Текст книги "Адъютант (СИ)"
Автор книги: Besenok
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)
Он ушел, а я уснул – как в омут провалился. Думать сил не было. Да я и так все понял. Радости мне это, как ни странно, не добавило.
***
Шли дни. Я поправлялся, но вставать с постели не спешил. Жар спал окончательно на второй день, я вообще болел редко и быстро поправлялся – сказывалась дедовская закалка, что меня в детстве и отрочестве босиком гонял по росе.
Но вставать я не торопился. Зачем?
На пятый день ко мне заглянул Амир – проведать «больного» и принести свежие новости. Уходить он не спешил, а я был и рад редкому собеседнику. Хотя говорил все больше он.
– Скучно тут стало, – жаловался Амир, с удобством расположившись у меня на постели. – Все уехали. И Сандро с ними... А меня не взял...
Я хотел было порадоваться за мальчика, но вдруг заметил в его глазах такую неподдельную грусть и тоску, что у меня невольно вырвалось:
– Ты скучаешь по нему?!
– Ужасно, – кивнул он. Поймал выбившуюся вперед прядку, потеребил в тонких пальцах, потом изящным жестом отправил обратно за ухо. – Хотя... он тоже расставаться не хотел. Так прощался, что я утром еле встал, – он засмеялся, очаровательно склонив голову к плечу и показав жемчужные зубки. – Но та-а-ак сладко. И князь тоже, говорят... – Он вдруг словно спохватился: – Ой, прости! Ты тоже, наверное, соскучился, а я тебя тереблю...
– Скучаю? – каркнул я. – Ну да... как же.
Я прикрыл глаза, а потом резко распахнул, вспомнив.
– Погоди! Ты скучаешь? Ты?! После того, как он...
– А что он? – искренне удивился Амир – А, ты про то... Так это когда было. Подумаешь. Сандро тогда выпил много. Он же с утра тогда приходил ко мне. Извинялся. Седло мне подарил, посеребренное, ты видел? И со второго раза у нас все как надо получилось. Ты не думай, он ласковый, – он довольно вздохнул. – Только когда выпьет много... Но мне так даже нравится.
И он, весь лучась, улыбнулся, не оставляя у меня сомнений, что все сказанное им – правда.
Я отвернулся. На душе стало так тошно, что захотелось завыть. Да что же это? Что с миром творится, господи? Или это со мной что-то не так? Разве может быть так, что все вокруг меня сошли с ума, а я один в здравом рассудке остался?
Я поспешно отогнал пугающие мысли. В змеиное гнездо я попал, не иначе. Вот уже и их яд начинает меня отравлять. Раньше я бы ни за что подобного не подумал.
Амир, видно, по-своему понявший мое молчание, придвинулся ближе.
– Андрэ, прости меня, – с раскаянием в голосе сказал он. – Я тут все болтаю, а ты тоже... один остался.
Я, не удержавшись, скрипнул зубами. И за что такая несправедливость? Тут кровать подо мной прогнулась, и я почувствовал мягкие, теплые губы на своей щеке.
– Ну не обижайся, – тихо шепнул Амир. – Я не со зла...
– Я не... – начал было я, но тут он принялся целовать мои губы, и получился неразборчивый стон. Я хотел оттолкнуть его, но Амир обвил меня руками за плечи, прижимаясь теснее, словно прося не гнать его. Тоненький он был, легонький, одной левой я спихнул бы его на пол, да так, что он к стене бы отлетел. Да только ведь упадет, ударится, за что его обижать? И не поймет, главное, за что его так. И я лежал спокойно, только чуть придержал его, чтобы не упал с узкой койки. Да много ли было греха в том, что он делал? Утешал ведь... как мог.
А губы у него и впрямь оказались сладкие, нежные, и целовал он совсем не так, как князь. Тот жестко терзал мой рот, силой принуждая к ответу и властвуя, словно захватчик. Амир медленно нацеловывал мои губы, не заходя дальше кромки зубов, ожидая, пока я сам не открою рот и не скользну языком ему навстречу. Не помню, когда я это сделал. Пришел в себя, лишь когда все закончилось. Одной рукой я обнимал Амира за талию, пальцы второй перебирали шелк его волос на затылке. А он, уткнувшись носом мне в шею, тихо мурлыкал, словно и впрямь был котенком.
Наконец он поднял голову и улыбнулся.
– Так вот ты какой...
– Какой?
– Такой, – улыбка стала еще шире. – Я все время хотел попробовать, узнать, как ты целуешься, да не мог, князь же тебя стерег, словно сокровище какое... А сейчас – никого нет...
Он говорил, а руки его, ни на миг не останавливаясь, принялись шарить по моему телу, забираясь под одеяло. Я постарался отодвинуться, так как из всей одежды на мне была лишь рубашка, которая мало что скрывала.
– Амир!
– А что? Ты скучаешь, я скучаю... почему бы нам...
Он, не закончив, поцеловал меня в шею. Я резко выдохнул. Как раз в это место меня больше всего любил целовать князь.
– Вот видишь! Тебе нравится! – победно заключил Амир. Потом приподнялся, заглянул мне в глаза, хохотнул и вдруг скрылся с головой под одеялом.
– Эй!
Шутка слишком затянулась. Я твердо решил спихнуть его, невзирая на последствия. Но вся моя решимость разлетелась в пух, когда его руки принялись со знанием дела ласкать мое мужское естество. Потому что... это невозможно! Но... мое тело ответило ему, словно все происходящее было совершенно естественным. А я уже и забыл, каково это... чувствовать томительную слабость... и нестерпимый жар в паху...
– Амир!
Снизу снова раздался смешок, а потом что-то теплое, влажное скользнуло по моему стволу в невыразимо приятной ласке... Я зажмурился и стиснул в пальцах одеяло.
– Нет...
А он все продолжал, становясь все искуснее и изобретательнее, так что я невольно начал стонать и задыхаться, двигаясь ему навстречу. Не знал я, что может существовать что-то настолько приятное. Неужели и это грех? Впрочем, скоро мне было уже все равно, где я и что со мною, лишь бы это, вот это вот продолжалось... вечность! Вот только чуточку побыстрее.
– Быстрее... А... мир...
Он понял. Ласка стала стремительней, он вновь начал помогать себе руками, я застонал громче, выгнулся и, наконец излившись, вытянулся, совершенно обессиленный.
Когда я пришел в себя, он все еще был рядом, неопровержимо доказывая, что все, что было, не сон. Тихо мурлыкая, он лежал, прижавшись щекой к моему бедру.
– Андрэ?
– Иди сюда.
Я притянул его ближе, готовый сторицей вознаградить за ту невероятную услугу, что он мне оказал. За несколько минут черноглазому бесенку удалось сделать то, чего, как я теперь знал, добивался князь более месяца. И безуспешно.
Месть была сладка, как и губы Азиева, но с легким привкусом горечи моего семени. Потому что князь никогда не узнает о ней. Иначе Амир будет первым, кого накроет разверзшаяся буря.
Но, Амир прервав поцелуй, легко вывернулся из моих рук.
– Ты и впрямь ненасытный, – фыркнул он. – Правду про тебя говорят. Извини, но я думал, ты совсем болен, и помог себе сам.
Он с рассеянной улыбкой вытер руку о платок. Я, запоздало смутившись, потянул на себя одеяло.
– Отдыхай, поправляйся, – от дверей помахал мне он. – Я еще зайду.
С того дня я действительно пошел на поправку. Амир приходил, и не раз, но ничего меж нами более не было. Я сразу же попросил его, и он не настаивал.
Только тихо удивился:
– Верный...
Мне было все равно, что он решит. Лишь бы не обижался.
Но он не обиделся и приходил с видимым удовольствием, скрашивая мне дни ожидания.
– 3 –
Князь приехал через пятнадцать дней.
Прохор передал, что князь желает видеть меня к вечеру, а более... ничего. Весь день я провел в смятении, малейшее дело валилось у меня из рук, а сердце то заходилось бешено, то замирало, так что я напоминал ему биться. И лишь позвали, я тотчас же пошел, торопясь скорее покончить с тягостной развязкой.
Что бы и как бы ни случилось, он меня больше не получит – это я знал для себя твердо. Пусть убьет, но ко мне он больше не притронется! Хватит! Я и так слишком долго пробыл рабом его бессловесным! Может, я и виноват, но только в том, что позволил этому тянуться столь долго. Что позволил этому вообще случиться...
Так, распаляя себя, я шел, а колени предательски подрагивали.
«Да, все верно, – шептал голос внутри меня. – Ты смел и речист... Пока его не увидишь. А тогда смотришь на него, словно малая птаха на змею ядовитую, смотришь... знаешь, что опасен и яд его смерть тебе принесет... а сделать ничего не можешь... Трус!»
Да благо бы просто убил. Так ведь достанет с князя поглумиться напоследок. Я уже имел несчастие видеть, сколь страшен в гневе Дикий Барс пограничья, как может быть он жесток с другими... да и со мной. Когда гнев владел князем, он действовал стремительно, не думая о последствиях и не страшась наказания, даже свыше. Свидетельством тому было несколько глубоких шрамов на его теле и извилистый послужной список, отмеченный победами, друзьями и недругами.
Но золотой нитью по всей его жизни было вышито одно: Барс никогда не сдавался, идя к намеченной цели. Ни за что.
Не собирался сдаваться и я.
Быть может, я все же кое-чему научился от него.
Князь встретил меня вполне благодушно. Будто бы и не было меж нами той последней ссоры, после которой я был вынужден три дня кряду лежать в постели, с трудом поднимаясь лишь по нужде. Я давно уже заметил за ним черту не вспоминать того, что казалось ему неприятным, и хоронить все ссоры и разногласия, словно бы их и не было. Он спокойно рассказывал о поездке, а у меня с каждым его словом кровь сильнее стучала в висках и застилала глаза... ведь я знал, чем имели обыкновение кончаться подобные разговоры.
– Что не пьешь, Андрюша? – он подтолкнул ко мне мой полный еще бокал. – Нехорошо мне одному, некрасиво.
– Прекратите! Прекратите делать вид, будто бы вы... – в сердцах вскочил я. – Как вы можете... после того, как...
Я, наконец, заговорил: путано, бессвязно, радуясь уже тому, что меня не торопились прервать. О том, как мне противно то, что со мной делают, что я – иной, нежели он, и не будет мне удовольствия в этом занятии, как бы он ни старался. Что мы должны прекратить то, что было, сей же час, потому как иначе я за себя ручаться не могу... И пусть он переведет меня, куда ему угодно, или вообще разжалует, но больше я здесь не останусь.
Князь потемнел лицом. Видно, и впрямь не хотел поминать старое. А в остальном никак на мои излияния не отреагировал. Плечами чуть повел да спросил насмешливо:
– Кончил... спич?
– Я...
– Ах, ну да, как же. Ты ведь у нас и впрямь так и не «кончил» ни разочка.
Я уронил руки, тяжело дыша и не зная, что уже сказать. Князь был, верно, сумасшедшим, иного объяснения у меня не нашлось. А он вдруг гибко, словно хищный зверь, потянулся, опершись ладонями о стол, и спросил ласково:
– А неужели не хотелось? Ну, хоть раз получить то, чего у тебя, наверное, никогда и не было, а? С мужчиной не было... со мной?
– Что вы... – невольно пятясь под его дьявольским взором, пролепетал я.
– Ну же, неужто тебе ни разу не хотелось узнать почему, а? Ведь то, что мы делаем – «извращение», «богомерзкое занятье», просто неприятно, в конце концов... Так почему же мы это делаем, а? Почему все младшие офицерики поголовно виснут на старших? В глаза им заглядывают, гладят, ревнуют, скучают... И по ночам все больше со страсти кричат, чем от чего другого...
Его голос завораживал, обволакивал, словно паутина, пеленал меня, не давая сдвинуться с места или хоть возразить. Князь словно читал мои мысли, и они, будучи облечены в слова, песком скреблись у меня под кожей.
– Люди... люди бывают разные... – с трудом вымолвил я.
– Да, – легко согласился он. – И эти самые «разные» здесь подолгу не задерживаются. В иные места идут служить. Иными «местами»...
Даже я ощутил жар, окрасивший мои щеки. Этот человек был сущий дьявол! Любое слово в его устах звучало развратом и богохульством. Я решительно потряс головой, отгоняя морок.
– Довольно! Чего вы от меня хотите? Если я и есть другой, так зачем вы...
– Нет, – еще шире и ласковей улыбнулся князь. – Нет, милый мой, ты такой же, как и все они. Я с первого взгляда заметил это в тебе. А твое никчемное упрямство – лишь следствие пустых книжек, что ты читал, вместо того чтобы открыть глаза и посмотреть по сторонам. А может... может, тебе это просто нравится, а? Корчить из себя невинного агнца, принесенного в жертву людоеду-убийце? Некоторые любят такие игры, но полноте, милый, ты заигрался. Пора прекращать.
– Не судите всех по себе, – почти выплюнул я, взбешенный до крайности, что меня могли даже в мыслях присчитывать к этим... Думать, что я просто «ломаюсь», что еще большее извращение.
– Да ну? – князь начал сердиться, хотя виду старался не подавать. – Интересно. Так почему же ты не уехал, раз ты «иной»? Почему не добился перевода? Почему, вместо того чтобы рваться отсюда, покорно раздвигал ноги, когда бы я тебя ни попросил? Никто не стал бы делать того, что делал ты почитай что добровольно, если бы был «иным», уж поверь мне.
Я стоял у стены, прижавшись к ней спиной, чтобы не упасть, и тяжело дышал, отчаянно думая, что мне делать дальше. Что бы я ни сказал и ни сделал, обращалось против меня. И впрямь куда легче было бы пустить себе пулю в лоб и... и признать себя последним трусом. Тут я вдруг нашел спасительный, как мне показалось, ответ.
– Может это и так, – осторожно складывая слова, начал я. – Может, я и такой, как они... как вы все. Пусть. Но ВЫ, князь, мне противны, как никто. И с самого момента, как я вас увидел, и поныне. Так не невольте меня...
Тут голос мой прервался, так как князь, одним прыжком одолев стол, оказался подле меня и со всей силы ударил кулаком чуть выше моего правого виска.
– Противен, говоришь? – нарочито тихо сказал он. – Ну-ну... – Рука со стены переползла мне на щеку и уже привычным мне манером обхватила подбородок. – Смелый котенок... но глупый.
Я ожидал любого, даже самого страшного, так сверкали его глаза, но тут князь отстранился и скрестил руки на груди.
– Не люб, значит? А что сразу не сказал? – спокойно поднял брови он. – Что ждал-то? Я бы тебе отставку дал... А теперь не могу.
Силы мои были на последнем пределе. Столь стремительные скачки сегодняшней нашей беседы измотали меня настолько, что я мог лишь молча стоять и слушать, что еще выдумал мой мучитель. А он спокойно прошелся по комнате и отпил еще вина.
– Видишь ли, не могу я, братец, без бою сдаваться. Не в моих это привычках, на полдороге назад поворачивать. Давай вот что, – он, словно удивившись пришедшей мысли, громко щелкнул пальцами. – Давай заключим пари.
– Пари? – вздрогнув от щелчка, очнулся я.
– Ну да. Самое настоящее пари. Соскучился я без азарту что-то. А условия будут такие, – он вновь шагнул ко мне, отрывая от стены и подводя к столу. – Ты даешь мне еще ночь, а я доказываю тебе, что мои ласки тебе не противны, а как раз наоборот. Докажу – ты мой. Останешься здесь, прекратишь ломать комедии, думать о самоубийствах и прочей чепухе. Не выйдет у меня – свободен. Уедешь хоть завтра. Подпишу любые бумаги, куда только захочешь. Вышлю с такими рекомендациями, что тебе ноги целовать будут... коли иного не позволяешь.
Смысл его слов ускользал от меня. Чего он добивается? Чего он рассчитывает добиться за одну ночь, если все предыдущие окончились для меня так... На что ему... Я смотрел в его непроницаемые глаза и мучительно гадал, где здесь подвох.
– Ну что любезный, решился спорить? Или пусть все по-старому будет?
Голос, гаркнувший у меня над ухом, положил конец моим раздумьям. Право слово, а что я теряю? Ведь он меня не отпустит, соглашусь я на пари или нет... Так что...
– Решился.
– Так по рукам?
– По рукам, – безжизненно сказал я, ударяя по протянутой ладони.
И вздохнув, принялся развязывать рубашку. Предчувствия у меня были самые скверные.
– Эй, эй! Ты чего? – остановил меня князь, – Куда торопишься? И не смотри так, словно я тебя на бойню веду, а не в постель приглашаю, право слово, тебе это не идет. Сядь, посидим, выпьем. Вся ночь впереди.
– Вы... вы что, напоить меня хотите? – голова у меня шла кругом. – Так я...
– Да знаю я, что ты к вину равнодушен, – махнул рукой он. – Бог с тобой, какое напоить, охота мне пьяного в постель тащить. Устал я, поесть хочу с дороги, отдохнуть, как человек. Что, нельзя?
– Можно. Отчего нет. Только я не голоден, – садясь и отпивая глоток из своего бокала, извинился я.
– Ну, хоть посиди, – пожал плечами он и налил себе.
– Нет в тебе азарту, братец, никак нет, – размахивая вилкой, разглагольствовал князь. – Мы же поспорили, так надо бороться. Тебе надлежит разыгрывать неприступную невинность, а мне – коварного соблазнителя, разве не так? Расслабься хоть раз в жизни и не порть игры, сделай милость.
– Игры? – язык у меня слегка заплетался. Но не от одного бокала ведь? Видно, я перенервничал. – Так я же эта... невинность. Мне и положено сидеть смирно и...
– Верно, – князь по-хозяйски переместился ко мне поближе. – А я должен тебя соблазнять. С чего бы начать... Давай-ка я тебя покормлю для начала. А то ты худой – смотреть страшно...
И князь принялся нахваливать мне блюда, стоявшие на столе, предлагая отведать если не все разом, то каждого по отдельности. Так как стол не мог похвастать разнообразием, он старался заменить обилие шутками, и вскоре я с запоздалым удивлением обнаружил, что весело смеюсь вместе с ним, вольготно развалясь на стуле, словно я здесь хозяин, а он – гость. Все члены мои постепенно расслабились, а кожу словно покалывало изнутри мельчайшими иголочками. Мне вдруг стало нестерпимо жарко, и я развязал воротник, чтобы глотнуть воздуху... и тут же почувствовал, как пальцы князя ласкают мою шею... так приятно... а я и не замечал раньше...
– Что вы... зачем... – забормотал я, отодвигаясь.
– То, что мне следовало сделать с самого начала, – промурлыкал он, совсем близко от меня. – Соблазняю тебя...
– Соблазн... но как...
Голос мой прервался тихим стоном, когда князь уверенно запустил руку ко мне под рубашку и принялся тискать меня. Как обычно, властно и жестко... но сейчас мне это... нравилось? Не знаю, не хочу знать! Но тело мое словно вспыхивало огнем везде, где он бы меня ни касался. А касался он всюду и везде своевременно, так, как НАДО, как я хотел. Мундир мой и рубашка давно слетели на пол, когда он приник к моим губам и принялся терзать мой рот, и я стонал от удовольствия, чувствуя обнаженной кожей грубую ткань и шитье его мундира, его губы на моих губах, его язык в глубине моего рта... Он целовал, пил, высасывал мой разум и сопротивление, оставляя лишь нестерпимый жар, волнами прокатывающийся сквозь меня, заставляя вздрагивать с нетерпеньем.
– Ангел... волчонок синеглазый... – шептал князь, целуя мои плечи и шею, лаская поясницу, охватывая бедра. – Сладкий... хорошо тебе? Скажи, хорошо?
– Нет, нет, нет... – отвечал я, словно позабыл иные слова, не замечая, как прижимаю голову князя к себе, как сам жмусь к нему теснее, чтобы хоть как-то заглушить огонь, разгоравшийся во мне.
– Волчонок... Пойдем уже?
И, не дожидаясь ответа, он подхватил меня под бедра и понес в спальню, порог которой я не единый раз зарекался преступать. Но сейчас мне было все равно, где я... что со мной будут делать... Лишь бы хоть как-то приглушить нетерпенье, снедавшее меня. Простыни были холодными, кожа моя горела огнем, и я выгнулся, застонав в изнеможении.
– Что... что вы со мной сделали? – с трудом прошептал я.
– Ничего особенного, – дыхнул мне в ухо князь. – Ничего...
– Вино... оно...
– Это афродизии... На людей они действуют как... как валерьяна на котов, – хохотнул князь, запуская руку мне промеж ног.
Я охнул и сдвинул ноги. Но это... было так приятно... и своевременно...
– Давай, давай, сладкий, – шептал князь, торопливо сдирая с меня и с себя одежды. – Ты уже совсем готов... еще немного, и расплавишься...
Я уже плавился, руки мои сами устремились вниз, чтобы хоть как-то помочь освободиться от наваждения, но князь не пустил их, прижав к постели, и вновь принялся целовать меня, пытая своей размеренной неспешностью.
Я не понимал, что происходит. Ласки, казавшиеся прежде унизительными и постыдными, были теперь столь желанны, что я с трудом сдерживался, чтобы не стонать громко, требуя... чего – я еще не знал, но неведомая доселе жажда сжигала меня изнутри, ядом стекая по венам и скапливаясь внизу... там, где было уже нестерпимо больно... и сладко. Разум мой отключился окончательно, и я словно обезумел. Мне казалось, что я умираю, а это моя предсмертная агония, так какой спрос с мертвеца? И я, наверное, впервые в жизни дал себе волю.
Я стонал в голос, не стесняясь уже более ничего, поминутно то поднимал, то вновь ронял на подушки голову, прижимал его к себе теснее, смело запуская пальцы в черную гриву его волос, царапая ногтями его плечи и спину. Словно последняя гулящая девка, раздвигал ноги, извиваясь, теснее прижимаясь к нему... в один миг ставшему вдруг таким желанным.
Когда его пальцы, наконец, проникли в меня, это было столь сладко, что я выгнулся на постели, шире раскрываясь под ним, желая почувствовать их в себе как можно больше и глубже. Стоны мои прервались, превратившись в неразборчивые всхлипы, когда он, наконец, вошел в меня, стремительно, глубоко... так как надо, как я того желал, жаждал всем существом.
– А... Ангел... хорошо тебе, скажи, хорошо? – с трудом говорил он, двигаясь во мне по обыкновению сильно и властно, – ну признайся... хоть себе...
– Нет... нет... нет... – в такт его движениям вторил я, против воли подаваясь навстречу, стремясь как можно полнее впустить его в себя.
– Волчонок... до конца не сдаешься да? – довольно выдыхал он, почти выходя из меня, а потом сильно вгоняя себя до упора.
Я вскрикивал и снова стонал, выгибаясь, когда его пальцы сомкнулись на моем мужском естестве, что налилось жаркой твердостью и болезненно пульсировало в такт его размеренным движениям. И ничьи руки, кроме князя, не могли подарить мне облегчения.
В эту ночь все сводило меня с ума, все, бывшее прежде отвратным, стало вдруг нестерпимо желанным. Его касания, поцелуи, потемневшие от страсти желтые глаза, хриплое дыхание, скрип кровати, собственные жалобные стоны и бесстыдные шлепки его бедер о мои ягодицы. Сильные движения внутри, сладкая боль снаружи... казалось, этому не будет конца, и – господи милосердный! – я не желал, чтобы это кончалось. Но тут князь задвигался быстрее, резче, еще и еще касаясь чего-то неведомого в глубине меня, одновременно сильно стискивая болящую мою плоть рукой, и я забился с криком, проливаясь в его руку, на свой живот и простыни, сжимаясь так, что он не смог не последовать за мною. Князь гортанно вскрикнул, двинулся раз, еще и омыл меня изнутри горячим семенем.
– Господи Иисусе, – жарко выдохнул он, вытягиваясь, наконец, рядом. – И ПОДОБНОГО я себя лишал! Больше нет... теперь ты – мой навеки...
Что еще он мне говорил, уже не помню. Веки мои сомкнулись, и я провалился в блаженный сон.
Проснувшись, я обнаружил себя все там же – на проклятой кровати, в объятьях князя. Прежде не бывало подобного, и я, смутившись, пошевелился, чтобы уйти, прежде чем князь проснется.
Но он уже открыл глаза и лениво улыбнулся, удержав меня за руку.
– А-а-ахха, – сладко зевнул князь, – Что всполошился ни свет ни заря? Спи еще... Куда ты?
– Подальше отсюда, – огрызнулся я, вырывая руку. С заметным трудом слез с постели и принялся отыскивать свою одежду. Князь, подперев ладонью щеку, пристально следил за мной. Показалось ли мне, или на его лице промелькнула досада?
– Волчонок... – тихо буркнул он. – Ну, иди-иди. Только об уговоре не забывай...
– С вами забудешь...
Выходя, я с силой грохнул дверью. А что я еще мог сделать?
***
С того злосчастного вечера все разительно изменилось. Во второй раз князю пришлось силой влить в меня свою отраву, так как я наотрез отказался ее пить, а потом... Потом это больше и не понадобилось. Тело мое, пропитавшись ядом сладострастья, видно, научилось жить само, отказываясь подчиняться разуму. Оно сделалось жарким и неистовым, все ласки, прежде бывшие унизительными, были ему любы, и оно ТРЕБОВАЛО их со страстностью, пугавшей меня самого.
Но лучше не стало. Стало лишь хуже. Дни мои были теперь наполнены мучительными метаниями разума, пытавшегося найти хоть какое-то объяснение происходящему со мной. Хоть малейшее мне оправдание. Ночи же превратились в один сладостный кошмар наяву, когда тело вело меня само, прося и требуя наслаждения, чтобы потом опять изнывать в неутолимой жажде. И была она столь велика, что я порой сам склонял князя к соитью, провоцируя на все более разнузданные действа со мной. Он, изумленный поначалу, был только рад тому и без конца нахваливал чудодейное снадобье, досадуя только, что не вспомнил о нем раньше. Я же молчал, чувствуя уже скорый конец нашему безумию. Ибо всему в мире приходит конец, а силы мои были уж на исходе.
Душа моя, мечущаяся между грешным телом и разумом, измоталась вконец, и не мог я ни есть, ни спать спокойно, терзаемый мыслями более чем раньше. Я худел, и бледнел лицом, и не мог, и не хотел ничего делать, чтобы придти в себя. Князь пытался «образумить» меня в своей обычной манере, отчитывая, что я занимаюсь ерундой и сам себя мучаю, вместо того чтобы просто признаться себе, что я такой же, как и все они, и что мне подобное времяпрепровождение нравится.
– Признайся, признайся хоть себе, – в самые сокровенные минуты нашептывал мне он. – Ведь тебе это нравится... Именно этого ты хотел, просто сам же себя и запутал... Я ж твою биографию вдоль и поперек изучил. Ты, сладенький мой, всю жизнь свою плыл по течению, ожидая, когда тебе прикажут, что и как делать. Тебе же просто НРАВИТСЯ, когда тобой командуют. Так прими это и прекрати упрямиться. Право слово, это уже не оригинально!
Я слушал, кивал головой, соглашаясь, и... не слышал. Во мне будто поселились два человека. Один – разнузданный и распущенный – покорно и с охотой отдавался князю на ложе, второй молча выл, поутру вспоминая произошедшее, и мечтал о скорой смерти как об избавлении... от самого себя.
Долго это продолжаться не могло, и мы оба молча, каждый по-своему, ждали финала. Князь – что я сдамся окончательно, я же... сам не знаю чего.
Так прошло чуть более месяца...
Конец наступил, по своему обыкновению, неожиданно и внезапно. Князю пришло очередное письмо с приглашением в столицу. Он и раньше получал подобные депеши, но в Петербург ехать отказывался, отписываясь тем, что, служа на границе, принесет более пользы Отечеству, нежели на балах. Подобное упорство, разумеется, лишь портило его отношения с начальством и карьеру, но ему вряд ли было до того дело. На этот раз он, однако, отказывать не спешил.
– А что, Андрюша, а не поехать ли нам в столицу? – лениво поглаживая меня по ноге, спросил вдруг он.
Я, сидящий в тот момент у него на коленях, только пожал плечами. Мне было все равно. Но потом... а ведь если он поедет... ведь там, в столице, он же не сможет... Ну конечно, не сможет, Петербург не приграничный гарнизон, так что... А может, он и один поедет, а меня здесь оставит? Вот бы было хорошо, ведь его так просто не отпустят, недаром так звали...
Он, по обыкновению почувствовав мое настроение, шутливо хлопнул меня по плечу.
– Ах, как сердечко-то забилось, а? Столицу посмотреть захотелось? Ну так поедем. С таким спутником, mon ami, я куда угодно поеду, хоть в Китай. И показать не стыдно, и по ночам не скучно.
Эта, невинная по сравнению со многими, шутка и оказалась соломинкой, прорвавшей плотину. В мгновение ока я оказался стоящим на полу, сжимая кулаки от гнева:
– Вы... вы не посмеете!
– Не посмею чего? – князь натурально удивился.
– Не посмеете везти меня... делать со мной... В столице! – я поднял руку к горлу, гнев и отчаяние душили меня, не давая говорить связно. Но я говорил. Я говорил и говорил, путая мысли с чувствами, выплескивая, наконец, всю горечь и боль противоречий, раздиравших меня с момента приезда сюда. Я говорил, не останавливаясь, не обращая уже никакого внимания на реакцию князя. На то, что он потемнел лицом, в кровь кусая губы, на то, что он вскочил, отшвырнув к стене кресло, и возвышался теперь надо мною, словно скала над букашкой, грозя вот-вот смять ничтожное существо, дерзнувшее возразить ей... Мне было все равно. То, что зрело внутри меня, должно было быть выпущено наружу. Так или иначе.
– Зачем? Зачем вы это делали, когда видно было, что вы мне противны? За что вы до сих пор мучаете меня? Почему... почему вы так поступили...
Я иссяк и замолчал наконец, опустив голову. Дальнейшая моя судьба меня сейчас интересовала так же мало, как и количество наложниц у африканских царей. Я даже не ждал, что мне ответят. Просто... стоял.
– Потому что... – начал было князь, но прервался и с силой опустил сжатые кулаки на столешницу. Древний стол хрустнул, но устоял. Я медленно поднял голову. Князь стоял, ссутулившись, упираясь руками в стол и не глядя на меня, пряча лицо за выбившимися вперед прядями волос. Не знай я его столь хорошо, я бы решил, что он сломлен. Но Дикий Барс пограничья никогда не сдавался.
– Почему?.. – тише шелеста ветра прошептал я.
– Потому что... – он резко выпрямился и откинул назад волосы. – Потому что мне так захотелось. Почему же еще? Такого смазливого и упрямого мальчика забавно было ломать. Но ты стал скучен. То стелешься по полу, то взрываешься, словно шутиха, – он нервно переступил ногами по полу. – Это начало меня утомлять. Переигрываешь, сладкий. Раз уж все ТАК плохо, как ты говоришь... Ты свободен. Валяй, катись куда хочешь! Ну, что стоишь? Иди. Завтра я передам тебе бумаги... Ну, что встал?! – и он, чего с ним не было ранее, гневно топнул ногой об пол. – Иди! Или... попрощаться решил?
Не помня себя, я вылетел за дверь.
– 4 –
Стряхнув первый снег с сапог, я толкнул дверь и вошел в переднюю. Вот и зима. Без малого полгода прошло с последней моей встречи с князем, почти год с первой... а словно целая жизнь пролетела.
Бумаги мне тогда князь выписал отменные. С направлением служить в столицу и ходатайством о повышении в чине, за «усердную службу и заслуги перед Отечеством». Я даже не рассмеялся тогда, так мне горло сдавило. И здесь нашел возможность поглумиться этот дьявол. Приятным же сюрпризом оказался двухмесячный отпуск, который за малой выслугой не полагался мне вовсе, однако был без вопросов одобрен и подписан.
Я в тот же час уехал домой, в имение, и весна, пробуждая все живое ото сна, ехала вслед за мною. Выбросив все из головы, я отсыпался сутками, отдыхая и телом и душою, и словно приходил в себя после тяжелой болезни. Единственное, что я не мог сделать, это поделиться хоть с кем моими злоключениями. Не имелось у меня никого столь близкого, кому бы я такое доверил. Сомневаюсь, что и духовному отцу смог бы я поведать про то. Сие было во мне похоронено, и я старался забыть о том как можно скорее. А потому просто позволил времени течь сквозь меня, пока не почувствовал, что наконец... поправился.
