Текст книги "Три дня из жизни Филиппа Араба, императора Рима. День второй. Опять настоящее"

Автор книги: Айдас Сабаляускас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Планировал написать о римском императоре Марке Юлии Филиппе в жанре небольшой новеллы, однако «новелла» разрослась сначала до трёх, а затем и до четырёх связанных меж собой, но при этом самостоятельных романов. Тому, что в итоге получилось, на мой взгляд, очень соответствуют стихи жившего в первой половине VIII века японца Ямабэ Акахито (в разных переводах), придворного поэта императора страны восходящего солнца Сёму. Творец писал в том числе в стихотворной форме «танка» («короткая песня»).

А поскольку имеющегося на русском материала от Ямабэ Акахито на «всё-про всё» не хватило (не осилил сию ношу, не потянул!), то поначалу я присмотрел ещё одного японца, который и сам творил, и поэзию других собирал: Отомо Якамоти (тут переводчик единственный – А.Глускина). Типа: сам жил, и другим жить давал.

Если первые две книги (части) вытянули на своём горбу двое японских стихотворца, то для третьей их сил уже не хватило. Потому и пришлось привлечь третьего, но не лишнего. Отомо Табито.

Скажете, эклектика: лебедь, рак да щука? Типа совпадение? Не думаю! Во-первых, это красиво. Дальше можно было бы и не продолжать, однако продолжу. Во-вторых, Бог ведь любит троицу. А в-третьих, Отомо Табито не абы кто, а отец Отомо Якамоти – куда иголка, туда нитка, нельзя их разлучать.

Втроём ребята и потянули, и новую ношу осилили.

…Соблюдая правила хорошего тона, также хотелось бы передать приветы и высказать признательность всем друзьям, а также непричастным за неоценимую помощь, оказанную в подготовке рукописи данной книги: Геродоту, Гераклиту, Гомеру, Павсанию, Апулею, Еврипиду, Овидию, Плутарху, Цицерону, Ливию Андронику, Ювеналу, Флавию Вописку Сиракузянину… Впрочем, стоп! Всех перечислять здесь не буду, отошлю к ранее опубликованным частям книги о другом римском императоре – о Галерии. Там все великие мира сего за личные консультации (во сне и наяву) отблагодарены.

Утро. Супруга

«Меня ты любила:

На память об этом

Цветы нежных фудзи, что льются волною,

Ты тогда посадила у нашего дома,

А теперь – полюбуйся их полным расцветом!..»

Ямабэ Акахито

Римский император Филипп, этнический араб, спал, не шелохнувшись, словно неподвижная мёртвая туша. Ещё суток не прошло c момента его въезда в легендарные Коллинские ворота Рима. А до этого он проделал длинный и тернистый путь с восточного фронта после того, как война с персами закончилась и с шахиншахом Шапуром I удалось заключить взаимовыгодный мирный договор.

Весь остаток ночи, пока августейшая особа почивала, его помощники, советники, секретари и наушники читали, анализировали и классифицировали доносы прежних сенаторов друг на друга. Как ни настаивал вчера в курии Юлия император, чтобы число жалоб и рапортов ни в коем разу не превысило четырёх миллионов единиц, римская элита то ли постаралась на славу, то ли вообще перестаралась и выдала на-гора… впрочем, на пятом миллионе канцелярские сотрудники (иногда их ещё называли «крысами»), обрабатывающие почту, сбились со счёта, поэтому в официальной информационной справке, подготовленной к моменту пробуждения Филиппа, было зафиксировано так: «Их тьмы, и тьмы, и тьмы» (жаловались не только друг на друга, но и на своих и чужих родственников, на соседей, да и вообще на кого попало).

*****

Чуть свет – и император уже был на ногах.

Да и солнечного диска с его шпилями-лучами ещё не родилось – так себе, тёмно-серые утренние сумерки.

Первой мыслью было, что неплохо бы взглянуть в окно на выплывающие из этой сумеречной мути контуры города. А второй – та, что ещё вчера перед сном оказалась отвергнутой не как традиция, а как эпигонство: «А почему бы мне не сделать сенатором моего любимого арабского жеребца?»

Но обе мысли для додумывания и возможного перевода их в действие император отложил до следующей недели, ибо когда ещё представится время сразу после пробуждения побыть оному, без супруги, и просто романтически помечтать (а зря: никогда не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня).

Горячий южный мужчина, нагим и босым расхаживая по опочивальне, к окну не подошёл, но разошёлся и в мыслях, и в чувствах:

«Хочу увидеть белый цвет садов! Дорожку, посыпанную белоснежной мраморной крошкой! По этой тропке иду я с прекрасной… с кем вот только? Ох, нет, нет, нет! Только не с благоверной! Господь упаси от такого кошмара! Она хоть и аристократка, и дегенератка, и умна, и красива, и прямиком к кромке власти меня за ручку подвела, оставалось лишь ухватиться и сжать её в кистях, но… не для романтики! Жена – для царствования. Тогда с кем я иду по белому цветущему саду, где на меня сыплются сверху лепестки цветущей вишни? Ответ напрашивается сам собой – с юной весталкой! Ах, до чего она миловидна, длиннонога и непорочна!»

Любовь вспыхнула пламенная, иссушающая беднягино сердце.

Тут раздался барабанный стук в дверь, и Филиппу доложили:

– О, император! Есть две новости: хорошая и плохая. С какой начать?

– С любой!

– Вся корреспонденция за ночь обработана.

– Речь о доносах?

– Да!

– Самое интересное выпишите мне на отдельных листах пергамента, как-нибудь перед сном вслух мне зачитаете… А вторая?

– В Рим только что верхом въехала ваша супруга!

– Неужели верхом?

– Эээ… не могу знать, сам не видел! Может быть, въехала и в паланкине, а потом в седло пересела.

– Какая из этих новостей хорошая, а какая плохая? – на всякий случай уточнил август, сдвинув брови тупым углом. Но нахмурился он не потому, что разгневался, а потому, что с ходу не смог оценить вести и самостоятельно поставить перед каждой из них знак «плюс» или «минус».

– На ваш выбор! – замялся докладчик, который, как только дошло до дела, без посторонней помощи тоже не справился (а может, как раз изловчился этого не делать).

– Насколько близко или далеко в данный момент моя супруга?

– Сказать сложно. К дворцу она приближается галопом. По минутам! Женщина без охраны! Весь свой обоз она бросила по дороге, даже не добравшись до Рима. Куда-то очень торопится. Стоящие у ворот на стремени гонцы успели её опередить, чтобы вас загодя предупредить, как вы и велели.

– Я это велел? – император словно не понял первоначального смысла то ли хорошей, то ли плохой новости.

– Да, вы приказывали сообщить вам о её появлении сразу, чтобы успеть в шкаф спрятаться… эээ… подготовиться к торжественной встрече.

Горячий южный мужчина внезапно, словно до него только что дошёл весь ужас и масштаб надвигающегося бедствия, чуть не подпрыгнул и быстро, без помощи кого бы то ни было, облачился в багрянец тоги и пурпур плаща.

…Приготовился, уселся за стол, заваленный документами, и пригорюнился.

*****

Жена государя оказалась не менее стремительной, чем его гонцы. Когда она фурией, римской Богиней мести, ворвалась в опочивальню дворца, Филипп сделал вид, что склонился над документами и с ними работает, как это делали в тревожные или судьбоносные часы все прежние императоры:

– Секретари и помощники, ко мне! Все сюда! – прогромогласил август, словно упреждая разнос со стороны супруги и сбивая таким образом с неё спесь и негодование (пока ещё ему не было понятно, по какому поводу). – Заберите эту груду Эдиктов, которые я подписал! Отнесите моему соправителю! Пусть сын, как проснётся, тоже поставит везде свою закорюку!

Не помогло. Когда ворох папирусов и пергаментов, сгрузив в специальный ящик, похожий на паланкин, из опочивальни унесли, матрона гневно набросилась на мужа:

– Не успела я оказаться в столице мира – и что отовсюду слышу?

– Неужели… стоны? Отовсюду ты слышишь стоны?

– Я дам тебе сейчас «стоны»!

– Да что случилось-то, дорогая? Ты вся взбудоражена! Вижу, что что-то тебя так взволновало, что теперь беспокоит, тревожит, гложет и гнетёт! Не держи это в себе! Не рви своё доброе сердце! Оно может разбиться, ибо так хрупко! Поделись! Откройся! Тебе же самой сразу полегчает! Что произошло?

– И он ещё спрашивает, что случилось! Наглец!

– Да что такое, родная моя? Не томи, а то у меня самого сердце рванёт! Оно ведь бьётся в унисон с твоим! Давай с утра пораньше обойдёмся без наездов!

– А то, что ты вчера короновался в сенате и цезарем, и августом! А про меня и не вспомнил! Почему я до сих пор простая Нобилиссима Фемина?

«С чего ты взяла, что ты Nobilissima Femina? Я тебя таковой не титуловал! Ты хоть и знатная, но обычная римская матрона, а не Нобилиссима», – подумал император, но высказаться вслух не отважился, как будто язык на этих фразах проглотил (у него даже «на кре…» вчера получалось произносить лучше).

– Так почему я до сих пор не августа и не цезариня? – повысив голос до визга, заострила конфликт с супругом Отацилия.

– Ты припоздала прибытием! Да! Именно что припозднилась! Я не мог короновать тебя заочно!

– А ты, негодник, не мог меня дождаться?

– Медлить с моим официальным признанием было нельзя! Ковать железо всегда надо, когда и пока оно горячо, а легитимироваться – когда и пока власть в руках и она ещё тепленькая! Сама не раз говорила мне про «железо», про «ковать», про «горячо», про «власть» и про «тёпленькое»! Всю плешь мне этими словами и фразами, будто лишаем, проела! Век не забуду… жену родную! Твои советы для меня – закон… ну, если не всегда, то иногда! Строгость римского закона издревле смягчается необязательностью и избирательностью его применения…

– Я тебе сейчас не только плешь выгрызу, но и волком – бюрократизм! А ещё всю посуду тут расколочу! – взвизгнула Отацилия. – Как ты мог так поступить? Ты же благородный мужчина! Вернее, не просто мужчина, но и муж! И наоборот: не просто муж, но и мужчина! Где посуда? Почему нигде ничего нет? Ах, вон вижу тарелку и кубок! Ты ел и пил на ночь, что ли? Почему они металлические, а не стеклянные и не керамические?!! Где стекло и керамика?!! Где глиняные амфоры?!!

– Тут тебе не общественная столовая! Не забегаловка, а моя временная резиденция! Я тут спал и сейчас тут работаю!

– Не увиливай в сторону! Не заговаривай мне зубы! Почему я сей момент не императрица?!!

– Зато я нашего сына провозгласил не только наследником, но и цезарем-соправителем! Тебе этого мало?

– Ах! Ах! Ах! – от ещё большего гнева чуть не задохнулась та, которая как само собой разумеющееся возомнила себя «Нобилиссимой Феминой». – Ты, верно, забыл, благодаря кому четырнадцать лет назад в верха продвинулся?

– Помню, что ровно столько лет минуло, как ты согласилась выйти за меня замуж! Я тебе тогда ещё букет цветов преподнёс…

– С шипами были твои розы! Я укололась тогда! Если бы не мой отец…

– Да причём тут твой батя?!

– Мой отец был римским нобилем! Он был сенатором Рима! Моя мать – патрицианка из династии Марциев! Мой предок Анк Марций по линии родительницы – один из великолепной шестёрки легендарных римских царей! Род Марциев за минувшее тысячелетие прославился десятками консулов, многочисленными проконсулами, военными и народными трибунами, не говоря уж о преторах, эдилах и разных прочих шведах! – вопила Отацилия, выставляя вперёд, будто тугие обнажённые и соблазнительные груди, свою родословную и брызжа в воздух словами и слюной, словно кипящей смолой со стен крепости на штурмующих. – А кем был ты? Кем значился ты четырнадцать лет назад, я тебя спрашиваю? Разбойником! Наследником главаря арабской шайки-лейки! Твой родитель лишь по случаю, скрыв своё реальное происхождение, получил статус римского эквита-всадника!..

Милые бранятся – только тешатся

«Мой дом опустевший, где нету любимой!

Как ныне мне тяжко —

Куда тяжелее,

Чем в пути,

Где трава мне была изголовьем!..»

Отомо Табито

– Стоп! Не трогай моего предка своими руками, даже если ты успела их после своей скачки помыть! – взвился уже Филипп, скрежетнув зубами. – Только я могу наговаривать на своего родного отца и больше никто! Мой папа был вождём… царём аравийского рода-племени в области Трахонитида, песчаной и гористой с двумя кряжами местности между Дамаском и нижней Сирией!

– Какой ещё царь?! Царёк-королёк! Это и есть мелкий вождишка дикой шайки-лейки!.. И лишь наш брак открыл тебе вход в римскую элиту и дал мощный первичный старт! Мой батюшка увидел в тебе скрытый, но огромный потенциал и прозрел в тебе великое будущее! Сколько времени мой родитель подчищал твою родословную и твоё подленькое и мелочное прошлое, а?! Сколько, я тебя спрашиваю?! Молчишь?!! Помнишь или забыл?!!

Мысли императора зашатались, от чего зашатались, обратившись в бубнёж, и его слова:

– Бу-бу-бу…

Но миг короткого отчаяния у римского августа быстро миновал.

– Я отблагодарил твоего папашу… эээ… вместо папаши я отблагодарил твоего брата Северина, назначив его недавно проконсулом Мёзии и Македонии! Это ли не щедрая награда? Проконсул – это нынче тоже своего рода абсолютный царёк… эээ… ненаследственный монарх на определённой территории! Будешь напоминать мне о прошлом, не посмотрю, что ты моя жена, отправлю на кре… на плаху! – взревел Филипп Араб. – Я тебе не марионетка! Я нынче самостоятельный правитель! Я император и не дам дёргать себя за ниточки!!! А ты-то кто? Ну, кто ты такая?! Ты… ты… ты даже не Нобилиссима Фемина!

– Как это не Nobilissima? Как?!!– чуть было не села на пятую точку Отацилия, однако присела на корточки. И всего-то на несколько мгновений, ибо потом быстро взяла себя в руки и приняла вертикальное положение, гордо выпрямив спину и вскинув голову.

– Будешь повышать голос и градус конфликта, я обернусь Везувием, а ты станешь последним днём Помпеи! Отправлю к домашнему очагу… следить за пенатами в ожидании внуков!

– Ах! – снова чуть не задохнулась супруга, но так этого и не сделала, её лёгкие непринуждённо продолжили свой каждосекундный и ежедневный труд. – Ты забыл, чему нас некогда учили мудрые римские учителя, нанятые моим отцом?

– Чему?

– Юридическим построениям, моделям и теориям Модестина Геренния! И по его учебникам! Он на все века дал разъяснения, что такое есть брак и супружество! А это равноправный союз мужа и жены! Это объединение двух жизней в одно целое! В один мощный поток, несущийся по льдам и буеракам жизни к своему… эээ… нет, про склон и конец нам с тобой ещё рано заикаться и задумываться! Брак – это общность человеческого и Божественного! Вот на чём стоит наше товарищество… эээ… супружество! Нет уз святее супружества! Да и товарищество тут тоже будет в кассу!

– Суха теория, мой друг, а древо жизни пышно зеленеет! В римской практике всё по-иному! Римские истоки – это cum manu! Это доминирование мужа над женой. Супруга – под властью своего мужа-домовладыки! Ты, пока не поздно, должна признать себя, не побоюсь этого слова, агнаткой! Нахлебницей!

– Во-первых, агнатка – это не нахлебница, а во-вторых, всё течёт и всё изменяется! Мы заключали брак на небесах, то есть без соблюдения формальностей «cum manu»! Ты забыл, что если в течение года достойная матрона проводит три ночи вне дома супруга, то она уже не агнатка! У нас с тобой каждый год такая процедура повторяется! Ты то на службе, то на войне, то у… да-да, у своих юных и беспутных конкубин! В народе бают, что ты уже и не весталок стал замахиваться! То вот теперь царствуешь! Сам месяцами дома не бываешь! Да и жилища свои мы постоянно меняем: то нынче тут, то завтра там! По морям, по волнам! Это уже точно не «cum manu», а самое настоящее «sine manu» – полное равноправие мужа и жены в браке! Свобода, равенство и братство… ну, плюс, безусловно, сестринство!

– Да ты всё извращаешь, благоверная! Во-первых, ни одной весталки ни у меня, ни подо мной никогда не было! Во-вторых, равенство в браке по фэншуй… эээ… по «sine manu» означает на самом деле только то, что ты – хозяйка дома, домашнего очага и мать моих детей: сына и лапочки-дочки! Вот этим и занимайся… разве что без сына, ибо он стал моим соправителем! Теперь он может тобой повелевать, ибо у него статус выше! А остальные вопросы, не касающиеся дома и хозяйства, – все до единого в моём ведении! Вот оно какое равенство мужчины и женщины у нас, у римлян! Не стоит фальсифицировать римские духовные скрепы, ценности и традиции!

Милые бранятся – только тешатся.

– Ах! А ведь и точно! А ведь и правда! – воскликнула озарённая некой внезапной мыслью-молнией Отацилия и чуть было снова не задохнулась, но так и не довела своё начинание-изобретение до логического завершения. – Я ведь только сейчас подумала, что Модестин Геренний где-то в Риме! Он живёт тут постоянно! Если он и не совсем коренной, то у него тут уже, как пить дать, постоянная прописка! Надо срочно его найти! Он подтвердит все слова наших учителей и тренеров, которые сами обучались по страницам десятков его честных и чистых книг, оставленных им в дар любимой стране. Он-то нам всё разъяснит и… поставит жирную и окончательную точку в наших дискуссиях! Больше никогда не будем с тобой ни ругаться, ни браниться, ни тешиться! Станем только целоваться, обниматься, миловаться и… эээ… всё остальное тоже будем! Он даст нам окончательный пергамент со своей персональной печатью и с советами на все случаи жизни!

Филипп попытался, как умел, объяснить супруге патовую ситуацию: говорил долго и путанно (она тем временем всё шире и шире выпучивала глаза), завершив своё оправдание словами:

– Модестин Геренний исчез, как привидение! Испарился в воздухе, как вода! Весь Рим обыскали и перерыли, но со вчерашнего вечера никто не может его найти. Мистика какая-то…

– Ааа!!! Как это исчез? Как это «будто вовсе не бывало»?

– Я такого не говорил…

– Зато я сказала… Куда ты подевал этого достойного мужа? Я сейчас потеряю сознание и упаду в обморок. Или вообще коньки отброшу. Придётся тебе отвечать перед беспощадной историей!

…Не потеряла, не упала и не отбросила.

*****

Императору наскучил напряг, ему захотелось домашнего тепла и уюта:

– Дорогая, мы так давно не виделись, что… сделай же мне, наконец, приятное!

– Ну, не сейчас же! Вот ты какой нетерпеливый! Только-только утро наступило. Солнышко недавно выглянуло. Да и я жуть как устала с дороги. Давай дождёмся ночи. Я за день отдохнуть успею, выспаться, сил набраться. Да и темноте – оно всегда романтичнее и сподручнее, нежели при свете зари…

– Да я не об этом!

– Как это? Почему не об этом? – будто обиделась Отацилия, поджав губы.

– Я о другом! Вот на, возьми! Да не бойся, бери! Выпей этого благородного напитка. Он свежий. Мне его поздно ночью доставили, когда я спать уже собрался лечь. Этой ночью, которая только что завершилась, а не вчерашней… Напиток, ей-ей, не успел прокиснуть. Не просто свежий, а наисвежайший!

– Что это?.. Да не суй мне керамику под самый нос, я же не носом пью!.. – отводя руками склянку, принюхалась Отацилия: душок этот был ей знаком до боли в пазухах и в лёгких.

– Срочно выпей! Живо! Не выпендривайся! Напиток вкусно пахнет! Чуешь чудный аромат?

– Что-то жидкое… прозрачное… бесцветное… Запах какой-то… хвойный… скипидарный.

– Это терпентинное масло! – оборвал догадки Отацилии Филипп: уж лучше признаться самому, чем потом подыскивать алиби.

– Значит, я правильно определила! Скипидар!

– Пей, я сказал! А не то своими руками в глотку тебе волью!

– Какой же ты невнимательный, муженёк! – не на шутку обиделась супруга. – Неужели ты до сих пор не заметил, что я регулярно потребляю это масло внутрь!

– Тогда и эту порцию смело выпей! Потреби! Не кобенься! Бутылью больше, бутылью меньше – от тебя точно не убудет, но, может, сегодня к полуночи наконец-то и эффект проявится. Хочу, чтобы он ближайшей ночью проявился! Значит, что?

– Что?

– С самого утра поднажать надо! – резюмировал Филипп.

– А своих конкубин ты уже всех напоил?

– Прекрасная идея! Какая ты умница, моя женщина! В благодарность за этот совет и свет, озаривший мой мозг, сделаю тебя августой! После боёв в амфитеатре Флавиев! Ну, пусть не сразу, а следующем году! А бои – они уже совсем вот-вот, ибо назначены на сегодня. Время не ждёт! Отменить их невозможно, ибо у меня не семь пятниц на неделе! Успокойся и не бойся, ибо когда-нибудь ты обязательно станешь императрицей! Я не постесняюсь по новой созвать сенат! Сенаторы ещё не знают, но, как только войдут в курс дела, в один миг захотят видеть тебя августой-цезариней!

– Раз ты так долго меня убеждаешь, мне неловко отказываться! Так и быть, я даю своё добро на то, чтобы стать царицей! Я также согласна, что промедление смерти подобно! Торопись: сначала – на зрительные трибуны Большого цирка, потом – на мою коронацию… в следующем году!

– Пока ристалищное время терпит, без меня бои гладиаторов не начнут…

Рим за окнами дворца постепенно просыпался и начинал гудеть многоголосьем мегаполиса. Прищурившись, император взглянул в окно на пооранжевевшую на горизонте полоску света. Это из-за края земли ярким расплавленным металлом брызнуло солнце и несколькими набежавшими световыми волнами омыло смуглую кожу его лица.

Рассвет обещали – рассвет приключился.

И небо заголубело лазурью.