355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Ankaris » Aтем » Текст книги (страница 4)
Aтем
  • Текст добавлен: 18 мая 2022, 03:03

Текст книги "Aтем"


Автор книги: Ankaris


Жанр:

   

Ужасы


сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

– Тебя там спрашивает какой-то мужчина. Что сказать? – Катя протянула Дэниэль руку, помогая подняться.

– Яков? Да-да, мне нужно передать его отцу книгу.

Одёрнув подол платья, больше походившего на школьную униформу, Дэниэль уже было направилась к визитёру.

– Тебе явно нужно выспаться, – хихикнула Катя вдогонку. – Дэни, я же знаю профессора Крауса. К слову, и он заходил. Но тебя ищет не он.

– Нет-нет-нет. – Дэниэль замотала головой, боясь услышать знакомое описание.

– Высокий такой, – продолжила Катя и, вытянув руку вверх, указала на рост человека, – джинсы, чёрная куртка, тёмные волосы, пирсинг… – закравшееся смутное предчувствие сделало её речь сбивчивой. – Вызвать охрану? – переняла она смятение Дэниэль.

– Нет. Это… это просто знакомый. Не нужно никакой охраны. Передай ему… – едва возникнув, оборвалась мысль, – передай, что… – чуть более решительно прозвучал голос и через миг вновь затих.

– Что ты почувствовала себя дурно и ушла домой? – не подвела Катю женская интуиция: Дэниэль явно хотела избежать встречи с нежданным гостем.

«И вот он заявится с пакетом апельсинов или ещё там чего, что принято приносить в подобных случаях… и что тогда? Нет, уж лучше сейчас. Уж лучше здесь».

– Скажи, что я скоро подойду.

Щёлкнувший замок двери служебного туалета – и вот теперь дежавю посетило её саму. Едва уловимое ухом тиканье наручных часов сейчас, отражаясь от кафельных стен, гудело невероятно протяжно, словно церковный колокол, созывающий на вечернюю литургию. И пока душа покорно молилась, черти вероломно завладели сознанием: играли с ним, как с пластилином, множили страхи и сомнения, лепили из них ещё более уродливые картины. И время не поспевало за путанными мыслями, а в них и не было ничего путного. Время надменно смеялось – его призвали в судьи!

11

Столько раз я проезжал мимо библиотеки, но после её реконструкции так ни разу и не побывал внутри. Интерьер изменился до неузнаваемости, стал совсем не таким, каким был в мои студенческие годы. На смену старым стеллажам, массивным дубовым столам и громоздким стульям пришла новая, современная мебель. Стены перекрасили в светло-серый цвет, зал разделили стеклянными перегородками, а на потолке установили люминесцентные лампы. Лишь большие панорамные окна с видом на кампус, да ощущение собственной принадлежности к чему-то сокровенному остались неизменными.

Ожидая Дэниэль, я сидел на широком матерчатом диване неподалёку от стойки информации и наблюдал за тем, как какой-то смуглый парнишка – вероятно, иностранный студент – пытался добиться от единственной присутствующей здесь девушки из службы персонала разрешения пройти в зал манускриптов. Путая немецкие и испанские слова, он всё отчаянно повторял: «Еs ist muy importante», отчего меня переполнило невольное любопытство – что это за древние тексты, вызвавшие в нём такое рвение заполучить их.

– Простите, ничем не могу помочь, – эдак десятый раз подряд повторила девушка, и её голос восхитил меня непоколебимым спокойствием. – На стенде при входе чёрным по белому указаны часы работы читальных залов и информационных центров.

– Да-да, библиотек открыт до десяти вечера. Мне нужно книгу. Только посмотреть, не брать, – не унимался он.

– Получить консультацию по интересующим вас вопросам можно с понедельника по пятницу с девяти до шести, и в субботу с десяти до трёх. Что же касается зала манускриптов, доступ туда – только по предварительной записи. Извините, больше ничем не могу помочь – мой рабочий день давно закончен, – на одном дыхании протараторила она, очевидно, давно заученные слова.

Однако парень и не думал отступать – точно противно жужжащая муха, донимал невозмутимую сотрудницу, пока та расставляла по полкам книги. Моя же нервная система требовала, чтобы я вмешался и попросил его удалиться, но от разгорячённого замечания меня остановила появившаяся из-за спины Дэниэль. Мне даже подумалось, что она находилась там вот уже какое-то время, наблюдая за разыгравшейся сценой.

– Хе-ей, – поприветствовал я её, улыбнувшись.

Её волосы, которые всегда находились в некоем подобии порядка, были распущены, взъерошены и волнами скатывались с плеч. А белый воротничок, точно мотылёк, цепко обвивший крыльями её тонкую шею, одним своим видом вызывал странные ощущения на моей коже. Я чувствовал его удушающую хватку на собственном горле, отчего хотелось сорвать его и с Дэниэль. Поистине, слуги Бога, как никто другой, знают толк в изощрённых пытках над разумом человека, раз облачили своих монахинь в похожие одеяния. Не удивлюсь, если сам Сатана был их портным.

Но передо мной сейчас стоял ребёнок, зарёванный лохматый ребёнок. По крайней мере, так мне показалось – глаза Дэни были чрезмерно опухшими и красными и без намёка на косметику. И этот потерянный ребёнок смотрел на меня из её глаз, безмолвно осуждая за не самые благочестивые помыслы.

«Сколько древних мифов начинается со спасения брошенного ребёнка! И все они заканчиваются трагедией!» – молнией пронеслись в сознании обрывки фраз из романа Кундеры. Но метафоры меня никогда не пугали; что же до трагедий – я всегда пребывал в извечной готовности окунуться в глубочайшую из них.

– У тебя всё в порядке? – осторожно поинтересовался я.

По всей видимости, планы на сегодняшний вечер напрямую зависели от ответа на этот вопрос.

– Это… – Дэниэль смущённо отвела взгляд в сторону. – Я плохо спала ночью, точнее, практически не спала. Знаю, что выгляжу помятой…

Но, к моему удивлению, она не отказалась поехать на выступление группы, хоть я и предложил всё отменить.

И пока мы пили кофе из автомата библиотеки, я вскользь поинтересовался, почему часы её работы не совпадают с указанными на информационном стенде.

– Тебе нужно было стать детективом – всегда подмечаешь подобные мелочи! – озарила её лицо очаровательная улыбка, вновь сделав живым. – Так только сегодня, всё из-за возможной проверки.

– Весело тут у вас, – кивнул я на воюющего с кофе-автоматом любителя старинных манускриптов.

12

Тёплая осенняя погода, уютное кафе, прекрасная музыка и неспешно текущее время – я даже и предположить не мог, что спустя каких-то полчаса наш вечер на этом завершится. Несмотря на стук барабанов и бренчание акустических гитар, Дэниэль уже не могла скрыть усталости, и то и дело сонно склонялась над столиком. С моей же стороны вынуждать её здесь оставаться было бы одной из форм тирании.

Так я вновь оказался в её крошечной кухне. Дэни вышла в соседнюю комнату, чтобы принести мне чашку для чая, а затем я обнаружил её спящей в кресле у серванта… с чашкой в руках.

Столько всего странного было в этой квартире, что вызывало нездоровый интерес: начиная с посуды, хранящейся не там, где ей следовало быть, – в шкафчике над раковиной я заметил лишь кружку Дэниэль и скудный набор тарелок, – заканчивая единственным стулом и прочей обшарпанной мебелью. Шкафы, полки, тумбы хранили в себе не меньшую тьму загадок: будто всё самое старое барахло было скуплено на блошином рынке и расставлено в хаотичном порядке вдоль пожелтевших стен. Безупречная, едва ли не идеальная чистота – вот та деталь, которая не вписывалась в эту атмосферу увядания. Взять хотя бы столовую скатерть, что я заприметил в первый день, но не придал особого значения, – она всё так же светилась образцовой белизной.

Не успевал глаз зацепиться за один предмет, как где-то по соседству маячила более занятная вещица, тут же перетягивающая внимание на себя. Так я добрался до кипы книг и журналов на подоконнике; знакомая тетрадь со странным зоопарком была в их числе и ещё блокнот с чудным названием «Глупые записки глупого человека». По всей видимости, столь ироничная фраза, написанная от руки, принадлежала Дэни. Веером пролистав страницы, я понял, что держу в руках её дневник. Практически все записи были сделаны на французском языке. Данный факт, несомненно, пришёлся по душе моей совести. Однако и немецкие слова нашли своё место на бумаге. «Это неправильно», – укоризненно прозвучал в голове собственный голос, когда взгляд заскользил по строчкам. Но я надеялся найти хоть что-нибудь, что смогло послужить зацепкой и рассказать о хозяйке столь противоречивого жилища, и, возможно, это «что-нибудь» дало бы почву для «нужных» вопросов или правильных действий по отношению к Дэни.

– Это совершенно неправильно, – уже шепча себе под нос, я наивно полагал, что мысли, материализовавшиеся в звуки, могли бы остановить меня от импульсивных действий.

«Имею ли я вообще право называть себя Человеком…» – так начиналось первое предложение первой страницы, а запись была датирована две тысячи первым годом – почти семь лет назад. Сперва я подумал, что речь сейчас пойдёт о каких-нибудь подростковых комплексах, но в очередной раз ошибся. Дэниэль писала о своей роли в обществе, рассуждала о своём предназначении и довольно часто употребляла слово «inutile». Хоть его значения я не знал, но, отталкиваясь от контекста, легко смог догадаться о негативном оттенке, скрывающимся за буквами: «Какой толк в том, что ты женщина, если не можешь выполнить своего главного предназначения? Inutile! Écale!»

Главное предназначение женщины – стать матерью. Об этом ли писала Дэниэль? Захлопнув дневник, я вернул его на прежнее место. Я ожидал увидеть определённо что-то иное, что-то истинно женское и нелогичное, а не подобные откровения. «Чёрт меня дёрнул его вообще читать!» – отвернулся я к окну и стал наблюдать за непрерывно сигналящим автомобилем, явно кого-то ожидающим. Пожалуй, и мне пора.

Но опять какая-то сила вынудила меня задержаться. И я не уверен в том, что это банальное любопытство, – моё стремление было вполне осознанным. И пока я об этом думал, сидя в кресле, в котором только недавно спала Дэни, в то время как её саму я переложил на кровать, ответ нашёл выход из моего бессознательного. Туман из лишних вопросов рассеялся, выпустив и ответ, и утянутый им нужный вопрос. Они оба обрели отчётливые очертания. Я словно взглянул на ситуацию глазами случайного зрителя. В эту минуту я был похож на маньяка или психопата, наблюдающего за тем, как его жертва еле слышно посапывала в нескольких метрах, – именно эта картина и послужила толчком, родившим такой очевидный, но парадоксальный вопрос: что руководило ею, когда она подпускала меня так близко? Изначально обозначив допустимые границы, при этом она оставила двери всех входов открытыми? Безразличие. Безразличие – светилось в её глазах в тот вечер, когда я повстречал её. Тогда, говоря о своём бесстрашии пред тёмными закоулками, именно оно было её голосом. Безразличие, а не принятое мной по ошибке удивление, открыло мне дверь, когда я впервые здесь оказался. Безразличие, а не шаблонная вежливость, предложило мне сейчас подняться на чай. Но почему? Вот он – краеугольный камень всех вопросов.

Черкая на скорую руку записку, я застрял на последних словах, задумавшись над тем, стоит ли добавить наигранно-заботливое «позвони». Что-то подсказывало, что не сделай я этого, вышло бы именно наоборот.

«Не рискнул тебя будить и отнёс на кровать. Отдыхай. Stäf», – написал я своё имя в точности так, как она его произносила, – растягивая гласную.

13

– Штэфан, твой телефон! – с этими словами из-за двери спальни показалась заспанная физиономия Яна Шефера.

Вчера я всё же вернулся в кафе к парням, откуда позже мы направились ко мне – праздновать подписание контракта. Вчера я рассуждал о подростковых проблемах Дэниэль и тем же самым «вчера» устроил себе подростковую вечеринку. Миновал тот возраст, когда излишек алкоголя становился причиной лёгкого похмелья или поганого настроения. Теперь ко всему прочему добавилась куда более сильная головная боль, самопрезрение и самоотвращение.

– Штэф, телефон! – повторил Ян, и трезвонящая трубка приземлилась рядом с подушкой.

– Да, – мрачно прохрипел собственный голос, отчего я невольно поперхнулся.

– Доброе утро! Прости, если разбудила. Хотела сказать спасибо и извиниться, что так вышло.

Да, это была Дэниэль. Несмотря на то что я допускал возможность её звонка, он и в самом деле меня удивил.

– Был уверен, ты давно удалила мой номер за ненадобностью, – обрушилась на неё моя неприкрытая прямота. И в трубке повисла тишина. – Рад, что это не так, – как можно мягче продолжил я. – Как ты себя чувствуешь?

– Лучше, спасибо. Прости, что тебе пришлось таскать меня с больной ступнёй. Как она?

Порой мне кажется, её благосклонность – это такой особый французский этикет.

– Тоже лучше, спасибо. Давно проснулась? – взглянул я на настенные часы – время приближалось к обеденному.

– Пару часов назад. Недавно вернулась с пробежки. На улице льёт как из ведра! – сказала она, но это я уже успел заметить по бесчисленному множеству ручейков, стекающих по запотевшим стёклам, и барабанящим каплям дождя. – Скоро ухожу к герру Краусу. А ты чем займёшься?

Не мешкая приехал бы к ней, если бы не эта очередная банальная учтивость. Поэтому в весьма резкой форме я коротко ответил:

– Работой.

14

Дождь, временами усиливаясь, а порой лишь морося, так и не прекращался. Ещё и самочувствие наипаршивейшее: то ли от выпитого накануне алкоголя, то ли от засевших занозой слов из дневника Дэниэль. «Что она имела в виду?» – не оставлял меня в покое всё тот же вопрос.

Поработать над новым материалом не получалось. Только я ударял по струнам гитары, как головная боль отзывалась протяжным звоном в ушах, а если нажимал на клавиши синтезатора – звуки и вовсе противно били по вискам. Так я бесцельно слонялся из комнаты в комнату: брался за книгу – не находил ничего увлекательного и закрывал, брался за написание новых текстов – слова не складывались в звучную рифму.

Нужно проветрить мозги. И я растянулся на кушетке в столовой, распахнув настежь окно. Ворвавшийся холодный ветер то и дело подбрасывал занавески под самый потолок, словно они были преградой, мешающей воздуху проникнуть внутрь. А вслед за вечерней свежестью, заполняющей комнату, ко мне незаметно вернулась трезвость мысли, и я решил позвонить Дэниэль, предварительно взвесив несколько раз все возможные за и против и убедившись в разумности своего намерения.

Её номер теперь я знал, а найти предлог не составило труда: женщины любят слышать извинения даже тогда, когда не было ссоры. Любят слышать их даже тогда, когда не произнесённые в верный момент слова звучат лишь спустя время, и ты признаёшь свою неправоту или выражаешь сожаление. И, не осознавая иллюзорности своей победы… мои мысли прервал кто-то, настойчиво тарабанящий в дверь к соседям.

– Простите, – обратился человек, заметив в окне мою голову, – вы не знаете, дома ли Эберты?

– Должно быть, уехали, раз машины нет.

Я попытался разглядеть лицо говорящего, но его скрывал громоздкий капюшон мешковатой куртки.

– Проклятье, – отчаянно выругался странный визитёр и, быстро сбежав по ступеням, направился прочь.

– Вам нужна помощь? – выкрикнул я. Человек остановился. – У меня где-то был их номер. Может, подниметесь пока на чашку кофе?

– Это вам нужна помощь, раз зовёте первого встречного в дом, – деловито махнул он рукой на прощанье.

«Что за люди пошли!» – поправив подушку, я вновь улёгся у окна. Его язвительная насмешка не на шутку меня взбесила. Он точно желчь впрыснул мне в вены своей издёвкой. Я старался не думать ни о нём, ни о его словах, просто лежал и наблюдал за игрой ветра и ткани над головой, отчего наступало приятное умиротворение, очень может быть, подобное тому, которое испытывает младенец, разглядывая крутящиеся фигурки, что вешают над колыбелями.

Раздуваемые занавески сейчас походили на два белых паруса, а из-за мелких капель дождя, хлеставших по лицу, казалось, что за окном шумел океан. Но стоило только задуматься о собственной роли на мнимой шхуне, как мимолётно вспыхнувшая молния озарила всё вокруг. Моя интерпретация скрытого значения слов «это вам нужна помощь, раз зовёте первого встречного в дом» пугала гораздо больше, чем возможный смысл, вложенный в них изначально. Здесь, на палубе, я был один. Не хватало экипажа судна. Потому ли я пригласил незнакомца на кофе? Составить мне компанию и скрасить одиночество? Я был одинок?

15

Из-за хмурых октябрьских облаков, затянувших небо, на улице быстро смеркалось. Вдобавок к депрессивным пейзажам за окном примкнул ещё один – сломанная пополам яблоня у дома через дорогу. Уцепившись ветвями за провода и мотаясь из стороны в сторону, она оставила весь район обесточенным. Правда, полагаю, ненадолго – вокруг неё уже суетились работники аварийной службы.

Я ходил от окна к окну, сжимая в руке трубку домашнего телефона. От былой уверенности позвонить Дэниэль не осталось и следа. И недавний повод стал казаться не столь разумным. «Так, ладно, по ходу разберёмся», – всё же нажал я на вызов. Пошли гудки, тягуче длинные, лишающие надежды, что кто-то вообще ответит. Но вот на другом конце линии наконец прозвучал голос, который из-за взволнованной интонации показался чужим.

– Дэни? – уточнил я.

– Да, – не сразу ответила она, отчего-то тяжело дыша.

– Я не вовремя?

– Пожалуй. О боже, нет-нет-нет! – В трубке раздался оглушительный грохот. – Всё. Теперь вовремя, – залилась она звонким смехом.

– Что там происходит? – теперь и я заразился её весельем.

– Старая полка не выдержала бремени знаний, – выдохнула она; и я точно знал – на её лице сейчас всё та же очаровательная улыбка.

– А у нас дерево ветром сломало, – с излишком радости преподнёс я невесёлую новость. И Дэниэль вновь закатилась звонким смехом. – Поэтому, как крот, сижу тут без света.

– В таком случае, я тебя поддержу и тоже не буду включать, иначе день закончится.

– А что за полку ты мастерила? Для той кипы книг на подоконнике? – предпринял я попытку повернуть разговор в интересующее меня русло.

– Штэфан Холмс, вы и это успели заприметить! – усмехнулась она, а меня одолело странное чувство – будто бы я впервые услышал своё полное имя из её уст. – Принесла книги из библиотеки, расставляла их. А та кипа – мои старые тетради. Собрала их, чтобы выбросить.

– Зачем?! – вырвалось из меня неподдельное сожаление. – Я вот неохотно расстаюсь со своими воспоминаниями.

– Ты же видел того жирафа и прочую чертовщину. Их и воспоминаниями сложно назвать-то, скорее, жуткие фантазии.

– Фантазии всё же лучше, чем туман в голове.

Прямо как у меня сейчас.

– Теперь ты ещё и цитировать Холмса будешь? – спросила она, и я услышал в её голосе улыбку.

– Надеялся, что это проскользнёт незамеченным. Ты была сегодня в библиотеке?

– Нет, только у герра Крауса… как обычно, – сделав паузу, тяжело вздохнула она. – Яков хочет, чтобы я посещала его лекции, вот и передал эту «пищу для мозгов».

– Напомни, кто такой Яков, – сообразив, насколько требовательно это могло прозвучать, я наигранно раскашлялся.

– Сын герра Крауса, – спокойно ответила Дэни.

– А что за лекции?

За спиной пискнул таймер микроволновки, оповестивший о возобновлении подачи электричества.

– Литература.

– И зачем они тебе? – включил я электрочайник и достал из шкафчика кружку.

– Всё лучше, чем бесцельно проводить дни.

– Почему бесцельно?

Увлёкшись процессом приготовления кофе, я не обратил внимания, что уже давно пересёк черту, за которую раньше Дэни меня не пускала.

– Потому что я не знаю цели. Где же ваша логика, Холмс?

После этого разговор совсем не клеился. Дэниэль вела себя так, словно я назойливый журналюга. А я раздражался из-за её непонятного отношения ко мне и уже сожалел о своём звонке.

16

Понедельник. Второй день город утопает в серой меланхолии и густом тумане. А через усеянное мелкими дождевыми каплями тонированное стекло автомобиля улица видится в десятки раз более унылой, чем есть на самом деле. Я не спал всю ночь, поэтому не рискнул сесть за руль в состоянии, когда напрочь отсутствует элементарная концентрация, – пришлось взять такси. Ворочаясь с бока на бок, я всё размышлял о разном и о назойливом «écale», которое позже нашёл в словаре – «скорлупа». Почему «скорлупа»? Я строил домыслы, терялся в догадках, но не мог найти убедительного ответа. И вот он, результат, – очередной загаженный день. Впрочем, понедельники никогда не славились своей гуманностью.

– Кажется, это надолго, – смотря на меня в зеркало заднего вида, резюмировал водитель.

Впереди нас до самого конца улицы выстроился неподвижный поток автомобилей и общественного транспорта – точно рой тарахтящих насекомых, ожидающих момента, когда можно рвануть на свободу. И каждый считал своим священным долгом хоть раз да подать оповестительный сигнал о том, что именно он сгорает от нетерпения. А пока светофоры игриво жонглировали цветами, нам ничего не оставалось, как стоять, послушно ждать и наблюдать за дворниками, смахивающими накрапывающий на ветровые стёкла дождь.

– Дэни?! – заметил я её, шагающую под прозрачным куполом зонта по тротуару.

– Вы что-то спросили? – обратился ко мне водитель.

– Пожалуй, я дальше пешком, – вытащив из бумажника купюру, протянул я ему деньги и выскочил из машины.

– Дэниэль! – окликнул я её.

– Доброе утро! – широко улыбнулась она, заметив меня.

– Это неправильно, – ответил я такой же улыбкой.

– Ты о чём?

– Нельзя показывать утру понедельника, что ты счастлив.

– Но я не счастлива! – пылко возразила она с невероятно серьёзным выражением лица, отчего меня в ту же секунду охватил приступ безудержного смеха.

И вот под недоумёнными взглядами прохожих мы оба уже захлёбывались заливистым хохотом. Дэниэль выронила зонтик, схватившись одной рукой за живот, а другой – за мою руку. Не спорю, выглядели мы действительно нелепо, точно два злых гения, задумавших что-то нехорошее. Финальным штрихом стало малиновое пальто Дэни, кинув взгляд на которое, я вдруг ляпнул: «Ну что, Пинки, ты готов захватить мир?»

Это вот так всё происходит? Фонтан эмоций бьёт ключом, и ты лишаешься рассудка, превращаясь в копию того, над кем обычно глумишься во время просмотра слащавой мелодрамы. Но, вероятно, крупицы разума ещё остались где-то в закромах, раз мне стало так стыдно.

– Прости, не знаю, что на меня нашло. Твоя мимика, это пальто…

– Шинель, – поправила она меня.

– Ты идёшь на работу? Но сейчас половина восьмого, – потянулся я за лежащим на тротуаре зонтом.

– Меня даже не удивляет, что ты знаешь, во сколько начинается моя смена, – сама того не осознавая, весьма кокетливо вскинула она бровь.

– На самом деле это вышло случайно. Слышал, как твоя коллега говорила об этом с посетителем. Я могу проводить тебя. Мне по пути, – откровенно солгал я, и Дэни скептически нахмурилась. – У меня есть немного времени, пока моё такси обездвижено потоком машин. – Поразительно, но она даже не обратила внимания на то, что пробка собралась в направлении, которое было-таки совсем «не по пути».

– Такси? Прости, забыла… как твоя нога?

– Дело не в ноге. К слову, с ней всё в порядке, – усмехнулся я. – Что-то коробка передач барахлит, – пустил я в ход очередную выдумку. – И всё же, почему ты так рано идёшь на работу?

– Сегодня лекция Якова, помнишь, я говорила?

Я утвердительно кивнул. Вспоминать вчерашний телефонный разговор не было никакого желания: скрыть от Дэни моё возрастающее раздражение не получилось, из-за чего мы попрощались не на самой позитивной ноте. Задумавшись, о чём бы таком поговорить, лишь бы не выпускать отголоски минорного эха прошлого дня, я и не заметил, как мы вывернули к широкой площади перед главным корпусом университета. Во времена моего студенчества стены здания были ржаво-красными – отвратный цвет. Новый же более тёмный благородный оттенок в сочетании с белой облицовкой окон превратил университет и вовсе в эдакого консервативного старожилу района, наотрез отказывающегося прогибаться под гнётом современных архитектурных веяний.

– Позволь мне пойти с тобой, – из-за нахлынувших воспоминаний вдруг захотел я увидеть, каким университет стал не только снаружи, но и внутри.

17

– Здесь всё другое! Оно и неудивительно, столько времени прошло… – вырвалось из меня такое искренне сожаление, как если бы я был ботаником, вернувшимся в любимый университет.

– Ты тут учился?! – ошеломлённо прозвучавший вопрос едва не оглушил меня.

– Учился-учился, да не доучился, – рассмеялся я, вспомнив последние годы, проведённые в этих стенах, и мои бесчисленные прогулы.

– Как давно это было? – С любопытством смотря на меня, Дэни чуть было не сбила с ног очередного сонно бредущего студента.

– Хм… – Вопрос действительно заставил меня задуматься. – С ума сойти, чуть больше десяти лет назад, – отсчитав годы, поразился я.

– И ты бросил учёбу из-за музыки?

– Да, когда был на четвёртом курсе, группа получила несколько приглашений выступить на крупных фестивалях. После чего…

– Доброе утро! – поприветствовал нас заразительно улыбающийся мужчина с кипой книг в руках. Видимо, это и был сын герра Крауса. – Вы вместе? Очень хорошо, проходите-проходите, – бесцеремонно затолкал он нас в аудиторию, а сам отвлёкся на обратившегося к нему человека – никак иначе, очередного важного профессора.

– Что не так с этими детьми? – прошептал я на ухо Дэниэль, поразившись тому, как много было студентов. На моём последнем выступлении в Берлине народу собралось и то вдвое меньше.

– Потом расскажу, – вполголоса ответила она, явно боясь нарушить царившую здесь тишину.

Не обронив больше ни слова, мы поднялись вверх по лестнице и заняли свободные места.

– Какие все серьёзные, – окинул я взглядом кислые физиономии студентов, сидевших за нами. – Сонные, но серьёзные. Забавно.

– Штэф! – ткнула Дэни локтем мне в бок. – Или будь таким же и не вынуждай меня краснеть, или не таким же и не вынуждай себя здесь оставаться.

– Хорошо-хорошо. Только хочу кое-что проверить – поприветствует ли он аудиторию какой-нибудь фразой из «Игр Разума» или чем-то подобным, обязательно произнеся слово «умы».

– Готова поспорить, что он даже не смотрел этот фильм, – недовольно фыркнула она, но лишь подлила масла в огонь – мне понравилась роль студента-бунтаря.

– Лучше не надо. Мы уже убедились, что заключать пари – это не твоё. Одно ведь ты уже проиграла, – усмехнулся я.

– Что за…

«…вздор», – мне верится, именно так хотела было возразить Дэни, но захлопнувшаяся за профессором дверь оповестила о начале занятия.

– Да не затмит туман этого утра ваших светлых умов, – не поднимая глаз, обратился тот к смиренно сидящим зрителям. А я не смог сдержать смех.

– Я лучше сама уйду, – прошептала Дэниэль и принялась засовывать тетради обратно в рюкзак.

– Прости меня, больше не повторится. Обещаю, – тогда жестом показал я, что замкнул рот на воображаемый замок.

– На прошлой неделе мы познакомились с вами с наиболее значимым трудом Данте Алигьери. Трудом, не только внесшим вклад в мировую литературу, но и философию. А сегодня мы побеседуем с вами о поэзии шестнадцатых-семнадцатых веков, – заняв место за кафедрой, продолжил профессор. – Весь мир – театр! – застыла в воздухе его грациозно вскинутая рука, ознаменовав тем самым, что он ожидает услышать окончание изречения от «светлых умов».

– А люди в нём – актёры! – дружно отозвалась аудитория.

– Всё верно. Так сказал великий английский драматург Уильям Шекспир. А теперь я хочу услышать иное продолжение.

«А мы забыли текст своих ролей», «а мы – в буфете», «а сценарист давно умер», – посыпались отовсюду альтернативные окончания цитаты.

– Спасибо! – прервал профессор нескончаемый поток ответов. – Мне кажется, я даже слышал голос Ницше, – рассмеялся он. – Может, кто-нибудь из вас уже догадался, о чём сегодня мы с вами будем говорить?

И вновь гул голосов заполнил аудиторию. И только когда кто-то выкрикнул вариант «об иронии», профессор одобрительно кивнул:

– Весь мир – ирония! А мы в нём – сарказм!

Самозабвенно слушая о Шекспире, я не на шутку увлёкся лекцией. Даже не ожидал, что задержусь на столько. Когда же профессор включил проектор и вывел на экран страницы «Гамлета», попросив студентов отыскать там иронию и объяснить имплицитное, скрытое, значение фраз – я обнаружил, что забыл очки дома.

– Там всё слишком очевидно, тебе было бы неинтересно, – с искренним сожалением прошептала Дэни.

– Очень увлекательная лекция, – озвучил я свои мысли. – Теперь понимаю, почему такой ажиотаж.

– Яков единственный преподаватель, который начинает свои занятия в восемь утра – на час раньше положенного. Он разрешает всем желающим посещать их, конечно, речь только о студентах университета. Мы здесь немножко незаконно, – объяснила она, улыбнувшись. – А что ты изучал? – спросила, пока все были заняты обсуждением «Гамлета».

– Психологию.

– Хотел помогать людям? – насмешила меня её наивность.

– Ты как-то обмолвилась, говоря о своей специальности, что это лишь звучит интересно. Вот и тут так же – на самом деле ты идёшь за помощью себе.

Дэни глубокомысленно кивнула и продолжила слушать лекцию. Профессор Краус, по всей вероятности, не только превосходно знал свой предмет, но и был блистательным оратором: рассуждая о сложных вещах и умело подбирая простые слова, он делал любое объяснение доступным для понимания.

– Что ж, время неумолимо летит вперёд, – подытоживая длинный монолог, окинул он взглядом ряды своих учеников, – на ваших практических занятиях по стилистической интерпретации текста вы ещё познакомитесь с иронией как формой юмора. А пока… запишите задание на дом.

18

– Здесь вы, безусловно, правы, – кивнул профессор. – «Бойня номер пять» – прекрасный пример использования иронии тогда, когда даже горькая правда не смогла бы столь эмоционально описать всего ужаса военного времени. Времени, лишившегося лица человечности, – тяжело выдохнул он на последних словах. И я вспомнил рассказ Дэниэль о горькой судьбе Якова – осиротевшего еврейского мальчишки, которого позже усыновили Ганс и Мари Краус. «Вот идиот», – укоризненно прозвучал внутренний голос. Было же очевидно, что война затронула жизнь профессора Крауса в не меньшей степени, что и жизнь Воннегута, а я взял и завёл разговор об этом.

– А что вы думаете об иронии в современной музыке? – попытался я исправить свою оплошность.

– Иронии в музыке? – удивился он. – Ваш вопрос поставил меня в тупик.

– В современной музыке, – подчеркнул я.

– Знаете, я никогда не рассматривал эти слова во взаимосвязи. В современной музыке, – повторил он, усмехнувшись. – Признаться честно, я, как и многие в моём возрасте, далёк от современной музыки. У меня двое детей. Сын учится в университете Гамбурга, а вот дочь, – прервал он рассказ, для того чтобы замкнуть дверь аудитории, – дочь ещё в школе, – и направился вдоль по коридору, а я последовал за ним. – Ей четырнадцать, и она без умолку трещит об этой новой группе… Боже, дай памяти… какой-то там «отель».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю