Текст книги "Доверие (СИ)"

Автор книги: Алёна Сереброва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 13

Передающиеся по наследству способности, семейный домовой, появившийся, с их слов, ещё при пра-пра… У Луки от новой информации голова пухнет и хочется покрутить пальцем у виска.

Что он в принципе бы и сделал, не сиди сейчас перед ним настоящий призрак и, именующий себя домовым, говорящий кот.

– Постой-постой! – всё-таки требует Лука, растерев лицо ладонями и зачесав волосы пальцами назад. – Хочешь сказать, что все мои способности со временем, так или иначе, должны были раскрыться и не нуждались в стимуляции?

О том, что перед ним может быть не призрак отца, Лука уже как-то даже подзабыл. Или, вернее сказать, подзабил. Может дать информацию? Отлично. Настроен вроде бы положительно. Вообще прекрасно. А то, что может что-то сделать… Так всё равно же сделает, если захочет. Но об этом Лука решает подумать как-нибудь позже.

– Какой стимуляции? – два голоса в унисон. Так что впору бы напрячься и обругать себя за длинный язык, но вместо этого Лука предпочитает проскочить мимо, словно и не было вопроса. Тем более что есть темы куда как интересней.

– Так почему тебя могут видеть и щупать все? В смысле, – оборачивается Лука к Тихону. – Ты говоришь, что домовой. Но домовой – это дух дома, а не нечто материальное.

– Потому что ты, будучи ребенком, поделился с ним своей кровью. Побратимами вы не стали, конечно, это было одностороннее, но…

– Твоя кровь позволила мне подняться на порядок выше простого домашнего духа и получить материальную оболочку.

На Луку, словно ушат холодной воды окатили, а воображение тут же рисует картинку, как его, подобно вампиру, кусает маленький бесплотный дух. Как только ума хватило предложить.

– Ты был щедрым ребенком, – с легкой улыбкой замечает призрак отца.

«И безрассудным», – заканчивает Лука, однако вслух этого так и не произносит. Зато цепляется за другой требующий ответа вопрос.

– А с местом появления что? Почему не дом, а база? Ты же домовой дух.

– У тебя на шее подаренный мной амулет, – отзывается призрак отца вместо домового и, когда Лука невольно тянется, нащупывая подвеску через футболку, продолжает: – На него была сделана привязка Тихона. Чтобы он мог быть всегда рядом и оберегать. Вы с твоей матерью были для меня единственными дорогими существами в этом мире. И если Аня была взрослой самостоятельной женщиной, то ты – ребенком.

Внезапно внутри вспыхивает, словно напалм, расцветая огненным цветком, обида и боль. Если бы амулет был на матери, если бы только…

– Мать могла бы быть жива отдай ты его ей, а не мне! – кресло скрипит, откатываясь в сторону, когда Лука встает. – Ты сам мог бы быть до сих пор жив!

У него могла быть полная семья. Ни отчима, ни базы, ни чёртовой боли потерь! А всего-то надо было сделать их несколько или оставить себе, в тот чёртов день, когда заснул за рулём.

– Тихон не ангел-хранитель, Лука, а простой домовой.

– Я не могу уберечь от смерти.

– Ты мог его разбудить или нашептать матери, чтобы она пошла другой дорогой! – сердце бешено колотится в груди. Он думал, что смирился, что пережил случившееся в прошлом, но оказывается, оно всё это время только тлело чёрным обуглившийся угольком где-то глубоко внутри.

Глаза щиплет, но Лука старается этого не замечать. Обвиняет не адский коктейль из пережитых и снова вспыхнувших чувств, а злость и недовольство чужим бездействием.

– Она бы меня не услышала, – пушистый хвост ходит из стороны в сторону, выражая недовольство его хозяина. Уши прижаты, но при этом Тихон выглядит скорее виноватым, чем злым или рассерженным. – Она была простым человеком.

– А отец⁈

– Не авария, так камень на голову, – отзывается призрак и, оттого каким спокойным тоном это сказано, у Луки, словно что-то внутри взрывается. Хочется наорать, а не просто повысить голос, выплеснуть давнюю обиду за то, что оставили, за то, что бросили.

– Фаталист хренов!

Из комнаты Лука вылетает, словно вырвавшаяся на свободу пробка. Уворачивается в последний момент от поднявшегося, будто в попытке остановить, призрака. Ожидает прикосновения, только, вместо холодного призрачного захвата на запястье, слышит вслед бесцветное: «У меня было время подумать и смириться».

У него оно тоже было, да что-то как-то, оказывается, не помогло.

* * *

Сидя на кухне, обнимая ладонями кружку горячего чая и мелко подрагивая, Лука понимает, что повёл себя как истеричка. Мёртвые и не имеющие тела призраки наверняка иначе смотрят на подобные вещи. Привыкают или успокаиваются. Лука не знает, как именно, но кипи в отце злость или что-то подобное, и он наверняка стал бы каким-нибудь полтергейстом.

«А стал домашним аналогом Каспера».

Стоит пойти и извиниться, но Луке стыдно даже возвращаться. Погорячился, взорвался.

Лука отпивает из кружки маленький глоток и продолжает смотреть в пустой коридор. Никто за ним не пошёл. Оставили одного остывать, за что он им благодарен. Возможность подумать в тишине многого стоит. Хотя, думать-то особо не о чём. Только перевариться в котле собственных эмоций и признать логичность чужих заявлений. Мать бы не услышала, отец бы всё равно когда-нибудь умер.

«Когда-нибудь – это не тогда…»

И было бы у них ещё хоть немного времени вместе. Мать бы не плакала в пустой комнате. Он бы сам…

Белым облаком в конце коридора появляется Тихон. Приближается осторожно, словно нашкодивший кот, ждущий отправленного в полет тапка. Только взгляд совершенно спокойный, а за спиной поддержка в виде полупрозрачной фигуры.

– Успокоился?

– Простите… – извинение даётся на удивление почти легко.

– Так что там со стимуляцией?

Лука отстраняется, прячась за исходящей паром кружкой. Смотрит на коричневую поверхность, словно собираясь гадать по несуществующим чаинкам.

– Так что там с и так бы раскрывшимися способностями? – вопросом на вопрос отвечает Лука. – Стоит ещё чего-то нового ждать?

– Я понятия не имею, откуда у тебя способности заглядывать за грань. Все медиумы из нашей семьи, о которых я знаю, общались с духами, но ничего сверх этого.

– Расскажешь, как с этим работать?

– За этим я и остался. Чтобы у тебя был кто-то, кто поможет и будет рядом.

Хочется сказать, что тогда не стоило умирать, но Лука вовремя прикусывает язык. Хватит с него истерик.

* * *

Отчим застает его за отжиманием. Лука ловит на себе неодобрительный взгляд, но никак на него не реагирует. Так же как и не слышит в прервавшем тишину вопросе чего-то больше лёгкого недовольства:

– И что ты делаешь?

Поэтому неспешно заканчивает подход и только потом, оттолкнувшись от пола, поднимается на ноги. Хочется в душ и есть. Ну, или хотя бы просто в душ, если времени осталось мало. На часы он последний раз смотрел, когда только проснулся и понятия не имеет, сколько сейчас те показывают.

– Разминаюсь перед выходом. Иначе я так скоро совсем неподвижным изваянием стану и придётся начинать всё с начала.

– Не переусердствуй только.

Лука смотрит хмуро, но ничего не говорит. Лишь кивает, показывая, что услышал, прежде чем пройти мимо отчима в коридор.

Отец, после предложения помогать, что-то так и не появлялся. Словно всё-таки был мороком или бредом болеющего организма. Только вот Тихон не даёт забыть, что всё случившееся правда. То исчезает, словно растворяется в воздухе, то появляется в самых неожиданных местах, будь то бачок в закрытой ванной или верхняя полка с одеждой в закрытом же шкафу. Разговаривает, впрочем, редко. Слишком уж часто отчим последние дни был дома.

– Я что сказать-то хотел. – Ловит Луку голос отчима на пороге ванной. И что-то в его тоне цепляет, не позволяя попросить отложить разговор на потом. Даже несмотря на то, что вспотевшую спину холодит и хочется поскорее встать под горячие струи воды, что смоют пот и усталость. – Тебя на базе давно не было. Вчера Самуил Борисович приезжал. Фёдор сказал, что они нашли ребят с хорошим потенциалом.

Луку от этих слов словно примораживает к месту. Нашли потенциальных, ага. Только имена-то дал он. Что они с ними делать собираются?

А отчим, словно не чувствуя повисшего в воздухе напряжения, продолжает рассказывать новости, которые сам Лука из-за болезни пропустил, но справедливости ради должен знать. Ведь они касаются его самого. Только насколько отчим в этом осведомлён?

По лицу непонятно. Лишь чувствуется тень какого-то напряжения в глазах. А в следующих же словах находится его причина.

– Сегодня должно пройти мини-родительское собрание. Чем уж соблазнять будут не знаю, но, кажется, у тебя появится компания. Не твоя старая команда, конечно. Притираться придётся, но всё же. Тяжело, наверное, быть особенным на кучу солдафонов?

Отчим пытается шутить, но выходит как-то не особо и неприятно горчит на кончике языка.

– Я не особенный, Степан Викторович. Просто получил свой бонус.

Лука заскакивает в ванну прежде, чем отчим успевает что-то спросить или сказать. Приваливается спиной к двери, слушая, как мимо в сторону кухни шуршат чужие шаги, и прикрывает глаза.

Его не послушали. Хоть Лука и просил дать немного времени, высокое начальство решило по-своему. Неприятно, но вполне логично. Кто он такой чтобы спорить?

Внутри колкой щекоткой поднимается недовольство. Луке нужно было это время. Совсем немного, чтобы прощупать. Понять, те ли они кто сможет встать на один уровень с ним или прыгнуть выше. Те ли, кто вообще захочет этого. А в итоге…

Решение принято и обжалованию не подлежит.

Говорили ли с ними, как когда-то с ним? Предлагали?

Ведь если сейчас речь идёт о разговоре с родителями, значит, начальный этап уже пройден.

Лука растирает лицо ладонями, прежде чем решительно отстраниться от двери и сделать шаг в сторону ванны.

Кажется, ему придётся узнать всё самому.

Глава 14

– Да, мам, мы уже проснулись. Да, Костя тоже.

Макар отвечает, параллельно копаясь в холодильнике и выставляя на стол их будущий завтрак. В последний момент ловит решившее сбежать на пол яйцо и, не удержавшись, достаёт ко всему прочему ещё и соевый соус.

Хлопает выпущенная на свободу дверца, когда он отворачивается в поисках сковородки. Неприятно бренчит потревоженная посуда, отчего Макар жмурится, выжидательно прислушиваясь к телефону и квартире одновременно.

Сбежавший обратно в комнату брат не возвращается, а вот мать отзывается ожидаемым вопросом: «Что там гремит», на который непременно надо дать ответ. Что Макар и делает. Вот только правды в ответе нет ни на грамм, потому что предполагаемый матерью завтрак его сейчас совершенно не прельщает.

Но и ложь не избавляет от кучи вопросов. Словно мать что-то подозревает и теперь пытается убедиться. Вот только Макар прекрасно помнит, где лежит упаковка с кашей, которую по её мнению надо сварить.

Придерживая трубку плечом и слушая наставления, он режет масло. Облизывает испачканный кончик пальца, прежде чем бросить нож в мойку и отступить к окну.

Недоверие и беспокойство матери неприятно царапает. К плите он не впервые встаёт, да и болеют… В прошлом году тоже одни на больничном сидели зимой.

Вот только ворчать нельзя, как и иначе выказывать недовольство. Мать может и перестанет давать «ценные указания», наконец-то отступаясь от своей рабочей привычки командовать, но при этом ещё и обидится. А Макар такое её состояние не особо любит.

– До вечера… – он собирается добавить: «мама», но не успевает. Боль накатывает внезапно: сжимает голову, словно в тисках, давит на глаза, заставляя зажмуриться и пошатнуться.

Удержаться на ногах получается лишь потому, что он успел опереться рукой о подоконник.

Отложив мобильник не глядя в сторону, Макар сглатывает горький комок, когда изнутри поднимается волна тошноты, и замирает.

Колени всё ещё подрагивают, а боль так и продолжает пульсировать в висках и затылке, поэтому он не двигается. Так и стоит, прислонившись к подоконнику, только голову чуть наклоняет, прижимаясь к холодному стеклу.

В ушах шумит, но даже так Макар всё равно слышит отчаянный крик брата.

Отступившая было боль, снова нарастает, пульсируя в черепной коробке, когда Макар вскидывает голову. Он какое-то время вслушивается, стараясь игнорировать шум в ушах, но не слышит больше не единого постороннего звука. И это тишина кажется ещё хуже, чем недавний крик.

Оттолкнувшись от подоконника, Макар успевает сделать всего лишь шаг, прежде чем колени подгибаются. Но на этот раз спасает стол. Макар перебирается по его краю, больше не доверяя себе.

После стола опорой становится стена. А добравшись до комнаты, Макару только и остаётся, что повернуть ручку и толкнуть дверь. Вот только порог он так и не переступает, встречаясь взглядом с круглыми янтарно-жёлтыми глазами на человеческом лице.

Сердце пропускает удар, ухая куда-то вниз, и Макар дёргается назад, инстинктивно захлопывая за собой дверь. Сглатывает подступившую к горлу новую порцию горечи и судорожно выдыхает.

Пальцы, что всё так же сжимают дверную ручку, подрагивают. Его всего колотит, но боль, поселившаяся в голове, кажется, отступила, так же как и шум в ушах. Ничто больше уже не давит на голову, притупляя разум и отдавая управление инстинктам.

Первая осознанная мысль, что приходит в голову: «Оно съело брата». Вторая – это и есть брат.

Макар снова проворачивает ручку, одновременно боясь и желая увидеть то, что происходит внутри, толкает дверь, открывая, но посмотреть не успевает.

Новая, не менее внезапная вспышка боли накатывает откуда-то изнутри. Поднимается словно волна, утягивая за собой на дно. Ноги всё-таки подкашиваются, и он больно бьётся коленями об пол, но не чувствует этого. Другая боль оказывается в разы сильнее.

Крик разрывает тишину, но Макар не понимает, кто кричит, так же как не может поднять голову, чтобы посмотреть.

Он сворачивается, упираясь локтями и утыкаясь лбом в холодный пол прямо на пороге комнаты. На мгновение это помогает, но потом приходит новая волна. Она огнём проходится по телу, гнездится под рёбрами, пульсацией отдаётся в голове и суставах. Макару кажется, что его выворачивает наизнанку. Кожу покалывает, а воздуха в лёгких перестаёт хватать. Он кашляет, пытаясь урвать ещё хоть немного.

Дышит заполошно, когда это перестаёт казаться мучением.

Боль отступает так же внезапно, как и пришла. Оставляет после себя едва ощутимое покалывание и удивительную лёгкость.

Макар сглатывает, распрямляясь на четвереньках. Садится на колени, стирая дрожащей ладонью пот со лба, и морщится, ощущая на коже мелкие песчинки собранные рукой с пола.

Он не сразу осматривает комнату, а когда всё-таки поднимает взгляд, то находит лишь кучу одежды на полу и ни намёка на брата.

* * *

– Кость?

Пустая комната служит ему ответом. Ни звука, ни шороха. Даже тени, кажется, замерли в каком-то ожидании.

Колени чуть подрагивают, когда Макар поднимается, но это не идёт ни в какое сравнение с недавними ощущениями. Однако он всё равно цепляется рукой за дверной косяк, опасаясь, что всё может повториться. А в комнату входит, лишь убедившись, что твёрдо стоит на ногах.

Рассмотреть, что творится на втором этаже кровати, получается плохо. Под потолком гораздо темнее, чем в комнате, а привычно сбитое комом одеяло мешает ещё больше.

– Кость, имей совесть, это глупо… – Макар тянется к куче одежды, чтобы убрать её с дороги и бросить хотя бы на стул, но вздрагивает, когда та начинает шевелиться, отбивая всякое желание к ней прикасаться.

Однако испугаться по-настоящему Макар не успевает, слишком быстро в вороте брошенной на полу футболки появляется пернатая голова.

– Ты где сову умудрился достать? – возмущается Макар, ухватившись за бортики и подтягиваясь, в надежде увидеть брата, но верхняя кровать оказывается пуста. Только смятое одеяло, смешанное с задранной в ногах простыней, да загнанная на середину подушка. – Кость? – тянет Макар, спрыгивая с бока собственной кровати. – Кость, это не смешно. Ты понимаешь, что я не люблю ваши с Глебом глупые шутки?

С пола доносится клекотание и Макар вздрагивает оборачиваясь. Да так резко, что впечатывается плечом в бортик кровати, чертыхаясь.

Сова из одежды уже выбралась. Встрепанная, большая. Когда она расправляет крылья, то, кажется, вообще становится огромной. Макар сглатывает. Как вести себя с хищными птицами он совершенно не знает.

– Тупая шутка про Хогвартс, тем более письмо у неё вряд ли есть. Выходи, Кость. Обещаю сильно не бить, – голос неприятно подрагивает и Макар замолкает.

Янтарно-жёлтые глаза смотрят не мигая, и по спине Макара от этого взгляда ползёт холодок. Внезапно вспоминаются круглые глаза на человеческом лице. Такие же жёлтые…

– Нет, – едва слышно шепчет Макар, мотая головой. Смотрит, как сова складывает крылья и словно прислушивается к его голосу. – Точно нет. Определённо.

Макар вылетает из комнаты так, что едва успевает уклониться от косяка. Распахивает родительскую спальню, но там тоже пусто. Насыщенно пахнет материнскими духами, так что Макар морщится и трёт нос. А потом всё-таки спотыкается, но уже об оставленные едва ли не на самом пороге тапки.

Взмахнув руками, для сохранения равновесия, в несколько шагов оказывается у шкафа, чтобы распахнуть дверцы. Но там нет ничего и никого кроме аккуратно развешенной одежды.

«Скоро мохнатым станешь, как котик…» – Макар мотает головой, отгоняя непрошеные воспоминания. Выдыхает, на мгновение прикрывая глаза. Но это не помогает. Он прекрасно помнит и мягкий пушок под пальцами, и колючие щетинки на шее. Эти воспоминания так реальны, что, кажется, будто всё происходит сейчас.

Внезапное громкое уханье за спиной заставляет вздрогнуть и обернуться.

На этот раз Макар прикладывается лопатками о дверцы шкафа, радуясь, что успел их закрыть, иначе бы сейчас позорно провалился внутрь. Смотрит с недоверием на то, как медленно, неуверенно переступая лапами, к нему идёт сова, таща крылья словно балласт.

«Нужно проверить ванну и кухню, а потом ещё раз комнату, может быть он где-то прячется…» – взывает к логике Макар, но вместо того чтобы последовать совету из собственных мыслей, он озвучивает то о чём старается и вовсе не думать:

– Ты не можешь быть моим братом. Такого не бывает…

Сова будто понимает: замерев всего в нескольких шагах от Макара, вытягивается, поднимая голову вверх, клекочет что-то на своём. Распахнув крылья, словно подняв руки, она переступает с лапы на лапу, но цепляется когтем за те самые тапки, о которые споткнулся и Макар, и падает клювом вперед. Машет крыльями, но так и не поднимается.

– Кость⁈ – Макар зовет брата ещё громче, чем в самом начале. Правда в этот раз уже не ждёт ответа.

Сова бултыхается, запутавшись лапками в тапках, и Макар со вздохом подходит ближе. Присев на корточки, осторожно высвобождает лапу, за что незаслуженно получает крылом по предплечью.

– Да тише ты, неугомонный! – Макар цокает, убирая руки, и сова затихает, распластав крылья в разные стороны. Только голову поворачивает, глядя на него одним янтарным глазом. – Вот и молодец.

Макар возвращается к прерванному занятию. Выпутывает лапы, когтями зацепившиеся за злополучные тапки, и поднимает, придерживая явно не ориентирующуюся после падения птицу.

– Ты кто? Сова или филин? – орнитологом он быть никогда не мечтал, так что сейчас пасует, оставляя ответ на откуп птицы. А та только глазами хлопает. Да крыльями шевелит, словно никак не может решиться, что с ними делать. – Или всё-таки Костя?

Уханье оказывается неожиданным. Макар вздрагивает, а сова и вовсе отшатывается, удерживая равновесие лишь с помощью крыльев.

– Хогвартс-доставка? – Макар пытается шутить, хотя вся ситуация попахивает то ли глупым розыгрышем, и тогда он выставляет себя идиотом, то ли чем-то жутким.

Отпустив птицу на пол и отступив, Макар командует, чувствуя себя донельзя глупо:

– Давай обратно, незарегистрированный анимаг. В человека.

Последние слова имеют неожиданный эффект. Сова судорожно взмахивает крыльями, словно силится взлететь, хлопает ими по всему, что оказывается в зоне досягаемости. Жмурит жёлтые глаза и Макар оседает на задницу, когда слышит в голове чёткое, но не принадлежащее ему: «Не хочу! Не буду! Это больно!!»

* * *

Они с минуту играют в гляделки: смотрят, не открываясь, Макару даже кажется, что не моргая. Но вот глаза начинает ломить, и он сдаётся, смаргивая. Сова тут же повторяет движение за ним: опускает верхнее веко, пряча взгляд.

В квартире тихо настолько, что слышно, как у соседей шумит вода в трубах.

«Показалось?»

Принять птицу за брата – это ещё полбеды. Если Костя всё-таки так прикалывается, то Макар найдёт, чем его урезонить. Но списать голос в голове на приколы брата вряд ли выйдет.

Макар ерошит волосы и, выдохнув, тихо, но уверенно просит:

– Скажи что-нибудь.

Сова ухает, поднимая крылья и, склонив голову набок, какое-то время смотрит своими круглыми глазами. Моргает лишь однажды, когда ухает и, максимально подняв крылья, снова опускает их на пол.

Сидя на полу скрестив ноги и наблюдая за тем, как, осторожно семеня, сова подбирается поближе, Макар пытается понять, что именно идёт не так.

«Кроме того, что я сейчас разговариваю с птицей», – кивнув сам себе, он снова запускает пальцы в волосы, ероша их ещё сильнее.

– Слушай, это, конечно, всё глупо выглядит, и, может быть, даже звучит… Но, я всё-таки скажу. Подумай о чём-нибудь. Можешь даже о том, что ты только что пытался мне сказать.

«Что сказать?»

– Стоп, – Макар выдыхает с облегчением, а Костя замирает, медленно, по-совиному, моргая. – Понял.

Уханье служит ответом, но Макар лишь поднимает руку, прося замолчать.

– Думай, Кость, думай. Я твоего птичьего языка не понимаю.

«Да иди ты» – обиженно отзывается Костя в чужой голове и отворачивается к стене.

– Если пойду, ты так и останешься в таком виде. А вечером родители придут… Тебе влетит, даже если я прикрою.

Костя тут же поворачивает голову обратно, топорщит перья так, что в раз становится ещё больше.

«Да за что⁈»

– Не ори. Давай лучше обратно, – Макар морщится от чужого вопля в голове и трёт виски.

«Нет!»

Костя хлопает крыльями об пол и снова отворачивает морду, но в этот раз в другую сторону.

– Да, – безапелляционно. – Обратно.

«Ты что-то какой-то больно спокойный» – склоняет к плечу голову Костя. Моргает, на мгновение скрывая жёлтые глаза за пушистыми веками.

– А у меня варианты есть?

«Я птица, Макар! Пти-ца!» – Костя ещё пару раз машет крыльями.

– Ты истеричка, а не птица! – выходит из себя Макар, хлопая ладонью по полу. – Крылья в локтях согни, или как это у птиц называется. Заложи их за спину. Ну⁈

«Раскомандовался…» – бурчит Костя голосом в голове, но требование выполняет.

Машет крыльями какое-то время, пытаясь собрать их то так, то эдак. Но потом, кажется, что-то начинает получаться, потому что крылья ложатся как надо и больше не выглядят, словно метущие по полу пернатые тряпки.

– Молодец. Идём в комнату, – Макар поднимается, отряхивая штаны, и замирает, пойманный клювом за штанину.

«Эй, эй! Понеси меня! Я же птица!»

– Птица? Лети тогда сам.

«Тебе чего, жалко что ли?» – голос в голове звучит обиженно и Макару даже по пернатой морде заметно, как брат куксится.

– У тебя когти острые, – напоминает Макар, но всё-таки подставляет руку.

«Я осторожненько» – обещает Костя, перебираясь на руку. Цепляется лапами за ладонь, а когда Макар его поднимает, ещё больше ослабляет хватку, утыкаясь клювом в плечо.

– Обратно ты всё равно будешь перекидываться, – напоминает Макар, осторожно прикрывая за собой дверь и возвращаясь в их спальню. – Без вариантов.

«Ты не знаешь насколько это больно!» – Костя непроизвольно сжимает лапы сильнее, впиваясь когтями в незащищённую кожу, и вздрагивает, когда Макар болезненно шипит. Разжимает резче, чем, кажется, рассчитывал, и скатывается с руки на кровать, к которой они успели добраться.

– Знаю, почувствовал. Но думаю обратно не так больно.

«Ну или хотя бы не неожиданно» – заканчивает мысленно Макар и получает недовольно-прищуренный взгляд.

«В обратную сторону тоже работает».

Макар чертыхается вслух и, развернувшись, пинает так и валяющуюся кучей одежду.

За спиной тут же раздаётся недовольное шипение, на что Макар только скалится, припечатывая, обернувшись обратно:

– Давай. Обратно, – о том, что обратно может и не выйти, при сложившихся обстоятельствах он старается даже не думать.

«Не могу» – сдувается Костя, дёргая лапой в попытке освободить её от схватившего за когти злого покрывала.

– И что ты предлагаешь? – Макар недовольно щурится, рассматривая пернатого брата, но тот в ответ не смотрит. Так и отводит взгляд, пряча глаза.

«Я сам им всё объясню».

– Ухая и махая крыльями? – участливо уточняет Макар, присаживаясь перед ним на корточки. – Кость, я подозреваю, что только я и могу слышать твои мысли.

«Тоже мне избранный!» – щурится Костя.

– Я чувствовал, когда тебя корёжило. Может это как-то связано, – мышцы ног начинает неприятно тянуть, но Макар старательно не обращает на это внимания. – Может смогу помочь?

«Как?» – Костя снова опускает крылья, как совсем недавно в комнате родителей. Смотрит потерянно, так что Макару даже жалко его становится.

– Сейчас, вспомню. В какой-то книжке было что-то подобное. Только там не птица была… – Макар хмурится, пытаясь припомнить момент.

«Ты фэнтези читаешь. Забыл? Это тебе не пособие по оборотничеству!» – взвивается Костя, подпрыгивая на месте и распахивая крылья.

– Ты знаешь, где достать реальное пособие? – язвит Макар, осторожно хлопая ладонью по пернатой макушке, и брат успокаивается, замирая под рукой. – Того, что с нами происходит нет в учебнике по биологии.

«Прости…»

– Если не выйдет, мы ничего не теряем, – напоминает Макар. Тянется и второй рукой к голове. Обхватывает, фиксируя её в исходном положении. – Готов?

«Нет».

– Я тоже, – Макар поджимает губы и, судорожно выдохнув, заглядывает в жёлтые глаза. – Слушай мой голос, делай, как я прошу.

Макар чувствует, как начинает двигаться совиная голова, но не позволяет ей изменить положение. Ослабляет хватку до почти незаметной, только когда Костя перестаёт двигаться.

– Смотри в мои глаза. Вспомни, как ты выглядел человеком.

«Это глупо».

– Костя.

«Хорошо».

Перед мысленным взором Макара не проносятся картинки того, что видит брат. Тот то ли плохо представляет, то ли связь у них не настолько полная, чтобы ещё и образы передавать.

– Представь, как меняется твоё тело. Крылья исчезают, превращаясь в руки, перья уходят внутрь, оставляя голую кожу.

Костя хлопает глазами и Макар устало выдыхает, поморщившись и тут же меняя тактику:

– Закрой глаза, сосредоточься. Слушай мой голос…

«А может?..»

– Нет. Когти на лапах втягиваются, пропадают. Ты весь меняешься. Растёшь, становясь больше похожим на себя двуногого. Вспомни, как ты выглядел. Ты хочешь стать таким вновь. Хочешь быть человеком, – Макар прикрывает глаза, ещё дальше убирая ладони от головы брата, но не опуская рук. Прикусывает губу, тихо и немного обречённо выдыхая: – Я разделю твою боль, обещаю…

Он уже не уверен, стоит ли доверять какой-то книжке. Вряд ли автор мог знать, что такое бывает в реальности. Макар готов отступить, дождаться родителей и всё выложить им как есть, пусть даже они не сразу поверят и сочтут его сумасшедшим, когда ощущает поднимающийся изнутри жар.

Макар сосредотачивается на нём, словно хватается за спасительную соломинку. Ругается мысленно, только сейчас понимая, что делать всё стоило вместе, они же, похоже, теперь связаны.

Боль тоже приходит, но она не идёт ни в какое сравнение с тем, что было в начале.

Тянет суставы, сдавливает голову. Пошатнувшись, Макар хватается пальцами за бортик кровати. По хребту проходит ещё одна волна жара, за которой следует лёгкое покалывание, а потом сквозь шум в ушах слышится растерянное:

– Кажется, получилось.

Открыв глаза, Макар встречается с чужим удивлённым взглядом. И нет в нём больше ничего птичьего, кроме ещё не до конца ушедшего из глаз янтаря.

– Вышло! – хрипло заявляет Костя, показывая ладонь. Макар собирается сказать, что рад, но не успевает.

Пошатнувшись и не удержав равновесия, Костя летит прямо на него, сшибая и придавливая своим весом к полу.

– Ура, – бодро, но тихо, заявляет Костя и в его голосе слышится немного нервное ликование.

* * *

– Слушай, в этой книжке об этом ничего, – заявляет Костя спустя полчаса. За это время они успели не только позавтракать, но и откопать на книжных полках подаренную несколько лет назад энциклопедию о фантастических существах. Ни тот, ни другой, если задуматься, даже не помнят, кому из них её тогда покупали.

– О чём именно? – Макар разворачивается на компьютерном кресле. Выгибает вопросительно бровь, тогда как Костя, громко захлопнув книгу, заворачиваясь в покрывало, удобней устраивается на животе. Местом дислокации, как и раньше, он снова выбрал чужую кровать.

– Ну… – Костя мнётся, ероша волосы. – Моей проблемы…

– Нашей проблемы, – поправляет Макар со вздохом. – Что ты искал?

– Оборотней. Там отсылки только к волкам, да ликантропии. Не тот случай.

– Поэтому я полез в интернет, – замечает Макар, снова отворачиваясь к компьютеру.

– Я бы туда тоже залез, но ты первым занял место, – ворчит Костя за спиной. Макар слышит, как с глухим стуком что-то соприкасается с полом. Прикрывает глаза, надеясь, что брат хотя бы положил книгу, а не скинул, но не оборачивается. Прокручивает колёсико мышки, двигая страницу обратно вверх.

– Ты сам сказал, что по глазам свет бьёт. Тем более у тебя есть телефон. Покопался бы там.

– Сдаюсь, – отзывается он глухо, вынуждая Макара всё-таки обернуться и посмотреть.

Энциклопедия белым пятном аккуратно лежит на полу рядом с кроватью, а Костя так и продолжает лежать на животе, только на этот раз уткнувшись лицом в подушку.

– Так что нашёл?

Макар встречается с братом взглядом, с удовольствием отмечая, что чужие глаза больше не светятся и вернули себе родной зелёный цвет.

– Почти ничего, – признаётся он, пожав плечами. – Чаще всего выскакивают волки и лисы. В остальном случае идёт отсылка к каким-либо книгам, – заметив, как брат встрепенулся, Макар припечатывает: – Художественным.

– И чего делать будем? – повернувшись на бок, Костя подпирает голову ладонью.

Макар отворачивается, чтобы закрыть все вкладки и выключить компьютер. Смотрит на время, прикидывая, сколько осталось до возвращения родителей.

– Попробуем разобраться, что тебя бросает в это состояние, – Макар отъезжает от стола, когда монитор гаснет. Костя уже сидит, скрестив ноги и прислонившись спиной к стене. – Потом, может быть, проведём эксперимент…

– Может этого больше не повторится? – Макар скептически приподнимает брови, на что Костя тут же тушуется, морщась. – Да, ты прав, вряд ли…

– И лучше бы разобраться с этим до школы…

Оба понимают, что это не просто желание, а скорее необходимость.