Текст книги "Стокгольмский синдром (СИ)"

Автор книги: Allmark

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

– Мальчишка она у тебя, – смеялись коллеги, – надо было как планировали, так и назвать, не нарушать планов. Ох, и повезёт её будущему мужу… Что скажешь, Аксель? Повезёт Ною?

– Да идите вы, она ему как младшая сестра!

– Но-но, знаем мы, что из детской дружбы получается…

Сисси-младшая ничем, конечно, не походила на Сисси-старшую. Мать была белой, голубоглазой блондинкой с роскошной грудью, первой красавицей класса. Дочь, по всем законам биологии – мулаткой. Светлее отца, с почти прямыми волосами, с тонкими чертами лица. И глаза – зелёные. Чарующие, ещё более непроницаемые, чем карие глаза отца. Спокойная, выдержанная. Умная. И пожалуй, логично, что она так рано захотела узнать… всё. Всё, что можно, о тех событиях, да и как было скрыть от неё – в маленьком городе, где не ты, так соседи по доброте душевной расскажут? И что толку говорить, мол, ребёнку не понять… Никому не понять. Какого чёрта, за что. Её-то за что. Кто-кто, а Сесилия, дочь учителей, с проклятыми шахтами не была связана никак. Да и мать Мартина, старая Джейн, всю жизнь проработавшая в городской библиотеке. Быть может, убийца надеялся застать Мартина дома? Маловероятно, к тому времени он отсутствовал уже три дня. Время от времени Аксель перелистывал проклятое досье, словно надеялся найти в нём ответ. Хотя начёрта он уже нужен, этот ответ… Никого не вернёт, ничего не изменит. Когда Акселю казалось, что жизнь была к нему как-то уж слишком несправедлива и безжалостна, он вспоминал про Марти, и всё проходило.

В глубокой задумчивости последней она вышла за школьную ограду. И очнулась от того, что была схвачена за руку. Худощавой темнокожей женщиной лет 30, одетой, пожалуй, слишком легко для такой погоды.

– Ты Сисси Мартин? Было непросто тебя найти. Нам нужно поговорить.

И она пошла за ней. Хотя вроде бы до сих пор не имела склонности ходить за незнакомыми людьми для каких-то непонятных разговоров. Просто безотчётно поверила этой женщине.

Они сели на скамейке в тени зарослей. Если б Сисси сейчас наблюдала за собой, она б, наверное, отметила, что держится необычайно свободно, даже рюкзак на колени не положила, не сцепила руки на коленях. И позволила себе разглядывать странную незнакомку не очень даже украдкой.

– Как дела в школе?

– Вы же не об этом пришли поговорить?

– Ну почему, может, и об этом. Мне очень интересно, как ты живёшь, Сисси, как ты жила все эти годы.

– Кто вы?

– Ты, конечно, удивишься и не поверишь сперва, – женщина улыбнулась, и Сисси невольно подумала, что это одна из самых потрясающих виденных ею улыбок, – я твоя мать.

– Да ну? Это исключено, моя мать, видите ли, была белой женщиной. Кроме того, она совершенно точно мертва. Я видела не только её могилу, но и отчёт о вскрытии, хотя этот мой интерес, конечно, не встретил восторга.

– Я знаю, – женщина снова улыбнулась, чуть наклонив голову, смоляно-чёрные кудри заиграли бликами даже несмотря на довольно пасмурный день, – просто это не была твоя мать. Посмотри на мои руки. А теперь на свои. Характерная длина и кривизна безымянного пальца, я сразу заметила это сходство, когда ты родилась – пальчики совсем маленькие, но уже такие… в которых узнаёшь родные черты… И уши. Говорят, у каждого человека они индивидуальны, 7 миллиардов вариантов ушей… Но наши кое-чем похожи. И хотя твои уши сейчас закрыты волосами, я знаю, что вот тут у тебя есть такой остренький хрящевой выступ… как и у меня.

Потрясённая Сисси скользнула пальцами по уху. Но как… как это может быть?

– Вы… Зачем вы это говорите? Вы ведь просто видели мои фотографии и…

– О каких признаках ещё мне рассказать? Да, их не слишком много… Могу попытаться описать форму твоих щиколоток, уж фотографию твоих ног я нигде не могла видеть. Скажи, зачем мне тебе врать? Сисси, Сесилия Мартин не была твоей матерью. А Билл Мартин – не твой отец. Тебя подкинули, подменив младенца, такая наша собственная программа защиты свидетелей, кровавая и беспощадная, согласна. Так пришлось поступить, прости. Нам… слишком сложно было оставить тебя у себя. Так что… ты, кроме того, что не свою фамилию носишь, день рождения должна праздновать на день раньше…

– Что? Но… Это ведь значит…

Обняв себя за плечи, Сисси сидела, низко наклонившись вперёд, почти положив голову на колени, невидящим взглядом глядя перед собой. Да… Только одно – ужасное, абсурдное, но самое логичное объяснение у всего этого может быть.

– Вы – Амелия Уайт.

– Да. Вижу, ты многое знаешь…

– Никто не понимал моего интереса к этой истории. Почти никто… А оно, оказывается, было совсем не удивительно… Неужели и правда ребёнок, не зная, может вот так что-то чувствовать?

– Прости, Сисси, раньше я приехать к тебе не могла. Ну, думаю, это ты тоже знаешь.

– А он – мой отец…

–Да.

Они сидели рядом. То молчали – и не чувствовали напряжения, то говорили – скорее утверждениями, чем вопросами.

– Что же случилось с настоящим ребёнком? Где он? – только это, пожалуй, и было вопросом.

– Врать не буду – не знаю. Во всяком случае, он должен быть жив. Кстати, да, это он, на самом деле у Мартинов был мальчик… Как повезло, что роды не случились днём-двумя ранее… Том хотел, как говорил, его убить – чтобы совсем не оставлять улик, чтобы никто даже предположить не смог… Но не убил. Куда-то увёз, то ли в Эванс-сити, то ли даже в Саксонберг, отсутствовал он тогда долго. Подбросил к больнице. Это было сложно и рискованно, но он решил поступить именно так.

– Да… Он никогда не убивал детей… Я знаю…

– Он просто хотел спрятать тебя от всех, дать шанс на нормальную жизнь, которой совершенно точно не было бы у нас. Он же знал, нас найдут. И кто бы после этого тебя ни воспитывал – это совершенно точно были бы не он и не я. Смог ли бы хоть кто-то полюбить тебя, дать тебе тепло и заботу, зная, чья ты? Твой приёмный отец любит тебя так сильно, потому что не знает… Пусть не знает и дальше. Ни к чему им всем знать, достаточно того, что знаем мы. Для меня было главное увидеть тебя… Убедиться, что с тобой всё хорошо. Там, в больнице, я только той мыслью и могла себя утешить – что ты не растёшь в каком-нибудь приюте, что на тебя не показывают пальцем, пересказывая друг другу особенности твоего рождения, не шарахаются от дочери маньяка, у которой и мать тоже лечится в сумасшедшем доме… Я там почти не видела газет, не знала новостей. Меня берегли от всего, что могло меня взволновать, ухудшить моё состояние. Они знали, что я родила в плену, но полагали, конечно, что ребёнок умер. Что в довершение ко всем ужасам моей жизни я пережила смерть ребёнка. Я не рассказала им, конечно. Не хотела портить тебе жизнь. Но рассказать правду тебе – да, я хотела. Потому что ты её заслуживаешь. Потому что сама её искала. И если ты теперь захочешь, чтоб я исчезла из твоей жизни – я пойму… Хотя почему-то мне кажется, что ты не захочешь…

Сисси распрямилась. Лицо её было мокрым от слёз. Это зрелище реально могло б потрясти случайного свидетеля – плакала Сисси очень, очень редко.

– Вы моя мать. Моя живая, настоящая, любящая меня мать. У меня не было матери. У меня была могильная плита на кладбище, к которой я исправно приносила цветочки, и фотография на каминной полке, и сухие строки полицейского отчёта. И вечный вопрос – почему. Да, была тётя Сара, для которой я была утешением, потому что в отличии от Кристины, могла бегать, громко смеяться, не бояться упасть с качели… И у меня была лучшая на свете мачеха – вторая жена моего отца, его работа. Вы не думали, что у меня тоже очень много нерастраченной нежности, много несказанных слов? Моя мать 9 месяцев носила меня, запертая в тёмном холодном подвале, где устала вздрагивать от каждого шороха, где слава богу, не было крыс, но было пострашнее… Моя мать ещё много лет прожила в холоде… Мы заслужили немного тепла.

– Серьёзно? Ты считаешь, это реально?

– Что, пригнуть шерифёнка к ногтю? Отвечаю, чувак, это делается просто, я в Балтиморе такое проворачивал легко и запросто, всё на мази было.

– Да, а теперь ты не в Балтиморе своём, и даже не в Питтсбурге, а в вшивом Хармони…

– Так, объясняю ещё раз на пальцах. У меня на руках баксы. Много. И товар. Много товара. И с тем и с другим меня давно ждут в Огайо, только вот попаду я туда… не знаю, когда. Потому что шерифу, понимаете ли, приспичило устраивать на выезде из города кордоны. И для этого он заручился поддержкой всех окрестных городов. Такому количеству народа на лапу не дашь. Поэтому не один только я сижу тут тихо, как мышь. А того гляди, и тут до нас доберутся. Поэтому, если хочется, чтобы жизнь и дальше была райской – надо что-то делать, чувак. Так вот, шериф станет гораздо менее зорким и гораздо более сговорчивым, если его собственный сыночек будет в чём-то таком замешан. Чтобы отмазать сыночка, плюс избавить его от дурной компании, он на все четыре стороны нас из города выпустит, да ещё и денег даст на дорогу. Надо только грамотно подойти к вопросу. Повязать его на чём-нибудь серьёзном.

– Серьёзном? Ты его видел? Он же примерный мальчик, банка пива в пятницу и любимая коллекция порнухи – вот все его грехи. Он, уверен, даже яблоки в детстве не воровал. А ты расфантазировался. Наркотики, тачки, мокруха? Да начерта ему это надо?

– Тихо. Не гони. Криминал как таковой Ною, конечно, не нужен. Ну, пока не нужен. А вот друзья – нужны. Общение ему нужно. Люди, которые не будут смотреть на него, как на фрика. Ты что, не сечёшь? Маленький городок, все друг друга знают, все новости и события годами пережёвывают. Тем более, отец, как-никак, шишка, так что пацан всегда на виду и под прицелом. Да они его задолбали своими жалениями. Его даже называют со школы знаешь, как? Мальчик-который-выжил. Думаешь, почему он таскается с этим червяком Троем? Потому что он мозги ему никогда не парил. Потому что не смотрит на него как на того-самого… а просто смотрит. Олсон, правда, придурок… но Олсон тоже полезен. Поверь, если он не послал до сих пор куда подальше Олсона… Короче, чувак, поверь моему житейскому опыту. Из таких вот голубоглазых блондинчиков потом такие парняги получаются… Главное подтолкнуть вовремя там, где надо. А за этим я прослежу.

========== 5 февраля ==========

Матери нет дома. Значит, можно подняться в её комнату… снова…

У каждого в этой семье свои тайны, своя маленькая скрытая от всех жизнь – кроме, разве что, Кристины, и то нельзя поручиться… Вот и у него. Если никто не видит – значит, не надо и никому ничего объяснять. Это как будто и он не видит. Как будто и не было ничего. Как будто не подходил он к её туалетному столику, не рылся в её вещах – отработанный многоразово метод, ни одна вещица со своего места не переместилась, хрен кто когда засечёт, если б кому понадобилось… Вот она, эта фотография. Тоже ж о чём-то говорит, что мать эту фотографию потом себе забрала обратно… А отец-то знает, интересно?

Хотя бы раз в неделю, ну раз в месяц ему необходимо было – посмотреть в лицо этого человека.

Физиономия как для обложки, да. Смазливая, обаятельная и нахальная. Бабы на таких липнут как мухи, можно понять. Просто источает что-то такое… уверенность? Сила? Животный магнетизм? Как это ещё называют? Эти зелёные глаза… как трясина на болоте. Под буйными зарослями ряски не заметишь ловушки, не поймёшь, как сбился с дороги, пока не блеснёт тебе прямо в глаза весёлая улыбка смерти – и всё, ты увяз, ты погиб…

Если б когда-то он мог быть уверен, что мать этот сундучок больше не откроет – он бы забрал эту фотографию себе…

========== 10 февраля ==========

Трой Уиллер чувствовал себя, не первый день, очень нервно. В общем-то, и причины были. Он задолжал крупную сумму Дику, он опасался выволочки от Ноя за тот случай, когда бросил его одного против троих бандюганов – Ной, конечно, легко отделался, но вот это, пожалуй, и печально – теперь ничто не помешает ему посчитать Трою рёбра или просто ославить ссыклом. Он, наконец, просто боялся, что полиция может у него кое-что найти. Кое-что, правда, на сей раз не его, Дереково… Но кого это волнует, кому он что докажет. Поэтому он сидел, глушил пиво и смотрел какое-то тупое ток-шоу, чтобы расслабиться, но расслабиться всё не получалось. Ещё и чёртов пёс мистера Смита опять зашёлся лаем… Они его там что, вообще не кормят? Что-то громыхнуло внизу, Трою, наверное, минута потребовалась, чтобы наскрести мужества спуститься всё же посмотреть. В конце концов, если там что-то с машиной – отец его убьёт, это совершенно точно.

Двери гаража были распахнуты, это они так и громыхали при порывах ветра. Машина была на месте. Зато вот на капоте в вольготной позе разлеглась доберманша миссис Лайонелл. Кой чёрт её сюда занёс? Вторая собака – кажется, эту миссис Лайонелл звала каким-то дурацким именем, то ли Крошка, то ли Красотуля, даром что ростом зверюга с телёнка – ходила по палисаднику, калитка которого так же была распахнута. Видимо, это и вызвало псих у пса мистера Смита, с «девочками» миссис Лайонелл у него были какие-то давние тёрки.

Какого чёрта. У них и так не шикарный сад, полтора куста и три чахлые клумбы, мать отцу всю плешь проела, чтоб он огородил его нормальным забором, а то пытались тут всякие парковаться прямо на газоне…

Как выманить собак – Трой представления не имел, но не палкой их выгонять, это точно, тогда разозлятся. Если не сожрут – не забыть попросить Ноя научить, как с этим отродьем обращаться… Если сам Ной, конечно, не сожрёт с потрохами…

По счастью, в гараже на одной полке нашёлся пакет собачьего корма, который отец забыл завезти тёте для её пуделя, ещё минута, не меньше, ушла на то, чтоб вскрыть проклятую упаковку…

Нехотя, вальяжно виляя бёдрами, собаки всё же вышли на приманку, Трой запер двери гаража и калитку сада.

– К чёрту, никогда не заведу собаку… Что в них хорошего находят?

Чувствуя себя усталым героем, только что сразившимся с армией зомби в 300 голов, Трой поднялся наконец к себе в комнату. И остолбенел на пороге.

Окно в комнате было распахнуто, занавески колыхал ветер. Стойка с дисками, возможно, тем же ветром, была опрокинута, диски валялись по всей комнате. Но главным было не это. Алые, с щедрыми подтёками буквы на стене. Надпись кровью – «Ты плохой мальчик, Трой».

Как в дешёвом ужастике…

«Отец точно убьёт» – мелькнула почему-то первой мысль.

Как во сне, он сделал шаг, диск хрустнул под ногой. Нет, это кетчуп, не кровь. Дебилизм… И в этот момент сзади обрушился удар…

– Давненько у нас не было такого, а, шериф? Ничего не напоминает?

Керк хороший парень, но в этот раз схлопотал крепкое словечко.

Двое понурых новобранцев, возрастом ровесники погибшего, ходили по комнате, высматривали что угодно, способное быть уликой. Улик, если так посмотреть, было хоть отбавляй – кровавые и земляные следы, признаки взлома на окне, пустая бутылка от кетчупа в углу… Легче от этого почему-то не было. Фотограф раздумывал, что бы ещё щёлкнуть для верности, а Аксель всё стоял над трупом, мрачно жевал усы. Он знал этого парня, Троя. Один из друзей его сына… Ну, положим, друзей можно выбирать и получше… В последнее время этот Трой уж ощутимо на плохую дорожку подался, виной ли тому родительский недогляд или сомнительные знакомства, или и то и другое вместе… Подозревали, что он балуется наркотиками, или работает для кого-то посредником по их приобретению, подозревали, что для кого-то несовершеннолетнего… А уж за новыми его дружками из приезжих подозревали и большие грешки… Многие говорили Трою, что не доведёт его такое общение ни до чего хорошего, но кто мог представить, что вот настолько. Теперь Трой лежал в крови, скрючившись в предсмертной агонии, грудь – сплошное месиво, один глаз выбит, валяется рядом…

– Шеф, поглядите, что нашли! Волшебный порошочек!

Бедная мать, ведь единственный сын.

========== 11 февраля ==========

– Шериф, Робинсон-стрит, мотель «Райский уголок», ещё двое.

– Кто – опознали?

– Олсон Тайлер и Дик Уиллоби, судя по бумажникам… Ну и народ тут говорит, это Уиллоби комната…

– Ну, едем.

Олсон Тайлер – местный, одноклассник Ноя, раньше нормальный вроде парень был, а в последние пару лет словно подменили. Дома практически не живёт, чаще его в этом «Райском уголке» найти можно, ну либо в баре. Три привода уже – пьяные драки, разбитые витрины, отец за него чуть ли не на коленях стоял, пытался воспитательные беседы с отпрыском вести – толку… Ной, говорил, тоже пытался, его вроде слушал, но как-то вяло… Уиллоби – приезжий, тоже по мелкому пьяному хулиганству задерживался, а на предыдущих местах зависания на него, говорят, и посерьёзней что было, материалы пока не прислали… Хорошие друзья у Троя были…

Ну, «Райским уголком» мотель явно назвали опрометчиво. Хотя, почему… для некоторых категорий вполне райский… Вон, испуганно шкерятся за дверями…

Хозяйка, несложно её понять, валялась в глубоком обмороке. Это и просто увидеть – самые крепкие нервы не выдерживают, а думать о том, как приводить потом комнату в порядок… Потасовки с разбитыми носами и заблёванные по пьяни полы – это одно…

Кровь везде. Просто везде. Тела изуродованы практически до неузнаваемости, но судя по рыжим волосам и татуировке на плече – это Олсон, да. Как никто ничего не слышал? Во всю дурнинушку орал магнитофон, здесь это обычное дело. Да и, не для протокола – если б и слышали, едва ли кто-то побежал бы выяснять, не убивают ли в соседнем номере кого-то. Пьяные и наркоманские драки тут тоже чуть ли не каждый вечер, а в чужую драку лезть дураков нет. И полицию звать только потому, что в соседнем номере крики и грохот ломающихся стульев, дураков нет – загребут и тебя заодно, благо найдётся, за что. Сколько тут наркоты было спешно смыто в унитаз, теми, кто только проснулся, когда полицейские ботинки загрохотали по коридору, сколько народу порасторопней просто свалило отсидеться где-нибудь, пока вся эта петрушка…

И во всю стену, конечно, кровавая надпись. «Ты плохой мальчик». Кому на сей раз? Олсону? Дику? Или оптом обоим?

– Вроде прежде он писем не писал… Да ну, не может быть, не может, чтоб он вернулся…

– Гарри Уорден… Том Ханнигер… Здравствуй, твою мать, Валентинов день…

Вот как оно так получается, что никто ничего не видел? Толпа опрошенных, все с совершенно честными глазами. Не видели.

Трой был дома один – отец ещё не вернулся с работы, мать уже отбыла. Соседка миссис Смит выглядывала, конечно, в окно раз – что-то уж сильно разбушевался их Бэйби – и вроде бы видела там какого-то человека… Но внимания не обратила, цыкнула на пса и вернулась к любимому сериалу. Миссис Лайонелл была в том же сериале настолько по уши, что даже не заметила, как её любимые собачки выбрались из дома…

И во втором случае – не легче. Соседи – нет, ничего не слышали, орала музыка, думали, Дик и Олсон там опять отмечают что-нибудь. Что они могли отмечать? Ну… день рождения чей-нибудь, юбилей выхода любимого фильма, просто зарплату обмывать, причин, что ли, нет. Кого могли ждать в гости? Да кого угодно, список длинный. Их друзья и враги? Тот же длинный список, категории взаимозаменяемые…

– Иной раз и впрямь в сердцах думаешь – перерезал бы их кто-нибудь поскорее, чтоб отмучились сами и отмучили нас, – сплюнул Холли, когда Микки, соседа Дика по комнате, мирно спавшего в наркотическом угаре уже с час прямо в коридоре этажом выше, так и не удалось растолкать, – откуда только эта напасть на нас свалилась?

– Был у нас раньше тихий мирный городок… Никому не известный… теперь всё, теперь известный. Туристы, паломники… Понятно, чего едет и чего везёт… А этим, нашим-то простачкам, интересно ж причаститься к той жизни, которая там…

И трясущийся старичок внизу, за стойкой, только и назвать его, что консьержем… Ну где ему вспомнить всех, кто за вечер тут проходил? Тут уйма народу туда-сюда шляется, и постояльцы, и гости. Это обычное дело. Нравы здесь свободные, за то и ценится это место. Если к нему не подходят, не обращаются с каким-либо вопросом – он и не запоминает. Ну а если человек не спрашивает, как бы ему комнатку снять, или как в такую-то комнату пройти, а целеустремлённо прёт себе – значит, знает, куда идёт. Нет, никого необычного он не видел, все обычные, всё как всегда, в любой другой день…

– Да он бы необычным назвал, наверное, разве что инопланетянина с рогами, или если б самого президента США тут увидел, и то не гарантия. Тут панки с гребнями ходят, укурыши эти с патлами… Обычное дело же.

Кипа протоколов, результаты вскрытия. Убийства совершены, по предварительному заключению, одним и тем же предметом. Да, очень вероятно, что шахтёрской киркой. Да, очень вероятно, что одним и тем же человеком. Физически крепким мужчиной – удары зверские, местами тела пробиты насквозь… хотя и физически крепкая женщина до конца не исключена… Отпечатки подошв изучены и совпадают, кстати, с теми, что оставлял 13 лет назад Том Ханнигер, но ботинки не эксклюзивные, их и сейчас в городе найти не проблема… В случае Троя первый удар был нанесён со спины, пробито плечо, но это вовсе не значит, что он сам впустил убийцу и так ему доверял, что повернулся спиной. Скорее, убийца проник в дом через окно и затаился в коридоре, после чего подкрался к жертве – земляные следы говорят в пользу этого. Но всё же он определённо должен быть знакомым Троя – достаточно хорошо знакомым, чтоб бывать в его доме прежде и точно знать, когда нет дома его родителей…

Правша, достаточно высокого роста – об этом говорит характер некоторых ударов. Чтобы малевать надписи, он использовал стул, малевал на уровне глаз, чуть выше или чуть ниже…

Самый интересный пункт – предположение, что убийца и в том и в другом случае не просто был в перчатках. Он переодевался. Ведь выйти чистым из такого кровавого душа просто нереально. А кровавые следы в обоих случаях ведут только до туалета. Значит, у него с собой сумка. Прочная, непромокаемая, достаточно вместительная сумка, в которой он приносит и уносит и смену одежды, и орудие убийства. Интересно получается – заходит в здание обыкновенный, ничем не примечательный человек с сумкой, там переодевается, совершает свои кровавые злодеяния, переодевается обратно… И выходит из здания ничем не примечательный, ничем не подозрительный человек с сумкой…

Сисси чувствовала, конечно, как-то спиной, кожей, это, мягко говоря, удивление двух женщин, когда они спускались под руку с Амелией по лестнице. Она не первый раз приходит, и с шоком от первого её визита, конечно, не сравнить… но до привычки и спокойствия далеко.

Хотя, пожалуй, удивление в основном у светловолосой женщины. Темноволосая, Ванда – она, кажется, даже понимает. Даже рада.

– Это же нормально, Джосси. Им есть, о чём поговорить. Такое общение Амелии может оказаться очень полезным.

– Дружба 13-летней девочки и взрослой женщины? Ты считаешь это нормальным?

– Во-первых, я б не торопилась называть Амелию так уж взрослой женщиной. Не забывай, она пережила то, что стрессом назвать мягковато, и в то время, когда мы с тобой нормально жили, общались со сверстниками, учились, влюблялись, работали – она… Была несколько ограничена в таких возможностях. У них с этой девочкой есть кое-что общее, и не только то, что они афроамериканки. Возможно, она напоминает ей её саму до того, как с ней произошло всё это. Или же…

– О боже, да. Какая же я глупая. Или она напоминает ей о её собственном бедном ребёнке, которого она, должно быть, даже не видела… Подумать только, такое пережить… А эта девочка, Сисси… Конечно, она была младенцем, она не могла запомнить, в её памяти нет этого ужаса… Но ведь она знает. Знать и не помнить – иногда не менее страшно… Ты права, у них есть причины для близости. А бедный офицер Мартин… все эти годы жил с этим… Мне подумалось… ну, это романтичная глупость, конечно, но то ли дата обязывает… Что если девочка притянет их друг к другу? Это было бы как-то логично и правильно… Они все, бедные, слишком настрадались… Господи, о чём я думаю…

Сисси было всё равно, что думают эти женщины. Главное – они не чинили препятствий. Никому она не позволит помешать ей видеться с матерью, заботиться о ней. Теперь, когда у неё есть мать, когда язык привыкает к этому незнакомому прежде слову… Наверное, это называют звериной нежностью – они шли под ручку, их пальцы вцеплялись в рукава друг друга так сильно, до онемения. Хотелось заглядывать ей в глаза, угадывать и исполнять её желания, заслонить собой от любой угрозы, любого страха. Сегодня они пойдут в парк, будут есть сахарную вату, купят пару лотерейных билетов… У матери должно теперь быть всё, чего она была лишена.

В парке так празднично, людно… Может быть даже, слишком людно, но если не углубляться в гущу толпы – то ничего страшного, и можно нормально беседовать…

– Расскажи ещё об этом мальчике, Ное.

– Ну, он не такой и мальчик, вообще-то… Он меня на десять лет старше… Но мы всегда говорили на равных. Он единственный, которому я могу доверить всё…

Они с матерью как будто играют в некую игру. В дочки-матери. Странно, но получается ничуть не фальшиво, эта игра – способ рассказать о чувствах, ну а правила понятны им обеим.

… Невесть откуда выскакивает эта женщина с искажённым злобой и страхом лицом – кажется, миссис Уиллер с соседней улицы. Мать погибшего Троя.

– Это всё ты, ты! Всё началось после того, как ты вернулась! Зачем ты приехала? Ты принесла проклятье всем нам! Мой мальчик погиб из-за тебя! Они все погибли из-за тебя! Убирайся обратно, мотай туда, откуда пришла, ведьма, никаких больше смертей!

Обычно Сисси сложно было вывести из себя. Её железобетонные нервы поражали и отца, и одноклассников, и учителей. Но тут – другое. Тут – тронули мать.

– Слушай, ты, глупая курица! Следить лучше надо было за своим отпрыском, может, и жив бы был! Будто не знаешь, какие за ним грешки водились. И с какой компанией он шлялся. Ты сама – плохая мать, ты и виновата!

Женщина отшатнулась под её напором, чуть ли не спрятавшись за спину подруги.

– Нет, я это всё так не оставлю! Я буду подавать прошение, чтобы её выставили из города. И думаю, меня поддержат. Многие поддержат. Нечего ей тут делать. Она же ненормальная! А может, это она их всех и убила? А? какое у неё алиби? Она же всё время сидит дома, у себя в комнате… Но кто проверяет её каждые пять минут? Выбралась из окна – и… С Ханнигером же так было – сперва жертва, потом убийца. Может, и эта… заразилась…

Глаза Сисси стали узкими-узкими, две чёрные злые щели.

– Ещё слово – я тебе так лицо разукрашу… Ни один косметолог не спасёт!

– Ты чего, девочка? Что это ты её защищаешь, будто она тебе мать?

Они ушли… Трусливые отродья, они ещё заплатят… Слава богу, мать хоть слабо, но улыбается, она не слишком расстроена.

– Вот примерно от этого я и берегла тебя, милая… Видишь, как мал шаг от притворного сочувствия до непритворной злобы?

Она гладила мать по крупным чёрным кудрям, зачарованно любуясь ими.

– Тебе не холодно?

– Нет, дорогая моя. Мне никогда не бывает холодно. Я на всю жизнь, наверное, привыкла к холоду…

Она всё равно повязала ей на шею свой шарфик.

– А ты расскажи мне об этой Ванде… Она ведь медсестра из больницы, где ты лежала? Достойная женщина… Так здорово, что она позаботилась о тебе…

========== 12 февраля ==========

Ещё двоих нашли на улице. Ещё теплыми. Парень даже был ещё жив… Впрочем, недолго, и ввиду пробитой трахеи ничего сказать не успел. Задыхающаяся от ужаса девушка, выскочившая чуть ли не под колёса патрульной машине, только и смогла вымолвить – что там, в тупике у парикмахерской, человек в чёрном с огромным ломом убивает её подругу.

Дело было так. Они вместе с Каролиной, её коллегой и по совместительству лучшей подругой, закончили работу, вышли и закрыли дверь. Но и двух шагов сделать не успели – дорогу им перегородил двухметровый нетрезвый детина, схватил её за руку и поволок за мусорные баки с недвусмысленными намереньями. Каролина дала дёру, даже не оглядываясь. А она отбивалась как могла, сломала два ногтя, укусила этого гада в руку… Помощь пришла неожиданно – сверху на насильника обрушился удар лома…

Придавленная умирающим, подвернувшая ногу, ещё до этого пару раз с размаху приложенная головой о стену, она долго не могла выбраться. Она видела – ну, не столько видела, сколько слышала – как убийца догнал Каролину, притащил её обратно, в этот тупик… Она наконец смогла выбраться из-под тела и бросилась наперерез услышанной машине – за помощью.

– Вы его видели? Вы можете его описать?

– Там было очень темно. И он… он был в маске…

– Отлично. Гарри Уорден, тьфу, Том Ханнигер теперь у нас борец с преступностью. Растёт парень, на глазах.

– Да, интересно получается… На прежнюю его тактику это не похоже – прежде-то Ханнигер мочил всех без разбору. Этот не тронул ни несостоявшуюся жертву насилия, ни там, в мотеле, народ в других комнатах. С мотелем ещё понятно – может, многовато их там ему показалось…

– Раньше его такие мелочи не останавливали, больше народу – больше мишеней…

– Да не скажите, вообще-то, система и раньше была. Сперва он мочил тех, кто бросил его тогда одного в шахте, ну и свидетелей, конечно, под замес… Потом – тех, кто препятствовал закрытию шахт… Система должна быть и здесь, надо только понять, какая. Должна быть какая-то зацепка… Вот это «Ты плохой мальчик», хотя бы…

– Таких плохих мальчиков в городе, знаешь ли… Насолили много кому.

– Да о чём вы говорите, как это может быть он, как он мог выжить? Он упал с моста, в него стреляли…

– Тогда, знаешь ли, тоже стреляли…

– Уже установили личность убитого?

– Да, личность примечательная, Грэй Моррис, помните, ему в прошлом году давалось предписание покинуть город? Так вот, никуда он его не покинул. На что всё это время жил – только догадываться остаётся… Ну, комнату снимал на Джексон-стрит, большой такой пятиэтажный кошмарный дом – там не мотель как таковой, но комнаты сдаются, очень дёшево, ну, вы знаете…

– Джексон-стрит, кошмарная пятиэтажка… Это как раз возле этой парикмахерской злосчастной… Так, а съездим-ка туда прямо сейчас. Сдаётся мне…

– Они… Они тут с вечера крупно ссорились, да… – парень с часто моргающими, как будто заплаканными глазами видом своим доверия не внушал, но был приятен уже тем, что первый давал хоть сколько-то связные показания, – они уже с неделю как ссорились… Я что, я не лез, я и дверь эту, смежную, всегда закрытой держу… Но слышать – слышал…

– Из-за чего ссорились?

– Ну как… Он её бросить собирался, даже велел из комнаты выметаться. Она… Она сказала, ей аборт делать надо, а денег нет, а он сказал, что не его это проблемы, что может, вообще это ребёнок не его. Что с него вон какой-то перец, забыл имя, денег ждёт, очень надо, но и он не получит, он с этими деньгами лучше свалит куда подальше, в общем, не разобрался я, куда и из-за чего он валить собрался, я не прислушивался… Она когда выскочила, я её в коридоре поймал, дал немного… Ну, ей не хватит, конечно, но хоть сколько-то… Всё, больше из комнаты не выходил.