сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)
Поэтому название «цинь-на» иногда красиво переводят, как «пальцы дьявола».
— Научите какому-нибудь приемчику!
— Легко! Записывайте!
Допустим, на улице кто-то хватает вас за лацкан. Нервничать не стоит. Левой рукой берем противника за запястье. Согнутый большой палец правой руки кладем поверх его согнутого большого пальца — прямо на ноготь.
После этого резко надавите, пригибая палец к запястью. Просто и эффективно! Желание махать руками у него сразу исчезнет!
Закрыто на обет
Чтобы стать настоящим мастером шаолиньского у-шу, начинать придется с раннего детства.
К двенадцати годам дети-монахи должны успеть голыми кулаками и локтями искрошить в песок огромное количество валунов. Лишь после этого можно переходить к изучению «пяти звериных стилей».
Лишь через полтора десятка лет после начала обучения начнется главное. Однако не факт, что даже после этого мастер научит вас тому, как, уменьшив вес тела, надолго зависать в метре над землей или криком сбивать с ног закованных в латы противников.
Однако главное испытание все равно впереди. Еще восемьсот лет назад мудрый наставник Фу-юй ввел в монастыре особую систему сдачи экзаменов. Она называлась «Лоань-Тян» — «Коридор бронзовых изваяний».
В подземной части монастыря был оборудован целый лабиринт. Того, кто желал получить звание подлинного мастера, на веревках опускали вниз. Первое, что он видел, — груды костей тех, кто не смог выдержать экзамен.
Всего препятствий было 18. В чем именно состояли первые семнадцать, толком неизвестно. Сведения имеются лишь о последнем, восемнадцатом.
Перед самым выходом из лабиринта стояла громадная 150-килограммовая курильница. В тот момент, когда ученик брался за ее раскаленные докрасна ручки, чтобы сдвинуть в стороны, у него на ладонях навсегда выжигался аттестат зрелости.
На одной ладони — изображение свернувшегося дракона. На другой — оскалившаяся пасть тигра.
* * *
— После обучения в монастыре вам предлагали пройти подземный лабиринт?
— Нет. Но не потому, почему вы думаете. Просто в 1928-м монастырь почти полностью выгорел. На месте тех подземелий сегодня хозяйственные склады.
Мое ученичество закончилось не так эффектно, но тоже впечатляюще. Специально для меня была проведена древняя церемония посвящения.
Монахи надели свои парадные плащи и собрались в главном зале. Они били в бубны, трубили в раковины, а я стоял на коленях и слушал, как настоятель читает заклинания-мантры.
Длился обряд несколько часов. В самом конце на алтаре я принес жертвы главным буддийским богам и прочитал текст торжественных обетов.
— Что теперь?
— Теперь я буду выполнять миссию, которую мне поручил настоятель.
— Миссия, конечно, секретная?
— Совсем не секретная. Мне поручили распространять шаолиньское у-шу по свету. В самом Китае существовало больше десяти шаолиньских монастырей. Все они были основаны монахами того, самого первого.
Я пытаюсь открыть еще один в Петербурге. Это может быть полная копия комплекса монастырских зданий в натуральную величину. А может — несколько спортзалов и залов для медитации в разных концах города.
— Считаете, это реально?
— Почему нет? В окрестностях Нью-Йорка функционирует несколько даосских монастырей, в которых живут исключительно белые. Почему такие же нельзя построить и в Петербурге?
Первые шаги уже предприняты. Кто знает? Может быть, скоро для того, чтобы побывать в Шаолиньском монастыре, нам не понадобится пересекать границу с Китаем.
Простая истина звучит так: главное, что интересно людям, — это люди. Не беседуйте с политиками об их программах. Не спрашивайте у писателя о его творческих планах. Это херня.
Посмотрите на ситуацию с нестандартного ракурса. Глупо спрашивать у премьер-министра, когда бюджетникам заплатят зарплату. Он все равно наврет. Спросите лучше, трахает ли он секретаршу?
Начиная беседу с одним из самых известных отечественных писателей, я спросил: часто ли его били в школе за то, что он еврей? Вы даже не представляете, каким интересным после этого у нас получился разговор!
В другой раз, беседуя с бритоголовым подонком, насмерть забившим ногами пожилую женщину, я спросил у парня, часто ли он бреет голову? И узнал, что башку скинхеду бреет мама. Его любимая мама.
Она же, кстати, заботливыми руками пришила ему на куртку-бомберс шеврон со свастикой и нашивку «Kill the nigger»: сынок не умел держать в руках иголку.
В любой проблеме постарайтесь разглядеть человека. Все видели разведенные над Невой мосты. Но кто знает, состоит в браке или разведен главный петербургский разводчик мостов?
Главным вопросом любого интервью должно быть: ЧТО ВЫ ЧУВСТВуете В ТОТ МОМЕНТ, КОГДА… когда выходите на сцену и на вас обрушивается оргазм десяти тысяч школьниц… когда вы всаживаете ножик в горло жертве… или первым в истории улетаете в космос.
И тогда денежки сами посыплются в ваши карманы.
Глава 6
Как стать звездой
Если вы проработали в своем издании больше полугода, а звездой все равно не стали, — что-то с вами не так.
Может быть, вы пишете не о том. Может быть — о том, но не так. Почему сука главный редактор не премирует вас деньгами и не предлагает возглавить отдел?
Впрочем, говорю об этом чисто теоретически. Лично у меня подобных проблем не возникало никогда.
Кроме прочего, работа журналиста хороша как раз тем, что бежать некуда. Не бывает на свете «старших» или «главных» журналистов. Правда, в штатном расписании большинства приличных газет есть должность, обозначаемая как «спецкор».
Объясню.
Вообще-то коллектив редакций четко делится на журналистов (тех, кто пишет) и редакторов (тех, кто кромсает написанное, забирает себе заработанные журналистами деньги и мешает жить приличным людям).
Так вот, спецкор — это промежуточное между ними звено. С одной стороны, он пишет. С другой, — его никто не кромсает. Спецкор — сам себе редактор.
Чтобы стать спецкором, многие мои коллеги по шесть, по восемь лет лезли из кожи и являли чудеса макиавеллиевской дипломатии. Мне должность давали максимум через полгода после устройства на работу.
Не последнюю роль в этом играет то, приходят ли в газету читательские отклики на ваши материалы.
В советские времена журналисты под страхом увольнения были обязаны отвечать на письма читателей в трехдневный срок. Или не трехдневный?.. не помню… в общем, в какой-то очень короткий срок.
Это приводило, например, к тому, что в самой первой редакции, где я работал, все сотрудники скидывались и ежедневно поили коньяком барышню, обязанную регистрировать входящую корреспонденцию.
После того как барышня спилась и умерла, в ее кабинете были найдены сотни пудовых мешков с нераспечатанными конвертами.
На мои материалы отклики приходили постоянно. После выхода статьи о Мальтийском Ордене я получил письмо от девяностолетней старушки, желавшей завещать мальтийцам трехкомнатную квартиру.
После выхода статьи о панк-роке мне была прислана красивая грамота, объявлявшая, что я принят почетным членом в панк-клуб города Якутска. Вы могли представить, что даже в Якутске существуют панк-клубы?
Прекрасно помню и самое первое письмо, присланное мне читателями. Оно касалось следующего материала:
Приговор особой тройки, «семерка» и туз бубен
Что среднестатистический русский знает о таком заведении, как тюрьма?
Если перед вами не растатуированный профессионал этого дела, то вспомнится ему что-нибудь из «Архипелага ГУЛАГ»… и кино недавно американское по телеку показывали… плюс припев из блатной песни.
В ста случаях из ста это все.
Прочтите материал, который я вам предлагаю. Обещаю: после этого вы перестанете быть среднестатистическим простофилей.
1
Тюрьмы могут быть такими же достопримечательностями городов, как картинные галереи или королевские дворцы.
В Сан-Франциско тюрьму «Алькатрас», в которой когда-то сидел Аль Капоне, а недавно был снят блокбастер «Скала» с Ником Кейджем в главной роли, за год посещает в два раза больше экскурсантов, чем музей «Метропоiлитен» в Нью-Йорке.
Еще больше народу желает потаращиться на лондонский Тауэр.
Во время реконструкции этой самой известной тюрьмы планеты в 1963 году строители вскрыли пол в тюремной часовне святого Петра. Под каменными плитами обнаружилось аж 27 безголовых скелетов в камзолах XVI века.
У нас в стране главной достопримечательностью такого рода всегда была петербургская Петропавловская крепость. Между прочим, за последние 200 лет сбежать отсюда удалось лишь одному заключенному — князю Петру Кропоткину.
Для сравнения: из американской тюрьмы Синг-Синг, имеющей высший индекс надежности, только за полвека убежали аж семеро зэков.
Сегодня Северная Столица не тянет на звание столицы колымского края. Однако если вам выпадет жребий сесть, то будьте уверены — место для вас найдут. Правда, в таком случае приготовиться следует не только к тесноте, но, пожалуй, и к обиде.
Путь за решетку начинается, как известно, с задержания и помещения в следственный изолятор (СИЗО). В Петербурге таких изоляторов шесть.
Один женский, один для несовершеннолетних. Один для кассационников — уже осужденных людей, ждущих пересмотра своего дела. И три мужских, самый знаменитый из которых СИЗО № 1. В просторечии — «Кресты». Самый большой СИЗО России и Европы.
При строительстве «Кресты» были рассчитаны на три тысячи посадочных мест. Сегодня одних только «лишних» подследственных в нем содержится девять тысяч человек.
После того как приговор вынесен, человек переезжает из изолятора в колонию. Что такое колония? Колония — это огороженная территория, внутри которой имеется все, что понадобится заключенному в течение ближайших лет заключения.
В Петербурге и пригородах колоний имеется семь. Четыре общего режима, одна строгого и по одной для женщин и малолетних.
Для тех, кто твердо встал на путь исправления, имеется свободное поселение. Здесь ходят в гражданской одежде и иногда даже живут вместе с семьями.
2
Я был уверен, что зону узнаю издалека. Хотя бы по вышкам с пулеметами и часовыми.
Оказалось, нет, не узнал.
Да и как ее узнаешь? Выходите из метро «Ладожская». Огибаете павильончики с холодным пивом. Переходите железную дорогу. Упираетесь в бетонный забор. Все.
Снаружи зона напоминает не слишком активно функционирующую фабрику. Однако перед вами самая настоящая зона. Под номером семь.
Еще десять лет назад «семерка» считалась зоной воровской и беспредельной. Сидеть здесь боялись.
Меня и фотографа в подведомственное учреждение на «Волге» подбросил офицер ГУИН — Главного управления исполнения наказаний. Он рассказывал:
— Ползоны было воров. Остальные — бомжи, которые специально садились, чтобы хоть как-то перезимовать. Вонь! Беспорядок! Контингент — пальцы веером! Потом мы за «семерку» крепко взялись. Сейчас здесь можно жить и заключенным, и всем окружающим.
Я не стал уточнять, что подразумевается под «крепко взялись». Офицер позвонил в звонок рядом с воротами.
Мы прошли в выложенный кафелем предбанничек КПП. За ограждением надрывались овчарки. Офицер пояснил:
— Человека почуяли!
— Поднимите голову! Выше! Выше, я не вижу!
Дама-контролер долго сверяла мое лицо с фотографией в паспорте. На лице дамы расползался симпатичный малиновый шрам. Разобравшись со мной, она взялась за фотографа:
— Вас предупреждали, что ни в коем случае нельзя фотографировать охранные сооружения?
Я спросил у офицера сопровождения, правда ли, что зэки спят и видят, как бы сбежать из зоны?
— Понятия не имею, о чем мечтают зэки во сне. А побеги у нас — события экстраординарные. Да и те, что случаются, совсем не так романтичны, как в кино про Железную Маску.
Бродит легенда про то, как несколько заключенных, помогавших на работе в автомастерской колонии, закатали приятеля внутрь автомобильной покрышки. И что, мол, за ворота он выехал уже смолотым в фарш.
Мне многие рассказывали эту байку. Может, что-то такое и было. На самом деле бегут обычно неподконвойные. То есть те, кому за примерное поведение разрешено свободно передвигаться по территории.
А так… Пришло зэку письмо из дому, что его женщина к другому ушла, он и рванул через ограждение.
— На вашей памяти не было вообще ни одного удавшегося побега?
— Был. Правда, не в этой колонии. Несколько лет назад трое деятелей разломали стену и проникли в старую замурованную теплосеть. Правда, совсем убегать они не стали. Бегали в соседний поселок. Потом их накрыли…
Дама-контролер сказала: «Ладно. Проходите». Мы прошли.
При первом взгляде зона напоминала больницу в деревне. Или провинциальный военный городок.
Чисто выметенная территория. Много молодых, одинаково одетых мужчин. Выцветший, скукоженный металлический плакат на кирпичной стене.
На плакате уродливый субъект в черной куртке интересовался: «А ты вступил в самодеятельное общественное объединение?»
Еще зона была разбита на сектора, разделенные густыми решетками в три человеческих роста. На ночь, или в случае беспорядков, решетки запирались на громадные амбарные замки.
Заключенные сидели на лавочках и молча курили. Некоторые — в униформенных робах. Некоторые — в модных слаксах. У большинства на ногах были банные тапочки.
При приближении офицеров они вставали и прятали сигарету в ладонь.
— До 1993-го зэк обязан был снимать головной убор. Сейчас это вроде как не обязательно. Демократия…
Им даже усы и бороду носить разрешили. Раньше нельзя было. Но своих мы все равно держим строго: если на учетной карточке без усов, то будь добр, брейся два раза в неделю. Бороду только мусульманам разрешаем и тем, у кого траур.
Мы поднялись по обшарпанной, усыпанной строительным мусором лестнице. Офицер показал нам «качалку». На допотопном тренажере мускулистый заключенный мучил мышцы собственной спины.
Потом мы прошли в жилые помещения. Дежурный четко, по-военному гаркнул:
— Отряд, внимание!
Зэки оторвались от телевизора и сымитировали исполнение команды «смирно».
Чистенько. Железные койки в два яруса. На некоторых лежали люди в семейных трусах и майках. Люди читали книжки в потрепанных обложках. Прямо посреди комнаты на полу развалился жирный рыжий кот. К койке над его головой была привинчена табличка «Склонен к побегу».
— Работы в зоне нет. Этот отряд вообще не работает. Мы вот им видик купили. Стараемся организовать досуг. Для зэков есть ансамбль, проводятся спартакиады. Есть, кстати, две церкви.
— Две?
— Православная и эта… как сказать?.. называется Церковь Христа.
— Знаю такую. Протестанты. Не боитесь религиозной вражды?
— Бросьте. Им же здесь скучно. Когда миссионеры приезжают, на собрания не только христиане, но и иудеи с мусульманами ходят. Аплодируют.
— Слышал, что в каждой зоне есть особые камеры пыток для особо непримиримых борцов с режимом…
— Ага. Есть у нас такая камера. Пойдемте, покажу.
Офицер острил. Он провел меня в пахнущий лекарствами стоматологический кабинет. Внутри жужжала бормашина. Перед дверью, подпирая рукой флюс, сидел молоденький заключенный.
Мой фотограф щелкал камерой во все стороны. И дощелкался. Один из офицеров устроил ему скандал.
Он орал, чтобы фотограф при нем засветил пленку, потому что кому охота, чтобы по фото в газете подельники заключенных его, офицера, выловили на воле и зарезали? Нет, ну кому охота, а? Вам вот охота?
Пока фотограф спасал пленку, я подошел к сидевшему в стороне заключенному. Вообще-то меня предупреждали, что зэки должны давать письменное разрешение на публикацию интервью. Я не стал об этом вспоминать.
Мужчина был сед и грузен.
— Добрый день. Я журналист. Ответите на вопрос?
— Отвечу.
— Правда ли, что стоит попасть в зону молодому и ненакачанному мужчине, как его сразу изнасилуют?
— Пф! Глупости! В зоне все всегда на виду. Минуты спокойно не просидишь, начальство дернет. Если кого-нибудь опустят, а он еще и нажалуется, то шуму будет — себе дороже.
Вот в СИЗО… где в трехместной камере сидит двадцать человек, — там да. Бывает. А на зоне редко.
И потом что ж ты, журналист, всех нас в извращенцы записываешь? Все мы зэки, но ведь не звери. У нас на воле семьи есть. Жены, дети. У кого нет, тем девушки пишут.
Мы, между прочим, в Бога верим. А ты говоришь, мужика оттрахать!
.
Всю обратную дорогу фотограф возмущенно пыхтел:
— Говорили — зона то, зона се! Их бы в полк, в котором я служил! Там не то что видик — радиоприемник всего один был! И с утра до вечера вечную мерзлоту лопатами ковыряй!
А эти? Хошь тебе — комната, блядь, психологической разгрузки. Хошь — на кровати среди бела дня валяйся!
В моей части тем, кто просто думал о том, чтобы к кровати днем подойти, сразу передние зубы выбивали.
3
