Текст книги "Feel It All (СИ)"
Автор книги: Анна Элис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
– Там только коньяк, – оповещает Тэхён и тянется к проходящему мимо. – Эй, Чонгук, слышишь меня? – тот запинается о собственную ногу и падает рядом. – Я же говорил, напьёшься.
Чонгук усаживается рядом, трёт виски, оглядывая кухню, и щурится. Он до безумия милый в этой своей растерянности, до дикости домашний и такой весь взъерошенный, открытый, что Тэхёну хочется протянуть к нему ладонь, погладить его по голове или щекам, заставив посмотреть в глаза, и, может быть, согласиться с тем, что Чонгук ему хоть и немного, но запал в душу. Тэхён с нежностью улыбается, подбираясь вплотную, машет перед его глазами рукой, и Чонгук, тут же обратив внимание, перехватывает его запястье, повернув к нему голову и оказавшись слишком близко, а потом нервно сглатывает, догадавшись, что Тэхён, который ему ещё с первого взгляда понравился, даже не думает отталкивать его и сбегать. Чонгуку хорошо и пьяно, и он не особо соображает, зачем кладёт руку на шею Тэхёна, зачем скользит пальцами в волосы и мягко давит на макушку, приближая к себе. А ещё ему стыдно, и он не может поднять глаза. Лишь сверлит взглядом мокрые от пива тэхёновы губы и тянется к ним своими: прикрывает веки, хватает Тэхёна за волосы второй рукой и, шумно вдыхая носом воздух, осторожно целует. Выходит как-то нелепо, неумело, они оба не могут поймать этот медленный темп, но Чонгук так старается, что Тэхён и думать не смеет о том, чтобы разжать губы и отпустить его. Не сейчас. Им ведь хорошо и спокойно вдвоём. У Чонгука предательски громко стучит сердце, пальцы, которыми он перебирает тэхёновы пряди, немеют от растекающегося внутри трепета, а сам он куда-то стремительно падает – может быть, в бездну своего сознания, может быть, на пол кухни Тэхёна, плевать, – и, что самое странное, не хочет спасения. Потому что с Тэхёном тепло и уютно. Потому что он целует чувственно, без напора, потому что периодически улыбается, когда Чонгук делает что-то не так, потому что продолжает зажимать его губы своими, несмотря на то, что Чонгуку неплохо было бы лечь сейчас и переждать головокружение. А у Тэхёна у самого всё плывёт перед глазами. Он пробирается рукой вверх, берёт Чонгука пальцами за подбородок и крепко держит, намекая, что не позволит отстраниться. Слишком рано, будто говорит он, давай пока не будем отпускать друг друга. А Чонгук наклоняется вперёд и, медленно уложив его на спину и оперевшись руками о пол, нависает над ним: оттягивает нижнюю губу осторожно и начинает спускаться поцелуями по шее, но резко остановившись, приподнимается к его лицу и заглядывает в глаза.
– Мы же не будем на первом свидании заниматься… – шепчет. – Ну, ты понял…
Свидание, значит?
Тэхён смотрит на него долго, совершенно расфокусированно – так, будто это он здесь напился, гладит Чонгука по его раскрасневшейся щеке, а потом понимающе кивает, не задавая никаких смущающих вопросов, и, утянув его к себе, прижимается к крепкой груди.
Ладно, вновь уступает Тэхён, это было чертовски приятно.
*
– В американских сериалах наутро после пьянки дают стакан с водой и шипучей таблеткой, – хрипит Чонгук, присаживаясь на кухонный диван и заворачиваясь с головой в любезно предложенный Тэхёном плед.
Тэхён садится перед ним на пол, открывает бутылку пива – да, он может позволить себе пить прямо с утра – и отпивает.
– Шипучей таблетки у меня нет, но… – кивает на пиво. – Будешь?
– Если ты готов потом отстирывать этот дорогущий ковёр, то давай, конечно, – дерзит Чонгук; взглянув на бутылку, он непроизвольно морщится. – Отвлёк бы лучше чем-нибудь, рассказал весёлую историю.
– Я выбираю стирку ковра, – тут же отвечает Тэхён и, опустив глаза, поясняет: – Нет у меня весёлых историй, одни психологические триллеры.
– То, что нужно, – зевает Чонгук. – Давай, жги.
– Если хочешь что-то узнать, спрашивай сам, – Тэхён ложится на спину и прикрывает глаза.
– Ты гей? – сразу в лоб спрашивает Чонгук.
– Гей? – повторяет Тэхён и, повернув голову на Чонгука, вопросительно смотрит. – С чего ты взял?
– Я вчера не настолько накидался, – Чонгук замолкает на несколько секунд. – И прекрасно помню, что когда я целовал тебя, ты был не против.
– Если честно, я сам немного в шоке, что был не против, – смеётся Тэхён и, заметив обиженно надутые губы Чонгука, добавляет: – Но меня, кажется, тобой принакрыло, и мне совершенно плевать теперь, что ты – парень, – Тэхён опирается на локти позади себя и лучисто улыбается. – Ещё шокирующие вопросы будут?
– Ты вчера сказал, что тот костюм с похорон, – осторожно начинает Чонгук. – Ты прости, я не особо тактичный, но…
– Да всё нормально, Чонгук. Я понимаю, тебе интересно, – тот поджимает губы и направляется к холодильнику, доставая оттуда коньяк и наливая его в стоящий на стойке стакан.
– У тебя кто-то умер?
Да, не поспоришь. Не особо тактичный.
Тэхён отворачивается, встаёт к Чонгуку спиной и, делая вид, что очень занят раскладыванием снэков в тарелку, отвечает:
– Мы хотели полететь в Швейцарию, в Альпы: провести там медовый месяц. Но пришлось немного повременить, – Тэхён грустно усмехается, отпивает из стакана и продолжает вскрывать пакеты с чипсами. – Джон. Мы планировали назвать его Джон.
Чонгук забивается в угол, снимает с головы плед и, вслушиваясь в грустный голос Тэхёна, мечется между тем, чтобы подойти к нему и обнять, и тем, чтобы остаться на месте и дослушать до конца.
– Ей так нравились синие машины… – опустив голову, продолжает Тэхён. – Я протянул ключи и торжественно заявил «Небесной красоты, как и ты», а она запрыгала от радости, будто и не ворчала две секунды назад из-за непрекращающегося за окном ливня. Всё произошло так банально, как в самой дешёвой мелодраме или романе, как в сериале с заезженным до дыр сюжетом. Я был категорически против тест-драйва по такой погоде, но огромные жалобные глаза, а-ля кот из «Шрека», всё-таки сделали своё дело. А скользкие дороги сделали своё, – осушив половину стакана, Тэхён тут же наливает новый, а Чонгук, шокированный услышанным, прикрывает глаза. – Кровоизлияние в мозг, шансов – ноль. А на мне две царапины.
– Чёрт… – Чонгук подрывается на ноги и подходит вплотную. – Мне очень жаль, Тэхён…
– Я столько раз заводил отношения… С девушками, парнями, длительные, на одну ночь, по влюблённости и на спор, но когда её встретил, всё будто померкло. Я и представить себе не мог, что когда-нибудь смогу влюбиться так сильно. Что найду человека, ради которого буду способен умереть.
– Она… – Чонгук не решается произнести то, о чём думает.
– Мне пришлось подписать бумаги: соглашение на продление её жизнеобеспечения. Она была в глубокой коме, но для того, чтобы подготовить лёгкие ребёнка к самостоятельному дыханию, требовалось продлить её жизнь ещё на несколько дней. Я эти дни, по правде говоря, не очень помню… – Тэхён поджимает губы и спустя несколько секунд продолжает: – Знаешь, я ведь сам врач, а врач не должен впадать в бессонницу от словосочетания «живой труп». Но осознание того, что нажми только кнопку и человека нет, действовало на мой мозг покруче любого энергетика, – он опирается о стол и шмыгает носом. – Лишь мысль о том, что мой малыш не может лишиться и отца, отговаривала меня от выхода в окно с девятого этажа. А Джон… – Тэхён прерывается, долго молчит и почти шёпотом заканчивает: – Джон не прожил и суток.
Чонгук, подойдя к Тэхёну, обнимает со спины и кладёт подбородок на его плечо. Тэхён прячет лицо в ладонях и несдержанно плачет, а Чонгук, игнорируя собственные слёзы, шепчет ему на ухо, что боль не пройдёт, но если разделить её на двоих, станет чуточку легче. Просит отдать – хоть часть, хоть всю целиком, и обещает остаться рядом, даже если, почувствовав её, захочется кричать или лезть на стены. Невесомо касается губами шеи и повторяет одни и те же фразы: «Позволь мне помочь», «Я не оставлю тебя» и «Ты очень важен для меня». Потому что теперь они есть друг у друга и вместе они справятся. Потому что Чонгук ни за что не отпустит Тэхёна и не позволит ему умирать внутри себя и ежедневно сдаваться. Тэхён выдыхает невнятное «Спасибо», разворачивается, обвив Чонгука за талию, и закрывает глаза. Он очень благодарен ему за поддержку, за все те слова, которые тот произнёс, за возможность обнять его крепко-крепко. Тэхён нуждался в этом целый год. Пытался уверить себя в том, что лучше вообще ни к кому не привязываться, лучше вовсе не любить, чтобы никогда больше не испытать боль от потери. А сейчас он в руках Чонгука, и это чувство не описать никакими словами. Сейчас Тэхёну намного легче, и внутри уже нет никакого стремления освободиться навсегда и тихо умереть в своей маленькой квартире. Он нежно перебирает пальцами по чонгуковой спине, пытаясь хоть как-то загладить вину за слёзы, ведёт носом по шее и касается виском его щеки. И нет для него ничего важнее этого самого момента. Чонгук улыбается, хлопая слипшимися ресницами, приподнимает плед и, накинув его на Тэхёна, укутывает обоих, сомкнув руки на шее.
– Ты ведь не исчезнешь? – глухо спрашивает Тэхён.
– Я же раз двадцать сказал, что нет, – шепчет Чонгук и, повернув голову, прижимается своим лбом к тэхёнову.
– Скажи ещё раз, – дрожащим голосом просит Тэхён.
– Я, – Чонгук расслабляет руки и плед падает. – Тебя, – скользит ладонями по шее и останавливает на щеках. – Не оставлю, – прикрывает глаза и тянется к губам.
– Чёрт, – выдыхает Тэхён, почувствовав вибрацию телефона в кармане. – Как всегда…
Чонгук смеётся и целует расстроенного Тэхёна в щёку, а потом, опустив взгляд на экран телефона, недоуменно морщит лоб:
– «Не брать трубку»? Это кто такой везунчик?
– Брат, – равнодушно кидает Тэхён. – Подожди здесь, ладно?
– Э-эй, – недовольно тянет Чонгук, выпуская из объятий Тэхёна. – Не уходи.
– Я буду в соседней комнате, – подмигивает Тэхён, проведя тыльной стороной ладони по мокрым глазам, и прикрывает дверь.
*
– Ты – конченный псих, наплевавший на всех вокруг.
– Я в курсе, – сухо отвечает Тэхён. – Что-то ещё?
– Мы – твоя семья, хватит вспоминать прошлое.
– Семья? – ухмыляется Тэхён. – Ты про мать, которая назвала меня убийцей? Или про отца, который избил до беспамятства, пытаясь достучаться? Или, может, ты о себе? О родном брате, который ни разу не пришёл проведать меня и узнать, жив я или сдох уже давно?
– Хён, перестань… Да, мы немного перегнули палку, но ты не можешь бесконечно дуться на нас.
– Немного? – Тэхён болезненно смеётся. – Я рушил свою жизнь, а вы смотрели и ждали момента, когда всё рассыплется до фундамента. Теперь я – песок и пустошь под ним. Что стоите? Давайте, стройте заново! Покупайте самые дорогие строительные материалы, нанимайте лучших рабочих, возводите во мне новую жизнь! Ломитесь в двери, стучитесь по полым стенам, слушайте гул пустоты, да что угодно делайте, это не изменит факта, что от меня ничего не осталось!
– Бо-о-оже, а ты совсем не изменился. Всё тот же эгоист, всё так же винишь в своём горе остальных. Ну кому ты такой нужен, хён? Ты ведь ненавидишь всех и делаешь всё, чтобы ненавидели и тебя.
Тэхён не выдерживает, открывает окно и бросает телефон вниз. Захлопывает створки так сильно, что ломает к чертям весь механизм. Это слишком. Они не имеют права врываться в его жизнь, когда она только-только начала налаживаться.
– Тэхён? – вбегает в комнату Чонгук. – Да что с тобой? Успокойся!
Подлетев к синтезатору, Тэхён переворачивает его и, схватив стул, начинает яростно разбивать.
– Что, пожалеть пришёл? – кричит он. – Жалко меня? Конечно, я ведь убийца, одиночка, брошенка!
– Эй, не неси чушь, – Чонгук подходит и тянет руки к нему. – Иди ко мне. Всё будет хорошо.
Тэхён толкает Чонгука на пол и продолжает планомерно крушить комнату.
Тэхён – психотерапевт, и прекрасно понимает, чем может кончиться длительное сдерживание эмоций. И в сотый раз напоминает себе чем – неконтролируемой истерикой.
Тэхён – психотерапевт, и прекрасно знает, чем это лечится. Но отказывается принимать чем – Чонгуком.
– Ты же чёртов фрик! – скидывая книги с полок, орёт Тэхён. – Посмотри на себя и свою жизнь! Умом ты не отличаешься, стремлений не имеешь, занимаешься какой-то хернёй!
Чонгук опускает голову и, не шевелясь, молча выслушивает. Без сопротивления, без желания что-либо доказывать. Тэхён смотрит на него с полминуты, ждёт, пока тот ему хоть один аргумент предоставит, а потом истерически смеётся.
– Ты хоть что-то одно можешь сделать в полной мере?
«Влюбиться в тебя», – думает Чонгук.
– Набрал кучу увлечений и делаешь их в полсилы! Тупо тратишь время впустую! Выпечка, которую тебе нельзя? Присед со штангой ради брючек? Игра на синтезаторе, из-за которой… – Тэхён прерывается и вновь смеётся. – Чёрт, да я на этой сломанной Ямахе сыграю лучше, чем ты на исправной!
Тэхён давится своими словами, а спустя секунду начинает жалеть о только что сказанном. Понимает, что льёт желчь на эмоциях и на самом деле так не думает. Это ведь Чонгук – человек, который оказался рядом в трудную минуту и не отвернулся. Обычный скромный парень, который не спал целую ночь, чтобы заработать денег на билет. Ради того, чтобы побыть с Тэхёном наедине. Тэхён не имеет право судить о нём, толком ничего не узнав. Спрашивал ли он, каково было Чонгуку? Где его настоящий дом, где родители? Где любимый человек? Он хоть что-то уточнил, прежде чем бросаться такими громкими словами?
Тэхён осознаёт, что не злится на Чонгука и его непостоянность, а переживает за его будущее. И чувствует, как прошлая боль сменяется на новую. Которой разорвёт нахрен, если Чонгук его не простит. Чувствовать это – невыносимо, держать в себе – тоже. Тэхён очень хочет извиниться, сказать, что был не прав и наговорил ерунды, пообещать, что такое никогда больше не повторится, но Чонгук вдруг медленно встаёт на ноги, поднимает на него глаза и так разочарованно смотрит, что Тэхён, стоя перед ним, начинает расщепляться. Это похоже на конец. Они никогда не помирятся. Тэхён так и останется здесь один и будет продолжать рассыпаться. Это его участь и наказание за скотское отношение к Чонгуку, который желал ему только добра. Вот только долго ли он протянет?
Грустно усмехнувшись, Чонгук отворачивается и, не сказав ни единого слова, уходит из квартиры.
А у Тэхёна с его уходом, кажется, окончательно рушится жизнь.
*
– Без них звенит в ушах твоё молчание, – под нос бормочет Тэхён и поджимает губы.
Четвёртые.
А может быть, ну их к чёрту?
Он переворачивается на спину, кутается в плед, пропитанный воспоминаниями от тесных объятий с Чонгуком, и, повернув голову, оглядывает идеально прибранную комнату.
Сколько уже времени прошло? Неделя, две? Месяц? Надо всё-таки купить огромный настенный календарь. Он переводит взгляд на часы, которые специально повесил, приподнимается на кровати и встаёт босыми ногами на холодный паркет. Ему всё равно, внутри нисколько ни теплее. Лютый холод окутал ещё в тот момент, когда Чонгук закрыл за собой дверь. Тэхён раздвигает пальцами жалюзи, подойдя к окну, и смотрит в щель: Чонгук, припарковавшись под фонарём и погасив фары, расстёгивает верхнюю пуговицу идеально отглаженной белой рубашки, оттягивает галстук и, сложив руки на руль, безучастно смотрит в какую-то точку на асфальте. Он такой замученный, забитый, грустный, что Тэхёну становится не по себе, и рассуждения о том, что такое чонгуково состояние – лично его вина, начинают стремительно заполнять голову. Тэхён роняет плед, поднимая жалюзи вверх, и, оперевшись ладонями и лбом о стёкла, вглядывается в чонгуково лицо: представляет, как выбегает на улицу босиком, пуская пар изо рта, и дрожит от холода, а Чонгук выскакивает из машины, кричит, мол, зачем ты, дурак, раздетым выбежал, обнимает до хруста костей и снова обещает, что никогда-никогда не отпустит.
У Тэхёна в ушах звенит от пустоты, которую он слышал на каждую попытку всё исправить, сердце болит от мыслей, что глупыми нравоучениями заставил Чонгука пересмотреть свою беззаботную жизнь и пойти работать по профессии, и руки трясутся – то ли от нервов, то ли от того, что замёрзли и никто, кроме Чонгука, их согреть не может.
Чонгук выходит из своего транса, оглядывает улицу и, открыв дверцу и накинув на плечи куртку, тащит себя к киоску. К тому самому, где они вместе покупали в последний раз пиво, с которого его хорошенько так разморило, и чипсы, из-за которых он морщился, называя «не едой». Чонгук выходит уже спустя минуту с пачкой сигарет в руках, закуривает на ходу и прыгает в машину, поёжившись от холода. На улице жуткий ветер, деревья гнутся сильно, прямо к земле, а Чонгуку будто всё равно: он, закинув голову и прикрыв глаза, делает затяжку за затяжкой и выдыхает густой дым в салон. Какого хрена ты творишь, ты ведь грёбанный спортсмен, думает Тэхён и очень на него злится. Да так, что ещё чуть-чуть и снова начнёт крушить комнату. Он раскрывает окно, чтобы накричать на Чонгука, но внезапно улавливает доносящуюся из машины мелодию Людовико Эйнауди. Чёрт, чёрт, чёрт. Снова эти воспоминания. Тэхён улыбается уголком губ, проигрывая в памяти тот вечер – горячий чай и спящего на коленях Чонгука, уставшего от ночной подработки, которую тот взял ради денег на билеты ненастоящего концерта, – и понимает, что Чонгук тоже сильно скучает.
Тэхён почти не видит лица Чонгука за дымом, а когда тот раскрывает окно и проветривает, даже немного радуется. Пока не замечает, что Чонгук, сидя всё так же, с закинутой головой, в упор смотрит на него. Тэхён, неожиданно для себя, начинает глупо улыбаться и махать рукой, но Чонгук не делает ответных действий. Он вообще не шевелится. Тэхён в тысячный раз повторяет губами «Прости меня», но тот даже на это не реагирует.
Надо срочно что-то делать, строит себя Тэхён, поговорить с ним, обсудить то, что произошло, попросить прощения. Но Чонгук опускает голову на засветившийся в темноте телефон, поднимает трубку, схватив куртку с соседнего сидения, и выбегает из машины, направившись к появившемуся на парковке грузовику. А оказавшись там, жмёт руку водителю, помогая раскрыть дверцы и достать коробки. С гарнитуром из Икеи.
– Какого чёрта? – вскрикивает Тэхён и, психуя, направляется в душ.
Включает горячую воду, вмиг согревается и, высушив феном волосы и накинув футболку с джинсами, выглядывает в глазок: никого. Прислоняется ухом к двери: тихо. Он бежит к окну и, не обнаружив на парковке грузовик, понимает, что, пока плескался в ванной и собирался, Чонгук уже разобрался с доставкой и вернулся домой.
Тэхён шипит и матерится, направляясь в прихожую, натягивает на себя кеды, а вылетев из квартиры, резко тормозит, натыкаясь на вещи в коридоре парадной: на сорванные плакаты, на проектор звёздного неба, на гирлянды и шарики. На гитару. И на записку, приклеенную к стене: «Уважаемые соседи, можете забрать для своих детей».
И Тэхён забирает. Стаскивает к себе в квартиру весь до последнего хлам, загромождает всю комнату и попутно ноет, что устал, обессилел и вообще, на хрена оно мне всё надо, блин. Он злится, когда бросает на пол последний плакат и, с полным намерением надавать Чонгуку по щам, мчится вон из квартиры. Чонгук сейчас огребёт. Огребёт по полной программе. Тэхён настойчиво стучит в дверь намозоленными с непривычки ладонями, бесится с каждой секундой всё больше, а когда видит на пороге мокрого Чонгука, завёрнутого в полотенце, с тихим «Ох, чёрт» отворачивается и накрывает ладонью глаза.
– Попозже зайду, – недовольно кидает Тэхён и топчется на месте: уйти очень хочется и не хочется одновременно.
– Я… – неуверенно начинает Чонгук. – Я почти закончил. Подожди на кухне.
Тэхён раздвигает пальцы, одним глазом смотрит через щель на Чонгука, но всё же положительно кивает и заходит внутрь. Чонгук скрывается за углом длинного коридора, а Тэхён, сняв с себя обувь, подбирается к висящей на вешалке кожанке и, прикрыв глаза, втягивает носом аромат чонгуковых духов. Да, он так сильно скучал. И да, он немножко на нём помешался. Тэхён отвлекается, только когда слышит грохот из ванной, и, помотав головой, чтобы привести себя в чувства, рысью направляется на кухню.
– Это ещё что такое? – остановившись на пороге, Тэхён раскрывает от удивления рот и впадает в ступор: какая-то параллельная вселенная.
– Ну как? – слышится со спины голос Чонгука.
Тэхён пугается, шарахается и, больно стукнувшись локтем о дверь, отпрыгивает на метр от Чонгука.
– Кошмар, – констатирует Тэхён. – Белые обои и гарнитур из Икеи? Скукота.
– М-м, – задумчиво мычит Чонгук и оглядывает кухню. – Хочу фотообои вон туда, – указывает на большую стену. – С фортепианными клавишами.
– Чёрно-белые? – усмехается Тэхён.
– Ну да, – пожимает плечами Чонгук. – Думаешь, впишутся?
– Думаю, это действительно скукота, – Тэхён долго смотрит на Чонгука и отмечает про себя, что тому самому вся эта обстановка не нравится.
– Чёрт, а я уже кредит взял, – обречённо выдыхает Чонгук. – На ремонт. У нас на работе все так делают.
– Чонгук, ты – не все, – еле слышно говорит Тэхён.
Чонгук поднимает на него глаза, внимательно смотрит, не моргая, а потом скользит взглядом на губы и, громко сглотнув, отворачивается.
– Спасибо за мнение. Я его учту, – бросает Чонгук. – Был рад увидеться.
Тэхён понятливо кивает, пятится назад, но, заметив стоящий в углу синтезатор, останавливается и указывает на него рукой.
– Ты давно не играл. Я ждал, но ты…
– Ну почему же, – перебивает Чонгук. – Я играю каждый день. Просто в наушниках.
– Чонгук, прости. Я тогда на эмоциях это сказал. Ты играешь непло…
– Всё в порядке, – улыбается тот. – Так комфортнее. Для всех.
Тэхён хмурится и резко убегает из кухни. Ничего не сказав, не попрощавшись. Да, это неуважительно и некрасиво, да, Тэхён не должен был психовать на пустом месте, но у него были на то все причины. Главная из которых «Как же я задолбался». Чонгук, вскинув бровь, провожает его, не захлопнувшего дверь, взглядом, стоит с полминуты, застыв на месте, а потом, так и не придумав действию Тэхёна оправдание, всё же решает закрыть дверь. Наверное, он уже не вернётся, – именно такие мысли посещают голову Чонгука, когда он начинает шагать к проёму с намерением запереться изнутри. Но сделать он этого не успевает, потому что Тэхён вновь стихийно врывается в квартиру и отбирает любую возможность дотронуться до ключа.
– Вот, держи, – тот протягивает нотную тетрадь с незаконченной мелодией. – Я так и не смог. Старался, давил из себя, но ни черта не получилось.
– Тэхён, я её уже…
– Видел, я знаю, – Тэхён настойчиво впихивает тетрадь. – Возьми, пожалуйста, и закончи. Я уверен, ты справишься.
Чонгук аккуратно берёт ноты, прижимает к себе и смущённо улыбается, а Тэхён ласково хлопает его по плечу и, тихо произнеся «Спасибо», нехотя уходит в свою квартиру. Так будет лучше. Тэхён вряд ли когда-то притронется к клавишам, а Чонгук действительно сможет дописать эту музыку. Повернув защёлку, он опирается спиной о дверь и со счастливой идиотской улыбкой плетётся в комнату. Разговор с Чонгуком лучше курса самых эффективных антидепрессантов, а его улыбка удивительным образом позволяет ранам на душе затянуться. Тэхён прыгает в домашние шорты, падает на кровать и мечтательно вздыхает, решая немного поспать, но, увидев светящийся экран лежащего на полке телефона, соскакивает с постели и, запинаясь о ковёр, бежит читать сообщение.
Чонгук:
Тэхён, ты слышишь?
Тэхён несётся к стене, прислоняется к ней ухом и, перестав дышать, вслушивается. Чонгук начинает играть, а у Тэхёна наворачиваются слёзы: из-за эмоций, которые он сам вложил в эту музыку, и из-за чувств, которые, играя, вкладывает Чонгук.
Тэхён понимает, что чонгукова игра – лучшее, что ему доводилось слышать. Он слышит середину мелодии, прикрывает глаза и замирает, когда начинается момент, на котором он застопорился. Чонгук написал именно то, что Тэхён никак не мог выразить нотами: мысли о вселенской грусти, невыносимой потере и жуткой боли. Никто не смог бы сочинить лучше, ведь никто, кроме Чонгука, не знал о том, что у Тэхёна внутри и как это можно вылечить.
Тэхён скребёт обои ногтями, плачет навзрыд и боится, что Чонгук скоро закончит. Но слышится последний аккорд и он, на удивление, мажорный и контрастирующий с настроением песни: намекающий глупому Тэхёну, что ещё не всё потеряно и есть надежда.
Чонгук:
Ну как?
Тэхён подрывается с кровати, бежит в соседнюю квартиру босиком и в домашних шортах, отворяет незапертую дверь и, заметив стоящего в кухонном проёме Чонгука, подбегает и буквально прыгает на него с объятиями.
– Ты не ответил, – смеётся Чонгук, покачиваясь с ним из стороны в сторону. – Опять игнорируешь мои сообщения…
– Кажется, я люблю тебя, – выпаливает Тэхён; чуть отстранившись, он обхватывает Чонгука за шею и опускает взгляд. – В смысле… можно так музыку назвать. «Кажется, я люблю тебя». Неплохо звучит.
– Я назвал её «Вернись, идиот», – с умным видом говорит Чонгук. – Идиот – это я, если что, – Тэхён вновь расплывается в улыбке и крепко обнимает Чонгука. – Хотя, знаешь… – Чонгук приближается к его уху и, прикрыв глаза, искренне шепчет: – Кажется, я тебя тоже.
