Текст книги "Разными дорогами (СИ)"

Автор книги: Атенаис Мерсье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Разными дорогами быстрые шаги.

Звенят золоченые шпоры по мраморным коридорам белого замка. Такие ненужные, лишние. Еще один символ рыцарства, коих и без того немало в этом мире. Ведь ни один человек в здравом уме не вонзит эти шпоры в бока говорящего коня.

Стучат каблуки на ботинках по широким каменным лестницам древней школы. Каждый шаг – хлесткий удар, каждый поворот – дерзкая сакада. Дворянин танцует и сражается одинаково легко, всегда держа спину прямой. Князь опустит голову лишь в поклоне перед женщиной.

Инеем не трогала седина виски.

Снег венчает короной черные кудри и стынет синевой во взгляде. Изморозь покрывает узкое лезвие меча, сверкая в лучах северного солнца. Слепи́т глаза всякому, кто осмелится взглянуть на нее.

Волосы поседеют клочьями, сплетая снежную белизну с блестящим каштановым. Не жаль. Не страшно. Холод нарисует узоры на влажных от морской близости стенах, и мокрые кольца волос замерзнут ломкими сосульками.

И забрызган плащ его. Ржавый кровосток.

Он по-настоящему одинок.

Колдовская сладость и приторна, и горчит одновременно. Встает в горле липким, душащим комом. Рождает кашель в груди при каждом взмахе меча, направленном против слуг ледяной ведьмы. У всякой злости есть причина.

Черная змея проступает на коже медленно, будто прорывается изнутри, разрезая кожу клыками, и жжет сочащимся с них ядом. Тьма не берется из ниоткуда.

Кубки недопитые. Струны под рукой.

Сладкое нарнийское вино щедро разбавлено водой. Не пристало королю пить, не зная меры. Король понимает, что никакому вину не под силу согреть его в долгие зимние ночи.

Бутылки пустеют одна за другой. Коньяк, виски, джин – ему всё равно, что пить, лишь бы в груди потеплело хоть ненадолго. И хоть пару часов тяжело стучало в висках, заглушая крики горящих заживо.

Песни не исправлены, дни не сочтены.

Перепутье травами свило сны.

Сны приходят странными видениями о горькой воде и морской зелени глаз. Нарнийцы рассказывают друг другу сказки о прекрасной королеве мурен, а волны плещутся о берег и лижут края поднимающихся над водой рифов, напевая имя одной из морских дочерей.

Леди… Мэйрин…

Оживший сон смотрит робко и почти растерянно, подавая руку в тонких золотых кольцах. Малахитовая зелень глаз горит сквозь скромно опущенные ресницы, и пальцы путаются в завитых локонах карамельно-светлых волос, не в силах разжаться и отпустить.

Мисс… Джанет…

Слишком красивая. Слишком нежная. Разве… он заслужил?

Синей птицы перьями щерится стрела!

Стрелы бьются о дерево щитов. Ни шагу назад. Молнии заклятий гаснут в мареве защитных чар. До последней капли чужой крови.

Песнями измерена ненависть была!

О подвигах короля слагают поэмы, прославляя его имя в веках. Мятежного князя проклянут, обрекая на ледяную клетку посреди северного моря. Не оставят ничего, кроме стиснувших ржавое железо пальцев и поцелуя сквозь решетку.

Странствовал в молчании пленник немоты.

Он бы сказал очень многое. Но однажды уже наговорил и теперь не в силах взять назад хотя бы одно неосторожно брошенное слово. Отныне каждая его фраза обдумана и взвешена.

Король Эдмунд… Справедливый.

Стон во сне нечаянный, робкие следы.

Он бы объяснил, за что ненавидит. Но знает, что этого объяснения не поймут и не примут. Он знает, что неправ. Он не остановится.

Пыль их заметала ли, прорастала рожь…

Только нераскаянным не умрешь.

Он вспоминает о том, как молиться, лишь когда слышит шорох черных плащей и плеск бьющихся о подножие Азкабана волн.

Князь… Антон Долохов. К вашим услугам, Милорд.

========== Львы и клинки ==========

Комментарий к Львы и клинки

Виконт – Крики ворон. https://playvk.com/song/%D0%92%D0%B8%D0%BA%D0%BE%D0%BD%D1%82/%D0%9A%D1%80%D0%B8%D0%BA%D0%B8+%D0%B2%D0%BE%D1%80%D0%BE%D0%BD

Таранис – кельтский бог грома, бог “небесного огня”. Даны – викинги. Эмайн Аблах – Остров Вечной Юности, кельтский прообраз Авалона.

Скаль Фиэн (ирл. Scáil Fiáine) – «Яростная Тень». Мой хедканонный клан кельтских боевых магов, контролировавший территорию современной Ирландии и Шотландии и в свое время остановивший вторжение римлян в Шотландию. Родовое имя получили за привычку нападать на врагов из тумана. Предки современного Гарри Поттеру Благородного Дома Селвинов.

Ритм в песне Шляпы, как обычно, помер, я об этом знаю.

И к вопросу о том, почему “Гриффид” и “Зверь Мерсии”. При всем моем уважении к Роулинг, она малость намудрила с историчностью имен Основателей. Я в свое время сидела над словарями и вывела этого Золотого Грифона не как первоначальное имя, а как искаженное «Gruffydd, Deor» («Gruffydd» – [ˈɡrɪfɪð] – переводится с валлийского как «Лорд (Господин, Властелин) волшебной палочки», «Deor» c древнеанглийского – «Зверь»). Это целиком и полностью на моей совести и никакие претензии по этому поводу не принимаются.

И, безусловно, с точки зрения ирландской мифологии ворон – это как бы хорошо, потому что символ богини Морриган. Но иногда из песни слов не выкинешь.

Старый шкаф прячет среди побитых молью шуб блеск корон и золоченых кольчуг. Старая шляпа поет о дружбе и благородстве, но молчит о ярости и крови.

Звёзды-кресты видят с высоты

Гибель людей.

Он по-настоящему осознаёт, что оказался в ином мире, лишь когда солнце садится за горизонт и в высоком темном небе загораются чужие звезды. Он не узнаёт ни одной из них и не может отыскать даже Полярную, по которой всегда учил ориентироваться отец.

Он смотрит на звезды редко, предпочитая небесному свету огонь, рожденный его собственными руками. Ему не до звезд, когда в землях его матери загораются первые костры завоевателей.

Гонит, гонит в тёмную даль

Грозовые тучи ветер.

Существа, которых он прежде видел лишь на картинках старых сказочных книг, склоняют перед ним головы, протягивая золотую корону. Эфемерную, еще сотканную из одной только надежды, но в четырехтронном замке уже ждет настоящая, украшенная зубцами-лилиями. Символ победы, отделенный от них огромной армией и ведьмой с ледяным жезлом.

Воины в залатанной, доставшейся им от отцов и дедов кожаной броне с благоговением смотрят на ожившие языки пламени, пожирающие плоть, кость и языческие идолы данов. Они ничего не смыслят в богословских речах своих пастырей и едва ли помнят, что эти костры на поле боя разжигают с именем Тараниса на устах. Простые воины хотят лишь сохранить жизнь и вернуться к семье. Им неважно, во славу кого прольется кровь и терпкое вино победы.

Здесь стеклом становится сталь.

Молодой король сражается, не щадя себя. Пот заливает под шлемом его серые глаза, и рука с мечом дрожит и слабеет под каждым новым ударом. Он не готов. Он чужак, пришедший из иного мира, чужак с двумя руками и ногами, так не похожий на тех, кто уже нарек его в мыслях королем. Это не его война. Питер Пэвенси, названный Львом Нарнии, меньше всего желает сражаться во имя короны, которая ему не нужна.

На колдуна-бритта смотрят с подозрением. Священники напоминают себе, что его мать из саксов, но отворачиваются с презрением на лице каждый раз, когда он входит, гордо расправив плечи, в чертог короля Мерсии. Его волосы – темное пламя, растекающееся по плечам и груди на зависть половине мерсийских девиц, его глаза – темный янтарь, вспыхивающий искрами в глубине зрачков, а борода заплетена в короткие косички, словно в подражание бородам данов. Он чужак из диких валлийских земель, совсем непохожий на саксов и наделенный силами, каких не должно быть у простого смертного. Годрик Гриффид, прозванный Зверем Мерсии, знает, что в войне язычества с христианством он занимает не ту сторону.

Загустела в морях вода,

Превратившись в кровь.

Его правление нарекут Золотым Веком. Его победы будут описывать в стихах и длинных балладах, не зная, сколько крови и огня скрывается за песней о сражении в горах Эттинсмура. Ему будет казаться, что у Нарнии есть еще один король. Тот, что убивает без жалости всех посягнувших на его хрупкий мир. Его золотая корона залита кровью, но никто этого не видит. Никто, кроме его брата. И его королевы.

Веди, мой король. Я стану за правым плечом, как брат твой – за левым. Я поддержу руку с мечом, если она ослабнет.

Его Дом назовут Домом храбрецов и героев. Его Шляпа будет веками слагать песни о доблести и рыцарстве, зовя на смерть всё больше и больше чародеев. Древние рукописи исказят его имя и саму суть. Оставят в строках легенд лишь образ вождя, каким он никогда не был, стирая ненужную, слишком человеческую ненависть и любовь. Змеиный шепот друга и волчий рык почти брата. Перезвон золотых украшений в длинных светлых волосах и спускающийся с холмов непроглядный туман.

Я Скаль Фиэн, чужак. Я сама выбираю себе мужчин. Докажи, что достоин меня, и я пойду за тобой даже в самое безнадежное сражение.

Дети войны, дети беды.

Почему этот мир вам так мил?

Скроет вода ваши следы.

Короли Золотого Века исчезнут в чаще леса, чтобы однажды стать Королями Древности и вновь броситься в бой. Чародеи-язычники погибнут в сражениях с данами и обратятся пеплом на погребальных кострах, чтобы ступить на тропы в туманах Эмайн Аблах и уже никогда не вернуться в мир живых.

Как победить, как уберечь

Этот сумрачный мир от вороньей орды?

И вы снова идёте сюда

Дети беды.

Верховный Король поднимет меч за короля тельмаринцев, зная, что тот не отстоит Нарнию в одиночку. В непоследний раз, в непоследний бой. Он не прочь умереть за чужую землю, но судьба свернулась в кольцо, и он будет возвращаться вновь.

На смену одним великим именам придут другие. Продолжат плавиться мечи и ломаться волшебные палочки. И старая Шляпа вновь спросит в огне свечей и шепоте тумана над черным озером:

Дом Салазара обещает вам власть.

Хельги Дом поднимает щиты.

Отрешитесь ли вы от суеты?

Иль готовы ударом встретить напасть?

Готовы ли следовать каждой букве закона?

В Доме Ровены, где находят приют мудрецы.

Огни свечей задрожат лишь на долю мгновения, разгораясь сильнее и ярче, но тот, кто знает, куда смотреть, легко разглядит в них багровое Адское Пламя.

Или, может быть, вы, храбрецы, —

Раскаленный клинок Альбиона?

========== Арфа и топор ==========

Комментарий к Арфа и топор

Использованы две песни группы «Мельница»: «Шелкопряд» и «Волчья Луна».

Руна Хагалаз, на древнескандинавском называемая Хагалль, символизирует град (как резко отрицательное стихийное явление) и разрушительность стихии в целом.

Хельхейм – обитель великанши Хель, скандинавское подобие Ада.

Нифльхейм – земля льдов и туманов, дословно «Обитель туманов» и крайне неприятное место, поэтому в скандинавской мифологии туман – это скорее отрицательное явление. В то время как в ирландской в тумане проложены тропы в потусторонний мир сидов, поэтому для ирландских колдунов туман – явление наоборот положительное. (Конкретно для моих колдунов, о чужих судить не берусь.)

Вайда – синяя краска, получаемая из растения с таким же названием и использовавшаяся кельтами для нанесения на кожу татуировок и временных узоров.

Осторожно, у нас тут почти лавхейт.

Послушай, похоже опять нашла меня беда,

Я ее отвести не сумела.

Ты знаешь, меня заливает песня, как вода,

Сквозь перила ажурные тела.

Королева Нарнии перебирает струны арфы медленно, будто лениво и напевает старинную арченландскую балладу тихо и мелодично. Никто не гремит кубками и не стучит каблуками по грубому каменному полу главной залы Анварда. Каждый смотрит завороженно на игру света в черных косах королевы. И только принц видит в этом блеске отражающиеся от бескрайних барханов солнечные лучи. Королева поет, будто не зная, что ее красота стала причиной крови, пролитой у ворот этого замка, и дюжин могил на погостах двух королевств.

И вновь закат звенит зеленым,

И вновь сужаются зрачки,

Как сопрягаются клинки

Из звонкой пряжи раскаленной.

Дочь северного колдуна вонзает охотничий нож по самую рукоять, чувствуя, как сквозь железо и белую, украшенную рунами кость в ее руку перетекает сила умирающего животного. Никто не произносит ни звука и не поднимает глаз, пока Голубка Бури творит свое проклятье. Ни один из бесстрашных мужей не желает изведать силу этих чар на собственных костях. Море бушует, подвластное воле колдуньи, и поднимающийся северный ветер бросает ей в лицо переплетенную дюжиной косичек черноту волос. Колдунья смеется, когда первый драккар взлетает на гребень несущей его к землям энглов волны.

Неважно – крыло ли из арфы, арфа ль из крыла,

Песня тянет ночами суставы.

Королева берет неверную ноту, сбиваясь под пристальным взглядом принца. Без нее у него бы не было серебряного венца. Без него она бы лишилась своей золотой короны. Они обязаны друг другу, но королева не посмеет сказать этого вслух, помня, что их обоюдный долг скреплен невинной кровью.

Коль солнце пляшет в доме Пса,

Луна приходит к дому Волка.

Колдунья ступает на чужой берег первой, не слушая ропота мужчин за спиной. Без нее они потеряли бы два корабля в последнем шторме. Вычерченная между черных бровей руна Хагалль жжет кожу краской из ядовитых голубых ягод, и северная ведьма впервые чувствует чужое колдовство, когда видит сгущающийся над холмами густой белый туман. И для нее найдется достойный враг. Достойная жертва во славу госпожи Хельхейма.

Она солона, точно кровь, и так тепла,

И в покое меня не оставит.

Королеве мерещится ненависть в каждом взгляде. Шепот за спиной, осуждающий и проклинающий. Ее красоту, ее непокорность. Королеве давно нужен муж, а не брат, и ей чудится, будто прежде бывшие верными слуги готовы продать ее любому, кто уплатит достаточную цену.

И по хребту бегут иголки,

И горький дым застит глаза.

Колдунья кричит и ярится, слыша, как далеко разносится ее голос в белом тумане. Она ищет ненависти, которая оправдает ее жестокость. Она жаждет вырезать эти голубые глаза, чтобы они больше не смели смотреть на нее, как на женщину.

Нет покоя днем, не уснуть мне ночью,

Я превращаюсь в дикий сад,

Где по венам да по позвоночнику

Вьется песня-виноград.

Королева плачет украдкой, запираясь в темноте своих покоев, и думает о затаенной злости в глазах арченландского принца. Он пересек пустыню, умирая от жажды и палящего солнца, чтобы спасти свое королевство от ее любви. Она не находит слов, какие убедили бы его, что она не желала этого.

Я разорву тебя

На девяносто девять ран!

Грубо заточенное железо топора сталкивается с серебром зачарованного Копья. Колдунья бьет вновь и вновь, позабыв о магии. Колдунья подбирается так близко, что могла бы рукой вырвать сердце из голой груди в синих узорах вайды. Жесткие, вымоченные в извести концы длинных светлых волос хлещут ее по лицу, когда еще один выпад уходит в пустоту, и она вдруг хватается за щеку, словно ребенок, получивший незаслуженный удар.

Зелены мои дни, белы мои ночи,

И пахнет травами сладкий яд,

Где по венам да по позвоночнику

Вьется песня-виноград,

Пряжу тянет шелкопряд.

Королева плачет от счастья, когда ее корона становится лишь сказочным миражом. Королева счастлива забыть, что однажды ее красота стала причиной войны. Королева стирает из памяти голубые глаза юного принца, выбирая забвение не только для него, но и для самой себя. Это лучше, чем жить с оглядкой на других.

Я вырву сердце у Луны,

Чтобы завладеть ее душой.

Колдунья не плачет, но проклинает вновь и вновь. Колдунья готова разорвать ему горло зубами, когда видит почти улыбку на этом костистом лице в синих узорах краски. И не верит глазам, когда серебряное Копье вонзается острием в землю.

Давай, северянка. Убей меня.

Я стану Волчьею Луною

На грани ночи и весны.

Рука с топором замирает над головой. Она должна ударить. Она… не может. Она знает, что не найдет никого сильнее. Она верит этой уловке и уже не успевает отразить удар сбоку. Лезвие меча со звоном ударяется о серебряное Копье, и острые зубы по-звериному вонзаются в горло врага, вырывая кусок плоти. Кровь пятнает подбородок и шею в синих узорах и тяжелом золотом торквесе, стекая на грудь целыми ручейками. Он никому не отдаст того, что считает своим.

Согрею кровью твой

Голодный лик, холодный храм,

Не смей ходить в мой дом, Луна.

Она гадает над золотой чашей, пока на ночной лес не наползает молочно-белый туман. Она не испугалась бы, даже будь он порождением Нифльхейма. Она растворяется в непроглядных белых клубах и касается пальцами наброшенной на голые плечи волчьей шкуры. Ей безразличны слова и мысли других северян, провожавших ее растерянными взглядами. Она жаждет услышать хотя бы имя. Чтобы сплести чары любви, а не ненависти.

Я… Хельга.

Бреккан.

Обвивший запястье бронзовый змей Йормунганд слабо звенит, сталкиваясь с золотом браслета на расписанном краской плече. Она не уступит без боя. Ему не нужны уступки.

========== Штиль и шторм ==========

Комментарий к Штиль и шторм

Сразу оговорюсь, что Коммодор слишком крут, чтобы с ним всерьез могли соперничать какие-то там тельмаринцы. У него мотивация куда серьезнее. Поэтому обвинять меня в том, что одному персонажу я симпатизирую больше, чем другому, – бесполезно. Я и сама это знаю.

А хэдканонов всё больше и больше.

Ария – Проклятие морей.

Соленые волны бьются о темный причал. Несут из непрозрачных глубин песок и ракушки, раскидывают сети из водорослей, поглотившие не одну сотню душ. Восточное и западное моря одинаково прекрасны и одинаково суровы.

Одинаково опасны.

Мы уходим к чужим берегам,

Вновь во власти попутных ветров.

Снова петь нам начнет океан

Песни свои без слов.

Дракон на носу скалит клыки, словно живой. Рвется вперед, к горизонту и дальше, к восточным волнам, бьющимся о край мира. Дракон жаждет покорить алую зарю, и златокудрый король смеется, видя, как пляшут на изгибах драконьего гребня рассветные лучи. Путь на Восток долог и опасен, и королю не пристало так рисковать жизнью и короной, но жажда знаний, приключений и новых встреч не отпускает его ни на миг. Море зовет, и король не в силах противиться.

Любой из нас был предан капитану.

Он был жесток и слабость не прощал.

Как зверь, он чуял скалы в час тумана

И карту звезд как «Отче наш» читал.

Красно-синие флаги вьются по ветру, и горькие капли сотнями оседают на высоком фальшборте. Кровь утонувших, слезы повешенных. Корабль Его Величества идет на всех парусах, и под опущенными люками на трех оружейных палубах дремлют в ожидании своего часа жерла восьми дюжин пушек. Бескрайние зеленые воды таят не только богатые на урожай земли и затонувшие сокровища, но и черные флаги с белыми костями, лязг абордажных сабель и пустые глаза мертвецов с простреленными висками на подымающихся со дна клочках земли лишь в несколько ярдов длиной. Зеленые волны отражаются в зеленых глазах, обращаясь сталью при каждом приказе идти на абордаж.

И на белых парусах сквозь ураганы,

И в мечтах при сонном море к берегам

Мы летим стрелой, брошен в ночь покой,

Ветер в помощь нам.

Вперед! – поют восточные волны под килем корабля. К землям, которых нет ни на одной карте, к водам, что сладки на вкус, будто мед. К сокровищам – не пустым самоцветам и презренному металлу, – которым нет цены, и дарам, суть которых способен постичь далеко не каждый. Лишь отмеченный львиным поцелуем доберется до края мира, не боясь скрестить меча ни с живыми лиходеями, ни с сотканными из тумана кошмарами. Лишь любимец Того, кто умер и восстал вновь, сможет дотянуться до звезды.

Однажды мир взорвался диким штормом,

Девятый вал нам смертью угрожал,

Но капитан царил над бездной водной,

Железною рукой держа штурвал.

Пушечный гром рождает густой черный дым, душащий всякого, кто вдохнет слишком глубоко, и гром небесный несет с собой ослепляющий ливень, кнутами хлещущий по лицам и спинам. Длинные крючья бьют в борт корабля под черным флагом, и мокрая палуба скользит под сапогами, но шпага поет, схлестнувшись с пиратской саблей, и море бурлит вокруг, жадно выпивая, мешая со свинцово-серыми волнами каждую каплю пролитой крови. Золото и продажные женщины – лишь одна сторона лихой корсарской жизни. На другой всегда, до последнего вздоха, будет острие офицерской шпаги и безжалостные зеленые глаза. И женщина, что живет в глубине его зрачков, не продастся никому.

Полный вперёд! Удачу дарит вновь океан!

Удача сопровождает его в каждом плаванье. Пусть летящий к заре корабль мал и почти ничтожен в сравнении с поднимающимся над горизонтом волнами, но он покорит каждую из них. Он привезет из далеких земель деву-звезду, сияющую по ночам ярче солнца, и благословение златогривого Льва, самоличного венчавшего короля тяжелой короной. Процветание землям, что малы, как и этот корабль, но полнятся отважными сердцами. И сотни голосов прославляют того, кто открыл им путь к рассвету.

Король Каспиан… Мореплаватель.

Пламень и лёд забавой кажутся нам!

Звезды горят в вышине мириадами огней, и дующий с запада ветер качает мертвецов в пеньковых галстуках. Бой не стихнет даже ночью, если над мачтой чужого корабля реют белые кости. Бой не стихнет, даже если мертвецы восстанут вновь и сожмут в костлявых высохших руках проржавевшие сабли. И в пушечном реве звенит смех тех, кто сегодня остался на суше. Женщины, что любит море и порох не меньше него, взводя курок без малейшей дрожи в пальцах. Ребенка, что не боится шагнуть в соленую воду, не зная, но чувствуя занесенное над вором и лиходеем острие шпаги. Тех, чьи прозрачные, словно морская волна у берега, глаза раз за разом ищут на горизонте белые паруса и красно-синий флаг. Тех, ради кого шпага поднимется вновь, даже если в руке не останется сил.

Сколько тайны в мерцании свечей,

Тень за тенью плетут свой рассказ

О мятежных скитальцах морей…

Из года в год она зажжет пламя в самый темный час, веря, что осветит им путь даже там, куда не пробиться сквозь шторм луне и звездам. И прошепчет имя и звание – с гордостью и затаенной нежностью, – зная, что ночной ветер принесет ее мысли даже в самый дальний уголок темного зеленого моря.

Лейтенант…

Капитан…

Коммодор… Джеймс Норрингтон.

Быстро гаснут, прощаясь, огни,

Исчезает знакомый причал,

Но вернуться домой мы должны —

Так что прощай, печаль.

========== Лев и Волк ==========

Комментарий к Лев и Волк

Да, я сказала, что обновлений по нарнийскому фандому пока что не будет. Ну так я свалился в другой.

Осторожно, у нас тут кое-чья волчья харизма. Она заполонила собой всё.

Одна пара дженовая, вторая гетная. И, по-моему, тут нужно пояснить за вторую, потому что хэдканоны полезли со страшной силой. Антон Долохов/Джанет Ричардсон. (Здесь должна быть метка «Разница в возрасте». И конкретно тут 1976 год, ей двадцать два, ему тридцать один. И если вы читали Serpent’s Lair, да, фоном проскочила Инга Долохова.)

Грай – Зимняя Сказка. https://ipleer.fm/song/114639698/Graj_-_Zimnyaya_skazka/

Заметает белой вьюгой ясный терем мой, как в сказке.

Снежинки кружатся в морозном воздухе, оседая на плечах и ресницах. Падая в подставленную ладонь белокурой девочки, удивленно запрокинувшей голову. Она не понимает, как стены шкафа могли обратиться заснеженными деревьями и высоким свинцовым небом.

Снег сыплется целыми хлопьями, медленно тáя в завитых волосах, светлой карамелью растекающихся по плечам молодой женщины. Она не сразу решается сделать шаг за порог, глядя на окутавшую деревья, стеревшую все тропы белую пелену, и хмурит светлые брови вразлет, отчего ее красивое лицо приобретает забавное, почти детское выражение удивления и восторга разом. Она никогда не видела столько снега.

Выйду с песнею на околицу, закружусь во снежной пляске.

Девочка танцует вокруг одинокого фонарного столба, не чувствуя холода и не замечая едва проступающих в снегу львиных следов. Женщина ступает осторожно, не доверяя коварному насту. Чуя, словно пугливая лисица, холодную белую пропасть под тонкой коркой. Раз провалишься – и сразу по пояс. И без чужой руки не выберешься. Без руки с проступающими под кожей голубыми венами и выползающей из черепа черной змеей.

Белокрыла снежна зимушка снежны скатерти прядет,

Расписными узорами на окошке белый лёд.

– Люси! – зовет где-то в глубине лесов нечаянно последовавший за ней брат. Лишь его голос тревожит повисшую вокруг тишину: гулкую, звенящую, почти жуткую. Сумерки зимой сгущаются быстро, а ночи в лесу страшны, никто не захочет коротать их в холоде и белом сумраке.

– Ты, Жанка, за ворота одна не ходи, – говорит, коверкая ее имя, шаманка с полýночно-синими глазами и мальчишеской стрижкой на темных волосах, пока с хрустом толчет что-то в ступе. Высокая, угловатая, с вытянутым треугольным лицом, при свете зажженных свечей и не отличимая толком от младшего брата. – Места у нас глухие, а волки нынче голодные. Встретитесь еще.

Как по снежной по дороге я пойду за водой, принесу домой,

Да зажгу лучинушку яркую.

Девочка в тонкой ажурной короне любит лето, но не боится зимы. Она повсюду видит незримые следы на снегу, замечает отблеск желтых глаз среди побелевших еловых ветвей. Ярко пылают костры в темноте, и еще ярче горит львиное золото. Она без страха войдет в самую чащу, следуя за мерцанием гривы среди падающих с неба колких снежинок.

Здравствуй… Аслан.

Ай, зима, не уходи, постой!

Пламя шаманских костров подобно зареву пожара над полным криков и смеха лесом. Она и сама смеется, глядя, как другие прыгают через костры, не боясь, что вспыхнут от случайной искры длинные звериные шкуры, наброшенные на полуголые тела вместо шуб. Отсветы рыжего огня беснуют на оленьих рогах и медвежьих клыках, полулюди-полузвери танцуют, гремя костяными браслетами, залпом пьют горькую, пахнущую можжевельником настойку и совсем не чувствуют холода.

Не ходи в чащу одна, шепчет ветер в ветвях, стряхивая на землю белые хлопья снега. Она не идет. Она отталкивает руку кого-то в оленьей шкуре и бежит, не оглядываясь. Проваливаясь в снег по колено и не останавливаясь, пока шум праздника не обращается вдруг гулкой тишиной.

Ты кружись, метель, замети тоску,

Замети печаль, принеси любовь!

Дыхание рвется белым паром, и снег под ногами оглушительно скрипит и липнет к длинному подолу пальто. А небо в просветах между ветвями так черно и бело от звезд одновременно. Метель танцует над лесом, и волосы с ресницами белеют от пушистых снежинок. Зябнут руки и заливаются алым румянцем щеки, но в крови бродит можжевеловое пламя. И если кружиться быстро-быстро, то кажется, будто звезды тоже пускаются в пляс.

Не ходи… Берегись волков…

Серая шкура поседела от ночного бурана, и небо опрокидывается перед глазами, когда она падает в снег. Обнимается горячие плечи и смеется. У волка человечье лицо – вьются у острых скул темные кольца волос – и человечье имя. И полýночная синева глаз, медленно заливаемая сверкающим шаманским серебром.

Антон…

Эту снежную зимнюю сказку расскажи сегодня вновь!

========== Лебедь и ворон ==========

Комментарий к Лебедь и ворон

Лесьяр ― Ярым оком

https://music.yandex.ru/album/4079690/track/33360579

Хэдканоны вообще зашкалили.

Я пойду-войду в туман…

Он клубится у самых крепостных стен, окружающих обманчиво-тонкую, высящуюся на обрывистом берегу озера башню. При первом взгляде она кажется одиноким форпостом, зачем-то возведенным в глухом лесу давно покинувшими его гэльскими королями. Но ее стены, оплетенные темно-зеленым плющом, выросли здесь всего два десятилетия назад, и подпалины на ее кладке оставлены не яростными атаками врагов, а постоянными тренировками неловких учеников. Это не крепость и не форпост. Это школа.

Кинусь в море-океан…

Он бьется о выступающие из глубины скалистые рифы, накатывает на белый песок под отвесным берегом, увенчанным мраморной короной королевского замка. Тот высится здесь уже больше восьми столетий, словно замерший на вершине скалы коршун, всегда готовый сорваться в полет против врага. Следит дюжинами сверкающих на солнце окон за непокорными волнами и шепчущим что-то над ними лесом. Слушает звон клинков, каждое утро звучащий на истоптанном ристалище, и песню лютни в пальцах той, что зовется прекраснейшей из королев этой земли. Королевы, что живет любовью к своему королевству.

Ярым оком на беду

Сквозь крапиву, лебеду.

Беда приходит с севера. Поднимает стену щитов и венчает ее топорами на длинных ручках. Рождается изморозью в самый разгар лета, и полевые цветы первыми задыхаются под ее натиском.

Пеплу-ветру прикажу…

Она прячется в тумане, следя за поступью завоевателей глазами верного ворона. Ненавидит этот туман, поднимающийся по одному слову слуг Вороньей Королевы, пусть и сама не гнушается прибегать в час нужды к древнему гэльскому искусству. Она носит на груди распятие в знак своей преданности вере новых королей ― отрицает всё, что могло бы роднить ее с захватчиками-данами, ― и знает, что каждый раз при виде этого креста в янтарных глазах Зверя Мерсии рождается сожаление. Она не просит его жалости. Отверженная любовь горчит на ее губах пеплом погребального костра, унесшим его последнюю женщину. Она могла бы заменить ее. Но он не слышит. Раз так… то ей не нужна любовь и вовсе. Только мудрость.

Я пойду-войду в ручей…

Она стоит по колено в ледяной, принесенной с гор воде и не решается сделать шаг на покрытый инеем берег. Река плещется вокруг колен, лижет отвороты сапог, кольчуга давит на отвыкшие от нее плечи, и на той стороне… больше не ее земля. Ее руки не дрожат, и ресницы не прячут вдруг ставшую такой бесполезной сталь глаз. Она знает, что на той стороне… ни осталось ни одной живой души. Она могла бы поднять все паруса и умчаться далеко на восток, на одиноко затерянные среди синих вод острова и дальше, в край падающих звезд. Она не двигается с места.

Брошу в воду я тоску,

Приложу росу к виску.

Она сжигает свою любовь вновь и вновь в пламени незатухающих свечей. Читает один свиток за другим, вычерчивает одну дюжину рун за другой, творит одно заклятье за другим, но так и не может спалить это чувство дотла. Рыжий Зверь уходит в новый бой, и она не закрывает тяжелый гримуар, пока не слышит во дворе ― в кольце окружающих единственную башню стен ― знакомые шаги и звон прячущегося в ножны, закаленного в драконьей крови клинка. Она знает, что проснется наутро с тяжелой головой, совсем не готовая нести обретенную мудрость ждущим ее ученикам. Знает… что он не поймет ее молитв Единому Богу. С каждым годом пропасть между ними становится всё глубже.

Знала, что собьюсь с пути ―

Пропасть в брод не перейти.

Дни в ее королевстве становятся всё короче. Идущая с севера буря заметает проложенные в полях тракты и протоптанные в лесах тропинки. Сковывает сизым льдом рвущиеся из берегов реки и звонкоголосые ручьи. Терзает заледеневшие яблочные ветви в садах белокаменного замка. Птицы кричат о черных тенях, рыщущих по ночах в заметенных снегом лесах. Дриады плачут под ударами невидимых королеве топоров. Она приказывает собрать в стенах белого замка всех, кто способен поднять оружие. И дать Северной Ведьме последний бой. Она не знает, права ли, но не посмеет бежать.