Текст книги "Бьянколелла. Вино любви"
Автор книги: Ана Менска
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)
Ана Менска
Бьянколелла. Вино любви
От автора
Большинство персонажей данной книги являются вымышленными, а значит, совпадение имен, упомянутых в ней, с именами реальных людей всего лишь случайность или заблуждение, вызванное желанием читателя увидеть на ее страницах какие бы то ни было исторические личности. Все события, имеющие место в произведении, также плод фантазии автора.
Характеры, поступки и действия реальных исторических персонажей, встречающихся на страницах романа, представляют собой воображаемое допущение и ни в коей мере не претендуют на правдивость, историческую достоверность и полноту сведений.
Глава 1
– Спасибо, Марселла! Дальше я справлюсь сама, – спокойно, но довольно твердо произнесла Бьянка.
– Но синьорина! Это моя обязанность! – возразила камеристка.
– У тебя и без того обязанностей достаточно. Иди лучше к сестре. Ей ты точно можешь понадобиться.
– Синьора Анже́лика давно уже отдыхает. Мария сегодня помогает на кухне, поэтому ваш батюшка распорядился, чтобы вечером вам прислуживала именно я.
Бьянка решительно взяла из рук служанки стопку полотенец:
– Марселла, ты в самом деле, считаешь, что у каждой монахини в монастыре есть служанка?
Юная госпожа улыбнулась, вспомнив, как любимая ею аббатиса Селеста, изо дня в день назидательно повторяла сестрам: “Господь без устали трудился, создавая мир наш и нас по образу и подобию своему. Мы должны неукоснительно следовать его примеру: трудиться, не покладая рук своих! Труд, по замыслу Создателя нашего, – помощник добродетели. Праздность есть матерь всех пороков![1]1
Слова из проповеди авва Исаии (Скитского), 60, 93.
[Закрыть]
– Иди спать, Марселла, уже слишком поздно. Я все сделаю сама, – еще настойчивее обратилась к камеристке своей старшей сестры Бьянка.
Марселла, молодая девица с глубоко посаженными маленькими черными глазками, которые на широком смуглом лице смотрелись, как два хитрых хорька, хищно выглядывающих из своих норок-глазниц, присела в легком поклоне и, поджав с недовольством губы, ответила: “С вашего позволения, синьорина Бьянка”, после чего спешно выскользнула из комнаты, бесшумно прикрыв за собой дверь.
Оставшись в одиночестве, молодая хозяйка комнаты вздохнула с облегчением: “Ну вот и все, наконец-то этот бесконечный день закончился. Завтра утром я вернусь в монастырь, завтра все будет, как прежде”.
Бьянке было крайне некомфортно в отчем доме.
Отчий дом… Разве может она назвать это роскошное неаполитанское палаццо отчим домом? Да, здесь она родилась, но ведь это не достаточный повод, чтобы любить эти стены. Зато у нее есть масса причин, если не бояться, то, по крайней мере, испытывать то, что испытывала она, всякий раз возвращаясь сюда. Тревога, беспокойство, неловкость, смущение – вот лишь некоторые краски из палитры чувств, переполнявших ее душу в палаццо, где она когда-то родилась.
Бьянка отчетливо помнила, как ее крохотное сердечко маленьким испуганным зайчонком затаилось душе, когда она в пятилетнем возрасте первый раз переступила порог этого дома и впервые лицом к лицу встретилась с графом Сартори, ее отцом. Она до сих пор не могла забыть, как при первом взгляде на этого человека испытала необычайный прилив нежности и дочерней любви, попыталась обнять его, но он, сухо сжав длинными жесткими пальцами худенькие плечики, отстранил от себя малышку и сдавленным голосом холодно произнес: “Отправляйся в детскую, девочка, познакомься со своей старшей сестрой”.
Всплеск светлой надежды и радости сменило внезапное оцепенение. Маленькая Бьянка в растерянности обернулась на падре Донато, который сопровождал ее тогда, и увидела на добром и таком родном лице слезу, беспомощно сползающую по старческой, морщинистой щеке. Перехватив растерянный взгляд девочки, падре быстрым жестом смахнул неуместную влагу и сдавленным голосом произнес: “Пойдем, ангел мой”. Взял крохотную дрожащую ладошку и твердо сжал своей не по-стариковски крепкой рукой.
Это рукопожатие вырвало малышку из оцепенения. Высвободив на мгновение руку, она обернулась к графу и, слегка склонив голову, произнесла: “С вашего позволения, ваше сиятельство”. Отвернулась, протянула ручонку падре и, гордо подняв голову, вышла с ним из гостиной. И лишь по пути к детской, в маленькой проходной комнате, где не было посторонних, обвила падре руками и, уткнувшись лицом в сутану, дала волю слезам. Эта предательская сырость волной нахлынула еще в гостиной, но крохе большим усилием воли удалось ее сдержать.
Все последующие события она помнила смутно, как во сне. Первое знакомство со старшей сестрой Анжеликой, красивой брюнеткой в нарядном розовом платье. Первая встреча с сухопарой неприветливой старой графиней Сартори, их с Анжеликой бабушкой. Какие-то дальние родственники, с интересом разглядывавшие монастырскую малышку, как какого-то диковинного заморского зверька. Скорбная поминальная месса в семейной капелле по ее безвременно скончавшейся матушке.
Саму мессу Бьянка воспринимала как в тумане. Не вслушиваясь особо в речитатив священника, она скользила глазами по надгробиям. Вдруг взгляд остановился на одном из самых выразительных.
Печально склонившаяся над саркофагом из белого мрамора фигура молодой женщины с крыльями за спиной держала на вытянутых руках младенца. В опущенном на ребенка взгляде было столько страдания, столько скорби, что Бьянку буквально переполнили безмерное сочувствие и нескончаемая жалость и к этому безутешному ангелу, отдающему людям невинное дитя, и к себе самой, такой одинокой, сиротливой, не познавшей материнской любви. От всех этих переживаний ей стало трудно дышать. Из глаз сами собой посыпались беззвучные горошины слез.
Сквозь пелену, застилавшую глаза, Бьянка прочитала надпись на надгробии: “Джемма Беттина Сартори, урожденная графиня Руффо. 1722–1742” и ниже – “Ангел, дарящий свет”. Бьянку накрыло волной нежности: этот печальный и такой красивый ангел – ее мама. Мама, которую крошка не знала. Мама, о которой так часто пыталась расспрашивать и падре Донато, и крестную аббатису. Получая раз за разом уклончивые ответы, она принималась фантазировать, рисовать милый сердцу образ в детском воображении. Этот образ неизменно походил на бесчисленные изображения Мадонны, которые Бьянка видела в монастырской базилике Санта-Мария ди Градо.
Вот матушка, сложив ладони в молитвенном жесте, с надеждой взирает на небеса. Вот, склонив печально голову, с болью и надеждой смотрит на младенца у своей груди. Вот с ликом, выражающим кротость и смирение, в окружении забавных ангелов парит в небесах, озаренная божественным сиянием.
Внезапное осознание, что умершая мама – ангел, который дарит людям любовь и свет, потрясло детский ум. Слезы любви и нежности переполнили девочку и, вздрагивая хрупкими плечиками, Бьянка беззвучно зарыдала, не замечая устремленных на нее осуждающих взглядов собравшихся в капелле взрослых.
Поздним вечером дородная женщина с добрыми глазами по имени Мария уложила утомленную всеми этими переживаниями малышку в постель. Перекрестив ее с нежностью во взгляде, Мария молча вышла из комнаты. А в сердце маленькой девочки черной кошкой пробралась тоска. Бьянке до отчаяния захотелось домой, в монастырь, в маленькую уютную келью, в которую к ней перед сном приходила крестная аббатиса.
Бьянка делилась с ней дневными впечатлениями. Матушка Селесте ласково улыбалась и любовно гладила ее по головке. Вместе они произносили вечерние молитвы, после чего аббатиса благословляла крестницу на сон грядущий и удалялась. А Бьянка, бросив обязательный взгляд на статуэтку святой покровительницы Маргариты Антиохийской и мысленно попросив у нее прощения и защиты, быстро тонула в сладком и благостном забытьи.
Но впервые оставшись одна-одинешенька в таком чужом для нее отчем доме, девочка испытала неистовую потребность найти хотя бы одного по-настоящему близкого человека. Однако среди всех этих родных по крови незнакомцев не было ни единой души, которая могла бы согреть крошку своим теплом и успокоить ее трепетное, ранимое сердечко.
Бьянка вспомнила, что где-то внизу, в маленькой каморке, спит кучер, который привез их с падре Донато из монастыря. Девочка решила, что сейчас же пойдет к нему и попросит отвезти ее обратно. Но когда малышка вылезла из кровати и босиком в одной сорочке тихонько пошла по пустынным коридорам незнакомого дома, обнаружила, что дверь этой каморки оказалась запертой. Где-то в отдалении ей послышались женские голоса. Девочка пошла в направлении этих звуков и увидела в конце коридора приоткрытую дверь, из-за которой сочился тусклый свет свечи. Подойдя на цыпочках ближе и робко взявшись за холодную бронзовую ручку двери, Бьянка услышала негромкий разговор.
– Бедная крошка! Это же надо, совершенно не нужна родному отцу! Как это так, за пять лет ни разу не взглянуть на родную дочь! Никогда не встречала такого бессердечного человека, как его сиятельство.
– Успокойся, Мария! Графа понять можно. Мне кажется, он не может без стыда и раскаяния смотреть на эту девочку. Вспомни тот день, когда она родилась. Граф тогда бушевал, как Везувий! За пятнадцать лет службы в этом доме я ни разу не видела его в такой ярости. До сих пор перед глазами полный отчаяния взгляд молоденькой графини, когда она на сносях в ужасе убегала от него по коридору, а потом споткнулась и кубарем полетела с лестницы.
– Да, если бы не то падение, бедняжка, может быть, и не померла бы в родовой горячке. Слава Деве Марии, что хотя бы эта славная малютка живой родилась! Правда, как по мне, так уж лучше бы Господь прибрал крошку к себе на небеса, чем при живом и богатом отце коротать век в монастыре! Вот уж воистину, не о чем горевать, коль у тебя есть мать![2]2
Chi ha mamma non pianga (итальянская поговорка).
[Закрыть]
– Ладно, Мария, хватит болтать! Туши свечу. Завтра вставать ни свет ни заря.
Свет погас, и Бьянка, все это время стоявшая за дверью и с замиранием сердца слушавшая тихие голоса, ощутила, как в горле нарастает ком, а в сознании всплывает цифра, увиденная днем на материнском надгробии. 1742 год. Это же год ее рождения! Это о ней только что шептались женщины за дверью. И вдруг, как вспышка молнии, детское сознание раскроила догадка: это из-за нее умерла мамочка, ее рождение – причина гибели этого светлого ангела, дарящего свет! Именно поэтому отец злится на нее и не хочет видеть! Липкая испарина покрыла лоб, руки онемели, ноги обессилили, девочка покачнулась и, теряя сознание, ударилась о дверь и сползла на пол.
Очнулась она на чьей-то не очень свежей кровати. Мягкие женские руки интенсивно растирали ее виски, а заботливый голос нежно приговаривал: “Давай же, детка, открой глазки! Ну, дыши глубже, сейчас станет легче”. Медленно открыв глаза, девочка увидела в тусклом свете свечи испуганное лицо той самой доброй женщины по имени Мария.
* * *
Сейчас, спустя тринадцать лет, Бьянка невольно поежилась, припоминая события того дня.
Желая выкинуть из памяти гнетущие осколки воспоминаний, девушка окинула взглядом скромную обстановку комнаты. В ней Бьянка останавливалась, когда в годовщину смерти матери, совпадающую с днем ее рождения, приезжала из монастыря в дом отца. Девушка положила стопку полотенец, которую все это время держала в руках, на кровать и вышла на балкон.
Ночь плотным черным велоном[3]3
Велон – черный наплечный плат в одежде монахинь-доминиканок.
[Закрыть] окутала город. Звезд на небе не видно. Должно быть, их проглотили тяжелые предгрозовые тучи, которые бесформенными чудовищами наползали на город с моря. Нагретый за день солнечными лучами камень городских построек остывал, разливая в воздухе жаркую истому. Ветер стих. Над садом повисла какая-то звенящая тишина. Не слышно ни шороха листвы, ни пения птиц, ни стрекота цикад. Природа застыла, замерла в ожидании освежающего дождя.
Бьянка глубоко вдохнула душный влажный воздух неаполитанской ночи в надежде хотя бы немного охладить голову и избавиться от дурных воспоминаний. Но, кроме пьянящего, дурманящего аромата, источаемого ангельскими трубами растущей под балконом белоснежной бругмансии[4]4
Бругмансия – вечнозеленый тропический кустарник, с огромными белыми цветами, напоминающими цветы дурмана, раскрывающимися ночью и испускающими сильный приятный аромат, чтобы привлечь насекомых-опылителей.
[Закрыть], ничего не почувствовала.
Конец мощной ветки разросшегося старого платана лежал, как мохнатая лапа, на перилах балкона. Бьянка подошла к ней, погладила, словно приветствуя, красивые резные листья:
– Ну, здравствуй, дружок! Надо же, как ты вымахал за этот год! Настоящий исполин, но все такой же бесстыдник: так и норовишь сбросить свои одежды. Ты смотри, не шали! Иначе садовник накажет тебя и обрубит все твои роскошные руки-ветви!
Комната Бьянки располагалась в дальнем крыле палаццо. Обычно здесь никто из домочадцев, кроме слуг, не обитал. Поэтому платан никому особо не мешал, и его никто не трогал.
Постояв еще немного на балконе, Бьянка вернулась в комнату. Она не спеша разделась, аккуратно разложила на табурете из красного дерева белый хабит[5]5
Хабит – вид монашеской одежды, представляющий собой просторное длинное одеяние с широкими длинными рукавами, носимое поверх камизы.
[Закрыть] и черный велон, заколола волосы гребнем и накрутила на голове из тонкой холстины тюрбан.
В одной батистовой камизе[6]6
Камиза – нательная рубашка монахинь.
[Закрыть] девушка на цыпочках проскользнула в смежную каморку, служившую ей туалетной комнатой. Там остывала ванна, которую приготовила для нее Марселла. Погрузившись по самую шею в теплую воду, Бьянка, наконец расслабилась, откинула голову на бортик и, нежась в освежающей влаге, прикрыла глаза.
Сегодня Господь немало поспособствовал претворению в жизнь ее самой заветной мечты. Этот день можно по праву назвать чудесным подарком судьбы, за что она обязательно возблагодарит Создателя в вечерней молитве. Еще утром, покидая монастырь и направляясь в дом отца на ежегодную поминальную мессу по матери, она и представить себе не могла, какой сюрприз ее там поджидает.
После службы в семейной капелле отец бесстрастным голосом сообщил, что в кабинете Бьянку дожидается поверенный ее родни по материнской линии. За восемнадцать лет жизни девушка не только не видела родственников по матери, но даже ничего не слышала о них. И вот, переступив порог отцовского кабинета, увидела у окна высокого синьора в строгом однобортном кафтане и черных кюлотах. На голове у него красовался седой парик. Всем своим видом он выражал слегка надменную деловитую сдержанность.
Представившись синьором Пулетти, этот человек сообщил Бьянке, что скончавшаяся две недели назад графиня Элеонора Бенедетта Руффо, ее бабушка по материнской линии, оставила своей единственной внучке небольшое наследство. А он, согласно завещанию, назначен его распорядителем до момента вступления Бьянки в брак.
Весть о кончине родственницы, которую девушка никогда не видела, очень опечалила ее. Она подумала, что вечером нужно будет обязательно помолиться об упокоении души графини.
Материальная сторона дела не слишком волновала девушку: ее потребности в монастыре были скромны. Отец полностью обеспечивал ее содержание. В обители она никогда ни в чем не нуждалась. О замужестве Бьянка не помышляла, поэтому сразу решила, что это наследство поможет, не обращаясь за помощью к отцу, которого она по-прежнему побаивалась, оплатить обучение живописи.
Конечно, крестная аббатиса и падре Донато обещали ей помочь. Но теперь к тем двадцати золотым скудо, которые ей ежемесячно выдавали на личные нужды и которые Бьянка практически не тратила, оставляя на хранение матушке Селесте, она сможет добавить деньги из наследства, часть которого поверенный, по их договоренности, перечислит в монастырь. В этом случае у нее появится возможность самостоятельно профинансировать столь вожделенное предприятие из собственных средств.
Теперь Бьянка сможет не только брать уроки живописи, но и уговорить матушку Селесте посетить галерею во Флоренции, о которой писал в своем путеводителе Франческо Бокки[7]7
Франческо Бокки (1548–1618) – итальянский писатель позднего Возрождения, проживавший во Флоренции.
[Закрыть]. Он утверждал, что эта галерея превосходит все другие по красоте, полна античных статуй и благородной живописи, и что там собраны для изучения многие шедевры Леонардо да Винчи и Микеланджело.
За восемнадцать лет жизни Бьянка не бывала нигде, кроме Монастыря Санта Роза да Лима, в котором находилась с рождения, и неаполитанского дома графа Сартори, который она посещала один раз в году.
Монастырские фрески она знала наперечет и могла с закрытыми глазами по памяти воспроизвести малейшие детали, изображенные на них, назвать каждую краску, которую использовал живописец.
Богатое убранство палаццо Сартори было знакомо ей несравнимо хуже. Бьянка могла бы сказать, что за тринадцать визитов в отчий дом она увидела лишь незначительную часть этого дворца. Навещая родственников, она старалась избегать лишних встреч с ними, а потому, как правило, уединялась в этой скромной комнатке, похожей по своему убранству скорее на монастырскую келью, и посвящала досуг чтению Библии, либо других книг на латыни или древнегреческом, которые брала с собой в дорогу из монастырской библиотеки.
Те интерьеры палаццо, которые ей удалось за это время увидеть, были украшены чересчур яркой, мажорной живописью, что должно было в большей степени подчеркнуть богатство и статус хозяев, нежели свидетельствовать об их утонченном и изысканном вкусе.
А потому Бьянка, с малых лет увлекшаяся рисованием, мечтала воочию увидеть работы великих мастеров, о которых либо читала в книгах, либо слышала от падре Донато. Тому по церковным надобностям частенько доводилось бывать и в Папской области[8]8
Папская область – теократическое государство, существовавшее в центральной Италии и возглавлявшееся папами, патриархами Рима.
[Закрыть], и в Венецианской республике[9]9
Венецианская республика – с конца VII по 1797 год республика в Европе со столицей в городе Венеция.
[Закрыть], и в различных уголках Неаполитанского королевства[10]10
Неаполитанское королевство – государство в Южной Италии в XII–XIX веках, занимавшее территорию нынешних областей Италии – Кампания, Апулия, Калабрия, Базиликата, Молизе, Абруцци.
[Закрыть], где он посещал известные на весь мир культовые сооружения, расписанные руками настоящих титанов живописи. Теперь, обладая собственными средствами, Бьянка и сама сможет познакомиться с этими шедеврами.
Благостно улыбаясь, девушка буквально зажмурилась от удовольствия. Она представила, как поделится завтра радостью с падре, как тот обнимет ее, поцелует ласково в лоб, как в помутневших стариковских глазах запрыгают знакомые добрые лучики…
Растворившись в мечтах, Бьянка внезапно ощутила бесцеремонное прикосновение чужой руки на своей шее, отчего по позвоночнику мгновенно спустился холодок. В ту же секунду мужской голос за спиной фривольным тоном проговорил в ухо: “Радость моя! А я уже было отчаялся вновь насладиться вашими прелестями”!
От испуга Бьянка чуть ли не с головой ушла под воду, но в то же мгновение, судорожно схватившись за бортики, с быстротой застигнутой охотником лани, выпрыгнула из ванны.
Протерев залитые пеленой воды глаза, она с ужасом увидела перед собой живого дьявола в мужском обличии. Его хищная, непристойная ухмылка при взгляде на лицо девушки сменилась гримасой изумления.
Бьянка, оцепенев от страха, не могла двинуться с места. Ноги как будто вросли в пол. Она попыталась что-то сказать, но лишь сдавленно сглотнула воздух, беззвучно шевеля губами, как рыба, выброшенная волной на раскаленный песок.
В глазах этого дьявола заплясали языки адского пламени, губы скривились в ироничной ухмылке. Вкрадчивый мужской голос с бархатистой хрипотцой произнес:
– Похоже, я ошибся адресом и вместо ада попал в рай. Синьорина, у вас на спине в области лопаток, определенно, должны расти крылья!
В этот миг за окном, расчертив яростным всполохом черное, как душа Люцифера, небо, вспыхнула молния. Вслед за этим раздался оглушительный громовой раскат. В глазах потрясенной Бьянки все смешалось, все закружилось в какой-то чудовищной сатанинской пляске. Теряя ощущение реальности, девушка почувствовала, как дьявол во плоти подхватил ее на руки и, прижав к груди, понес прямиком в преисподнюю.
Глава 2
Держа на руках легкую, как перышко, девушку, Адольфо окинул взором комнату и двинулся к кровати. Аккуратно положил ее на приготовленную ко сну постель, после чего снял через голову намокшую сорочку, которая неприятно облепила тело.
За окном отчаянно бушевала гроза. Яркие вспышки молний сменялись гулкими громовыми раскатами. Небо разверзлось неистовыми потоками воды. Зато в комнате наконец-то повеяло долгожданной свежестью.
Небрежно отбросив рубашку на стоящее в углу кресло, Адольфо перевел взгляд на кровать и увидел, как на простыне из-под тела девушки в мокрой сорочке расползается влажное пятно. “Надо бы переодеть ее во что-нибудь сухое”, – подумал мужчина. Но внутренний голос тут же завопил: “Убирайся-ка отсюда подобру-поздорову, пока не поздно!”.
Адольфо вспомнил переполох незнакомки и усмехнулся. При виде постороннего мужчины в своей комнате у этой крошки не хватило сил даже закричать. Девчонка была объята таким ужасом и трепетом, будто сам черт из чистилища явился по ее душу.
Адольфо взял подсвечник с комода и, поставив его на тумбочку возле кровати, внимательно посмотрел на лицо девушки, отметив для себя, что та и в самом деле похожа на спящего ангела. Утонченные черты, мягко очерченные высокие скулы, безупречный подбородок, аккуратный носик идеальной формы, красивая линия слегка побелевших губ. Открытый высокий лоб, достойный украсить мраморные бюсты античных красавиц. На нем темные, изящно изогнутые брови. Бледная, совершенная, как бисквитный фарфор, кожа в данную минуту без малейшего намека на румянец на щеках. Темные пушистые ресницы окаймляют прикрытые веки миндалевидной формы. Волос не видно, они скрыты под тюрбаном, но и без того девушка чудо как хороша!
Адольфо перевел взгляд на тело, прикрытое влажной и потому полупрозрачной сорочкой. Зрелище было поистине завораживающим! Точеная фигурка, длинные стройные ноги с изящными щиколотками, маленькие ступни с аккуратными пальчиками, красивые руки с тонкими запястьями.
Но главную усладу для глаз представляла собой длинная хрупкая шейка юной девы, переходящая в невероятно женственную грудь, по цвету напоминающую слоновую кость. Два безупречных по форме упругих холмика, облепленные намокшей тканью, являли в разрезе сорочки аппетитные и весьма соблазнительные полукружия.
Увиденная картина заставила Адольфо шумно сглотнуть. “Так безупречно выглядеть просто безбожно! Это же форменное издевательство над мужской выдержкой! – подумал он про себя, а вслух с заметным раздражением добавил:
– Черт, надо поскорее отсюда убираться!”
В эту минуту ресницы девушки вздрогнули, она приоткрыла рот и шумно вздохнула. Безвольная рука потянулась к груди, после чего глаза распахнулись.
Адольфо застыл, склонившись над незнакомкой. “Святая Мадонна! Какие у нее глаза! – вихрем пронеслось у него в голове. – Два невероятных по красоте озера цвета сине-голубой бирюзы”.
Девушка невидящим взором устремилась в какую-то только ей видимую даль, в то же время на щеки начал постепенно возвращаться легкий румянец. Взгляд понемногу становился более сосредоточенным.
Вложив в голос максимум заботы, Адольфо тихо произнес:
– Вам уже лучше, синьорина? Вы можете говорить?
Девушка перевела на него взгляд и попыталась прикрыться покрывалом, на котором лежала, но у нее ничего не получилось. Закрыв руками грудь и с трудом разлепив губы, она буквально выдохнула:
– Кто вы?
– Позвольте представиться, виконт[11]11
Старший сын графа при жизни отца носит титул виконта.
[Закрыть] ди Бароцци, – с улыбкой на лице отрапортовал мужчина. – Могу ли я узнать ваше имя, синьорина?
Девушка немного помолчала, видимо, размышляя, стоит ли называть свое имя, но все же произнесла:
– Бьянка, – помолчав, добавила, – Бьянка Сартори.
В глазах Адольфо возникла искренняя заинтересованность.
– Постойте, значит, графиня Анжелика ваша родственница? – осведомился он.
– Сестра, – нерешительно произнесла Бьянка.
Опершись рукой на кровать, девушка попыталась привстать. Адольфо, склонился ниже и, слегка приобняв ее, попытался поддержать синьорину под спину.
В это мгновение, как на грех, дверь комнаты распахнулась, и в дверном проеме показались две женщины: одна смуглая и худая, с хищными черными глазками, другая степенная и весьма упитанная, с доброй улыбкой на лице со следами, оставшимися от оспы.
Впрочем, улыбка эта при взгляде на происходящее в комнате мгновенно покинула эту пышнотелую особу, сменившись одномоментным выражением смятения и возмущения.
В тот же миг раздался пронзительный женский крик, на минуту заглушивший даже шум грозы за окном. Смуглая девица уже неслась во всю прыть по коридору, поднимая на ноги всех домочадцев.
“Да что же за день-то такой сегодня!” – с досадой подумал Адольфо. Он хотел было спешно ретироваться, но, заметив выражение ужаса на лице девушки и гневного укора во взгляде тучной матроны, которая, вероятно, была служанкой в доме Сартори, обреченно стянул с кресла влажную еще сорочку и, пытаясь прикрыть оголенный торс, стал неспешно натягивать ее на себя. Справившись наконец с не желающим слушаться куском мокрой материи, нацепил на лицо маску мрачной покорности, опустился в кресло и стал обреченно ожидать решения своей участи.
