Текст книги "Kriegerlegende I: Состязание оружейников (СИ)"

Автор книги: Astrid Martell

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

– Пойдем тренироваться! – крикнул он. – У меня руки соскучились.

– Ты пил, – ответил Эдан. – Тренироваться с тобой столько же пользы, сколько за воробьями бегать.

– Ничего подобного! Я только стал сильнее. В десять раз!

4

Это было и весело, и трудно – драться в сугробах и на протоптанном скользком снегу. Январские вечера темны, но яркий свет ярмарочных фонарей попадал даже сюда, в маленький переулок между домами столяра и бондаря. Замерзшее старое железо весело звенело, от разгоряченных тел вскоре пошел пар. В такой кутерьме юноши даже не заметили, что у них появился зритель. Но только Эдан перешел Ротгеру за спину, чтобы нанести удар, как меч выпал из его рук, чем соперник сразу же воспользовался, толкнув парня в снег. Эдан упал на четвереньки, но никак не отреагировал на толчок. Вместо этого он медленно поднялся и сделал шаг назад.

– Вы… вы кого-то ищите? Я вас не знаю, – сказал Эдан. Сказал именно так, что Ротгер сразу понял – юноша врет, причем чуть ли не в первый раз в жизни – такой неумелой лжи он еще не слышал.

– Эдан? Оров сын? – спросил случайный зритель, и Ротгеру его голос и лицо, сморщенное, но не старое, показались знакомыми, хотя и очень смутно. Особенно знакомыми казались эти длинные усы и привычка махать руками. – Это же я, Скади. А ты, я тебя тоже знаю. Я видел тебя кажется в соседней деревне, когда в голодный год ездил к вам с соленьями. Ты ж внук самого богатого хозяина в Баумдорфе. Как бишь тебя?

– Вы… вы обознались, – тоже попробовал соврать Ротгер, и понял, что звучит еще глупее, чем товарищ.

– Да чего это я обознался? Это вас где три года носило? Эдан, ты знаешь, что твой отец поседел? Что он искать тебя ходил в лес и решил, что тебя сожрали звери? Что он не верил, что тебя видели на дороге в город, а когда поверил, то не нашел тебя тут? А ты, парень, как тебя там бишь? Ты, наверное, своего деда уж в могилу свел. Я ж когда приезжал, твой отец был уже мертв, ты же единственный наследник! И как вам со-овести хватило! Бездельники. Лентяи. В город вам захотелось? Приключений захотелось? В вашем возрасте уже женятся, хозяйство заводят, а вы! Все железками играете. Дружинник-тоже работа! У! Воина с детства учат, ему родитель свою мудрость передает и защищать людей готовит! По-справедливому судить и по правде жить! А вы что можете? Убивать? Предавать родителей? Бросать невест? Землю бросать, о которой больше некому заботиться, кроме вас? Которая нас всех кормит и одевает? Я все расскажу вашим батькам и буду у конунга свидетелем, что вы, два оболтуса, сбежали, так и знайте!

В довершение речи он пригрозил пальцем, спрятал кошелек под рубахой – на всякий случай, – и демонстративно отправился в другую сторону.

– Я бы мог жить по правде, только что мне с того? Я детей наделаю и умру. А до этого напьюсь, наработаюсь и натанцуюсь, пока ноги не откажут и сыновья меня не убьют, чтоб лежа в постели не умереть. Мне такая правда не нужна. Мне чего-то другого хочется, но пока не знаю даже, чего. Знаешь, вот чтобы стоять на вершине холма, глядеть на океан, на звезды, и думать: «Это все – мое!».

– Правда не нам нужна. Правда людям нужна, которые нас окружают. Они на нас надеются. Что раз мы рядом, что мы тоже поможем, подставим плечо, чтобы легче было прожить жизнь. Это волкам в лесу, в дикости хорошо, а нам дома надо строить и хлеб выращивать. Потому что мы живые, мы жить хотим, и наши соседи тоже. Только я не так хочу. Не так. Мой дед – земледелец, да. Имение у нас богатое. Всю деревню кормим. Но отец мой был не такой! Он… он погиб на войне, защищая наши земли. Только и так я не хочу. Как-то по-другому. Я чувствую, что могу очень много, гораздо больше, чем от меня требуют, только не здесь и не так.

– Я тоже… что-то похожее… наверное.

Луна утонула в тучах, фонари стали гаснуть, а потом началась метель.

5

Эдан слушал свист ветра в камине, но не торопился разводить огонь. Вилфрид сидел на лавке и рисовал что-то мелом на стене. Эдан долго думал над тем, стоит ли вообще просить помощи, но потом все-таки рассказал все мастеру.

– Обычай есть обычай. Люди очень трепетно относятся к этой штуке, благословению родителя. А ты пошел против него. Вот теперь отвечай. Это ж надо было додуматься – во время ярмарки из дому выйти! Когда ты сбежал из семьи! Сбежал в соседний город! Я вообще думал, что ты сирота – слишком уж ты умный для такой дурости.

– Я не подумал.

– Не поду-умал. Думай теперь, как выкручиваться! Иль домой захотелось? А, парень? Чего ты, вообще домой не хочешь?

– Там… – Эдан покусал губы, пытаясь подобрать слово, – скучно. Кстати, по обычаю теперь вы – мой отец.

– А твой отец на то разрешение давал? Благословил? Нет. То-то же.

Эдан молча пинал ногой деревянную стену, завороженно глядя в окно, и наконец сказал, словно бы отвечая на вопрос, который ему никто не задавал.

– Мы неправильно живем. Все неправильно живут. Как будто, знаете, кто-то один написал сказку, а теперь все, как дети, играют в нее и играют, повторяют ее сюжет снова и снова, не меняя правил, слов, героев. Ничего. Я не хочу быть посредственным. Я хочу власти. Понимаете, не такой власти, когда другими помыкаешь, не как конунг или работорговец. Нет, я хочу власти над… над… над собой! И над всем миром! И это – одно и то же! Бездна меня, да я не знаю, как это объяснить!

– А-а-а. Кажется, я понял. Хочешь свою сказку написать?

– Да. Нет. Нет, не хочу. Хочу, чтобы вообще без сказки.

– Х-х-х, так не бывает. Человеку опора нужна. Как ножны мечу. Без них он заржавеет, ступится, и в конце концов его выбросят. Но что ты по своей правде жить хочешь, это я понимаю, да.

Эдан больше ничего не говорил, только все слушал и слушал сквозняк, растворяясь всеми чувствами в этом тревожном и одновременно успокаивающем звуке. Ветер, холод, метель. За метелью прячутся звезды. Все живет там, своей жизнью, все такое свободное и одновременно привязанное к одной вечной цели. Хотел бы Эдан быть ветром? Он задумался над этим, и ответ так и не пришел – в дверь стали резко стучать, и Эдан по привычке побежал открывать. Это был новый воевода конунга. Поздоровавшись с Вилфридом и только с ним, он перевел взгляд на Эдана и спокойно объявил, что в Виндесгард приехал земледелец Ор из Вальдендорфа и требует вернуть сына домой. Конунг пообещал сразу разобраться, так что они должны теперь вместе пойти в его дом. Выбора у Эдана не оставалось.

– Малец, только не делай глупостей, – сказал ему Вилфрид вдогонку, но дверь за ними уже захлопнулась.

И в это же время на другом конце города ходил по комнате, из угла в угол Ротгер, а Гунтер, сидевший рядом на стуле, молча наблюдал за его снованиями.

– Да, я хочу подвигов! Да, тот мужик с ярмарки был прав, но не прав он был про меня! Разве мечом я не послужу людям лучше, чем сохой? Мастер Гунтер!

Гунтер только почесал затылок.

– Я сомневаюсь, что дед тебя заберет. Все-таки кузнецом просто так не станешь, а заработать ремеслом можно много. Это же обычно землевладельцев волнует, да? Знаешь, я как-то вот давно не общался с людьми, – Гунтер снова почесал затылок и попытался расхохотаться, но тревога ученика подавляла даже его настроение. – Не помню уже, что их волнует.

– Я – единственный наследник. Наверное, я сделал ему больно. Пусть так. Но пусть и он меня поймет! Я рожден не для сохи! Я это чувствую, я уверен, Тюр мне в свидетели! Меня ждет война, меня ждут враги моей земли.

– Сейчас, юноша, тебя ждет только твой дедушка. Пойдем-ка со мной.

Ротгер и Гунтер одновременно подняли головы и посмотрели на незваного гостя. Нахал открыл дверь, даже не постучавшись, и теперь издевательски манил к себе пальцем парня.

– Простите, мастер Гунтер, прислали срочно, – сказал он, улыбаясь и ничуть не чувствуя своей оплошности. Кажется, ему нравилось, что можно так беспардонно себя вести с самим мастером Гунтером, этим высокомерным ублюдком, который зазнался только из-за такого, что вся дружина носила его мечи. Ему бы даже понравилось, если бы Гунтер хоть как-то ответил на вызов, но старик вообще не обращал на него внимания. Тогда молодой дружинник просто схватил парня за плечо, вытащил его на улицу и захлопнул дверь.

Есть такие мысли, которые приходят в голову нескольким людям одновременно. Говорят, судьбы этих людей связаны, они близкие друзья или родня, и что-то еще в этом роде, но сейчас у двух разных юношей из двух абсолютно одинаковых деревень появилась одна и та же мысль, и они незамедлительно ее исполнили. Они сбежали. Они знали, куда бежать: в лес, куда не заходит никто. В Удельвальд.

6

Солнце было уже в зените, когда юноши добрались до проклятого леса. Эдан догнал Ротгера у самой его границы, и они даже не обменялись приветствиями – все было и так понятно.

– Ты думаешь, – Эдан запнулся, пытаясь отдышаться, и схватился рукой за сосновую ветвь: воздух был такой холодный, что голова тут же закружилась. – Что… твой дед боится варгов больше, чем хочет вернуть тебя домой?

– Скорее, он боится варгов сильнее, чем хочет получить надел старика Лугаса, которому Фрия не послала сыновей, зато оставила выводок дочерей. Кстати, тут нет варгов. Мне мастер сказал. Это мороки. Вон от того растения, – он ткнул пальцем в алый вьюнок с заостренными листьями, – странно, он даже зимой растет. Просто не думай о них.

– А в Хельденгруфте нет призраков. Точнее, был один «призрак». И я его убил.

– Ты убил человека? – восхитился Ротгер. – В бою?

– Я бы сказал, что это было сражение «кто кого перехитрит», но можно считать и так. В Хельденгруфте жил какой-то старик, напоровшийся на проклятое золото. Он оказался навеки заперт в гробнице и искал себе подменыша, но у него не получалось снять проклятие, и он ел случайно забредших туда парней и девчонок. Которых посылал туда мастер в качестве испытания.

– Звучит… отвратительно. Твой мастер – преступник.

– Нет. Он нашел замечательный способ избавляться от глупых и тщеславных людей. Этот призрак пытался убедить меня, что я избран богами, представляешь? Что я единственный, кто может его освободить. И я почти повелся. Если бы повелся – заслужил бы такой смерти.

– Давай разведем костер. Мне холодно.

Январское солнце не греет, а пустая болтовня не отвлекает от беды. Было ясно одно: в глазах общины они пошли против обычая, и их с позором вернут восвояси и женят на соседках. Когда же они станут хозяевами своей земли, у них будет орава детей, долги или должники, а дружинники будут над ними только потешаться, пожелай они все бросить и уйти на войну. Если они не убегут прямо сейчас в чужие земли. Было в этой мысли что-то привлекательное.

– Гребцами на какой-нибудь торговый корабль. Поплывем на юг. Посмотрим южного конунга. Расскажем ему о наших краях, – мечтал вслух Ротгер.

– Что расскажем? Что ты о наших краях знаешь?

– Ну… – замялся Ротгер. – У нас много красивых легенд. О героях.

– Думаю, у них есть свои легенды. Жизнь изгоя сложна и дурна. Хотя я предпочту ее тому, что нам уготовано, но сбежать мы всегда успеем. У меня есть еще одна мысль. Слушаешь? Мы оба три года уже в подмастерьях… это очень мало. И очень много – для героев. Надо сделать так, чтобы нас посчитали вполне самостоятельными мастерами. Для этого нужно победить в состязании оружейников.

– И как ты собираешься выковать меч, который будет лучше мечей Гунтера и Вилфрида?

– Каждые несколько лет выигрывает только кто-то один из них. Наверняка, они соперники, хотя могут быть и друзьями, я не знаю. Но мы выдавать секреты обоих мастеров друг другу все равно не будем. Нет. Но мы можем ими воспользоваться. Секреты же разные!

– Ты хочешь сделать один меч вдвоем?

– Это пойдет, потому что у нас нет учеников-молотобойцев. Потом, у меня есть одна идея. Люди считают, что лучший меч…

– … с мягким сердцем и твердой плотью.

– Но мастер говорил, что есть мечи с твердым сердцем, которое, тем не менее, не ломается, но оно и недостаточно мягкое, чтобы согнуться. Он не говорил мне, в чем дело, но я, кажется, сам догадался.

– Тогда… нам нужно довериться друг другу. Мы ведь не знаем, кто из нас на что способен. Что требуется от меня?

– Прутья твоей стали, только стали. Железо не надо. Я сделаю заготовку для сердца. Потом мы спаяем его с лезвиями из волшебной стали Гунтера, а я займусь закалкой и выдержкой. Нам нужно хотя бы два дня, а лучше – три.

– Замечательно. Только как нам добраться в город, и тем более, вернуться в кузни? Где достать лучшие материалы? Инструменты? Дрова и уголь? Где взять в конце концов печь? Ведь не в каждой кузне она есть.

Эдан вдруг улыбнулся.

– У меня в деревне есть кузнец. Не оружейник, конечно, но печь у него имелась, он не прутья покупал, а руду. Только надо сделать так, чтобы он пустил нас. А еще лучше – чтобы он не узнал, что мы пользуемся его кузней.

– Значит, работать будем ночью. А если он услышит и придет…

7

Под вечер, когда кузнец ушел из кузни и запер дверь, юноши осторожно выломали ставню, прорезали пленку, закрывавшую окно, и вползли с огромным трудом вовнутрь.

– Если только он сейчас решит вернуться, все…

– Т-с-с! – Ротгер приложил палец к губам. – Мне нужно немного времени. А тебя не должны узнать соседи.

Они вслепую набрели на печь. Ротгер достал свое огниво, искрой зажег солому и принялся разводить какое-то подобие костра. Эдан же, только появился первый огонек, принялся шарить в инструментах.

– Что ты делаешь?

– Мне нужно хоть какое-то оружие, хоть нож. Не спрашивай, зачем!

– Тогда и мне найди топор.

Эдан быстро отыскал нужные вещи.

– Так. Я тушу костер. Следующей ночью встречаемся под этим окном. У нас осталось всего три дня.

На железо пришлось выменять серебряный вороний клюв. У Эдана впервые жизни так защемило в сердце, но это была жертва за возможность нормальной жизни. За бочонок масла Ротгер отдал куртку, и теперь ходил в одной рубахе. Если он и боялся заболеть чахоткой, то никак это не выказывал. Ротгер выплавил стальные и железные бруски по рецепту своего мастера.

– Переделывай, – сказал Эдан. – Нужны маленькие бруски.

– А раньше ты не мог сказать? – разозлился Ротгер. – Времени три дня!

Но все-таки он выплавил бруски поменьше, выточив для этого каменную перегородку для желоба в печи и потратив на это добрых полночи.

Наконец Эдан показал, что он имел ввиду под «твердым сердцем». Сложив железный и стальной бруски попеременно, он раскалил их, как это делают обычно, до яркого желтого цвета. Спаяв их вместе в один длинный брусок, он схватился за края и стал сгибать пополам. Перчатки деревенского кузнеца к такому были не готовы, и Эдан взвыл от боли: он обжег руки. Перчатки слетели, а ладони стремительно покрылись волдырями. Ротгер тут же схватил ведро и бросился за снегом и принес его ничего не соображавшему от боли парню.

– Это… это просто…

– Говори, что ты задумал, я все сделаю!

– Я согнул до конца?

– Да!

– Теперь сделай из этого сердечник.

Эдан сидел на лавке и только наблюдал, как Ротгер вытягивает заготовку молотом. Парню было тяжело бить кувалдой и держать огромный брусок одновременно, тот то и дело соскакивал и искривлялся.

– Я возьму щипцы, – сказал Эдан.

– Сиди уже, изобретатель.

– Нет. Подожди. Есть какая-нибудь тряпка?

Тряпок в кузне не было, и Эдан стянул с себя рубашку.

– На, порви на полосы. Смочи в ледяной воде и обмотай мне руки, – продолжал Эдан. Он старался говорить ровно, держа боль глубоко внутри себя. Ротгер это чувствовал и лишних вопросов не задавал. Когда руки были перемотаны, Эдан натянул новые перчатки и взялся за щипцы. Ротгер стал бить. Каким образом у них получалось не искривить заготовку, он не понимал, и даже не хотел задумываться об этом. Они оба уже почти забылись в работе, как вдруг за дверью раздался хруст снега. Эдан бросился за ведром, чтобы потушить горн, но Ротгер схватил его за плечо и потащил прятаться. А потом он тихонько свистнул.

– Что ты делаешь, Бездна тебя…

– Гляди!

В окно из заднего двора в кузню вдруг стали залазить… дети. Маленькие-маленькие, лет пяти-щести, не больше, в масках и дурацких колпаках. Они похватали разные инструменты, разбрелись по кузне и стали петь какие-то странные песни.

Дверь заскрепела, и все дети дружно, как по команде, завизжали:

– Человек! Человек!

– Волосатые яйца Тора! – опешил кузнец. – Вы кто?

– Мы домовые!

– Кто?!

– Да карлики мы, карлики! Мы по ночам приходим к трудолюбивым мастерам, чтобы помочь им закончить работу к утру! – заверещали дети на перебой.

Кузнец опешил. Карлики в разноцветных колпаках и странной одежде, похожей на пестрые мешки, были полностью в работе. Горн горел вовсю, на наковальне лежал уже подстывший, бурый, почти серый вытянутый слиток. Четверо карликов держали молот, стоя на ящиках, двое поддерживали точно так же клещи, кто-то раздувал жар в печи, а воздухе резко пахло сваренным металлом. Кузнец попытался подойти, но дети-«карлики» снова запищали так, что он отшатнулся и оглох.

–Уйди уйдиуйди! На нас нельзя смотреть! Уйди уйдиуйди! Утром мы исчезнем!

И кузнец ушел. Когда шаги совсем стихли, Ротгер свистнул снова, и дети со смехом разбежались.

– Домовые? Это еще что?

– Ну я подумал, почему альвы обязательно должны жить в горах или в лесу? Почему не у людей дома? Они же ремесленники! А домовые, так уютней звучит. Как бы… домовые альвы.

– Нас спасла детская сказка. Кстати, металл почти остыл. В горн, быстро!

8

Оглушающий металлический перезвон не стихал в кузне до самого рассвета – благо, январские ночи долгие.

Ротгер приварил к сердечнику Эдана стальные части. Заготовку вытянули, сделали тонкий дол, утончили и выковали хвостовик. Со стоическим терпением Ротгер то и дело приносил новую порцию тающего снега им менял товарищу перевязки на руках, хотя тот ничего не просил. Когда клинок был готов, Ротгер несколько раз сам накалил его, дав рукам Эдана долгожданную передышку. Наконец заготовку завернули в плотную ткань и положили под лавку, завалив место ящиками и барахлом.

– Пусть лежит теперь до заката. Ты как? Завтра твоя часть работы, – сказал Ротгер, когда они вышли на улицу, чтобы смыть свежим снегом копоть и пот.

– Нужно работать. Куда деваться? Закалять не так сложно, как ковать. Ты молодец.

Отыскав в деревне хранилище с сеном, Эдан и Ротгер забрались на самое дно гигантской кучи и там заснули, только лишь прикрыв глаза. Ротгеру раза три снилось, что кузнец нашел заготовку. Он просыпался с чувством горькой тревоги, едва сдерживаясь, чтобы не выбежать, и снова засыпал, утомленный бессонной трудовой ночью. Впереди была еще одна такая же.

Ближе к закату Эдан прикатил бочку с какой-то жидкостью. Что это и где он это взял, он не сказал, но ногти у него были окрашены во что-то бурое. Когда они вернулись в кузню и все установили, Ротгер решил заняться бедующей гардой, чтобы не терять времени… и не смотреть на обожжённого Эдана. Потому что если клинок поведет, они потеряют все. Эдан, на этот раз уже сам, повторил процедуру с «обезболиванием» рук талой ледяной водой. Потом он взял клинок и накалял его, пока металл не засиял глубоким цветом спелой вишни. Наконец он вытащил его и замер всего на мгновение в неуверенности над бочкой. Но этого мгновения хватило – Ротгер все-таки обернулся, подскочил, и схватился вторыми щипцами за хвостовик меча, жестко зафиксировав его перпендикулярно земле. Вместе они опустили клинок в охлажденную бурую жидкость.

– Это же кровь!

– Да.

– Это же магия! Это… Треснул?! Он треснул?

– Доставай!

– Не повело. Не треснул. О боги.

Эдан взял клинок и снова положил его в горн. Когда металл стал коричневым, он тут же достал его и положил на чугунный стол – остывать.

Ротгер ковал навершие и перекрытие для гарды, пока Эдан раз за разом немного нагревал и отпускал меч. Ему все еще было больно, и в складке меж сморщенных от напряжения бровей собирались льдинки пота. Когда Эдан был готов шлифовать клинок, Ротгер уже сбегал в мастерскую местного столяра и сделал даже деревянную трубку для будущей рукояти. Ротгер сменил Эдана и посадил едва державшегося на ногах парня разрезать кожу. К концу ночи парни закончили с гардой и меч был полностью готов. Тогда Ротгер взял его с обеих концов, поднял над головой и согнул до своих плечей. С замиранием сердца он отпустил концы, и меч выровнялся, словно бы его никогда не трогали! Тогда он поднес меч ближе к глазам и вдруг заметил…

– Эдан, гляди какой узор! Это твоя кровь? В которой ты закалял?

– Нет, – покачал головой Эдан. – Раньше так не получалась. Какая разница? Главное, чтобы он прошел испытание.

– Мы уже не успеваем сделать ножны, нужно думать, как подбросить этот меч судьям, которые будут состязаться. И как потом заставить их поверить, что меч – наш.

– Я оставил там маленький сюрприз. Написал на коже наши имена. Я недавно научился писать. Заверни наш меч пока что в ткань и отнеси его Гунтеру, пусть сдаст его вместе со своим и подберет ножны из каких-нибудь старых, ненужных. А я найду огромный сугроб, засуну в него руки и просижу так до завтрашнего утра.

9

Меч без кузнечной марки мог вызвать подозрение, но Гунтер настоял на том, что это – работа некого подмастерья, и ничего дурного в его участии не будет. На соревнование приехали всего пять или шесть мастеров, включая местных оружейников, но жизнь ярмарки, рынка, улиц и постоялых дворов кипела не вокруг них, а вокруг съехавшихся со всей округи крестьян. Улицы, обычно пустые, теперь были переполнены прохожими, а торговцы буквально дрались за место на рынке. Дружинники не пытались их разнимать. Было ясно, что некоторым из них кто-то хорошо заплатил, чтобы оставить выгодное место за собой.

На площади между длинным домом конунга, казармами и постоялым двором установили ристалище, на котором воинам предстояло испытать мечи. Около восьми утра наконец стало достаточно светло, и конунг объявил, что соревнование начинается.

Эдан и Ротгер легко спрятались в толпе, нарядившись в старые меховые плащи и спрятав лица под капюшонами. Толпа горожан и крестьян встала полукольцом вокруг ристалища. С той стороны стояли дружинники рядом со стойкой, на которой висели ножны мечей-соревнователей. Рядом поставили что-то вроде кресла для конунга, а в паре саженей от них развели костер и стали варить в огромном чане вино со специями и медом, сладкий запах которого резко мешался с запахами талого снега и человеческого пота.

Кто-то ударил в барабан, и шесть дружинников, взяв шесть мечей разных мастеров, вышли на ристалище и устроили потешный бой. Толпа поддерживала их криками и свистом, но не слишком бурно – самое главное было впереди.

Когда бой завершился, конунгу поднесли все мечи, и тот попеременно осмотрел их, проверяя на вмятины и царапины. После этого он стал сгибать каждый меч. Один из мечей согнуть не удалось, и конунг объявил, что эта работа – не годная. Другой меч искривился, и его пришлось выпрямлять. Остальные четыре выдержали.

Ближе к полудню началось главное действие. Пара дружинников сходили к порубу и вытащили оттуда связанного веревками исхудавшего и ослабшего, но все еще выглядевшего грозным из-за телосложения воина одноглазого мужчину. Он хмуро смотрел на окружающих, но был связан, и люди свистели, кричали и лаяли на него, как свободные собаки на посаженного на привязь волка. Оставшиеся дружинники прикатили доски и бревна и стали сооружать что-то похожее на виселицу. Мужика привязали за руки и ноги и растянули между двумя бревнами, сняв с него всю одежду. Толпа стихла в предвкушении, когда дочь конунга, наряженная в походное меховое платье, с ярко раскрашенным лицом и руками, чтобы все хорошо ее видели на снегу, взяла первый меч и подошла к преступнику.

Она немного потянула время, и под восторженные возгласы широко замахнулась и ударила привязанного мужика по плечу. Меч вошел в тело и, кажется, пробил кость, лицо мужчины исказила неимоверная боль… но он не заорал. Тогда девушке принесли второй меч, она отошла на несколько шагов назад и с разбегу вонзила клинок жертве в живот. И вот тогда он наконец заорал! Меч легко пробил кожу и вошел в живот, но не очень глубоко. Третьим ударом удалось пробить ребра. Эдан, заворожено глядя, как клинок проходит слева от сердца, узнал в нем работу своего мастера. Четвертый удар пришелся на шею. Мужчина уже давно потерял сознание, а может, даже умер от болевого шока. Меч хорошо вошел в шею, но замер где-то у позвоночника. И тогда девушке подари пятый меч. Она вдруг почему-то замерла, разглядывая клинок.

– На этом клинке нет украшений, как на прочих. Его ножны стары и убоги и не годятся для гордого воина. Но в сердце его – прекрасный узор. Чья это работа? Мастер Вилфрид? Мастер Гунтер?

В воздухе над толпой застыло молчание.

– Хорошо. Посмотрим, на что он годится.

Тогда она замахнулась над растянутым бесчувственным телом. Эдан сжал кулаки. Ротгер мял в руках рукава плаща. Меч серебряным лучом опустился вниз, и тело преступника рухнуло, повиснув на одной привязанной руке: предплечье второй отлетело в сторону, окрасив сугроб ярко-красным соком.

– Он перерубил кость, – объявила девушка, хотя все прекрасно видели, в чем дело. – Отец, этот меч лучший.

– Кто мастер?

И вот тогда из толпы, расталкивая прохожих, выскочил Ротгер, таща за собой Эдана под локоть.

– Это наша работа! Я – Ротгер сын Бьерна из Баумдорфа, ученик мастера Гунтера, а вместо со мной – Эдан сын Ора из Вальдендорфа, ученик мастера Вилфрида. На обивке меча написаны наши имна.

Дочь конунга поднесла гарду к глазам и подтвердила слова мальчика.

– Кто может засвидетельствовать, что вы говорите правду?

– Я свидетельствую! – крикнул Гунтер, подняв руку. – Думаю, мой товарищ по ремеслу сделает то же самое.

– Я свидетельствую, – ответил ему Вилфрид, тоже выступив из толпы.

– Я свидетельствую! – взвизгнул третий голос. – Я Скади из Вальдендорфа, сосед Ора, и я свидетельствую, что эти юноши сбежали из своих семей, не получив благословения, пойдя против воли родителей, отказались работать на земле и должны быть судимы конунгом!

10

Обычно разбирательства проводились в длинном доме конунга, но сейчас было слишком много любопытных и слишком мало времени. Конунг, немного почесав свою бороду, приказал дружинникам подвести мальчишек к себе, прямо на ристалище, и отправил младшую дочь отыскать Ора из Вальдендорфа и Рори Баумдорфа, которых три дня назад принимал у себя.

Юношей привели к креслу конунга, куда он уселся. Когда Эдан увидил наконец Ора, который шел к нему торопливым, насколько позволяли сугробы, шагом, то понял, что Скади не врал: отец поседел и постарел, и был угрюмей обычного. За ним шел старик лет пятидесяти, дед Ротгера.

Конунг громко хлопнул в ладоши и объявил, что суд начался. Все ждали, что он начнет отпрашивать отца и деда, но вместо этого он сказал:

– Гунтер и Вилфрид, клянетесь ли вы, что не помогали своим ученикам делать этот меч?

Мастера поочереди поклялись именем Тюра. Тогда конунг попросил мужчин объявить, являются ли осужденные юноши членами их семей. Рори сказал, что он – отец Бьерна, отца Ротгера,который погиб во время похода семь лет назад, и несколько человек из толпы подтвердили, что знают его.

– Ротгер и Эдан сбежали из своих семей и поступили в ученики к оружейникам, не спросив благословления и позволения у деда и отца. В течение трех лет они скрывались и не подавали о себе весточки. По нашему обычаю они должны возвратиться в свои наделы и подчиниться воле родителей до тех пор, пока не унаследуют или пока старший родич не позволит им отправиться куда-либо еще. Хотят ли юноши что-то сказать в свою защиту?

Ротгер только молча глядел на деда. Впервые он глядел на старика с ненавистью.

– Да! – вдруг крикнул Эдан. – Я хочу сказать! Конунг, Ор из – Вальдендорфа – отец мне, но ты – отец нам всем. Суди же меня, как отец своего сына, не на благо одной семьи, но на благо всей общины. Я и мой товарищ поступили в услужение лучшим оружейникам города, которые обычно не берут учеников, но нашли нас достойными. Может ли быть, что так нам предназначено судьбой? Проучившись у них три года, мы с Ротгером выковали меч, который превзошел мечи мастеров, а значит, что теперь мы сами стали мастерами и с этого мгновения являемся свободными мужчинами! Мы прибыли в город с целью служить нашему конунгу, и теперь, когда мы оба стали хорошими кузнецами, мы желаем стать хорошими воинами, вступить в твою дружину и защищать этот город. Суди же меня по праву отца.

Конунг нахмурился.

– Что на это скажет община?

– Меч отрубил твари руку! Этим мальчишкам помогают боги! Или альвы!

– Они бросили семью!

Конунг выслушал эти крики, и наконец сказал.

– Вы пошли против воли родителей, оставили семью и поставили хозяйство под угрозу как единственные наследники своих наделов.

Эдан на секунду прикрыл глаза, Ротгер опустил голову. Ничего, они сбегут. Сбегут во второй раз. «Будем изгоями до конца своих дней, да, будут жить вне общины, но такая жизнь все равно лучше, хотя ужасна», – думал Ротгер. «Это позор и поражение», – думал Эдан, и его уже почти трясло.

– Но меч действительно превосходен. И если сделать его вам помогла какая-то магия альвов, то значит ваша судьба явно не прожить жизнь простыми крестьянами. И если такие хитрые парни хотят быть в моей дружине и присягнуть мне, я буду рад этому. По праву отца я отдаю вам запоздавшее позволение учиться у кузнецов, и пусть теперь ваши мастера решают, отпускать ли вас служить в дружине.

И конунг замолчал, откинувшись на спину, а Гунтер подошел к Ротгеру сзади и опустил мощную старую руку на молодое плечо. В одном из городов древнего севера произошло что-то совершенно обыкновенное, будничное, что-то, что все вскоре забыли, кроме двух осунувшихся брошенных стариков и двух юношей, встретивших свою первую весну на воле.