Текст книги "Астральный двойник (СИ)"

Автор книги: Atenae

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

***

Чтобы не будить Анну, дожидаться Карима он устроился в ресторане, заказав себе чашку кофе. И с удивлением обнаружил среди ранних посетителей высокого, худого господина, которого звали, как он выяснил, Бьёрном Сигерсоном. То ли ему тоже не спалось, то ли просто оказался ранней пташкой.

Штольман намеренно устроился за соседним столиком и довольно бесцеремонно начал норвежца разглядывать. При этом он отдавал себе отчёт, что ровно в той же мере сам подвергается сейчас пристальному исследованию.

Норвежец тоже был темноволос, только волосы имел прямые, коротко подстриженные и зачёсанные назад. Цвет глаз поставил Штольмана в тупик: то ли карие, то ли серые, то ли зелёные. Сигерсон разглядывал его, прищурившись, так что понять никак не удавалось. Худое, достаточно жёсткое лицо с длинной верхней губой. Рот выразительного рисунка, уголки чуть опущены, но при этом нет выражения горечи, обычно сопутствующего такой форме губ. Скорее, намёк на едва заметную улыбку. Было еще что-то в этом лице неуловимо привлекательное, Штольман не сразу понял, что именно. А потом его визави внезапно обнаружил в нём самом что-то его удивившее – и тёмные брови забавно вздёрнулись домиком над переносицей.

Гордая посадка головы. Ровная спина, непринуждённая осанка. Яков Платонович готов был поклясться, что если этот человек и был сыщиком, в полиции он никогда не служил. Он больше напоминал свободного художника, изучающего человеческую натуру. Что-то скорее от Антона Палыча, нежели от него самого – полицейского чиновника, вечно замотанного делами и необходимостью держать ответ перед начальством.

Спокойные глаза холодного исследователя, но в углах глаз морщинки-лучики.

Трубка в длинных зубах. Кажется, совсем не может обходиться без табака. А значит, его спокойствие может оказаться маской, прикрывающей очень нервную натуру.

Безукоризненный костюм, белоснежный воротничок. И всё это в горах Тибета, где кто-то давно угрожает его жизни. Выглядит свежим, но круги под глазами обмануть не могут. Слишком часто Штольман видел подобное в зеркале. Не зря, ох, не зря господин Сигерсон не спит в такую рань! Всё он знает о том, что вокруг него происходит. Это Яков Платонович не знает, а только пытается догадаться. А заодно понять, чего стоит ждать от этого человека, когда их пути пересекутся вновь.

С того места, где Штольман сидел, был хорошо виден вход в отель. В половине седьмого в дверях, наконец, показался Карим. Молодой степняк вид имел вечно дурашливый, широкая белозубая улыбка от уха до уха могла обмануть того, кто его не знал. Киргиз только изображал простака и сейчас смешно препирался с портье, изо всех сил пытаясь привлечь к себе внимание Орыс-бека.

Яков Платонович встал и чуть заметно склонил голову, благодаря норвежца за то, что тот позволил изучать себя. Ответный поклон был вполне отчётливым и выражал достаточно уважения. Видимо, Сигерсон тоже был удовлетворён результатами своего исследования.

***

К семи часам утра все приготовления были закончены, пора было начинать охоту. Штольман понятия не имел, как он может что-то найти при таких вводных. Пожалуй, в сходных условиях он расследовал разве что смерть князя Разумовского, и уже тогда был уверен, что писать отчёты по этому делу ему не придётся. Найти русского, находясь под прицелом вместо господина Сигерсона, было задачей не самой лёгкой. В то же время, эта путаница давала ему шанс, что русского не опознают в нём самом, так что он намеревался и дальше пользоваться этой маской. И своим собственным инкогнито, разумеется.

Поэтому к охране английского резидента он обратился по-немецки, попросив передать хозяину, что с ним желает говорить герр Штольманн. По зрелом размышлении он решил всё же начать поиски отсюда, раз уж сюда адресовало его Анино видение. Вчера он был слишком напряжён, пытаясь постичь ситуацию, в которую попал, чтобы обратить внимание на какие-то детали.

Его вновь провели в кабинет с камином. Ожидая резидента, Яков Платоныч в который раз убедился поразительной точности деталей в рисунке жены.

Сэр Френсис был мужчиной немолодым, благообразным, с внушительными седыми бакенбардами, как у Ивана Кузьмича Артемьева или Государя Александра Второго. Лицо типичного дипломата, который никогда не скажет «да» или «нет». И запонки на манжетах. Не те, что на Анином рисунке, но это ещё ни о чём не говорит. Плату за смерть сыщика передавали в этом самом кабинете.

– Герр Штольманн? – несколько удивлённо приветствовал его резидент.

Яков ответил по-немецки, надеясь таким образом скрыть весьма вероятный акцент в своём не вполне совершенном английском:

– Вы не будете возражать, если я сохраню своё инкогнито? Мои обстоятельства не изменились в связи с тем, что я помогаю вам, и я хотел бы, чтобы моя тайна не была раскрыта.

– О, конечно! – с преувеличенным радушием ответил резидент. – Но вы ведь будете держать меня в курсе вашего расследования? Русский опасен, его непременно надо найти.

Об опасности этого русского он мог бы многое поведать резиденту.

– Естественно, – согласился Яков. – И поэтому я хотел бы получить от вас разрешение осмотреть помещение, из которого был совершён побег. Возможно, это наведёт меня на мысль, где я должен искать беглеца.

На какой-то миг сыщику показалось, что это разрешение сэр Френсис не очень хотел ему давать. Или не показалось, что тоже весьма вероятно. Взгляд резидента убежал куда-то в сторону. Яков продолжал наблюдать.

Пауза была недолгой. Через несколько мгновений сэр Френсис уверенно посмотрел на него и ответил, что он может осмотреть гарнизонную гауптвахту, откуда бежал узник. Потом позвонил в колокольчик и приказал вызвать капитана Дирка. Что ж, Яков и не рассчитывал, что ему дадут полную свободу действий.

Капитан Дирк оказался крепким шотландцем на целую голову выше Штольмана. Яков Платонович был неплохим бойцом, но с этим парнем тягаться на кулаках явно не стоило.

Гауптвахта располагалась в северо-восточной куртине английского форта, пушки которого держали под прицелом не только всё это скопление прямоугольных тибетских домиков, но и седловину ближайшего перевала. Форт располагался на скальной стене, так что в общей сложности от окна каземата до подножия скалы приходилось никак не менее восьми саженей. Даже будучи ловким и физически развитым (а пленник, без сомнения, был ловким и физически развитым) без верёвки не спуститься никак. Значит, вероятен сообщник.

Штольман усмехнулся про себя. Будь он русским шпионом, то, несомненно, мог принести немалую пользу своим изучением форта. Но в данный момент он не России служил, а пытался спасти одного из её незадачливых подданных. Памятуя о том, что вчера сам чудом не оказался на его месте. Потому он ограничился осмотром куртины и казематов.

Камера была мрачной и довольно тесной, с толстыми каменными стенами, исключавшими подкоп. Который, впрочем, было бы не осуществить за двое суток, которые русский провёл в плену. Даже граф Монте-Кристо в такие сроки не справился бы.

Толстая железная дверь не имела следов взлома. Штольман тщательно проверил под лупой. Решётка на окне цела. Если кто-то отсюда и вышел, то вышел через дверь. И дверь отмыкали ключом.

Обнаружилась в камере и неприятная деталь, заставившая сыщика порадоваться напильникам в сапоге: над кроватью в стену была вделана массивная железная цепь. Судя по размеру кольца, замыкалась она у пленника на ноге.

– Русский был прикован? – спросил он у капитана Дирка, который стал словно бы тенью сыщика, следя за каждым его движением.

Шотландец молча кивнул. Яков склонился над цепью со своей лупой. Темновато, конечно, но всё равно очевидно: замок не ломали, кольцо не пилили.

Что ж, пожалуй, он увидел достаточно, чтобы удостовериться в догадке, которая мелькнула у него ещё в гостинице.

– Dankt euch, – сказал он капитану Дирку. – Я увидел достаточно. Не могли бы вы проводить меня обратно к резиденту?

В кабинете он попросил у сэра Френсиса беседы с глазу на глаз. Резидент сделал знак капитану покинуть помещение. Впрочем, Штольман был уверен, что шотландский битюг остался ждать за дверями.

Охота вступала в самую рискованную фазу. Штольману уже приходилось охотиться подобным образом, он знал, что это требует тонкости и терпения. Сейчас каждая неверная фраза может вызвать неотвратимое.

– Итак, сэр! – подбодрил его резидент, когда они остались одни.

– Сэр Френсис, я практически уверен, что пленнику помогли сбежать. Более того, я полагаю, что того, кто это сделал, следует искать не в гарнизоне, а в вашем доме.

Яков замолчал, стараясь выглядеть совершенно непроницаемо. К сожалению, при общей подвижности его лица это не всегда давалось ему хорошо. Кажется, господин Сигерсон справился бы успешнее.

Резидент, если он был осведомлен о том, что происходит у него под носом, собой тоже владел очень и очень неплохо.

– И вы знаете, кто это?

Яков Платонович сделал глубокий вздох, понимая, что сейчас он произнесёт решающую фразу:

– Пока ещё нет, но к вечеру буду знать наверняка.

– Но каким образом… – начал резидент.

Яков остановил его улыбкой:

– Всему своё время, сэр Френсис. Я объясню вам, когда раскрою дело.

Фух, теперь можно выдохнуть!

– А сейчас я вынужден откланяться, чтобы продолжить моё расследование. Обещаю и дальше держать вас в курсе.

Он склонил голову, стараясь держаться с непринуждённостью свободного художника, которую подметил у Сигерсона нынче утром.

– Благодарю вас, мистер… герр Штольманн! Непременно сообщайте. Капитан Дирк может вас сопровождать?

Яков покачал головой:

– Благодарю! Полагаю, я справлюсь сам.

И пусть его дальнейшие действия будут для англичан тайной.

***

Впрочем, ничего особенного дальше он не делал. На часах была четверть двенадцатого. Штольман вернулся в гостиницу, пообедал, заказал себе кофе. Он никуда не торопился. Анна еще не возвращалась. Он поднялся в номер, написал ей записку: «Дорогая! Постарайтесь сегодня закончить сборы и проследить за сохранностью нашего багажа нынче ночью».

Записка была до крайности невнятная по смыслу. На это он и рассчитывал. Она создавала видимость ответственного поручения, в действительности же означала совсем другое: «Драгоценная моя Анна! Проведите эту ночь в караван-сарае под защитой Карима и ни в коем случае не путайтесь у меня под ногами. Мне предстоит слишком сложная операция, чтобы я мог ещё думать о Вашей безопасности!»

Конечно, напиши он ей такое, Аня примчится к нему быстрее ветра. Что было совершенно недопустимо на этой стадии охоты. Хищник приближался к ловушке. Не надо было, чтобы в поле его зрения появилась ещё какая-то дичь. Причем, дичь жизненно важная для самого Штольмана.

В гостинице он провёл около часа. Маловато, но оставаться дольше было рискованно: жена могла заглянуть сюда в любой момент. Яков вышел на улицу и с самым целеустремлённым видом принялся бродить среди тибетских домиков, временами скрываясь из виду возможных наблюдателей на некоторое время. Проплутав подобным образом еще около двух часов, он пришёл к выводу, что дал хищнику времени вполне достаточно. После чего, уже не скрываясь, зашагал вон из города по той самой горной тропе, где его обстреляли вчера.

Выстрел ударил под ноги, когда Штольман был в двух шагах от маленького слепого ущелья, открывавшегося по правую руку. Ущелье манило иллюзией защиты, обещая несколько приятных укрытий, из которых можно было довольно долго отстреливаться. Но Яков Платонович сразу приметил каменную полку, с которой всё ущелье простреливалось насквозь. Вероятно, там и залёг стрелок, который должен был поставить финальную точку.

И поставит, если сыщик где-то ошибся в своих расчётах.

Он с готовностью рухнул за один из валунов, за который его усердно загоняли. Пожалуй, сегодня преследователи не горели желанием пристрелить его немедленно – уже хорошо. Сделал несколько беспорядочных выстрелов, надеясь, что никуда не попал. Когда вместо выстрела раздался сухой треск, он замер, сидя за своим камнем. Вот сейчас всё решится!

Что они предпримут?

Он насчитал примерно троих стрелков, взгляд четвёртого холодил ему спину со скальной полки. Этот себя ничем не обнаруживал. В действительности их оказалось шестеро. Все туземцы в неопределённых одеждах, но не плосколицые, узкоглазые тибетцы. Смуглые, большеглазые. Индусы? Сикхи? Тамильцы? Это не имело большого значения. Значение имело лишь то, какой приказ они получили.

Хищник вышел на охотника. Знать бы ещё, кто тут охотник, а кто дичь!

Под дулами шести ружей Штольман очень медленно и аккуратно положил свой револьвер на землю и поднял руки.

Прощаться с женой даже мысленно он на всякий случай не стал.

========== Парад-алле! ==========

Анна с самого утра была уверена: что-то здесь не так! Некоторые привычки Якова Платоновича она успела изучить за время супружества. И то, что она наблюдала, очень её настораживало.

На самом деле Яков вовсе не был непроницаем. Такую иллюзию могла создавать бесстрастная маска «фараона», но стоило к нему присмотреться повнимательнее, как становилось очевидно: Штольман очень плохо умел прятать свои чувства. Иное дело, что чувства грозного полицейского начальника мало кого волновали. А вот Анне они всегда были интересны. Она только побудительные мотивы не всегда понимала.

Когда Штольман планировал что-то трудное и важное, что собирался проделать в одиночку, он был напряжённым и задумчивым, словно бы внутрь себя глядел. Поскольку в иное время он охотнее глядел на неё, то Анна это очень даже замечала.

К тому же, в этом состоянии он напрочь терял сон. Выглядел очень усталым, но заснуть всё равно не мог. Когда Анне случалось наблюдать такое, она могла быть уверена, что он потихоньку выползет из постели, стоит ей заснуть, и пойдёт заниматься своими делами. В ту – самую первую – ночь её это очень обидело. Потом обида исчезла, растворившись в страхе за него. А со временем она просто поняла, что это свойство его душевной организации, с которым сам Яков ничего поделать не может.

И вот все эти очаровательные признаки она имела счастье наблюдать с вечера. А утром его, разумеется, не оказалось в номере. У дверей, сидя на корточках, ждал Карим, который пояснил ей, что Якоп-мырза пошёл к английскому начальнику, а им велел закупать снаряжение и свозить в караван-сарай. В доказательство продемонстрировал бумажник Штольмана. Доверием Орыс-бека киргиз явно гордился. Кажется, именно его оставили за старшего.

Если Карим видел в этом доверие, то Анна мгновенно распознала низкое коварство Штольмана. Не имея больше возможности запереть её в своём кабинете, он решил действовать иначе – отвлекать её поручениями. Очень хотелось бросить всё, немедленно разыскать его и выложить, что она об этом думает. Но за время, проведённое в дороге, Анна научилась уже понимать, что глупых и пустячных поручений он ей не даёт. И уверен, что она всё сделает правильно. В этом Яков Платонович ей доверял беспрекословно – и не зря. Просто он рассчитывает, что дела отнимут у неё весь день. Отлично! Тогда она справится за два часа.

А потом найдёт его.

И стукнет.

Не больно, но так, чтобы почувствовал!

Справиться за два часа не получилось – ушло четыре. Когда запыхавшаяся Анна Викторовна влетела в гостиницу, портье сказал ей, что господин Штольман заходил и оставил ей записку. В эту записку она впилась, как коршун – но увы! – никаких подробностей там не содержалось. Только приказание провести ночь в караван-сарае под присмотром Карима. Значит, Яков предполагал, что наступающая ночь может быть опасной, а сам защитить её он не сможет. Это и злило, и тревожило. Не сказать, чего больше.

И что теперь? Сидеть и ждать, пока он с ней астрально попрощается, когда дела станут совсем плохи? Никак это Анну не устраивало.

Вчера ей хотя бы сон был. Не вещий, но такой – частичный. Мучаясь от безделья и неизвестности в караван-сарае, Анна бегло зарисовала место, где видела убитого европейца. Киргиз подтвердил – то самое.

Анна в мучительном бессилии стиснула плечи руками.

– Карим, но Якова там пытались убить!

Киргиз утешил её:

– Это неправильный сон был, Анна-апай. Якоп-мырза живой, это тот капкарашка убит.

Капкарашками степняк называл всех темнолицых жителей Индостана. Не вызывали они у него тёплых чувств, всех их он почитал разбойниками. И был недалек от истины, как показывали последние события.

Впрочем, тоску молодой женщины киргиз понимал. Успокоительно поцокал языком, погладил руку.

– Не волнуйся, Анна-апай! Якоп-мырза сказал – ночь здесь сиди. Тихо сиди.

И затянул какую-то заунывную песню под свою домбру. Видимо, так он понимал указание сидеть тихо. Песня была на редкость тоскливая. Кажется, Кариму тоже не нравилось, что Яков рискует один, отставив их от дела.

Анна пока ещё не разобралась, как приходят к ней сны и видения. Кажется, это что-то помимо духов. Какое-то свойство её сознания, о котором она пока знала слишком мало. Но тот старый архат учил её входить в транс по собственной воле, чтобы расширять возможности сознания. Весь её опыт в тот раз ограничился тем, что она вспомнила свои ощущения во время сатанинского ритуала, а потому испугалась и больше не помышляла о повторении. На Разъезжей её спас Штольман – не дал соскользнуть в безумие и «расшириться» до потери человеческого облика. Сейчас Штольмана рядом не было. Но Анна решила рискнуть.

Вход в транс был физически неприятен: кружилась голова, сознание меркло. Но Анна продолжала дышать так, как научил старый монах, успокаивая свои чувства. Она должна узнать, где Яков.

На этот раз она увидела какое-то другое место, тоже в горах: разбойники снова стояли над поверженным европейцем, только теперь европеец был жив. Он был связан по рукам и ногам, лица Анна не видела, зато очень хорошо узнала брюки.

От ужаса она чуть не вышла из транса, видение затуманилось, а когда вновь вернулось, четверо бандитов уже тащили пленника вглубь какого-то ущелья. Мелькнула буддийская ступа, на редкость плохо сохранившаяся. Последнее, что Анна успела уловить, был чёрный зев какой-то пещеры и осыпающее каменное изваяние Матрейи в нише над ним…

На выходе из транса Анну настиг обморок настолько глубокий, какого с ней еще не бывало. Испуганный Карим облил её водой с головы до ног, но она с трудом приходила в себя. Прошло не меньше получаса, пока она задышала нормально, и руки перестали трястись.

– Ой-бой, Анна-апай, совсем плохо сделал! Штольман-мырза Карим башка оторвёт, скажет – не уследил!

– Не оторвёт… – прошептала Анна побелевшими губами.

Ничего и никому сейчас Штольман оторвать не мог.

Она принялась зарисовывать дрожащими пальцами картины, которые всё ещё стояли перед глазами. Карим нависал над плечом, следя за появлявшимися на бумаге линиями.

– Ты знаешь, где это? – бесцветно спросила она, закончив. Сил не было совсем.

– Я не знаю. Люди можно спросить. Люди знают, скажут.

– Иди, поговори, – прошептала Анна, откидываясь на циновку.

Кажется, её вновь настигала обморочная слабость. Пока она сделала всё, что могла.

***

Попадать в плен Яков Платонович очень не любил. Последние недели в Затонске оставили в этом смысле незабываемые впечатления. Даже ребро треснуло: то ли адепты постарались, то ли господин Лассаль переусердствовал. Болело долго. Достаточно долго, чтобы он дал себе зарок, что больше не будет настолько безрассудным.

Кажется, зарекаться ему вообще не стоило. Жизнь всё равно заставит нарушить, да ещё и сознательно, чтобы уж совсем не осталось возможности себя пожалеть. С картами так уже было.

Одно хорошо: намёки, сделанные сэру Френсису, сработали. Якова не стали убивать. Видимо, очень хотели узнать, что именно сыщику известно. А это подтверждало его теорию о том, что резидент и его люди по уши в этом деле завязли. Если сейчас его притащат туда же, где держат русского…

Он не видел, куда именно его притащили. Большую часть пути его волокли так, что он видел лишь щебенку под ногами захвативших его бандитов. Потом заволокли в какую-то гулкую темноту и с размаху бросили на каменный пол так, что дыхание на момент пресеклось. Он лежал лицом вниз и гадал, станут ли его допрашивать немедленно. Если так, то это сильно осложнит дело.

Но нет, кажется, захватив его, бандиты нуждались в дальнейших указаниях. Голоса, говорящие на незнакомом гортанном с придыханием языке, отдалились, а потом и вовсе замолкли. Штольман перевёл дыхание.

В темноте послышался какой-то металлический звон. Яков повернул голову, пытаясь увидеть, откуда он исходит. Где-то справа мерцал скудный свет, источника которого он не видел. И кто-то там шевелился – тень причудливо металась по камням.

Потом раздался голос: низкий, бархатный, с мурлыкающими интонациями – очень знакомый.

– Господин детектив, вы меня слышите? Вы в сознании?

Яков пошевелился и не удержал короткий стон – плечом его приложили об пол крепко – хорошо, если не вывихнули.

– Значит, в сознании, – констатировал невидимый собеседник. – Это хорошо. Нам надо поговорить. Вам сказали, что я русский шпион – не верьте. Это была ловушка для вас. Не знаю, чем вы так своим соотечественникам насолили, но, думаю, что сейчас нам надо найти общий язык.

Штольман выдохнул, чувствуя несказанное облегчение. Самая немыслимая часть его плана полностью удалась.

– Найдём, Пётр Иваныч, – сказал он. – По-русски говорить будем.

Несколько мгновений царила мёртвая тишина. Потом из темноты донеслось изумлённо с нотками радости:

– Яков Платоныч? Какими судьбами? Ведь вы сейчас должны быть на кладбище в Затонске! Ребушинский про вас и статью прочувствованную написал – «На смерть героя».

– Так ведь и вы, Пётр Иваныч, сейчас должны быть в Париже, если мне память не изменяет!

Штольману хотелось смеяться. С ним это часто бывало, когда он сталкивался с младшим из братьев Мироновых. Русский шпион! Ну, надо же! Этот очаровательный стареющий бездельник – любимый Анин дядюшка!

Всё-таки он его нашёл.

Металлический звон раздался ещё отчётливее. И, кажется, ближе.

– Петр Иваныч, они вас на цепь посадили? Погодите, я вас освобожу… Через некоторое время.

Надо только самому распутать верёвку на ногах, а потом стянуть сапоги.

– Не волнуйтесь, Яков Платоныч, я сам.

Раздался скрежет металла по камню. Звук интриговал. А потом Миронов оказался над ним и начал его развязывать. Штольман, наконец, получил возможность принять вертикальное положение и осмотреться.

Затонский медиум выглядел почти обычно, разве что был взъерошен и слегка небрит, но это с ним тоже случалось во дни наиболее длительных возлияний. Штольману доводилось видеть его и не таким. Под глазом синяк. Цепь, которая теоретически должна была его удерживать у стены, лихо закинута на плечо. Браслет по-прежнему замкнут на ноге.

– И как вам это удалось? – спросил сыщик, кивая на цепь.

– Правильно рассчитанный вектор приложения силы. И несколько десятков точных ударов камнем по костылю, вбитому в стену. Этим башибузукам не стоило пытаться удержать на месте человека с интеллектом.

– Понимаю. Черпаете идеи прямо из универсума?

– Не без этого, не без этого! – несколько самодовольно промурлыкал Петр Иваныч.

– А вы хват! – сказал Штольман, вынимая отмычку из сапога.

– Да и вы, я гляжу, не промах! – уважительно заметил Миронов. – Ждали они тут какого-то сыщика, но я никак не думал, что это вы.

– А это и не я, – загадочно пробормотал Яков, осматриваясь по сторонам. – Где мы? Пещера Али-Бабы какая-то.

– Всего лишь заброшенный храм. Он разрушается, поэтому местные в него не ходят. Да и наши башибузуки надолго заходить внутрь не рискуют, чтобы не получить камнем по голове. Так что у нас есть некоторое время.

Миронов продолжал пристально рассматривать сыщика, потом вдруг вкрадчиво произнёс:

– А знаете, Аннет ведь замуж вышла!

– Я знаю, – бесцветно ответил Штольман.

В этот момент ему как никогда остро захотелось взять Петра Иваныча за лацканы и потрясти так, чтобы зубы застучали. Он не забыл ещё, как Миронов поиздевался над ним, сообщая о сватовстве князя. В результате этого недоразумения Яков так себя измучил, что шагнул под пулю Разумовского, мечтая свести счёты с жизнью.

Взгляд Миронова тем временем упал на обручальное кольцо:

– Да ведь и вы, я смотрю, не свободны.

– Не свободен, – сухо ответил Штольман. Разъяснения на этот счёт он давать не собирался.

А Миронов вдруг раскрыл ему свои объятия. Яков оглянуться не успел, как старый бездельник уже тискал его плечи:

– Яков Платоныч, дорогой! Как же я рад!

– Взаимно, Пётр Иваныч, взаимно, – пробурчал Штольман, чувствуя, что гнев против воли испаряется.

Была у старого повесы эта черта – на него невозможно было долго сердиться. Кажется, неотразимое обаяние и непосредственность Аня унаследовала не от родителей, а от любимого дядюшки. Ладно, за это простим, пожалуй!

Сыщик сел и извлёк из сапога два метательных ножа.

– Петр Иваныч, вы же у нас в этом деле мастер?

Миронов оценил оружие, взвесил его в руке:

– Отлично! Это увеличивает наши шансы.

– А они у нас были? – заинтересованно прищурился Штольман.

Петр Иваныч всегда полон сюрпризов. Часто эти сюрпризы оказываются плодом его фантазии, но иногда бывают весьма полезны.

– Это уж без сомнения! – не без удовольствия ответил Миронов. – Я, знаете ли, время не терял.

Он повёл сыщика к выходу, над которым в шатком равновесии располагалась какая-то гнилая доска. Несколько тяжёлых камней лежали на доске. Длинная верёвка тянулась от всего этого сооружения.

– Как вам?

– Угрожающе.

– Первому, кто войдёт.

– А потом?

– Ваши ножи, разумеется. Я, знаете ли, в последний год в цирке выступал. Парад-алле! Выступление эскапистов уже было. Дальше на нашей арене – непревзойдённый метатель ножей дон Альварес! А потом – выступление цирковых силачей… Яков Платоныч, сойдёте вы за циркового силача? Аннет говорила, что вы бесподобно дерётесь на кулаках.

– Я бы лучше из револьвера, – усмехнулся Штольман. – Вернее будет.

Он ощутил прилив энергии, словно исходившей от этого человека, которого никто никогда не принимал всерьёз. Но в этот момент Петр Иваныч был похож не на Затонского пьяницу и бонвивана – он больше напоминал д’Артаньяна. С таким товарищем можно и рискнуть.

– Хорошо, – серьёзно сказал Миронов. – Тогда зазываем сюда нашего сторожа – он всегда снаружи пасётся, боится обвала. И дёргаем за верёвочку. Каков план?

– План хорош. А дальше?

– А дальше вооружаемся у него, чем можем, и занимаем оборону у входа, как царь Леонид у Фермопил. Пока они будут пытаться нас обойти, мы человека три положим. А там – как бог даст!

– Сколько их всего?

– Семеро было. Со вчерашнего дня шестеро. Один то ли уехал куда…

– …то ли это с ним мы на узкой дорожке повстречались, – закончил Штольман.

– О! – поднял палец Миронов с довольным видом. – Поживём ещё, Яков Платоныч!

– Поживём, Пётр Иваныч! – улыбнулся Штольман. – Нам помирать никак не рекомендуется.

«Если мы духами станем, страшно подумать, что с нами сделают!»

***

Бандиты появились на закате. Шли по тропе гуськом, никого не опасаясь. К тому времени охранник уже упокоился под грудой камней. Но сотрясение вызвало обвал в глубине пещеры, так что двое русских потеряли пути к отступлению и залегли у входа, найдя более-менее надёжные укрытия. Штольман несколько тревожно поглядывал на Матрейю, надеясь, что грядущий будда не вздумает обвалиться ему на голову прямо сейчас.

К его глубокому удовлетворению, в кармане у часового обнаружился штольмановский любимый «бульдог» – эту систему он предпочитал всем иным. Барабан был полон, оставалось только ждать.

У Петра Иваныча кроме ножей было в запасе ружьё охранника – кстати, весьма современная винтовка.

Первого бандита Миронов убрал бесшумно, метнув нож. К сожалению, остальные заметили его в тот момент, когда он поднялся из-за скалы, и тут же открыли стрельбу, прижав Петра Иваныча к земле и не давая голову поднять.

Штольман аккуратно влепил пулю в затылок тому из бандитов, кто находился к нему ближе всех. Теперь заметили и его. Но он дал секунду Миронову. Петр Иваныч прыгнул, перекатился и свалился в более надёжное укрытие.

По Якову вели плотный огонь. Он пробовал ответить, потом понял, что безрезультатно теряет пули. Нападающие надёжно скрывались за камнями. Какое-то время его поддерживал огнём Миронов, но патронов к винтовке у часового они нашли немного, так что выстрелы скоро затихли.

На какое-то время в ущелье воцарилась тишина. Один из бандитов рискнул высунуться из своего укрытия. Краешек чалмы был Штольману виден, но Яков Платоныч решил дождаться, пока цель станет более явной.

Откуда-то сверху ударил ружейный выстрел. Бандит в чалме вывалился из своего укрытия – пуля попала ему в затылок, выходное отверстие совершенно обезобразило лицо.

Итого, минус четыре. Кто стрелял? Карим? Что он здесь делает?

Кажется, бандиты начали осознавать, что остались в меньшинстве. Но у Миронова уже не было патронов, да и у Штольмана оставался лишь один, так что стрелять надо было наверняка.

У нападавших, видимо, сдали нервы. Они одновременно выскочили из-за скал и ринулись назад, беспорядочно паля в сторону пещерного храма. Штольман выстрелил в ответ, но, кажется, промахнулся. Зато из-за скал пальнули быстро и точно – два раза. Бандиты попадали, как подкошенные.

Кажется, один выстрел был револьверный. Интересно!

В темнеющем ущелье снова наступила тишина. Никто из бандитов не шевелился. Яков Платонович поднялся из своего укрытия и бросил гневно:

– Карим! Я что делать сказал?

– Не сердись, Штольман-мырза! – киргиз появился на тропе с сокрушённым видом, разводя руками. – Анна-апай волновался.

Ну, разумеется! Анна-апай волновался! Это всё объясняет! Не родился ещё тот мужчина, который мог бы это спокойно перенести. Штольман внезапно ощутил жгучее желание приставить к Ане вместо этого олуха дуэнью. Настоящую испанскую дуэнью. Какую-нибудь кошмарную старуху с волосами в носу, нюхающую табак. На которую не подействует умоляющий взгляд бездонных синих глазищ.

Тётю Липу! Хотя нет, тётя Липа тоже продержалась ровно сутки. А потом побежала в управление – докладывать, что Нюша поела, а заодно передавать руководящие указания Штольману.

Он уже видел, что вслед за Каримом показалась знакомая синяя с коричневым «амазонка».

– Анна Викторовна! Ну, вы здесь зачем? – со стоном выдохнул сыщик.

– Аннет? – раздалось за спиной.

– Дядя!

Встрече родственников он не мешал, отошёл в сторону. Собрал оружие у павших бандитов. Карим, завладев винтовкой, цокал, охал и закатывал глаза. Его арсенал полнился и совершенствовался с каждым приключением.

Потом Штольман почувствовал, что она идёт к нему. Спиной ощутил, но не оборачивался, всё ещё сердясь.