Текст книги "Подкаменный змей (СИ)"

Автор книги: Atenae

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Анна испуганно заглянула ему в лицо и судорожно вцепилась в лацканы:

– Ты пойдёшь в лес? Один?

Штольман улыбнулся:

– Почему один? С урядником.

– А я?

Только что рядом с ним была сильная взрослая женщина, и вот уже она вновь превратилась в маленькую девочку, боящуюся его потерять.

– А ты будешь здесь, с Андреем Дмитриевичем. Так мне за вас обоих будет спокойнее.

Он привлёк жену к себе и, никого не стесняясь, поцеловал её в лоб. Потом оглянулся на урядника:

– Господин Егорьев, надо бы попа позвать, или кто у них тут? Как старообрядцев хоронят?

Потом машинально взглянул на часы. Загадка, в целом, разгадана. Было без четверти восемь.

========== Волчий прииск ==========

Ночевать пошли в пустующую избу Васильевых, хоть сама мысль об этом вызывала омерзение. Но стоило солнцу закатиться, как на приезжих тучами набросились комары: огромные, полосатые, как тигры, и такие же свирепые. Оставаться вне помещения было попросту невозможно.

В избе Штольман попытался уложить жену на кровать, но она категорически воспротивилась, легла на лавку, не раздеваясь, потянула его за собой. Её била крупная дрожь, лоб был горячий и влажный. Яков в первый момент испугался, что она где-то отравиться успела. Мыли же они руки тогда в реке. Но симптомы были не похожи. Зато припомнилось, что именно так она выглядела после того, как в неё вселился дух убитого математика. Значит, это что-то связанное с даром. Слишком много смерти было вокруг, в этой избе в том числе.

Урядник с Кричевским давно уже спали, храп разносился, наверное, на всю долину, Анне же никак не становилось лучше. Она льнула к нему, как дитя, обнимала тонкими руками, дышала неровно. Наконец, Яков не выдержал: подхватил жену на руки и вынес наружу из зловонного мрака избы. Ночь была лунная, чтобы видеть окрестности света не требовалось. Пойма звенела комарами, но было уже вс ё равно. Штольман решительным шагом направился к околице, подальше от грохочущей реки – и от духов всевозможных. Дворы в Утихе огораживали, а хозяйственные постройки – нет, они торчали там, где вздумается. Под самой горой пустовал сарай с остатками прошлогоднего сена. На это сено он жену и уложил, сам лёг рядом, вдыхая полной грудью горьковатый травяной аромат. Ему уж казалось, что вонью Игнатовой избы вся одежда пропиталась.

Аня снова прижалась к нему, но дрожать перестала, и вскоре уснула, успокоившись, а к нему сон не шёл.

Жить, как раньше, оказалось невозможно, как жить дальше – непонятно. Идея относительно сыскного агентства больше не казалась заманчивой. Это для него такое занятие стало бы благом. Он любил загадки, находил невероятную притягательность в гимнастике ума. Для Анны же расследования оборачивались сплошными страданиями. Сегодня Яков впервые отчётливо понял пылкую ненависть к нему тёщи. Марья Тимофеевна безошибочно связывала в единое целое Штольмана, смерть и духов. И всё, что для Анны с этим было сопряжено. Оставалось вообще удивляться, что ему только отказали от дома. На месте Виктора Ивановича сам Яков, наверное, на дуэль бы вызвал мерзавца, который настырно тянет его дочь в неприятности, чреватые такими страданиями. Если у него будет дочь… Анна сказала, что будет – Вера. Вера Яковлевна. Когда у него будет дочь, он не позволит к ней ни одному сыщику на версту подойти. Даже частному. Не говоря о полицейских.

Только вот с собой самим что делать? С тем, что он причиняет женщине, которую больше жизни любит.

Еще утром в лесу Аня была так весела и счастлива, но один лишь день в зачумлённой деревне – и вот она испугана, измучена и больна. И уберечь её от этого он не в силах. Невозможная какая-то дилемма получается: есть он рядом или нет, духи Анну всё равно будут атаковать. И только он, Яков Штольман, может защитить её от опасностей материального свойства, которыми чреваты все её спиритические расследования. Если бы не это соображение, он давным-давно бежал бы от любимой женщины на край света. Просто она и без него неприятностей себе найдёт. В этом можно не сомневаться.

Написать доктору Милцу? И немедленно!

А что потом? Когда и где он сможет получить ответ Александра Францевича? И знает ли сам доктор, как с этим бороться? Едва ли у него часто были пациенты, страдающие мигренью от скопления духов перед обедом, испытывающие тошноту от особо неприятной потусторонней сплетни.

Пётр Иванович как-то под рюмку коньяку обмолвился, что родители пытались Анну лечить от первых проявлений дара, пользовали успокоительными порошками и настойками. И едва не добились того, что живая, непосредственная девочка стала похожей на сомнамбулу или безвольную куклу. Пётр Иванович тогда воспротивился, что и послужило причиной его отъезда из дома брата. Благо, что Миронов-старший быстро сообразил, к чему приводит лечение. Страшно подумать, что могло случиться с Аней. С Его Аней!

В безотчётном порыве Яков стиснул жену в объятиях, прижимая к себе сильнее. Анна длинно вздохнула, пробормотала что-то неразборчивое и уткнулась носом ему в ключицу.

– Спи, спи, – прошептал он, досадуя на себя.

Но она и спала. И, кажется, сон её теперь был спокоен.

Сквозь прорехи в крыше было видно, что небо становится всё светлее. Глаз сегодня он так и не сомкнул. А что толку? Решение не было найдено. Одно очевидно – на Волчий прииск он её не возьмёт. Если там уже все перемерли, Аню доконают духи. Если есть живые – не исключена стрельба.

Яков осторожно отстранился, чтобы не побеспокоить, выбрался из родных объятий. Стараясь не шуметь, притворил за собой дверь. Кричевский и Егорьев ещё спали, он разбудил обоих. Урядник сопел недовольно, но вслух протестов не выражал – служба есть служба. Кричевского Штольман отвёл в сторону:

– Андрей Дмитриевич, могу вас попросить? Анна Викторовна спит. Я не стал её будить. Не могли бы вы покараулить её и объяснить всё, когда проснётся?

Этнограф понимающе закивал головой. Был он всё же человеком тонким и душевным, так что объяснять не пришлось. И порядочным, что самое главное. Ему можно было своё сокровище доверить. Сам Штольман предвидел нелёгкие объяснения по возвращении, но исчезать снова, не оставив весточки, права не имел. Слишком дорого Анне его тогдашнее исчезновение далось. Об этом ему успели намекнуть и Антон Андреич, и доктор. В красках не расписывали, воображение само дорисовало. Хоть и не по своей воле тогда исчез, Ане от этого было не легче.

Еще два года назад ему и в голову бы не пришло каждое своё движение вот так измерять и оценивать – чем оно аукнется? Он всегда жил, как ему вздумается, повинуясь страстям своим и азарту. Анна довольно жёстко приучила его думать о ней на каждом шагу. И то он без конца ошибался. А теперь вот думал – о ней и о детях, пока ещё не рождённых, но обещанных. Странно это было и ново для него.

Думать-то думал, а как поступать по-новому, пока ещё не знал.

***

Ночь была прохладная, на рассвете над поймой встал туман. Штольман и Егорьев шли берегом, оскальзываясь на отсыревшей траве. Потом вовсе спустились к воде, зашагали по галечнику и окатанным валунам. Лошадей брать не стали – за Утихой в верховья дороги не было. А если по Аниному рисунку судить, дикий прииск располагался на самом берегу.

Одно Якова смущало: утихинские мужики сейчас промышляли хариуса и тайменя. Где же крылся тот прииск, что рыбаки на него не наткнулись? Или наткнулись, знали, как покойный Фёдор Ухов, помогали таинственному Волку, были в доле? По его расчётам выходило, что опасное предприятие недалеко от деревни было. Но тогда не сходились концы с концами.

Пару часов отшагали по камням, потом вдруг река разделилась на рукава, подкидывая и ответ, и новую загадку. Выходило, что прииск располагался на том протоке, куда рыбаки не заглядывали. Но Штольман рыбаком не был и угадать проток сам не мог. Подозвал урядника, тяжело пыхтящего сзади – за легконогим, худощавым сыщиком местный полицейский едва поспевал:

– Павел Степанович, где здесь рыбалка лучше?

Он давно уже бросил из себя немца изображать, дурное это было занятие. Всё равно не получалось толком. Надо думать, надворного советника Штольмана никто в розыск не объявлял. А если и было какое распоряжение, то пока от здешних мест до столиц известие дойдёт, он уже за тридевять земель будет. Что думал Егорьев по поводу его неожиданной метаморфозы, тоже как-то не волновало. Хотелось просто говорить по-русски и быть самим собой.

Сонный урядник враз преобразился. Был он жителем местным и края свои знал и любил.

– А вот там, аккурат! – махнул рукой в сторону широкого левого рукава, протекающего под высокой скальной стеной. – Там знатные плёсы: Подкорытов, Заломный. Там и хариус, и таймень. Ниже по течению тоже можно, но там баловство одно, – он досадливо махнул рукой. – Эх, жаль, удочки не взяли. Сейчас бы прошли по буловнику на ту сторону, после-то не с руки будет – глубоко.

– Потом, Павел Степанович, – остановил его Штольман. – Нас с вами другая рыбалка ждёт.

И решительно зашагал вдоль мелкого и узкого правого протока, отметив про себя, что буловником местные именуют окатанные валуны. В сапогах давно уже противно хлюпало, но другой дороги тут, похоже, нет.

Урядник пытался выразить недоумение, пришлось объяснить:

– Отрава по реке вниз сбегает, однако, не все, кто рыбу ест, в деревне померли. Значит, есть места, где вода чистая, и рыба не заражённая. Сами говорите, что большинство мужиков рыбачит на плёсах по левому рукаву. Стало быть, нам прииск искать на правом. Разумеете, о чём толкую?

– Разумею, – урядник на поверку оказался не таким тупым увальнем, как выглядел. Штольман даже начал симпатию к нему испытывать. – А скажите мне, господин немец, что за зараза такая по реке течёт?

– Этого я не знаю пока. Поглядеть надо. Похоже, что свинец или ртуть. Вроде, в золотодобыче применяют и то, и другое?

Урядник неуверенно пожал плечами. Как и Штольман, в рудном деле он был не силён.

– А сказка про Змея – она-то к чему?

Вот на это сыщик ответить, пожалуй, мог.

– Ну, судите сами. Золото артелью промышляют. Если уж бабы и детишки за сколько вёрст от прииска от яда мереть начали, можете представить, что на прииске творится? А как народ удержать, чтобы не разбежался? Сами говорите, люди там вольные, беглые. Кто же на добровольную каторгу пойдёт, когда ещё и смерть впереди маячит? А тут вам и сказка, что Змей непременно отметит того, кто смерти не убоится, до края дойдёт. Видать, потому и идет человек до края и за край, что надеется: именно его Змей наградит, золотом одарит. Понимаете?

Алчность, толкающую людей к злодеяниям, Штольман никогда не понимал. Был он страстен и азартен, рисковать умел и любил. Но играть в орлянку со смертью ради золота не стал бы никогда. Для него удовольствие состояло именно в риске. Впрочем, кто сказал, что все, кто ищет милости Подкаменного Змея, именно золота хотят. Верно, есть и подобные ему – любители острых ощущений. Кстати, самая опасная публика!

Вверх по бедному водой правому протоку шли ещё около часа. Не потому, что далеко было, просто дороги там не было вообще. Яков уже начал сомневаться в правильности выбора, когда река повернула вновь, и за излучиной открылась знакомая картина. Анна нарисовала всё очень точно: и булыжную отмель, и дробилку, и брошенный на берегу инвентарь. Людей видно не было, но Штольман всё же сделал уряднику знак и сам достал револьвер. Волчий прииск выглядел вымершим, но мало ли?

Две избушки, срубленные из добрых кедровых брёвен и крытые осокой, явно предназначались для жилья, но были ли там нынче люди, понять было невозможно. Никаких работ на тайном руднике не наблюдалось. Одно было очевидно: это именно рудник. Золото на нём не мыли в реке, а добывали каким-то способом из дроблёной руды.

У самого края поляны прилепилась ещё одна избушка, выглядевшая надёжнее остальных, хотя и совсем небольшая. И, вовсе неожиданно по летнему времени в избушке топилась печь. Впрочем, при ближайшем рассмотрении, избушка оказалась не избушкой, а скорее кузней: к широкой трубе снаружи были прилажены мехи. Впрочем, для кузни сооружение подозрительно плохо проветривалось, скорее, напротив, было закупорено наглухо. И массивная дверь была заложена снаружи солидным брусом.

Плавильня?

В молодости Яков вольнослушателем посещал лекции отделения естественных наук Петербургского университета. Но для того, чтобы понять, что здесь творилось, посещать следовало, пожалуй, горный институт. А в плавильню надо будет всё же заглянуть – понять, какой металл они используют для извлечения золота из руды. От этого зависит, чем лечить заболевших.

– Доктор на руднике есть? – тихо спросил Штольман у урядника.

– Есть, – поморщился Егорьев. – Да только он того… запойный.

Сыщик покачал головой:

– Ничего. Скоро протрезвеет.

По его разумению, невозможно было оставаться спокойным, зная, что змеева хворь собирает в лесу обильную жатву. Но урядник только пожал плечами. Поразительные нравы тут!

Сделав знак уряднику, сыщик двинулся к плавильне, и в тот же миг замер, услышав приближающиеся голоса. Со стороны реки шли, кажется, двое. Полицейские замерли, скрываясь в подлеске.

–… Устал я беса гнать, – прозвучал отчётливо осипший, досадливый бас. – Давеча Ваську закопали. Помнишь Ваську-то? От самых Катунских белков с нами шёл. Сколь народу на его глазах схоронили, а всё в Змея верил.

– Ну и земля ему пухом, – раздалось в ответ. Голос показался отчего-то знакомым. – Дураком жил, дураком и помер. Чего жалеть? Ты покуда не тяни, дело сворачивать надо. Кто не помер, сам кончай. Залётные в Утихе объявились, один, по всему, легавый, да не из местных. Еще и урядника с собой приволокли. Что здесь упромыслили – допаривай, и ходу отсюда.

– Дальше-то куда? – с непонятной тоской отозвался первый.

– А на Яркенд. Сказывают, там золото песошное есть. А нет песошного, так змеево будет. Дураки на нашу сказку и там сыщутся.

Сиплый вздохнул устало:

– Нет, Волк, не та мне масть легла. Не дойти до Яркенда, пожалуй. Мамон болеть стал, мутит без конца. Разумею, и я не уберёгся.

Резкий, насмешливый голос возразил:

– Помирать вздумал? Дойдёшь! В Чистом Яре лодочный мастер есть, на ту сторону возит за деньги. С ним и сторгуемся. А в Китайском Туркестане развернём дела по новой.

Знакомый голос с ироническими интонациями звучал всё отчётливее, и многое вставало на свои места. Дела, стало быть, тишину любят?

– А купец-то наш – из фартовых, – шепнул Яков уряднику, поднимая револьвер, и выступил вперёд. – Кончены ваши дела, господин Грохотов! Или господин Волк? Руки поднимите и встаньте лицом к стене.

Грохотов руки поднял, стоял, однако же, лицом и бесстрашно скалился, глядя на сыщика.

– Нашел, легавый? Так это ещё не значит, что твоя взяла.

Он и впрямь походил своим оскалом на волка. Его спутник – здоровенный детина с нездоровым цветом изрытого оспой лица – руки не поднял, вместо этого достал из кармана револьвер.

– Не ваш расклад, Кобчик, или как вас там? – сказал ему Штольман. – Один револьвер против двух. Сдавайтесь!

– А это как считать! – вновь ухмыльнулся Грохотов. – Один против двух, или один против трёх? Столкуемся?

Это Штольману он предлагал столковаться?

Внезапно Яков с удивлением ощутил, что в правый бок ему уткнулся ствол. Справа от него стоял…

– Господин Егорьев, вы же полицейский!

– Что с того? – весело возразил ему Волк. – Здесь закон – тайга, прокурор – медведь! Умные люди всегда меж собой язык найдут. А от глупых и костей не сыщут.

Урядник вырвал револьвер из руки затонского сыщика. Штольман не пытался сопротивляться – дуло упиралось ему точно в печень. Положение выглядело безнадёжным.

Впрочем, сдаваться Яков Платонович не умел и не любил. Нездоровый вид Волчьего подручного внушал ему надежду.

– Эй, господин Кобчик! Вы же понимаете, что больны. Эти господа вас не спасут, закопают так же, как и остальных. Или вовсе зверям бросят без погребения. Они не спасут. А я могу.

Рябой варнак медленно поворотился к нему и смерил тяжёлым взглядом. Штольман оценил и бледность его, и выступивший на лбу пот, и внезапную гримасу боли. Так и есть, Отравлен. Было бы странно, если бы уберёгся. Впрочем, видимо, долго уберегался. Катунские белки – где это?

– Врёшь, легавый! – сипло выдохнул Кобчик. Кажется, сипота его происходила от сдерживаемой боли.

– Не имею такой привычки, – бесстрашно возразил затонский следователь.

Варнак смерил его мрачным взглядом, открыл было рот для ответа… и поперхнулся, прижимая руки к животу. Урядник выстрелил быстро и точно.

– Для чего? – ощерился Волк.

– На двоих всё делить будем, – облизнул губы Егорьев. – Этот всё равно не жилец.

Кобчик сучил ногами, упираясь лбом в землю и зажимая пробитое чрево. Умирать он будет долго и мучительно.

Был момент, Яков подумал, что успеет выбить револьвер у урядника. Но Волк предусмотрел – прицелился. С трёх шагов промахнуться он едва ли мог.

– Одного не пойму, немец, тебе-то оно для чего? Чего в тайгу полез? Тоже золотишка хочешь? Еще и бабу с собой поволок.

Мысль об Анне резанула ужасом. Что с ней будет здесь, когда его не станет? Впрочем, она видит духов. Пока они доберутся до Утихи, он успеет её предупредить…

– Ладно, будет лясы точить! – прервал урядник. – Кончать немца надо.

И прицелился.

– Постойте, господин Егорьев! – остановил его Штольман. – В одном вы мне не можете отказать. Я хочу знать, чем именно здесь травили людей.

Анна всегда жаловалась, что духи говорят иносказаниями. К чёрту! Он будет предельно точен. И тогда, быть может, из Зоряновска смогут доставить противоядие тем, кто ещё не умер.

– Хочешь знать? – и впрямь по-волчьи облизнулся Грохотов. – Сейчас узнаешь.

Откинул брус с дверей плавильни, быстро отворил тяжёлую дверь. Урядник толкнул сыщика в чадный полумрак, а потом дверь захлопнулась.

«Простите меня, Анна Викторовна!» – подумал Штольман. – «Сломал я вам жизнь. Нельзя полицейским жениться!»

Постоял, упираясь спиной в запертую дверь, а потом собрался с силами и сделал два шага к чану, в котором клокотала, испаряясь, отвратительная и сверкающая золотая смерть.

========== Змеево золото ==========

Голос прозвучал совершенно отчётливо, вырывая Анну из забытья:

«Простите меня, Анна Викторовна! Сломал я вам жизнь. Нельзя полицейским жениться!»

В голосе была нежность, и любовь, и сожаление.

Анна резко села, силясь понять, где она, и что происходит. Вспомнила мгновенно. Вчера в этот сарай её, совершенно измученную, на руках принёс Штольман. И она уснула, наконец, растворившись в тепле любимого человека. Никто из них не помышлял о близости, присутствия было достаточно.

Теперь Штольмана не было. А голос во сне был. И почему-то становилось страшно.

Сквозь прорехи в крыше сиял белый день. Она поздно уснула и проспала довольно долго. Яков её не разбудил. Снаружи доносилось какое-то приглушённое копошение, потом ноздри уловили запах костерка и чая, заваренного смородиновым листом.

Анна нервно провела пальцами, оглаживая взмокшие виски.

«Сон. Слава богу, только сон!»

Ей бы уже привыкнуть: не все сны, виденные ею про Штольмана, исполнялись. Вот танцевать им до сих пор так и не привелось. Она даже не знала, он умеет ли. Или все ноги оттопчет? Усмехнулась с облегчением, коснулась раскрасневшейся щеки, намотала на палец выбившийся кудрявый локон.

Он снова над ней посмеется. И пусть! Главное, что все это – сон. Нечего бояться.

Снаружи Штольмана не было. Был Кричевский, хлопотавший у костра.

– Доброе утро, Анна Викторовна! Выспались? Я уж и чай заварил, пожалуйте завтракать!

Её словно холодом обдало. Утро и впрямь холодным было, на траве блестела обильная роса.

– Яков где?

– Герр Штольманн с урядником ушли чуть свет. Муж ваш наказал о вас заботиться, и вам беспокоиться не велел. Ну, что вы, голубушка?

Анна содрогнулась. Значит, не сон! И прощание любимого, впрямь, до неё долетело.

Нервно стиснув руками плечи, прислонилась к бревенчатой стене, чтобы не упасть.

– Дух Якова Штольмана, явись! Дух Якова Штольмана, явись мне!

Призыв звучал властно – не так, как тогда, в декабре, когда она с испугом справиться не могла и вообще утратила способность слышать души. Сейчас нельзя было…

Никто не явился на зов. Значит, жив ещё!

Но что значили слова? Предупреждение? Мольба о помощи? Яков рассказывал, что тогда, зимой, получил известие о том, куда уволок её Магистр. Он никогда в духов не верил, но видение бункера английского химика пришло. Значит, он тоже некой силой обладал, хоть и отрицал её. Что если сейчас эта сила вмешивалась вновь?

– Дух Якова Штольмана, явись!

Нет ответа.

Вчера он говорил, что пойдёт с урядником на Волчий прииск. И если она услышала его прощание, значит, беда с ним уже стряслась. И он там, а она здесь. И даже не знает, где его искать.

Но кто-то же знает!

– Дух Фёдора Ухова, явись!

Крестьянин появился тотчас – такой же измождённый, истаявший, каким видела его накануне. Тело его и сейчас ещё лежало не погребённое в кедровой домовине, но дух ответил на зов.

– Фёдор, проведи меня на Волчий прииск!

Бобыль смотрел грустно, словно отговорить хотел.

– Скорее! У меня муж там погибает!

Анна придвинулась с угрожающим видом, словно, и впрямь что-то могла ещё сделать покойному.

Видение на миг затуманилось, а затем вновь возникло – уже поодаль, у тропы, которой гоняли скотину на горные луга. Анна подхватилась следом.

– Погодите, Анна Викторовна! – голос Кричевского звучал за спиной, но она не стала оборачиваться. Сейчас её никто и ничто не остановит.

Этнограф всё же догнал её, затопал рядом, запыхавшись. Он неловко прижимал к груди двустволку.

– Куда же вы одна? Тайга ведь! Медведи, рыси…

Яков велел ему её защищать, он и защищал. Хотя защита из бывшего приват-доцента… Милый, милый Андрей Дмитриевич!

– Поспешим! – выдохнула она. – Яков в беде.

Кричевский только молча закивал, не пытаясь даже спорить.

Тропа всё дальше забирала от берега, вызывая сомнения – ведь прииск был на реке. Но дух невесомо тёк по ней, а они – вслед за духом. Потом тропа привела на пастбище, обильно заросшее репейными зарослями, и вовсе потерялась. Лишь едва заметная щель в зарослях намекала, что можно идти куда-то ещё. Анна решительно рванулась туда, раз дух звал.

Кричевский опередил её, отстраняя с дороги раскидистую поросль выше человеческого роста, украшенную белыми зонтиками:

– Осторожно, Анна Викторовна, это может вас обжечь.

И попытался дальше идти впереди. Но он духа не видел, а потому без конца застревал и оглядывался. Анна обошла его, не говоря ни слова.

Тропинка, пробившись сквозь заросли крапивы и борщевника, вновь сделалась заметной. Видно было, что Фёдор ходил по ней не раз. Иногда она приближалась к берегу, и до идущих начинал долетать рёв потока на камнях, иногда же забирала к самой горе или ныряла в чащобу, где на вспотевшие от быстрой ходьбы лица тут же налипали комары, – но больше не терялась.

На широкой луговине, в глубине которой виден были омшаник с десятком ульев, Анна подвернула ногу, споткнувшись на промывине. Кричевский успел подхватить её:

– Остановитесь, душенька, передохните! Нельзя же так!

Анна молча отстранила его, сделала шаг, потом другой. Нога болела, но держала. Дух Фёдора манил под тёмную арку ветвей.

Сколько они уже идут? Как давно ушёл Штольман? Когда она услыхала от него слова прощания?

Ничего этого Анна не знала. Это не имело значения. Она была уверена: если Яков погибнет, он не оставит её в неизвестности. И раз она его не видит перед собой, значит, он ещё жив.

Она решительно заковыляла дальше. Потом боль прошла, походка выровнялась.

Солнце поднималось всё выше, становилось жарко. Кажется, в пути они уже часа полтора? За это время могло случиться всё, что угодно.

До слуха начал долетать гул реки. Они снова приближались к берегу. А потом дух Фёдора замер в потоке солнечных лучей, струящемся сквозь ветви двух берёз в конце широкой прогалины, – и истаял окончательно.

Что? Уже пришли?

Анна рванулась через прогалину, путаясь в траве и спотыкаясь. Но Кричевский снова удержал её за локоть.

– Погодите, – тихо пробормотал он. – Если урядник и герр Якоб попали здесь в беду, что сможем мы с вами? Не надо спешить! Мы осторожненько…

Рассудок диктовал подчиниться, сердце гнало вперёд, словно последние минуты истекали. Анна всё же послушалась рассудка. Она безоружна, из Кричевского защитник тот еще. Судя по тому, как он держал своё ружье, стрелять едва ли умеет. Даже папенькиной трости у неё здесь нет. Что она может сделать?

На Волчий прииск они вышли очень тихо и медленно, прячась в зарослях, и внезапно наткнулись на пятачок, где крапива была изрядно вытоптана. Оттуда открывался хороший вид на группу строений. Должно быть, отсюда Штольман с полицейским наблюдали за прииском. Сердце снова ёкнуло.

– Дух Якова Штольмана, явись! – прошептала Анна.

И перевела дыхание с облегчением, когда ответа снова не последовало.

Прииск был тих и безлюден. Осторожно, крадучись, они вышли из кустов. На усыпанной хвоей площадке возле каких-то сараев были обильные следы крови. Размазанная полоса вела к сараю, словно кто-то полз, или его тащили. Анна рванулась туда, почти теряя рассудок.

В глубине сарая кто-то копошился, издавая тихие, мучительные стоны. Она подлетела к нему, не чуя под собой земли.

Раненый лежал ничком, подобрав под себя колени и зажимая живот. Сквозь щели меж досками сочилось достаточно света, чтобы она могла с первого взгляда различить – это был не Штольман и не урядник. Какой-то здоровенный лохматый мужик в простой одежде.

Вдвоём они мужика перевернули. Он был без сознания, но стонать не переставал.

– Пулевое ранение, – сказала Анна задумчиво.

За полтора года, что она провела в обществе полицейских, видеть такое ей уже доводилось. Видела и не такое. Но кто его? Не узнать, пока он не придёт в чувство.

Ей уже приходилось рвать нижние юбки на бинты, много времени это не отняло. Вдвоём они раненого перевязали, потом Андрей Дмитриевич плеснул из фляги ему в лицо. Раненый снова застонал и очнулся, повёл мутным взглядом.

– Кто вы? – Анна сжала его окровавленные руки, которые вновь потянулись к простреленному животу. – Кто вас подстрелил? Ответьте мне!

Умирающий смотрел на неё, словно не понимая, потом выдохнул со стоном:

– Урядник… сука легавая…

Анна встряхнула его:

– С ним был ещё один мужчина – городской. Темноволосый, худой, голубоглазый. Где он?

Раненый тяжело дышал, видно было, что отходит. Потом собрался с силами, нашел глазами её лицо. Взгляд сделался чуток осмысленнее.

– В плавильне… заперли… осторожно, барынька… Волк там…

Едва ли она могла бы разобраться, что здесь есть плавильня. Но строений на прииске не так много. Долго ли обойти все?

Долго обходить и не пришлось. Кажется, плавильней была невысокая, похожая на баньку изба с широкой трубой, из которой торчал здоровый деревянный рычаг с веревкой – мехи. Запирал плавильню неподъёмный брус, одной бы ей ввек не справиться, хотя сил будто прибыло. Вдвоём с Кричевским они этот брус откинули, и из отворённой двери прямо им на руки тяжело дыша выпал Штольман. Анна подхватила его, понимая в тот миг только одно:

– Жив!

Он был почти без сознания. Кудрявые волосы, отросшие в дороге чуть сильнее, чем обычно, слиплись от пота. Кажется, ему никак не удавалось восстановить дыхание. Анна обняла мужа, помогая ему подняться на колени.

– Кричевский… ружьё!.. – выдохнул Яков.

Андрей Дмитриевич недоуменно моргнул: то ли от него требовали взять его в руки, то ли Штольман сам собирался стрелять.

– А какие гости у нас! – послышался знакомый ироничный голос. – Анна Викторовна, какими судьбами?

– Карп Егорович? – обрадовалась Анна. И тут же осеклась, поймав взгляд, каким Яков смотрел на купца.

Из жилой избы появился урядник, вынося тяжёлый по виду мешок. Увидев пришедших, сплюнул зло и потянулся к кобуре:

– Этих ещё принесло!

– Остановитесь, Егорьев! – произнёс Штольман еще задыхающимся, но уже почти своим голосом. – Ведь вы полицейский, не убийца!

Всё походило на какую-то фантасмагорию, где знакомые лица приняли не свойственные им выражения, превратившись в маски. Единственное, что оставалось незыблемым – тепло любимого тела, бессильно клонившегося к земле, – она тщетно пыталась его удержать. Что они с ним сделали?

– Остановитесь! – раздался дрожащий, высокий голос, в котором Анна с трудом узнала голос Кричевского. – Я… буду стрелять!

Двустволка в его руках так и ходила ходуном.

Грохотов рассмеялся, неприятно щерясь. А урядник только сплюнул:

– Малохольный!

Этнограф тяжело, со всхлипом вздохнул, а потом выпалил враз из обоих стволов.

Егорьев словно запнулся, мундир мгновенно залило кровью. Тело свалилось мешком, с тяжёлым стуком.

– Лихо! – рассмеялся сквозь зубы Грохотов.

И в тот же миг Кричевский выронил ружьё и рухнул на колени, содрогаясь в рвотных позывах. Штольман потянулся к ружью, но не успел. Откуда-то со стороны ударил выстрел. Купец, не переставая улыбаться, упал ничком. Кажется, факт собственной смерти так и не дошёл до него.

Внезапно сделалось очень тихо. Анна всё так же стояла на коленях, обнимая Якова, и силилась понять происшедшее.

– Это – Волк? Грохотов – Волк?

Штольман молча кивнул. Взгляд его был устремлён на двери сарая, где медленно оседал, привалившись к косяку, раненный в живот человек. Из правой руки со стуком выпал револьвер.

Сыщик медленно, точно во сне, поднялся на ноги, отстранил руки жены, снял и отбросил пиджак. Сорочка и жилет были мокрыми от пота. Его била крупная дрожь, щеки словно запали ещё больше. Анна хотела его поддержать, но Яков не позволил.

– Я сейчас весь пропитан парами ртути. Ко мне даже прикасаться опасно.

Рассудок силился осознать, какой ужас стоял за этими словами, но что-то словно выталкивало, не давало мысли оформиться. Всё же хорошо! Он здесь, дышит…

Штольман на нетвёрдых ногах приблизился к умирающему. Мужик вынул из-за пазухи и протягивал ему какой-то запятнанный кровью тряпичный мешок.

– На, возьми!..

– Это ещё зачем?

– Бери… чистое оно… самородки…

– Зачем? – повторил Яков, не трогаясь с места.

– Не тебе, барыньке твоей… барынька – добрая душа… Как без тебя будет?.. Убил ведь тебя Волчара… – выдохнул в последний раз – и затих.

Кричевский подошёл сзади, всё ещё дыша тяжело, но больше не всхлипывая.

– Андрей Дмитриевич, возьмите, – попросил Штольман.

Этнограф молча склонился над покойным, поднял мешочек с самородками.

– Помогите Анне Викторовне добраться до Омска. Когда смерть урядника станут расследовать, скажите, что это я его… Да, вот ещё! Это ртутное отравление. В Зоряновске навестите врача, есть там один, запойный. Попросите у него марганцевокислый калий… Кто в Утихе жив будет, поите раствором – должно помочь. Еще… яйца сырые. Яичный белок. Так в старину лечились. Ртуть… болезнь старого шляпника.