древность, дорогие родственники. К примеру, те, что связаны с повешенными. Вы, наверное, знаете эти легенды? «Свечи мертвеца», корень мандрагоры, растущий из семени повешенных мужчин, «веревки дьявола»?

Аароны закивали. Сальве фыркнул и сказал:

– Однажды мой кок протащил на корабль такую веревку. Утащил с эшафота, больной сукин сын.

– Хотел покрошить вам в суп? – невинно спросила Габриэль. Альфред и Лютер засмеялись.

– Пес его знает, чего он хотел, – фыркнул капитан.

– Так вот, – продолжил американец. – Все части тела повешенного и даже его вещи считаются сурово магическими. Оттого было крайне забавно наблюдать за поведением толпы зевак, всегда в обилии сбегающихся поглазеть на то, как мы вешаем очередного нигера.

– А за что вы их вешали? – спросила Габриэль.

– Всегда разные проступки. Побег чаще всего. Иногда за то, что нигер не снял шляпу, проходя мимо белого человека.

– И все? – удивленно спросил Лютер. – Не слишком то и суровое преступление.

– Нигер всегда должен знать свое место, парень, – холодно ответил американец. – Их все время нужно держать в узде, иначе начинают наглеть. Но не об этом речь. А речь о том, дорогие родственники, что, едва табуретка вылетает из-под грязных ног нигера и тот начинает хрипеть и задыхаться, толпа бросается на него с ножами и ножницами и начинает кромсать на куски. Иногда эти сукины дети обрезают веревку и приходится порезанного нигера перевешивать. Без ступней, носов, ушей, пальцев, иногда и член отрезают. Нигер вопит, бьётся, а ты пытаешься натянуть петлю ему на голову и кое-как вздернуть… Грязное дело. Поэтому умные палачи привязывают к ногам висельников мешки с песком.

– Зачем? – спросила Габриэль, глядя круглыми, как блюдца, глазами на американца. Рассказ явно не оставил ее равнодушной.

– Чтобы шея сразу сломалась и не пришлось перевешивать, – американец хмыкнул, отпил немного вина и продолжил: – правда, часто вес мешка слишком велик и головы просто отрываются. А иногда и отлетают ко всем чертям. Мия, ты почему не ешь?

– Я… Я не голодна, дядя, – болезненно ответила девушка.

– О, бедняжке испортили аппетит! – воскликнула Габриэль. – Право, не лучшая тема для разговоров за обедом. Прости, милая, что я задала эти несчастные вопросы.

– Ничего страшного.

– И вы не могли остановить толпу? – спросил Альфред. – Не знаю, выстрелом в воздух? Обычно это отрезвляет горючие головы.

– А мы не стреляли, – зловеще улыбнулся американец. – Не стреляли, потому что в первых рядах толпы всегда были слуги богатых американцев. Джентльмены Нового Света, видите ли, предпочитают не марать руки.

– Мое мнение? Это варварство, – ухмыльнулся Альфред. – Без власти Ее Величества бывшие колонии совсем лишились морального облика.

– Давайте не обсуждать политику за столом! – резко вмешалась Габриэль. – У нас тут острые приборы возле тарелочек. А то, чего доброго, положат в родовой склеп не только старика, но и кого-нибудь из нас.

– Как скажешь, сестренка, – поднял руки Альфред. – Как скажешь.

– Так, – сказал американец, отодвигая пустую тарелку. – Читка завещания состоится через два с половиной часа. Мы все занятые люди: давайте быстрее покончим с этим делом и вернемся к ежедневным хлопотам.

Спустя два часа после обеда Аароны потихоньку собирались в широком зале, за черным дубовым столом, в ожидании оглашения завещания. Альфред и Габриэль пришли первыми и расслабленно обсуждали погоду на ближайшие дни. Лютер, молодой лорд и композитор, не спешил на собрание и, долго не решаясь, все-таки заставил себя посмотреть на мертвого деда. Роскошный черный гроб с подбивкой из алого шелка стоял в небольшом зале с занавешенными окнами, некогда служившем еще одной гостевой. Стояла духота, капли дождя барабанили по стеклу, пахло увядающими цветами и бальзамирующей жидкостью.

Мия не захотела смотреть на мертвого, потому Лютер пошел один, готовя свою душу и разум к печальному зрелищу. Редкий человек может увидеть мертвеца и остаться равнодушным. Как бы мы себя ни успокаивали, взгляд в лицо смерти всегда рождает в душе липкий страх, бередит потаенную горечь и сожаления. Лютер подошел к гробу и опустил хмурый взгляд на покойника. По спине пробежали мурашки.

Роскошный черный фрак и белое жабо казались идеально выстиранными, сморщенные посеревшие руки сложены на груди, длинные седые волосы, завязанные в конский хвост, аккуратно уложены. Но вот лица не было. Вместо иссеченного морщинами-каньонами лица старика, вместо впалых щек и иссохших губ на Лютера смотрела белая фарфоровая маска. Нарисованные брови и губы внушали необъяснимое чувство отвращения.

Ведомый необъяснимым порывом Лютер коснулся сморщенной руки покойника, пытаясь нащупать пульс. Но его не было. Рука казалась сухой, шершавой и холодной. Пальцы грубые короткие. Лютер хмыкнул, поджав губы.

– Жуткое зрелище, да?

Лютер едва не подпрыгнул и, резко обернувшись, испуганно уставился на мистера Харпера.

– Господи, нельзя так подкрадываться, – судорожно вздохнул Лютер, пожимая руку аристократу.

– Мы не представились за обедом. Харпер Аарон, – улыбаясь, представился тот. – Управитель американских мануфактур нашей семьи. Вы, я так полагаю, юный композитор? Старик обожал музыку, – ухмыльнулся американец, подходя к гробу. – Вы бы с ним поладили.

– Наверное, – пожал плечами молодой лорд. – Так это вы опекун Мии?

– Да, бедная девочка лишилась родителей полгода назад. Пришлось взять ее на попечение, – Харпер вдруг ожесточился и бросил на покойника холодный, осуждающий взгляд. – Старый хрыч не дал ни цента на похороны собственного сына и его жены, будто для него их и вовсе не существовало.

– Почему на нем маска?

– Грустная история. Главная причина его затворничества и всех этих… Возмутительных сплетен.

– Расскажете? Пока есть время?

Харпер пожал плечами и, опустив взгляд на фарфоровую маску, заговорил:

– Старик Йоханес был знаменитым путешественником. Провел почти всю жизнь в Индии, Африке, свел много полезных знакомств с колониальным правительством и сенаторами Соединенных Штатов. Говорят, однажды на его корабль напали турки и в пылу схватки рубанули саблей по лицу. Рана загнила и обезобразила его, но Йоханес выжил. Говорят, я не уверен, но говорят: эту маску ему сделал в Индии один йог с помощью Сатаны. Бред, но маска и впрямь выглядит жутко, да?

– Не то слово, – кивнул Лютер.

– Да, не то слово. А теперь дело турков завершило время. Еще одно напоминание о том, что все мы смертны, – грустно добавил американец. – Знаешь, я терпеть не мог старика. Да и он меня недолюбливал. Ему не нравились мои взгляды на управление предприятиями.

– И в чем были претензии?

– В том, что он не капиталист, – фыркнул американец. – Старый болван, да упокой Господь его душу, не понимал, как нужно вести себя с чернью, особенно когда та устраивает стачки. Его предок, Хуарес Аарон, был куда более предприимчив и рассудителен, если верить обрывкам историй.

– Его предок?

– Да, тот, кто выстроил этот замок. Неужели вы о нем ничего не знаете?

– Ну, – смутился Лютер. – Я слышал только, что он был испанским конкистадором. Но почему-то вернулся из Южной Америки и осел здесь, пустив все состояние на постройку замка.

– Все верно, – улыбнулся Харпер. – Лорд Хуарес Аарон был очень предприимчивым испанцем. Именно он был первым, кто начал завозить в Европу нигеров. Он перевозил рабов в Чехию, Польшу, Австрию, даже в Германию. Рабство здесь не одобрялось, но предприимчивые магнаты все равно покупали нигеров, чтобы их кости ложились в фундамент особняков и соборов. Иногда жандармы выходили на его след, и лорд Хуарес замаривал голодом всю партию рабов, чтобы скрыть следы. Он никогда не позволял морали стоять над законами бизнеса. Он занимался делами, а не мистической чушью и поисками «философских камней», – Харпер с осуждением во взгляде покосился на покойника. – На потомках гениев природа отдыхает, Лютер.

– Эй, мы только вас двоих ждем! – послышался раздраженный крик Габриэль, стоящей у двери. – Потом проститесь!

Харпер раздраженно фыркнул и с видом павлина двинулся к залу, где вскоре должна была решиться судьба потомков старого Йоханеса. Лютер отвернулся от гроба и быстро зашагал прочь, думая, что будет делать, если замок все-таки перейдет ему.

========== Акт 3. Мертвец ==========

Сальве не спешил в зал собраний. Капитан прекрасно знал, насколько холодным и безразличным мерзавцем был его отец и как строго он соблюдал традиции и обычаи европейской аристократии. Что бы другие родственники себе ни напридумывали, обычаи требуют передачи родового имения старшему из сыновей. А Сальве Аарон был младшим из трех детей Йоханеса от брака с хмурой и молчаливой англичанкой Валлеттой Абрес и единственным пережившим отца. Потому все эти слушания его не интересовали, в отличие от коллекционного рома, в изобилии хранящегося в старом замковом погребе.

Сырость и полумрак не смущали Сальве. Тот, кто провел полжизни на броненосце, едва ли испугается гробовой тишины, неестественного холода и запаха плесневелой сырости. Едва ли испытает отвращение при виде густой паутины, покрывающей пыльные ряды коллекционного алкоголя. Капитан прошел мимо больших бочек с виски и зажег подвешенную на столбе масляную лампу, осветив погреб густым оранжевым светом. Заплясали тени, лапки паука, попавшие в луч, наползали на стену.

Капитан взял с полки пыльную бутылку и, стерев пыль со стекла, с удовлетворением прочел надпись на шведском.

– Да, папаша, ты был не дурак хорошо выпить, – хохотнул он, срывая пробку. Резкий запах первоклассного рома приятно щекотал ноздри. Он и так был прилично пьян, но душа старого моряка требовала еще.

Сальве прильнул к бутылке и пил до тех пор, пока жжение в глотке не стало невыносимым. Это любимая игра моряков «Буревестника», и капитан легко побеждал в ней даже самых прожжённых морских волков. Ром струйками стекал по подбородку, оставляя пятна на мятом воротнике рубахи.

– Кхах, отличный ром! – прорычал Сальве, крепче сжимая бутылку. – Отличный, мать его, ром!

– Свинья.

– Что? – встрепенулся Сальве.

Керосиновая лампа светила ровно, причудливые тени плясали на стенах. В углах, куда не попадал свет, тени становились такими густыми, что едва ли можно было разглядеть даже покрытую плесенью каменную кладку. Паучок вновь забегал по паутине, отбрасывая на стену громадный пугающий фантом. Сальве нахмурился и огляделся по сторонам.

– Кто здесь?!

В погребе царила абсолютная тишина. Взгляд коснулся одной из бочек. Табличка на ней гласила:

«Нортенгерский эль. 1603 г.»

– Матерь божья! – хохотнул капитан, бросая на пол недопитую бутылку рома. – Как это я раньше не заметил? Целая бочка.

Сальве подошел к бочке и в предвкушении пригладил пышные усы. Как-то раз он провозил контрабандой Нортенгерский эль тысяча семьсот тридцать второго года, и стоила эта бутылочка целое состояние. А тут целая бочка оставшаяся, не иначе как со времен Хуареса. Краник покрывала пыль, рядом стояла старая покрытая паутиной деревянная кружка.

Капитан схватил кружку, рукавом вытер паутину и стряхнул на пол. На миг взгляд коснулся упавшего на черный камень паучка. Тот все еще дрыгал лапками, хоть тельце и было полураздавлено. Сальве вдруг застыл и хмуро покосился на кружку.

– Дурной знак, – пробубнил он, но затем взгляд коснулся таблички. – А, выпью за упокой твоей души, паук. Господь простит.

Пьяный капитан криво перекрестился и зло бросил взгляд на краник. По какой-то нелепой причине он находился не на уровне талии, а в верху бочки и до него приходилось тянуться. Видимо, старый Хуарес специально заказал такую бочку, чтобы не частить с возлияниями этого немыслимо дорогого сорта алкоголя. Сальве огляделся и, не заметив рядом ни стульчика, ни табуретки, пыхтя, потянулся к крану. Пришлось вытянуться на носках и навалиться пузом на бочку. Пальцы стиснули барашек, попробовали покрутить, но тот почти не поддавался.

– Давай, черт тебя дери! – прорычал капитан, с силой дергая рычаг. Тот почти поддался, первая капля заблестела на горлышке крана. – Давай!

– Свинья.

– Чтоб тебя!

Капитан резко вздрогнул, краник поддался, но вместо струи из горлышка послышался треск дерева. Краник с сухим треском вырвался из бочки вместе с истлевшими досками, и в лицо капитана хлынул поток дорогого эля.

– Твою мать! – взревел капитан, падая на каменный пол. – Черт подери! Да кто конопатил эти… тьфу, бочки!

Сальве медленно поднялся на ноги, морщась от боли в ушибленном копчике. Алкоголь промочил его насквозь, будто капитан в эле купался. Рубашка, штаны, борода и усы, даже ботинки – все пропиталось элем. Сальве грязно выругался и с досадой посмотрел на бочку.

– Половина эля пропала, эх. Йоханес, с тебя надо кожу живьем содрать за то, что за бочками не следил, пес!

– Свинья!

Капитан вздрогнул и резко обернулся. Казалось, что-то промелькнуло в густых тенях позади. Мрак среди дальних стеллажей зашевелился. Лицо капитана исказила ненависть, он сжал кулаки и закричал:

– Альфред, песий сын! Я знаю, что ты здесь! А ну выходи, или я к тебе сам приду и все кости пересчитаю, ублюдок!

Гробовое молчание было ответом на его слова. Тишину нарушали тяжелое, свистящее дыхание капитана и капли эля, все еще падающие в лужу на полу. Сальве грязно выругался, покачнулся и, сняв с крюка лампу, двинулся в тень в полной готовности пустить в ход кулаки.

«Паршивый щенок! – зло думал капитан, продираясь мимо пыльных рядов, смахивая налипающие на лицо путы паутин. – Играть со мной? Со мной?! С капитаном «Буревестника»! Погоди, поймаю – отправлю к морскому дьяволу, как этих поганых французских псов. Будешь, как они, стонать и руки заламывать!»

Сальве вспомнил мольбы и стоны экипажа и пассажиров «Лунного света». Французский торговый корабль перевозил нескольких немецких шпионов. Им нужно было преподать урок. Всем им.

«Дети, пощадите детей!»

«Всех на дно! Подорвать их вместе с кораблем!» – ревел пьяный боров.

Свет лампы скользнул по сырым стенам, тени заплясали на покрытой плесенью кладке. Маленькая испуганная крыса пробежала мимо шкафа с коллекционным вином и юркнула в норку. Капитан пошатнулся, недоуменно рассматривая открывшееся ничего. Ни Альфреда, ни следов на пыльном полу, никаких признаков посторонних. Липкий страх коснулся души пьяницы, он был готов поклясться, что в погребе был кто-то еще.

– Черт, – буркнул капитан, оборачиваясь. – Перебрал, видимо.

– Свинья, – зло рявкнули за спиной.

Сальве резко обернулся и застыл, глядя в клубящиеся за пределами света тени. Лицо исказила гримаса ужаса, он побелел, из груди вырвался болезненный стон.