сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)
В среднем такие покушения имеют место дважды в год. Ни одна из них, со времен выстрелов Мехмета-Али Агджи в мае 1981 года (тогда Агдже удалось тремя выстрелами прострелить Папе руку и грудь), не была так близка к успеху.
Проанализировав причины неудач предшественников, на этот раз террористы решили не стрелять в Папу, а во время одного из публичных выступлений взорвать вместе со всем окружением.
Для этой цели был найден энтузиаст-камикадзе, которому твердо пообещали: после героической кончины парень попадет в рай. В разработке плана принимал участие и анонимный русский специалист из Афганистана.
Все бы хорошо, но злодеев сгубило тщеславие. Опасаясь, как бы в случае успеха их лавры не были перехвачены конкурентами, они заранее оповестили прессу о намерениях. В результате еще до прибытия Папы в Манилу были арестованы и надежно канули в недрах филиппинских спецслужб.
Тогда, в Маниле, ничего этого я еще не знал. Однако то, что охрана мероприятия была неожиданно и резко усилена, почувствовал. Утро, на которое была назначена встреча Папы с лицами, аккредитованными при секретариате, началось для меня с того, что в дверь постучали, и вежливый филиппинец со здоровенной немецкой овчаркой на поводке попросил разрешения обыскать мою комнату.
Чтобы попасть в часовню манильского Университета Св. Фомы Аквинского, где должна была состояться встреча, мне предстояло пройти многоступенчатый и обстоятельный досмотр.
Одинаковые низенькие филиппинцы в униформенных белых рубахах навыпуск и с кобурой на левом бедре не торопясь прощупывали швы на одежде, заглядывали в уши и рот, изымали подозрительные авторучки, зажигалки и запонки.
Краем глаза я заметил, как у серба, проходившего досмотр впереди меня, охранник снял с пиджака значок и, проколов себе палец иголкой, пососал кровь: не отравлена ли?
После того как в часовне собрались все приглашенные, двери были заперты. В течение трех с половиной часов нам всем предстояло просто сидеть и ждать.
Солнце успело раскалить герметически закупоренную часовню почти докрасна, прежде чем я услышал за окном вожделенный стрекот двигателей. Снаружи приземлялись вертолеты папской охраны.
Если до этого момента безопасность мероприятия обеспечивали местные филиппинские гвардейцы, то теперь в зал ввалились настоящие папские секьюрити: огромные стокилограммовые мужики в одинаковых дорогих костюмах и галстуках с ватиканской символикой.
По полутысячелетней традиции папских охранников набирают исключительно в Швейцарии. Лишь изредка в отряд попадают французы или итальянцы. Среди телохранителей я разглядел и женщину. Тоже двухметровую, тоже с боксерской челюстью, тоже в зеркальных очках и с микрофоном в уголке рта.
Охранники цепью рассыпались по часовне, заняли ключевые позиции и замерли. А затем в зал вошел Папа Римский Иоанн-Павел II.
Вблизи Папа оказался высок (выше метра восьмидесяти пяти), худощав и элегантен. У него были лакированные черные ботинки. По слухам, их бесплатно поставляет в Ватикан фирма «Dr. Martens».
Шагал Папа медленно, опираясь на тросточку: полтора года назад во время одной из поездок он упал и сломал себе бедро. Когда он проходил мимо меня, я заметил, как дрожит его правая рука, из которой до сих пор не извлечена пуля Агджи.
Семьдесят пять Папе уже исполнилось. Именно в этом возрасте обычные епископы уходят на пенсию. Вошедший в часовню епископ Вечного Рима был, безусловно, стар и выглядел усталым. Однако никаких следов немощной старческой расслабленности я не заметил.
Оглядев присутствующих по-стариковски дальнозоркими глазами, Папа начал было читать заранее подготовленный текст приветствия, однако через несколько минут бросил, отложил-таки бумажку в сторону и продолжал говорить без нее.
В последние годы это становится его стилем. Обозреватели отмечают, что чем дальше, тем меньше Папа склонен обращать внимание на светские условности.
2 июля 1996 года во время пребывания в Словакии Папа неожиданно изменил программу визита и отправился на молебен к памятнику Двадцати четырем протестантам, замученным католиками в XVII веке.
В тот раз миллионы людей в прямом эфире видели, как глава Католической Церкви на коленях стоит перед могилой протестантов. Такие сюрпризы Понтифик преподносит постоянно.
За двадцать лет пребывания в Ватиканском дворце Иоанн-Павел II успел реабилитировать Галилео Галилея, осужденного судом инквизиции больше 350 лет тому назад, принять на личных аудиенциях больше полутора миллионов человек (в том числе почти всех православных патриархов, всех царствующих монархов планеты и даже Далай-ламу) и посетить большинство стран, где есть хоть крохотный процент католического населения.
Результат такого образа жизни налицо. Год от года подорвавший здоровье Папа вынужден проводить все больше времени в своей римской клинике Джемелли.
Каждый раз, когда Папа оказывается на больничной койке, обозреватели начинают заново обсуждать вопрос о его преемнике. Чаще других называют кандидатуру кардинала Сина, нынешнего архиепископа Манильского.
В тот день в университетской часовне я заметил кардинала в папской свите. Протиснувшись поближе, я поинтересовался, что он сам думает о шансах на занятие римской кафедры?
Родом кардинал из семьи китайских эмигрантов. Глянув на меня восточными, черными глазами, он ответил:
— Да уж куда мне! С моей-то фамилией…
Оценив остроту («sin» по-английски значит «грех»), я вежливо посмеялся и отошел.
В самом конце официальной части, когда согласно регламенту зазвучал гимн Филиппин, Папа поднялся с кресла, улыбнулся и принялся с независимым видом в такт мелодии помахивать тросточкой.
Было объявлено, что теперь желающие смогут подойти и получить у Святейшего Отца личное благословение. Опасливо косясь на так ни разу и не шелохнувшихся секьюрити, присутствующие сгруппировались в центре часовни.
Рядом со мной пристроился завернутый в оранжевый плащ настоятель буддийского монастыря из соседнего с Филиппинами Тайланда. Бедолага был приглашен для участия в программе визита. По-английски он почти не говорил и ощущал себя потерянным, никому не нужным.
Пробуждаясь время от времени к активности, наголо бритый буддист пытался всучить местным католикам брошюры на тему, как попасть в нирвану и избежать повторных рождений в этом худшем из миров. Те крестились и поплевывали на сторону.
Когда подошла его очередь получать благословение, он назвал Папу «коллега» и долго тряс ему руку. Под конец жутко насмешил присутствующих, заявив, что завтра с утра он уезжает, а потому теперь они с Папой увидятся, наверное, только в Царствии Божием.
Сама процедура благословения проста. Подходишь, если есть желание — даришь заранее приготовленный подарок, обмениваешься парой фраз и отходишь в сторону. В общей сложности — где-то по минуте на человека.
Стоя в очереди, я прикидывал, что бы такое мне у Папы спросить? Когда очередь подошла, стоявший рядом с Папой кардинал Ренато Боккарди сверился со списком, назвал мою фамилию и сказал, что я из России.
Папа усмехнулся. Усмешка получилась по-стариковски хитрая. Практически без акцента он проговорил по-русски:
— О-о! Русский богатырь!..
Заранее заготовленные сенсационные вопросы сами собой позабылись. Единственное, на что я оказался способен, — выдавить из себя на ломаном английском:
— А когда вы приедете в Россию?
— А когда вы меня пригласите?
Английский Папы был безупречен.
Безмолвный и громадный, как джинн из лампы, папский телохранитель протянул мне футляр с четками — обязательный презент для удостоившихся личной аудиенции.
Четки, оказалось, были перламутровые, с гербом государства Ватикан и посеребренным распятием. Пахли они чем-то особенным. Чем-то, напоминающим то ли дорогие благовония, то ли тропический лес после дождя…
Эти четки и сейчас лежат в верхнем ящике моего письменного стола. И вдыхая время от времени их запах, я вспоминаю, как на далеких южных островах встречался со странным человеком.
Человеком, имеющим власть собственными ключами открывать двери в рай.
Редактор московского издания перезвонил на следующий день. Материал ему понравился. Деньги я мог считать своими.
— Просто отличный материал, э-э-э… только… пойми правильно… все-таки Папа… и Филиппины… э-э-э… тебе самому-то не кажется, что это перебор?.. слишком много экзотики, а?.. я мог бы и сам переделать… немного сократить… но лучше ты… убери Папу, ладно?.. оставь только Филиппины… э-э-э… экзотику, солнце, фрукты… чтобы мысль была: у нас холодно, а у них жарко… о'кей?
Мне было жаль, но я сказал «о'кей», и на следующий день отправил в Москву исправленный вариант того же самого материала.
Вот он:
Ах, как меня манила знойная Манила
Больше всего океан напоминал жеваный мармелад. Он лежал, начинаясь у моих ног и заканчиваясь в Калифорнии, а я лежал в шезлонге.
Пляж был пустой и тихий. Единственные звуки — шум прибоя и шелест пальмовых листьев. Я сполз в шезлонге еще ниже и ягодицами уперся в песок. Именно в эту минуту по закону подлости надо мной навис велорикша. Совсем молоденький филиппинец с целым лотком прохладительных напитков.
— Эй, мистер, не желаете баночку «Коки»? Холодной?
Я помотал головой.
— А рондонг? Это такой фрукт, мистер. Очень освежает.
Я помотал головой еще раз. Других мистеров на пляже не было. Филиппинцу было скучно и хотелось поболтать.
— Откуда вы, мистер? Американец?
Шел бы он в задницу.
— Нет. Я русский. Из России.
— Из России? А где это?
Я приоткрыл глаза и сощурился от нестерпимого солнца. Ощутил, как к спине прилипла насквозь мокрая футболка. Прислушался к тому, что там шепчет ласковый и глупый Тихий океан.
На той же самой планете, на которой жил я, существовал странный город Санкт-Петербург. Заиндевелая Александрийская колонна… Почти до дна промерзшая Нева… По плохо освещенному Невскому бредут, по колено в снегу, пешеходы. Их обувь покрыта узорами проступившей соли.
Действительно, а где это?
* * *
После бесконечных паспортно-таможенных контролей в пересадочных Франкфурте и Бангкоке в самолете я все-таки заснул. А когда проснулся, то голос в динамиках уже бубнил что-то на трех языках по поводу посадки.
Пролетев над семью часовыми поясами, двумя частями света и тремя океанами, мой «боинг» разворачивался для финальной посадки на острове Лусон, главном острове Филиппинского архипелага.
Толчок — и «Вас приветствует аэропорт имени Корасон Акино». В очереди на таможенный контроль передо мной стоял буддийский монах, завернутый в оранжевую тряпочку.
Настоящий.
Несколько женщин-полицейских со злыми, как у французских бульдогов, лицами предложили мне пройти сквозь арку-металлоискатель. Когда в ней что-то зазвенело, они отвели меня в сторону и принялись лупить по ногам резиновыми дубинками.
Вспомнилась фраза из прикупленного по случаю путеводителя «Как выжить на Филиппинах»: «Филиппинские женщины знамениты своей островной грацией и неизменно отзывчивы на ухаживания иностранцев».
Это эти-то отзывчивы?
От аэропорта до самой Манилы ходили рейсовые автобусы, но я предпочел такси. Стоило оно немного дешевле, чем жетон на метро в Петербурге. Потом я нашел гостиницу.
В темпе переодевшись, я отправился осматривать достопримечательности. Ну, какая ты, Манила?
Над Манилой спускалась ночь. Температура даже не думала падать ниже плюс тридцати восьми по Цельсию. Кроме того, наличествовала почти стопроцентная влажность.
И запахи — чего-то гниющего… ядовитых цветов… выхлопных газов. Вы когда-нибудь заходили в раскаленную сауну, в которой перед этим пролили бочку крепленого вина?
Прямо напротив гостиницы стоял громадный, оформленный в колониальном стиле, собор Кьяпо-Чёрч. Путеводитель уверял, что в соборе хранится местная святыня: статуя Черного Бога-Ребенка.
На площади перед собором аборигены общим числом тысяч в десять культурно проводили досуг.
Стучали барабаны. Кто-то танцевал, кто-то молился, кто-то, громко чавкая, ел. Тощий филиппинец в чумазой майке, но совсем без штанов, громко кричал по-английски, что слышит голоса духов.
Прямо на тротуаре были грудами навалены товары: амулеты из акульих зубов, деревянные статуэтки, черные шевелящиеся крабы и расфасованное в стаканчики из-под «Коки» «адобо-адобо» — обжаренные в муке креветки.
Перед входом в собор косматые филиппинские старухи продавали восковых куколок с торчащим из макушки фитильком.
Я заинтересовался. Одна из старух объяснила:
— Покупаете фигурку, загадываете имя врага, сжигаете ее, и все. Ваш недоброжелатель — труп. Гарантия — стопроцентная. Если возьмете несколько, отдам подешевле.
* * *
На следующее утро, попив плохонького местного кофейку и изучив карту, я отправился знакомиться с манильскими достопримечательностями.
Манила — город, древностью не блещущий. Единственный памятник старины — форт Сантьяго. Полтысячи лет назад его построили испанские конкистадоры.
Во времена, когда излюбленным лакомством на этих островах считалась печень собственноручно убитого врага, к месту, где сейчас стоит форт, пришвартовались каравеллы мореплавателя Фернана Магеллана. На берег десантировался отряд закованных в латы испанцев.
Местный король Силапулапу выставил против пришельцев полторы тысячи лучников. Однако после получасовой артподготовки от армии туземцев не осталось и следа.
Конкистадоры отправились на зачистку острова. В суматохе никто из них не заметил, как вылетевшая из кустов стрела вонзилась в бедро их капитану.
Парализованного Магеллана туземцы унесли с собой. Оказавшись в непринужденной обстановке, они приготовили его мясо по своим оригинальным рецептам и с удовольствием отужинали.
Сегодня от форта Сантьяго осталась лишь каменная арка да груды серого гранита, почти утонувшего в ярко-зеленой растительности. На остатках крепостных стен местами различались полустертые фрески.
Уткнувшись жерлами в песок, лежали окислившиеся под тропическими ливнями испанские пушки. В старинных бойницах гроздьями висели мохнатые летучие мыши.
Говорят, особо удачливые туристы иногда находят в траве старинные монеты. По этой причине, а также опасаясь наступить на какую-нибудь ядовитую гадину, я внимательно смотрел под ноги.
Иногда ловил себя на мысли: сейчас… вот сейчас я разгляжу в траве любовно обсосанные ребрышки Фернана Магеллана.
* * *
Совершенно особая достопримечательность Манилы — это манильские китайцы. Китайцев на Филиппинах много: приблизительно каждый третий-четвертый.
Китайцы не любят филиппинцев. Говорят они о них приблизительно так, как у нас говорят о чукчах: смешной и непонятный народец.
Чтобы не смешиваться с аборигенами, китайцы отгородили свой квартал, Чайна-Таун, здоровенной белой стеной.
Прохоiдите под украшенной драконами аркой и попадаете на улицу с названием «Трежери-авеню» — «Проспект Сокровищ». Магазины — исключительно ювелирные. В витринах выставлены тысячи одинаковых поддельных «Ролексов».
Один раз мне, правда, попалась китайская аптека. На земле перед входом были разложены образцы продукции: несколько связок телячьих хвостов, сушеные морские коньки, колба с надписью «Драконьи кости. Средство от головной боли», пыльная бутылка с чем-то, больше всего похожим на человеческие глаза в собственном соку.
Пагоды, визгливые рикши, аромат благовоний. Вывески — иероглифами. И везде — реклама водки «Столичная».
Ну и конечно, кабинеты восточного массажа. Фотографировать внутри запрещено. Оставив «Nikon» у портье, я прошел внутрь и оказался в руках пятерых чаровниц. Они уложили меня на стол, вылили на спину пахучую и вязкую гадость и принялись растирать ее с помощью палок, на конце которых вращался мягкий шар.
Как-то само собой получилось, что, размассажированный и разомлевший, я оказался в соседнем ресторанчике. После однообразной филиппинской китайская кухня пленяла.
Я заказал креветок с грибами, фаршированного кальмара и блюдо из настоящей жабы. Помню, еще в Петербурге один знаток уверял меня, что больше всего на вкус жаба напоминает цыпленка. Ничего подобного. Больше всего на вкус жаба напоминает рыбу. Скажем, морского окуня.
Хозяин ресторанчика, китаец с абсолютно непроизносимым именем Лю Чжэнь-цзюа, пожелал лично выйти в зал и угостить заглянувшего белого рюмочкой жутко ароматной настойки…
Угостил…
После того как в два ночи ресторатор велел вынести в зал восьмую бутылку и закрыть к едрене-фене двери, чтобы нам не мешали, я поинтересовался, можно ли называть господина Лю просто «брат»?
Братец Лю открыл мне секрет приготовления старинного китайского блюда из змеиных хвостов и научил почти без акцента произносить по-китайски тост «За знакомство!».
