Текст книги "Доверие (СИ)"

Автор книги: Алёна Сереброва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 10

…– Не знаю когда буду. Квартира в полном твоём распоряжении, но лучше не броди и просто больше спи.

Лука заторможено кивает стоя на пороге собственной комнаты и наблюдая за тем, как отчим спешно заканчивает шнуроваться. Разлепляет губы лишь тогда, когда он накидывает на плечи куртку и разворачивается к двери.

– Что у них там случилось? – выходит хрипло. За прошедшие сутки температура хоть и стала меньше, зато горло начало неприятно царапать и першить.

– Да чёрт его… Снова ни одна машина не заводится. Ещё немного и поверю, что прокляли…

Лука помнит невесёлый смешок, сорвавшийся с губ отчима, прежде чем тот запер дверь и ушёл.

– А что там действительно происходит? – вопрос в пустоту.

Лука косится со своего места на растёкшегося белой кляксой по тёмному покрывалу Тихона скорее просто так, чем реально ожидая ответа. Тот с самого пробуждения не сказал ни слова, словно всё случившееся ранее было всего лишь плодом воспалённого температурой сознания.

Удобнее устроившись на своём насесте в виде кресла, Лука возвращается к чистому листу. Вот только карандаш замирает над его поверхностью, так и не пачкая белизну своим прикосновением. Рисовал он с самого детства: бросал и возвращался попеременно. Сначала причиной была смерть отца. Совсем ненадолго, вскоре Лука наоборот нашёл в рисовании успокоение и окунулся в него с головой. Затем умерла мать… В этот раз желание рисовать вернула подруга, просто вложила в руки карандаш и, со всей своей непосредственностью, попросила: «Нарисуй что-нибудь, пожалуйста». А потом ушла, только не так как родители.

«У них новая жизнь и новая работа. Они заняты» – в который раз напоминает себе Лука, косясь на лежащий на столе совсем рядом мобильник.

Ни одно отправленное за последнее время сообщение так и не значится прочитанным.

«У тебя ведь тоже дела, вот и занимайся ими» – сказал Самуил Борисович, когда Лука поднял вопрос о возможно новых номерах бывшей команды.

Легким росчерком на бумагу ложится первый штрих. Тянет тут же за собой второй и третий, выявляя очертания лобастой головы. Благо Тихон, перестав изображать из себя кляксу, садится, склонив голову чуть на бок.

– Гремлины. Некому гонять больше, вот совсем страх и потеряли.

Ответ звучит настолько неожиданно, что карандаш чиркает, оставляя на бумаге ненужный след.

Признание Тихона, о том кто он есть, воспринялось на удивление легко. Всего-то и надо оказалось – ночь переспать, да протемпературить хорошенько. По легендам во всех домах домовые были. «А мы чем хуже?» – подумал, выныривая из темноты сна, Лука утром и забил. А вот к Тихону говорящему, видимо, будет привыкнуть тяжелее.

– Такие маленькие существа из фильма? – уточняет Лука, быстро, так чтобы домовой не сменил позу, набрасывая очертания кошачьей тушки. Остальное потом прорисует. По памяти или, если тот останется на месте, с натуры.

– Мелкие, вррредные, острррозубые. Не нечисть, а крррысы какие-то!

Лука чуть не давится кончиком прикушенного карандаша. Слишком уж реалистичная в голове картинка вырисовывается: как всегда степенный и спокойный Тихон гоняет нашкодивших гремлинов.

– Так сходи, погоняй снова?

«А я пока с невидимкой поговорю. Наедине. Без твоего вмешательства. Раз он призрак, значит, всякие вызовы должны действовать…»

– Ты знаешь, кто такие домовые?

Ворчание в чужом голосе заставляет подобраться, отложив незаконченный набросок в сторону и спустив ноги на пол.

– Домашний дух, защищающий и помогающий живущим на вверенной ему территории людям.

«Только что-то на духа ты не смахиваешь. Слишком материален».

– И пррривязанный к этому жилищу, – внезапно заканчивает за Луку Тихон. Хмурит брови, что на кошачьей морде смотрится довольно странно. – Я пррросто не могу сейчас пойти гонять этих маленьких пррроходимцев.

– Почему⁈

Лука наклоняется слишком резко и быстро, так, что кресло приходит в движение, подло лишая опоры и откатываясь назад. Он только и слышит шуршание колёсиков по старому линолеуму, когда понимает, что летит носом в пол. Успевает выставить вперёд руки, но ожидаемой встречи с твёрдой поверхностью так и не происходит. Ворот домашней футболки неприятно впивается в шею, а в следующее мгновение Лука снова оказывается сидящим на попытавшемся сбежать кресле с громко бьющимся в груди сердцем.

За спиной ожидаемо никого не оказывается. Просто до мельчайших деталей знакомая комната: окно, висящие тряпками занавески по бокам, подсвеченный солнцем уголок шкафа.

Краем глаза удаётся зацепить какое-то странное марево, но оно тут же исчезает, словно растворяясь в воздухе. Только горчит на языке лёгкое недовольство, которое пропадает без остатка, стоит лишь вновь вернуться к Тихону.

Сиди тут человек, а не кот, и тени рядом вряд ли бы досталась хоть толика внимания. Тень и тень, у каждого есть. Только эта мало того, что слишком большая для кота, так ещё и ведёт себя неправильно. Сначала колеблется, хотя источник света не двигается. А потом и вовсе меняется, приобретая всё более чёткие контуры. Словно удалось всё-таки воспользоваться собственными способностями, вот только мир вокруг по-прежнему остаётся цветным.

По спине Луки проходит неприятный холодок. Почти хочется зажмуриться и испугаться, как маленькому. Только вместо этого Лука продолжает смотреть. Наблюдает за тем, как тень перетекает, словно сменивший позу человек.

– А чётче можно? – наглеет Лука, чувствуя, как от звука собственного голоса замирает в груди сердце и, неожиданно, становится легче.

– Ты меня видишь?..

* * *

Лука жмурится и мотает головой, только это мало чем помогает. Серый силуэт становится ещё светлее, но четкости своей при этом не теряет.

– Ты меня видишь.

На этот раз фраза звучит как утверждение.

Голос снова кажется смутно знакомым и это не потому, что Лука его не так давно уже слышал. Память словно издеваясь, щекочет нервы, однако нужное воспоминание отчего-то никак не удаётся ухватить за хвост. Силуэт приближается, постепенно обретая новые черты и становясь ещё больше похожим на человека.

Ещё немного, ещё чуть-чуть и Лука узнает, кто именно подселился бесплатным соседом в квартиру.

Хочется податься вперёд, но ещё свежа память о том, как он позорно, несмотря на все тренировки, совсем недавно чуть не повстречался с полом носом.

Надо сразу смотреть в лицо, убеждает себя Лука. Пока он не отвернулся. Однако, вместо этого, скользит взглядом снизу вверх, начиная от потрёпанных кроссовок. Отмечает джинсы с каким-то пятном на колене, футболку с потрескавшимся от времени принтом мотоцикла по центру. Внутри шевелятся воспоминания, а пришедшая в голову мысль: «Это не реальность, мне всё кажется», так и остаётся невысказанной. Лука не знает, чего в нём сейчас больше: веры или желания верить. Потому что он помнит эту одежду, помнит, откуда появилось пятно и знает, чьё лицо увидит прежде, чем наконец-то поднимает на него взгляд.

– Отец… – против воли срывается с губ тихий шёпот.

У призрака знакомые, торчащие в разные стороны вихры, – Лука помнит, что они, несмотря на не такой уж и большой возраст, были наполовину седыми, – и родное лицо. Он не видел его, кроме как на фотографии, уже десять лет.

– Прости что в таком виде, – призрак криво улыбается, делая ещё шаг вперёд. Присаживается на край дивана, как только Тихон, подобно простому коту запрыгнув на его спинку, растягивается вдоль стены. – Не думал я, что всё так выйдет.

В голове закручивается калейдоскоп из вопросов и мыслей. Хочется узнать так много, понять происходящее. Слишком уж сильно оно выходит за грани привычного, хотя и остаётся вполне логичным. Есть же люди со спящими сверхспособностями, почему бы не быть и другим вещам и существам, тем более уже описанным в мифах и легендах.

– Как так? – выдыхает Лука, ёжась от лёгкой дрожи, что принесла за собой мысль, а точно ли сидящее перед ним существо призрак отца?

Глава 11

Ветер ласкает крылья, когда он раскрывает их в полёте. Подхватывает, удерживая на высоте и позволяя планировать, не падая камнем вниз. Небо над головой тёмное, ночное. Если задрать голову, Макар уверен, будут видны звёзды. Однако ему это не нужно. Вместо этого Макар складывает крылья, устремляясь к темнеющей внизу земле, и безошибочно находит идущего впереди человека. Расправляет крылья, разворачиваясь и выставляя лапы вперёд, прежде чем опуститься на подставленное плечо. Только вместо того чтобы почувствовать опору, Макар чувствует, как на него самого опускается тяжесть. Она оттягивает руку, перебирая острыми коготками по плечу и задевая крылом ухо. И это кажется настолько привычным, что Макар не останавливается. Он так и продолжает идти вперёд, постепенно ощущая рядом чужое присутствие.

То тут, то там начинают загораться разноцветные огоньки. Впереди вырисовывается размытая, едва различимая в темноте фигура. Он тянет к ней свободную руку в попытке ухватить, но пальцы сжимают пустоту…

Макар морщится просыпаясь. Увиденный сон с каждым мгновением всё больше стирается из памяти, оставляя после себя только размытые образы и ощущения. Повернувшись на бок, Макар с удовольствием замечает, что постель уже в полном его распоряжении. Улыбается, утыкаясь носом в подушку, и замирает, наконец-то почувствовав чужое присутствие рядом. А он-то надеялся, что Костя просто вернулся обратно к себе наверх.

– Чего не спи… – договорить у Макара не получается. Слова просто застревают в горле, когда он, открыв наконец-то глаза, смотрит на присевшего в ногах брата. На мгновение ему кажется, что глаза у того светятся жёлтым.

* * *

Зажмурившись, Макар мотает головой, а затем трёт лицо, прогоняя остатки сна. Снова смотрит на брата, но тот выглядит как обычно. Сидит, чуть ссутулившись: сонный, растрепанный, с торчащими вверх волосами. И вполне нормальными глазами.

– Чего смотришь? – выходит несколько резче, чем хотелось бы, но Костя, судя по всему, не обижается. Лишь улыбается криво, да наконец-то отводит взгляд.

– Не спится.

С постели он так и не поднимается. Только ёжится и смотрит в другую сторону, вызывая у Макара лёгкое раздражение, из-за чего хочется брата уколоть или поддеть.

– Это не повод меня рассматривать, – всё-таки ворчит Макар, загоняя неприятное раздражение как можно глубже.

– Ты завозился, я подумал, просыпаешься уже, – Костя пожимает плечами, а Макар замирает, наблюдая за рукой брата. Тот никак не может оставить её в покое: то ладонью пройдётся, то ногтями и сутулится с каждой минутой всё больше.

– Ко-о-ость? – Макар сначала приподнимается на локте, а затем и вовсе садится.Тянется к брату, но тот резко поднимается, отходя к окну так, чтобы заинтересовавшая Макара рука оказалась подальше от его взгляда.

– Завтракать будешь? Родители уже ушли, но думаю, оставили что-нибудь пожевать, – частит Костя вместо ответа, но, наткнувшись на взгляд брата, замолкает.

– Я сейчас встану и подойдут к тебе, хорошо? – предлагает Макар, откидывая одеяло в сторону и спуская ноги на пол. Поднимается, сцеживая невольный зевок в кулак. Не нравится ему поведение брата. Даже для него болеющего это непривычно. – С родителями виделся?

– Они ушли раньше, чем я вышел, – Костя пожимает плечами и снова проводит по руке. Макар готов поспорить, что не ладонью, а ногтями.

– Что с рукой? – тихо уточняет Макар, делая шаг навстречу. Ему почему-то кажется сейчас крайне важным говорить тихо, словно с диким животным, что может испугаться и сбежать.

– Просто кто-то покусал. Пройдёт, – Костя смотрит слишком пристально. Непривычно даже. У Макара по позвоночнику снова холодок пробегает, как по-пробуждении. А ещё чудится будто и у него самого, глядя на брата, рука зудеть начинает.

– Покажи, – требует Макар, подходя почти вплотную. Переступает с ноги на ногу, только сейчас понимая, что пол в комнате слишком холодный для хождения босиком. Но Костя сдаётся на удивление быстро, не качает права, как отчего-то ожидалось, не возмущается, а просто послушно протягивает руку и Макар забывает о холоде. Проходится пальцами по коже, ощущая лёгкую щекотку, и растерянно вздрагивает. Тянет руку к свету, чтобы посмотреть, но лишь ещё больше теряется. Мягкие мелкие, похожие на пушок волоски покрывают внешнюю сторону руки от запястья до локтя ровным слоем.

Макар понятия не имеет, что лучше сказать и озвучивает первое, что проходит в голову:

– Скоро пушистым станешь, как котик, – почти тут же понимая, что сморозил дурость. Отступает, пряча собственные руки за спиной. На пальцах до сих пор остаётся фантомное ощущение от прикосновения к мягкому пушку.

– Не смешно, – Костя недовольно поджимает губы и снова трёт руку. – Эта фигня вместе со снами мне спать не давала. Только закрою глаза, как то лечу, то грязь кроссовками мешу. И ощущение, что что-то рядом бродит. Брр!

Макар на мгновение замирает, переваривая полученную информацию, прежде чем уточнить:

– А подробнее можешь?

– Неа. Я спал урывками, почти ничего не помню. Честно, – Костя мотает головой и, под хмурый взгляд брата, выходит из комнаты.

Макар ёжится, снова вспоминая ощущение странного пушка под пальцами, и трёт запястье. Поднимает руку выше, чтобы убедиться – у него ничего такого нет. Растирает лицо и, переступив с ноги на ногу, всё-таки идёт искать тапки. Оставлять брата одного кажется сейчас неправильным.

– Кость, ты температуру мерил? Думаю, мне тоже стоит приобщиться.

* * *

– Вот и приобщайся, – невнятно отзывается Костя с кухни. А спустя минуту Макар понимает почему. Пока он искал тапки, брат успел не только сделать себе бутерброд, но и почти его уничтожить.

– Так температуру мерил? – не отстаёт Макар, замирая в дверях. Оглядывает небольшую кухню, отмечая забытый на столе нож и хлебные крошки. – Чайник поставил?

– Да, мамочка.

Макар морщится, но в ответ не огрызается. Меньше всего хочется ругаться с раздражённый братом. Особенно сейчас, когда самого потряхивает, а предплечья фантомно зудят. То, что там ничего нет, Макар уже проверил. По крайней мере, ничего подобного тому, что немного нервно растирает на руках Костя.

– Может сбрить? – предлагает Макар, слушая, как, тихо шумя, начинает закипать электрический чайник.

– Оно сильно заметно? – Костя ёжится, словно Макар предложил что-то страшное, и протягивает руку.

Пушок никуда не делся, так и остался на месте, только, кажется, чуть больше потемнел. Макар проводит пальцами по пушистой поверхности и вздрагивает от ворчливого:

– А на шее колется, словно вечером уже сбрил.

Макар не успевает сообразить, когда Костя хватает его за запястье и тянет на себя. Суется под ладонь, будто действительно кот или пёс, и Макар вздрагивает.

Тут под пальцами действительно оказываются не мягкие волоски, а острая щетина. Макар проводит по ней ногтями в попытке определить похоже ли это на то, когда у самого волосы отрастали после очень короткой стрижки. И на этот раз вздрагивает уже Костя. Передёргивает плечами и, отстранившись, с видимым удовольствием проводит ногтями по шее уже сам.

– Щёкотно и зудит, – поясняет он. Закидывает, подхваченный с разделочного стола нож в раковину, прежде чем сесть на выдвинутый стул.

– К кому с вопросом пойдём? – Макар какое-то время наблюдает за движениями брата, а потом просто шлёпает того по руке, заставляя прекратить драть шею. – Кончай уже, а? Так к кому?

– Ни к кому, – тихо отзывается Костя, на мгновение отводя взгляд. – Само пройдёт. Сделай пожрать, а?

– Неумеха, – вздыхает Макар, обходя брата и залезая в холодильник в поисках завтрака. – Вот станешь ёже-котом, будешь знать.

И словно соглашаясь с его словами, тихо щёлкает вскипевший чайник.

Глава 12

Проникающие через окно солнечные лучи расчерчивают пол кухни на две неравные части. Очень чёткая граница между светом и тьмой проходит ровно по ножке стола, задевая носок серого тапка дяди.

Алиса молча сидит на разделочном столе рядом с плитой, заворожено наблюдая за танцующими в солнечном свете пылинками. Что-то они ей смутно напоминают, но никак не получается вспомнить, что именно. Да не очень-то и хочется.

Отвлекать дядю сейчас особо не стоит, поэтому Алиса лишь молча смотрит. То на пылинки, то в окно, за которым мёртвой корягой стоит на удивление рано облетевшая берёза, то на дядю занятого своей «походной» лабораторией. Которой вчера, из-за недостатка реагентов, они так и не воспользовались.

Звенят, соприкасаясь, стеклянные колбы, в которых кровь меняет свой цвет при соприкосновении с реагентом, шуршит при движении подошва тапка. Алиса склоняет голову на бок и вспоминает события предшествующие тому, что происходит сейчас.

…– Почему не сделаешь это на работе? – интересуется Алиса, глядя на то, как дядя достаёт из сумки сначала подставку, а потом и несколько колб. Шуршит какими-то пакетиками, шприцами. Алиса морщится от хоть и слабого, но всё равно неприятного запаха антисептика, когда дядя протирает вторую часть стола.

– Лишние вопросы будут, а они нам сейчас ни к чему, – разорвав индивидуальную упаковку, он протирает руки новой салфеткой. – Я же не в больнице работаю, а в ветеринарной клинике. Тем более тут ничего сложного, Алис. Всё можно сделать и дома. Посидишь здесь или займёшься своими делами?

– Здесь, – Алиса неспешно заплетает волосы в косу, зацепляя её оставленной дядей канцелярской резинкой, и проходит вглубь кухни, где её настигает тихая просьба и скрежет ножек отодвигаемого стула:

– Тогда сиди тихо и не отвлекай…

Алиса, устав от бездействия, неудачно дёргает ногой, попадая пяткой по дверце ящика. Шипит едва слышно, боясь отвлечь дядю, и замирает, ловя подушечками пальцев несколько царапин на поверхности стола. Алиса уверена, что вот только что их не было.

Правда осмотр пальцем результатов не приносит. Ногти на них всё такие же, как и были: вполне себе человеческие и слабые. Чуть длиннее нормы, потому как только парни стригут под корень, но без единого намёка на лак. Алиса считает, что это позор, когда на когтях зверя красуется нечто розовое и блестящее. Засмеют же.

Алиса прикусывает губу, давя непрошеный смешок.

…– Ма, ма! Посмотри, как блестит! – Алиса поднимает маленький пузырёк с розовым лаком к свету. Улыбается, глядя на то, как бликует округлый бок. – Накрась, пожалуйста.

Алиса протягивает матери пузырёк, но та подхватывает её саму. Кружит по комнате, заставляя дочь смеяться, разводя руки в стороны.

– Вот перекинешься и как это будет выглядеть? – увещевает мать, устраиваясь в кресле у большого окна и сажая дочь на колени. Забирает лак, но Алиса не противится. Смотрит с любопытством, как мама осторожно отвинчивает крышечку, и морщится, когда в нос бьёт резкий запах.

– Красиво, – Алиса чихает, но довольно быстро привыкает. Смотрит заворожено, как с кисточки стекает ярко-розовая капля. – Пожалуйста, мам.

– Тебя другие высмеют, если увидят во второй форме с розовым лаком на когтях, Алис, – замечает отец. Алиса тут же оборачивается, рассматривая ярко-рыжие вихры на голове отца, карие, чуть прищуренные в улыбке глаза и россыпь веснушек на носу. Мама называет эту россыпь «поцелуй солнца». Алисе тоже хочется быть поцелованной, но у неё веснушек нет, а мамины поцелуи, как и папины, не помогают.

– Не увидят, – обещает Алиса, мотая головой так, что с одного торчащего вверх хвостика слетает резинка. – Мам, пожалуйста.

– Ну, хорошо, хорошо, что с тобой поделать, – смеётся мама, снова доставая кисточку с ярко-розовой каплей. – Давай сюда пальчики…

Алиса смаргивает и сильнее кусает губу, которую так и не выпустила. Вспоминать не хочется, но перед глазами, как назло, отчётливо встают собственные пальцы с потрескавшимся, местами облупившимся после смены ипостаси ярко-розовым лаком. С просьбой к маме Алиса подошла всего за несколько часов до того, как их загнали охотники.

– Алис?

Она вздрагивает, затравленно поднимая взгляд на дядю. Смотрит непонимающе в его обеспокоенное лицо и силится выдавить улыбку.

– Всё хорошо, – выходит чуть хрипло, а на языке остаётся металлический привкус. Кажется, она умудрилась прокусить губу. – Честно.

Алиса проходится тыльной стороной ладони по губам, отмечая слабый алый след на коже, и замирает, завороженная видом когтей. Воспоминания о прошлом как сдувает. Она сгибает пальцы, любуясь рыжеватой шерстью на первых фалангах и крепкими когтями. Поднимает счастливый взгляд на молчащего рядом дядю.

– У меня получается… – боясь спугнуть удачу, едва слышно шепчет она. Дядя в ответ только кивает с улыбкой. Трёт устало глаза за линзами очков.

– У тебя получилось, – он поднимается, чтобы сделать шаг навстречу, накрывает её ладони своими, сжимая снова меняющиеся пальцы.

Алиса чувствует, как с лёгкой щекоткой исчезает шерсть, а когти превращаются в ногти, и немного жалеет. Хотя на душе сейчас гораздо легче, чем было совсем недавно.

– Алис…

Что-то в голосе дяди заставляет напрячься, и она замирает под чужим взглядом. Неприятное предчувствие ворочается где-то внутри, когда он продолжает:

– Никаких проблем на первый взгляд нет. Я проверил, – дядя кивает в сторону колб с разноцветной жидкостью за своей спиной. – Но что-то блокирует твою суть. Не буду вдаваться в подробности, названия тебе ни о чём не скажут. Я, честно признаюсь, боялся, что это необратимо, но… Судя по тому, что сейчас случилось – всё это временно и пройдёт. Даже если мы не сразу разберёмся в причине.

Алиса облегчённо выдыхает и, подавшись вперёд, утыкается лбом в его плечо.

– Может это всё-таки та вредная прививка? – бормочет она едва слышно. – Можно мне больше не делать эту гадость?

– Никакой больше гадости в твоём теле, – соглашается дядя, успокаивающе поглаживая по голове. – Только проверенные методы и препараты и то, в крайнем случае. Согласна?

– Да, – Алиса согласно возит лбом по чужой кофте, чтобы подтвердить слова на случай того, если их не расслышат.

– Как ты себя чувствуешь? – дядя дёргает за кончик косы, вызывая у Алисы недовольное ворчание и заставляя её поднять голову. – Температура?

– Нет. Мне лучше.

– Будешь чай, когда я уберу тут всё? – дядя отступает, оставляя Алису сидеть на разделочном столе.

– С пирожками?

– Раз уж температуры нет, то… тебе придётся сходить в магазин, – отзывается дядя, уже разворачиваясь к Алисе спиной и звеня пробирками. – Посмотри в кармане куртки. Там вроде бы что-то звенело.

– Я маленькая больная девочка, – ворчливо замечает Алиса, не желая выходить на улицу, хотя погода там не такая уж и мерзкая сегодня. – А ты меня эксплуатируешь.

Она всё-таки спускается на пол и бредёт в сторону комнаты. Пирожков хочется больше, чем оставаться дома.

– Не такая уж ты и маленькая. Да и свежий воздух полезен.

– Эксплуататор ты, дядь, – отмечает Алиса уже из своего закутка и улыбается на ответное:

– Есть у кого поучиться.