355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Ankaris » Aтем » Текст книги (страница 5)
Aтем
  • Текст добавлен: 18 мая 2022, 03:03

Текст книги "Aтем"


Автор книги: Ankaris


Жанр:

   

Ужасы


сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

– Должно быть, Токио Отель, – рассмеялся я. Да… волна помешательства охватила всю Германию, да куда там – всю Европу.

– Обязательно ознакомлюсь с их творчеством на предмет иронии. Это будет весьма любопытно, – как-то слишком серьёзно подошёл он к делу.

– Вот ваша дочь удивится-то…

– Может, я и её смогу увлечь анализом текстов песен любимой группы, – глубокомысленно хмыкнул он. – Что ж, буду рад вновь вас видеть на следующей лекции в среду.

– Почту за честь.

Остановившись у двери с табличкой «Кафедра теории литературы», мы пожали на прощание друг другу руки. И только в эту секунду я заметил, что, вероятно, в какой-то момент нашей с профессором полемики о Гамлете Дэни тихомолком покинула нас. Несмотря на то что библиотека находилась в здании напротив, времени зайти и нормально попрощаться у меня уже не было – нужно ехать в магазин Майера и согласовывать поставку оборудования для студии.

19

– И здесь ещё, пожалуйста, проверь, – подсунул мне очередную кипу бумаг Райнер, выполняющий обязанности управляющего магазином в отсутствие Ксавьера. – Это список на поставку для студии. Если всё верно – подпиши, и я утверждаю заказ. И да, звонил Майер. – Его загадочная интонация заставила меня оторваться от изучения длинных таблиц с наименованиями товаров и бесконечных столбцов с цифрами. – Он будет завтра утром.

– Тебя это так воодушевило? – Усталость, накопившаяся за долгий рабочий день, дала о себе знать, отчего вопрос прозвучал ненамеренно грубо.

– Нет, – категорично возразил он. – Имя Рольф Шмидт-Хольтц тебе о чём-нибудь говорит?

Естественно. Два последних альбома группы были записаны на лейблерекорд-лейбл (звукозаписывающая компания)– это своего рода компания, которая занимается производством, распространением и продвижением продукции лейбла. Также в задачи этой организации входят подписание контрактов с артистами, решение вопросов рекламы, звукозаписи, ну и конечная продажа аудио– / видеозаписей., которым владели Sony Music. А с прошлого года Шмидт занимал должность генерального директора Sony – CEO, как принято нынче говорить. Главный офис Sony находился в Нью-Йорке, куда несколько дней назад и полетел Ксавьер, не сообщив о своих истинных намерениях ни слова. Два года он проработал на Supersonic Records, ещё два на GUN Records, его повышение было бы вполне логичным.

– SonySony Music Entertainment – вторая по величине в мире звукозаписывающая компания. Входит в т. н. «Большую тройку». Принадлежит Sony, контролируется Sony Corporation of America. Компания объединяет более 200 лейблов, имеет представительства в 44 странах открывают очередной лейбл?

– Не знаю, – пожал Райнер плечами. – Мы созванивались утром, он, как обычно, был немногословен. Сказал, если увижу тебя, передать, что у него «хорошие новости».

– Мастер интриги. Так, – похлопал я по папке, в которую уже успел сложить подписанные документы, – это тебе, а я пошёл.

20

– Пошёл, – роясь по карманам в поисках ключей от автомобиля, остановился я у двери магазина.

Правильно, что сегодня решил не садиться за руль. К вечеру моя рассеянность заметно усилилась, я даже счёт времени потерял. Полагал, ещё нет и шести, однако улица вовсю утопала во мраке сумерек. «Чертовщина какая-то», – взглянул я на наручные часы – 18:05. Наверное, всё дело в тумане. Не припомню, когда в последний раз он был таким густым – даже силуэтов зданий не видно – сплошная серая стена.

Откуда-то из-за угла донёсся мерный стук колёс о рельсы, и уже через мгновение сквозь облачную дымку на меня таращились два жёлтых глаза приближающегося трамвайчика. Сверху на электронном табло светилось: «№17: Вокзал – Университет – Парк». «Очевидно, этим днём правит ирония», – подумалось мне, и я подчинился воле самопровозглашённой императрицы.

Через три остановки и после сотни назойливых мыслей раздался металлический скрежет – мы остановились в нескольких метрах от ярко освещённого здания библиотеки.

21

В крайне вежливой манере, сопровождая свои слова изящными жестами, подобно дирижёру оркестра, Дэниэль, указывая на полки стеллажей, объясняла какой-то девушке, как той найти нужную книгу. А я стоял у окна и зачарованно наблюдал за утончённым языком её тела, ловя каждое движение. Но вот студентка исчезла, скрывшись за стеной стеллажей, и взгляд Дэниэль встретился с моим. Она улыбнулась и, подняв ладошку, стала перебирать кончиками пальцев в воздухе, точно играя на воображаемом фортепиано. Клянусь, я слышал музыку! Будто сам Берлиоз и Дебюсси вдруг встретились в небесах над Парижем лишь ради этого одного события – написать для неё ноты мелодии приветствия – mélodie d'accueil. Несомненно, немецкая строгая прямота лишена той лёгкой грации, присущей аристократичным французам.

– Rebonjour, – поздоровался я по всем правилам французского этикета, обязывающим добавлять приставку «re», если ты встречаешь человека второй раз за день.

– Как ты здесь оказался? – улыбнувшись, задала она наиболее очевидный вопрос и отчего-то вдруг смутилась собственных эмоций.

– В общем-то, всему виной профессор Краус с его иронией, – слукавил я и красочно описал свой путь до библиотеки.

– Получается, тебя вынудили лекция и самовнушение? – насмешливо хмыкнула она, явно дразня меня. Я ничего не ответил, но дал понять, что вижу всю подноготную её дерзости.

– Дэни! Еда! – прозвеневший за её спиной звучный девичий голос застал Дэниэль врасплох, заставив вздрогнуть. – Добрый вечер. Катя, – представилась мне девушка и перевела вопросительный взгляд на подругу. Но Дэниэль, отчего-то испуганно смотря на меня, снова спряталась в своём ледяном панцире. – Пойдём, – указала Катя на длинный ряд то ли парт, то ли столов, расположенных вдоль окна.

– Разве сюда можно проносить еду? – попытался я разрядить обстановку. И затем представился: – Штэфан.

Почуяв холодное дуновение, гонимое сгущающимися грозовыми тучами над нашими головами, Катя бодро подхватила подброшенную мной инициативу и принялась рассказывать о непреложном уставе, установленном в этих стенах.

– Ну, знаешь, к любому правилу ведь всегда есть поправка, – добавила она, хрустя каким-то овощным салатом.

– Где-то это я уже слышал, – улыбнувшись, взглянул я на Дэни. Но та, пряча от меня глаза, строила вид чрезвычайно увлечённой своим рагу. И тогда мы с Катей разговорились о лекциях профессора Крауса, а после и о нём самом.

Так для меня открылись интересные подробности о его неповторимом стиле – стиле, позволяющем удерживать любого слушателя в священном благоговении. В университете профессор славился тем, что читая одни и те же лекции из года в год, всегда добавлял элемент новизны в каждую из них. И студенты любили его за это.

– Если вы придёте на лекцию о Шекспире в следующем году, то точно услышите много чего такого, что не было произнесено сегодня, – сказала Катя. – Поэтому его лекции посещают студенты с разных курсов.

Разве не это является доказательством гения человека: приобретая опыт, подвергать сомнению любую истину, произнесённую или услышанную ранее?

Замигавшая над информационной стойкой индикаторная лампочка в виде вопросительного знака оповестила о новом посетителе, и Катя, извинившись, направилась к студенту.

– А что за книгу искал субботний студент? – вспомнился мне недавний случай.

– Из частной коллекции какого-то Голдастуса о Генрихе Третьем. Понятия не имею, кто это, – невнятно пробубнила Дэни, не отрываясь от своего ужина.

– Ты о Генрихе? – рассмешила меня её откровенная невежественность.

– О Голдастусе. А этот Генрих с этими важными цифрами после имени, – её маленький нос вмиг сморщился, – наверняка был одним из королей.

– Императоров, – поправил я её. – Священной Римской Империи.

– Штэф, – и опять гласная прозвучала дольше, чем ей следовало бы, – эти священные императоры со своими священными войнами занимательны только для мужских умов.

Но даже выйдя из библиотеки, мы продолжили горячо спорить о том, какие вещи занимают мужские и женские умы, о причинах, почему мы находим эти вещи занимательными. Слово за словом, и вот, сами того не заметив, мы оказались внутри всё того же трамвайчика №17, привёзшего меня сюда. В который раз убеждаюсь, что спор с женщиной на подобные темы похож на жалкие попытки потушить пожар стогами сена. Дэниэль неустанно и весьма эмоционально всё что-то доказывала, давно отступив от изначального тезиса, уверен, даже не осознав того. Женщины часто очаровываются самим процессом, потому что их разум – огонь, у мужчин огонь вспыхивает только в сердцах. Кажется, так сказал Ницше. Впрочем, я и не стремился затушить пылающий в ней костёр, обжигающий жар которого добавлял адреналина и в мою кровь, заставлял её закипать.

– Это была моя остановка! – вдруг вскрикнула она, когда мы поехали по Грюнштрассе вниз к парку.

– Выйдешь на следующей. Я провожу.

Но следующая остановка так же пронеслась размытыми силуэтами в окне. И следующая за следующей. Наши умы были слишком увлечены обсуждением лекции, чтобы заметить это. Так, обогнув парк, мы поехали по очередному кругу кольцевого маршрута №17. «С этим числом явно связано нечто большее, чем простая ирония», – усмехнулся я в мыслях.

– Но Яков, безусловно, прав. Люди всегда будут искать способ облачить горькую правду в сладкую скорлупу, – рассуждала Дэниэль.

– Écale, – вспыхнувшее в сознании слово вырвалось наружу.

Дэниэль свела брови и озадаченно посмотрела исподлобья.

– Ещё помню что-то, чему учили на уроках французского в школе, – отшутился я и опять вернулся к старой теме: – Это в природе людей – искать блестящие фантики для своих пороков.

– Фраза «это в природе людей» уже похожа на один из этих фантиков, – верно подметила Дэни. – Моя остановка, я…

– Да, конечно. Поговорим о самоиронии в другой раз, – улыбнулся я и поспешил подняться, чтобы пропустить её к выходу. – Завтра я буду неподалёку, могу заскочить.

И появившиеся на её щеках кокетливые ямочки стали для меня свидетельством одобрения.

22

Закончив все дела в магазине ещё к обеду, Райнер, я и продавец Маркус в ожидании приезда Ксавьера маялись от безделья. Посетителей не было вот уже как пару часов.

– А не сыграть ли нам, господа? – в свойственной англичанам галантной манере светского джентльмена обратился к нам Маркус, а затем протянул мне барабанные палочки.

Ксавьер заявился в самый кульминационный момент нашей перкуссионной импровизации и, пытаясь заглушить музыку, прокричал, что именно подобного приёма и ожидал. Он быстро проверил документы, и когда удостоверился, что за время его отсутствия никаких накладок с намеченной поставкой не возникло, мы наконец направились в ближайшее кафе, где можно было бы спокойно поговорить о его «хороших новостях».

– Ну, выкладывай уже, – не выдержал я, но Ксавьер молча продолжал изучать меню, пытаясь сохранить интригу и, очевидно, подогреть моё любопытство. – Ты будешь работать на Sony в Мюнхене?

– Тогда бы ты смог навещать свою матушку чаще двух раз в год, – усмехнулся он. – Почему сразу Мюнхен? В Берлине тоже офис есть. Но пока я остаюсь в Бохуме с GUN Records, теперь без возможности так часто мотаться из города в город. Это означает, что здесь мне понадобится человек, которому я всецело мог бы доверить управление магазином.

– Ты знаешь – у меня нет на это времени, – решив, будто это и есть «хорошая для меня новость», отказался я, попутно указав официантке на выбранное блюдо в меню.

– Знаю, поэтому и не предлагаю. Суть в другом, так или иначе студия и магазин находятся во взаимовыгодном сотрудничестве, поэтому твоё мнение, касаемо нового исполнительного директора, для меня важно.

– Если ты собираешься предложить должность Райнеру – я ничего не имею против.

– В таком случае, первый вопрос решён.

Второй вопрос, собственно, вопросом-то и не был. Ксавьер описал новые возможности, открывающиеся передо мной, как следствие его повышения.

– Нужно выпустить альбом к началу сентября, – категорично заявил он.

– Не уверен, что парней переполняет такое же вдохновение, что и меня. Мы же планировали взять перерыв на год… Если наметить релиз на август, запись должна начаться уже весной, скажем, в марте…

– Закрытие GUN может произойти в конце следующего года или начале девятого. Сейчас, – подчеркнул он интонацией значимость слова, – я могу гарантировать тебе должное промо, а что будет потом… Спасибо, – отвлекла его официантка, которая принесла десерт.

– Что будет потом? Sony предложили тебе повышение, сообщив о неминуемом закрытии одного из своих бесчисленных лейблов, не упомянув о страховке? Майер, что-то ты не договариваешь.

– Не «неминуемом», а пока ещё только возможном. Потом? Потом я буду работать на Sony в Берлине. Но ты сам прекрасно понимаешь, как устроен этот бизнес: даже бумага не является гарантом безупречного соблюдения прописанных условий, что уж говорить о неформальной встрече со Шмидтом и только устной договорённости. Будем надеяться на лучший исход, – откинулся он на спинку стула, сцепив на затылке руки в замок. – Какие планы на вечер? – и за этой хитрой ухмылкой не скрывалось ничего хорошего.

– Прости, но вынужден отказать в свидании. Тебя опередил другой парнишка, – вырвался из меня какой-то идиотский смешок, сдав с потрохами истинные намерения. – Хотя… часов в девять буду свободен, наверное…

– Штэф, – прищурив один глаз, Ксавьер осуждающе покачал головой, – ещё не наигрался? Ладно, дело твоё, я в магазин. Наберёшь, если твой парнишка окажется не таким сговорчивым, как я.

23

Поднявшись на нужный этаж библиотеки, я обнаружил, что сегодня не только в магазине, но и здесь было весьма малолюдно: редкие студенты шныряли из зала в зал, и только несколько человек, расположившись за читальным столом у окна, что-то тихо обсуждали.

Стойка информации пустовала. Странно, ведь всего лишь начало шестого. Я нажал на кнопку вызова персонала – над головой загорелась лампочка и через несколько секунд погасла. Спустя пару минут никто так и не подошёл. Я повторил действие. И вновь никого. Я обошёл зал несколько раз – пусто, решил подняться на этаж выше, в медиацентр, и поискать там, но, заметив знакомый силуэт, остановился на полпути. Дэниэль сидела на полу меж стеллажей в дальнем углу зала, который я не осмотрел и который сейчас было прекрасно видно с высоты лестницы.

Услышав звуки приближающихся шагов у себя за спиной, Дэни испуганно обернулась. И в следующую секунду был напуган уже я. Из её глаз по щекам стекали нескончаемые потоки слёз, смывая тушь с ресниц и оставляя за собой чёрные дорожки.

– Что случилось? – опустился я рядом.

Горестно всхлипнув, она разрыдалась в голос, захлёбываясь слезами. А я не нашёл лучшего утешения, чем объятия.

– Что это у тебя там? – забрал я из её рук какую-то книгу. «Так говорил Заратустра. Фридрих Ницше» – сияли строгие золотые буквы на тёмно-зелёной обложке. – Не нужно было тебе это вообще открывать, – попытался я её успокоить.

– Но это задание Якова к предстоящей лекции о Гёте, – вновь горько всхлипнула она.

Так мы и просидели до шести часов: на полу среди стен из книг. Я попытался отвлечь Дэниэль рассказом о своём дне, однако это не сработало. Пряча от меня заплаканное лицо, она отвернулась к возвышавшемуся во всю стену тёмному окну. Но из-за яркого света внутри и темноты снаружи сквозь него ничего не было видно. Окно превратилось в мутное зеркало, из которого на нас смотрели наши же блёклые отражения.

– Хочешь поговорить об этом? – спросил я, листая книгу, на каждой странице которой были выделены маркером, вероятно, наиболее значимые места.

– Хочу пойти домой. Прости, что тебе пришлось застать меня в таком виде, – поднявшись с пола, направилась она к служебной двери напротив. А я так и остался сидеть на месте с раскрытой книгой в руках и взглядом, прикованным к подчёркнутому предложению: «Моё счастье должно было бы оправдать само существование!»

24

Простучав колёсами, нас встретил старый приятель с номером 17 на лбу. Мы заняли места в конце салона, решив повременить с «домом» и поговорить о Ницше, «Заратустре», Гёте и профессоре Краусе.

– Кстати, он пригласил меня на следующую лекцию, – сказал я, покосившись на Дэниэль. Она только хмыкнула, а на её лицо не отразилось никаких эмоций. Было непонятно, что именно она выразила этим звуком, поэтому я всё же осмелился уточнить, добавив: – Но если ты против…

– Я не хочу, чтобы ты потом жалел о потраченном времени, – холодно прозвучали слова.

– Ты сейчас говоришь не о лекции, верно? – И она опустила глаза, согласившись. – Но мы все теряем время, главное – выбрать то, на что не жалко было бы его потратить. – Её отражение в окне трамвая улыбнулось. – Ты ведь тоже тратишь сейчас своё время на общение со мной… – осёкся я, чуть не сболтнув лишнего.

Хотя, верится мне, она давно осознала свой проигрыш, но отчего-то всё оттягивала день капитуляции.

– Фридрих Ницше, – переключив тему, тогда громко произнёс я его имя. – Что ж, поговорим о нём. Я постараюсь подобрать метафору посовременней, дабы у тебя сложилось более ясное представление о его философии. Для начала сравним наш мозг с мышцей, для того чтобы она постоянно пребывала в тонусе, её нужно прокачивать. Несомненно, чтение книг, и книг Ницше в частности, является одним из множества видов «прокачек». Получается, если мозг – мышца, то книга… – посмотрел я на неё, ожидая услышать ответ.

– Инструмент, – ответила она.

– Верно. Назовём его «гантелью». Но существуют множество гантелей различных весов. Одни весом в полкилограмма, другие весят десятки килограмм. Ницше – это спортзал для мозга, или, если будет угодно, часть спортзала с весами выше средних. Нельзя приступить к тренировке, взяв максимальный вес. Понимаешь, о чём я? Иначе всё закончится плачевно, как сегодня. Более того, подобные веса иной раз под силу поднять только мужскому уму. И я уже вижу зарождающееся возражение в твоих глазах. Но я вовсе не пытаюсь оскорбить женщину, напротив – делаю ей честь.

– Ницше до отвращения прямолинеен и категоричен… и прав, – посмотрела она сначала в окно, затем на меня – мы приближались к её остановке.

– Ты уже выходишь? Тебя утомила моя лекция? – усмехнулся я.

– Напротив! – пылко возразила она. – Неужели ты готов вести задушевные философские беседы с существом, по природе своей не предназначенным для этого?

– А вот мы и вернулись к теме самоиронии, – невольно усмехнулся я, заставив улыбнуться и её. – Просто я люблю, когда меня слушают.

И, закрыв двери, трамвайчик застучал колёсами, поехав вниз к парку.

25

– Ты неважно выглядишь, – поприветствовала меня Дэни, когда я наконец добрался до аудитории, на удивление раньше самого профессора.

Моих сил хватило лишь на то, чтобы безмолвно согласиться. Я пытался отдышаться после пробежки от площади до университета. Из-за непробиваемой пробки, собравшейся на главной улице, я был вынужден оставить машину на одной из парковок в центре. И именно из-за этой пробежки ступеньки амфитеатра стали сейчас для меня настоящим Эверестом.

Когда я был студентом, редкий предмет мог заставить меня вот так – в два счёта – выскочить из тёплой постели и, сломя голову, ёжась от утренней прохладной сырости, нестись по неприветливым улицам на занятие. Впрочем, и теперь дело было вовсе не в лекции. По пути сюда я всё размышлял, почему это так важно для меня – быть здесь, быть вовремя.

Во-первых, вчера, когда мы прощались с Дэниэль, она замешкалась в дверях трамвая, добавив ко всему прочему: «До завтра». Не знаю, было ли то проявлением её неосознанного французского этикета или же вполне осознанным желанием встретиться. Если всё же последним, то это накладывало на меня некие обязательства, ведь до сего момента я сам лично изъявлял желание прийти, ссылаясь на приглашение профессора.

Во-вторых, с возрастом я приобрёл черту характера, которую не без основания так любят приписывать всем немцам в целом – пунктуальность. Пунктуальность, сила воли, обязательность, ответственность – эти четыре понятия со временем вошли в негласный кодекс моих принципов, став настоящим проклятием – распятием сознания. И пока тело умоляло оставить его в сонном покое спальни, сознание уже проводило над ним обряд экзорцизма, тряся крестом из принципов. Тело поднялось позже положенного, поэтому пришлось восстанавливать баланс вот таким незамысловатым способом, как бег. Однако опаздывал я вовсе не из-за заторов на дороге, а потому что проспал, сначала оставил свой телефон в вещах Ксавьера, а после напрочь забыл о необходимости завести будильник иным способом.

– Я проспал, – честно ответил я на её честное приветствие. – Полночи провёл в парке на баскетбольной площадке. Кидали с приятелем мяч в кольцо, – вкратце рассказал я о событиях своего вечера, выбросив из описания дословное цитирование заманчивой формулировки предложения Ксавьера: «Я привёз мяч нового сезона NBA, упругий, словно задница латиноамериканки: так и жаждет, чтобы его отшлёпали, даже площадка в нетерпении покрылась влажной похотливой испариной, ожидая услышать звонкий стук резины». Резонно заметив, что никакая это не испарина, а моросящий дождь, кажется, только начинающий набирать обороты, я отказался. Сказал, что уже десять часов, завтра мне предстоит ранний подъём, а после придётся провести весь день в студии, сводя треки. Естественно, данный довод не возымел силы над Ксавьером.

Более одержимого спортом человека, чем Ксавьер, я ещё не встречал в своей жизни. После музыки это стало нашим вторым общим занятием. Каждый раз, когда он был в городе, мы непременно куда-то выбирались вместе: на баскетбольную площадку, футбольное поле или же на пробежку. Причём для него не существовало ни временных рамок, ни плохой погоды, ни «подходящих» ситуаций. На одной вечеринке рекорд-лейблов в Штутгарте он устроил соревнование под названием «Попади оливкой в декольте». Публика живо подхватила идею, а затем всё закончилось отжиманиями… с девушками, лежащими у нас на спинах. Ксавьер насквозь был пронизан духом соперничества, что, безусловно, благотворно отражалось и на его карьере.

Мы встретились около одиннадцати часов. К тому времени дождь закончился, толком-то и не успев начаться. Несколько таких же полуночников, как и мы, бегали по площадке. Мы предложили им разделиться на команды и сыграть пару игр. Через час ребята разошлись по домам, а мы задержались, начав соревноваться в том, кто больше забросит трёхочковых. Домой я вернулся в два часа. Сил хватило только на душ. Про будильник я успешно забыл, обессилено свалившись в кровать и заснув без задних ног.

– Невероятно, – улыбнулась Дэниэль.

– Что именно?

– Ко мне судьба не столь благосклонна и куда более скупа на чудеса. Я бы точно непростительно опоздала! – грустно усмехнулась она, достав из рюкзака две коробочки апельсинового сока. – Угощайся, – опустив пластмассовую столешницу парты, поставила она одну упаковку передо мной. – А я всё же пробежала вокруг парка вчера. Освещение вдоль дорог лучше, чем внизу.

– Нужно было забежать на площадку к нам.

– Будто бы я могла знать, – вероятно, не углядела она в моих словах шутливого контекста.

– Может, сегодня там встретимся? – тогда спросил я, решив, что за сослагательным наклонением скрывалась готовность принять предложение.

Обхватив губами пластмассовую соломинку и неторопливо потягивая сок, Дэни свела брови и хмуро посмотрела, не спеша с ответом. А затем, уже который раз подряд, её тело и сознание приняли разные решения: тело пожало плечами, разум же заставил произнести, что это «не самая хорошая идея». Вот именно о подобном я и надеялся прочитать тогда в её дневнике, хотя и не считал женщин вконец нелогичными созданиями.

Что же касается Дэни, что-то явно было не так с её весами, оценивающими реальность, раз чаши никак не могли найти равновесие. Что-то вызывало дисбаланс. Полагаю, это «что-то» и было той самой причиной, таившейся за Краеугольным вопросом. Задумавшись над этим, я даже упустил из виду появление профессора. А тот уже стоял за кафедрой и открывал лекцию очередным афоризмом.

– Гёте однажды изрёк: «Публика любит, чтобы с нею обходились как с женщинами, которым говори лишь то, что им приятно слышать», – замер он в ожидании, очевидно, предположений о теме сегодняшней лекции, и я не смог сдержать смех.

– Штэф! – укоризненно толкнула меня Дэниэль.

Когда же кто-то из студентов выкрикнул верный ответ, профессор раскрыл книгу и принялся зачитывать «Фауста»:

–Мне угождать толпе, хоть и не новый труд,

Но всё ж меня берёт невольное сомненье:

Прекрасного они, конечно, не поймут…

– А теперь Фридрих Ницше, – открыл он другую книгу. – «Заратустра снова посмотрел на народ и умолк. "Вот стоят они, говорил он в сердце своём, – вот смеются они: они не понимают меня, мои речи не для этих ушей…"» И Гёте, и Ницше начинают свои произведения с главного вопроса – готов ли читатель услышать их? Именно это, дорогие мои, и является камнем преткновения всей литературы. Именно об этом мы побеседуем с вами сегодня.

А потом я словно провалился, выпав из прозаичной реальности на липкую паутину собственных мыслей, сотканную из новоявленных проблем. Нет, на самом деле нет никаких проблем. Я сам их выдумал, чтобы занять себя. И сам же придумал эту игру. И сам же попался на собственный крючок.

– Какой-нибудь Гёте, какой-нибудь Шекспир ни минуты не могли бы дышать в этой атмосфере чудовищной страсти и высоты, Данте в сравнении с Заратустрой есть только верующий, а не тот, кто создаёт впервые истину… – опять цитируя Ницше, профессор подытоживал то ли какую-то определённую часть своего рассказа, то ли всю лекцию целиком.

Впрочем, я успешно прослушал и одно, и другое, прямо как в былые времена.

26

Когда твой мозг занят мнимыми проблемами, довольно сложно сконцентрироваться на фактических. «Убавить басы, добавить клавиши – нет, снова не то», – уже несколько часов подряд ломал я голову над элементарной задачей, решение которой сейчас давалось с неимоверным трудом. Отдельно трек звучал гармонично, но совместно с остальными композициями – как бельмо на глазу. Дожил… не получается свести альбом гаражной группы.

– По-моему, ты засиделся, – похлопал меня по плечу подкравшийся откуда ни возьмись Ксавьер и положил рядом с пультом мой телефон. – Ты время видел? Девять часов, – не дожидаясь ответа, сказал он. – Мы договаривались на восемь, а ты всё ещё в студии торчишь.

– Ни черта не получается, – сдался я и откатился на стуле от кучи кнопок и мониторов, уже расплывающихся в глазах. – Попробуй ты.

Ксавьер выдохнул с недовольным хрипом и уселся за пульт.

– Знаешь, – спустя двадцать минут наконец произнёс он хоть что-то, – если полируешь алмаз – получаешь бриллиант. Это же… Это лучше оставить так, как ты сделал. Выключай всё и поехали.

– Да, ты прав. Что-то ничего не клеится… И, очевидно, звуки шлепков резины, в добавление к этому, отымевшему мои уши музыкальному шлаку, станут максимумом интима, на который я сегодня могу рассчитывать.

– Заодно и об этом поговорим. Иди за вещами, я закрою студию.

Проиграв в баскетбол часа три подряд, я вновь словно вырвался из гнетущей реальности на этот раз во что-то до безобразия беззаботное, не обременённое тягостными думами.

– Расскажешь, что там у тебя происходит? – тяжело дыша, обратился ко мне Ксавьер, вернув обратно на землю.

Мы шли по окольцовывающей площадку беговой дорожке, пытаясь восстановить дыхание после небольшого скоростного спринта.

– Не знаю, с чего начать… – почесал я затылок, уже пожалев о решении излить свои проблемы на него. – У тебя бывает такое, что ситуация доходит до точки, когда ты начинаешь неустанно твердить себе, бубня под нос: «Это неправильно, это неправильно, это неправильно». И всё равно продолжаешь поступать так, что фраза «это неправильно» перестаёт монотонно звучать в голове, а начинает визжать сиреной?

Ксавьер усмехнулся и, сбегав за валявшимся под кольцом мячом и скептически посмотрев на меня, принялся набивать мяч о влажную, искрившуюся в свете фонарей дорожку.

– Да, периодически бывает. Тогда моё второе я, чтобы успокоить моё первое я, говорит ему какую-нибудь банальную чушь вроде: «А что вообще в этом мире нормально?» Или: «Кто определяет границы нормальности?» Моё первое я довольно быстро соглашается с приведёнными доводами, а затем они на пару смеются. Слушай, я так понимаю, речь сейчас о той девчонке?

Я кивнул и описал события с самого начала, с дождливого вечера седьмого сентября.

– Ты занимаешься онанизмом, – сказал Ксавьер, по-прежнему продолжая набивать мяч и ведя его следом, – онанизмом, во всех смыслах этого слова. Я давно руководствуюсь иными принципами. Ты же загнал себя в клетку смиренной строгости. Пользы от этого ноль, зато минусов хоть отбавляй. На что ты надеешься? На неведомую силу, которая лишь в математике даёт плюс от подобного умножения? В действительности ты получишь десятки, а то и сотни более мелких проблем. Штэф, относись к жизни проще и не придумывай игр с бесконечным числом условных правил. Не вижу смысла заниматься тем, что не приносит счастья. А счастье, оно… ну, знаешь… – рассмеялся он, – счастье должно окрылять. Счастье должно делать из тебя парящего над горами орла, а не гадящего на припаркованные автомобили голубя.

– Так значит, ты орёл? – усмехнулся я и, выбив из его рук мяч, принялся набивать сам.

– Гордый и беспечный, – иронично уточнил он, улыбнувшись. – В субботу вечером у GUN вечеринка. Тебе не помешает развеяться…

– Вечеринка в честь повышения? – перебил я, догадываясь о её причинах.

– И закрытия подразделения здесь. – Не найдя в данном поводе ничего «праздничного», я косо посмотрел на Ксавьера. – Всё равно тут у Sony есть лейбл крупней… – начал было объяснять он.

– Только это рэп-лейбл.

– Штэф, что ты докопался?! Я хотел предложить сыграть вместе что-нибудь. Я постучу, а ты пой. А в воскресенье махнём в Бохум. Время браться за дело и начинать планировать выход альбома.

27

И следующим утром я взялся-таки за дело, засев в студии и полностью потеряв счёт времени, даже способность что-либо чувствовать: будь то голод или жажда. Я превратился в машину, исправно и бесперебойно выполняющую давно прописанную команду.

– Привет, – появился какой-то чрезмерно жизнерадостный Тони и, подобрав несколько подушек, разбросанных по углам комнаты, уселся на полу возле меня. – Штэф, а что там с оборудованием? – не дожидаясь моей ответной реплики, спросил как бы между прочим, в унисон насвистывая себе под нос играющую из колонок незамысловатую мелодию ритм-партии.

– С оборудованием? – в непонимании посмотрел я на него, оторвавшись от монитора.

– Да не парься, я сам могу заехать забрать, раз ты забыл. Первая репетиция только через час, – расплылся он в довольной ухмылке, отчего у меня закралось невольное подозрение, ограничивается ли его наркомания лишь кофе с сигаретами, – время есть.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю