Текст книги "Кожа, в которой мы прячем правду (СИ)"

Автор книги: Aldariel

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

– Риннала… – хрипло выдохнула она. – Меня зовут Риннала Карудил. Я – дочь Ремана Карудила, последнего короля Фёстхолда, и Моргии Ра’Атим, сестры последнего короля Морровинда.

От обиды хотелось расплакаться – навзрыд, по-девчоночьи горько и бурно. Столько лет хранить свои тайны, столько жертв принести – и напрасно!

Впрочем, Анкано признание Брелины – Ринналы – не удивило, а скорее обрадовало.

– Вот в чём дело! – воскликнул он, довольно оскалившись. – Понятно, почему твоё лицо казалось мне таким знакомым: ты очень похожа на мать… но выглядишь намного моложе, чем должна. Впрочем, стоит ли удивляться? Твоя бабка вовсю рожала, когда ей было немногим меньше четырёх сотен. Древняя кровь, благословенная кровь…

– Талмор с тобой не согласен, – перебила его, с трудом обретя власть над голосом, Риннала.

– В сравнении со второй эрой они стали куда более близоруки, – хмыкнул Анкано. – А Реман и Моргия? Что с ними?

– Мертвы. Как и их сын.

– Досадно – они были… интересными. Брелина Марион из дома Телванни, значит? Хорошее прикрытие – учитывая, что с домом Телванни стало. Хотя даже им повезло больше, чем Хлаалу.

Риннала сглотнула, нервно облизнула пересохшие губы.

– Кто ты? – спросила она. – Откуда ты был знаком с моими родителями?

– Ты начинаешь задавать правильные вопросы, – с одобрением отозвался её собеседник. – Тот, кого вы звали “Анкано”, выжег свой анимус дотла, но тело – выжило. Отличное тело: сильное, молодое, полное магией до самых краёв – да ещё с Оком Магнуса, освещавшим к нему путь, как маяк. Было бы расточительством позволить этому телу умереть, ты не согласна, Риннала Карудил?

Она шумно выдохнула; кажется, если бы не заклинания, рухнула бы на землю, как куль с мукой.

– Нежить… – проговорила Риннала скорей для самой себя – свыкнуться было непросто, – и светски осведомилась, глядя в глаза собеседнику: – И что теперь, будешь прятаться в новом заёмном теле? Даже если я не смогу изобличить тебя перед Мэвой, даже если она тебя отпустит – что вряд ли, – то рано или поздно Талмор очнётся от спячки, вызовет тебя на допрос и докопается до правды. Церемониться они не станут – а здесь тебе никогда не будет спокойной жизни.

– Прятаться? Нет, леди Риннала, я не из тех, кому достаточно выживать и прятаться, оставив мысли о том, что причитается мне по праву. Я совершил немало ошибок, но я и учился на них – а иначе с тобой сейчас не беседовал бы. У меня было время подумать… Твоя подруга не отдала псиджикам Око – я всё ещё чувствую его поблизости. Ты знаешь, где она его прячет?

Риннала покачала головой: догадывалась, конечно, что Мэва не просто так тянет с Анкано время, но ничего не знала наверняка.

– Я хотел разыскать его и отобрать, – продолжал меж тем рассуждать не-Анкано, – но теперь у меня есть идея получше. Риннала Карудил, законная королева Фёстхолда и близкая подруга Драконорожденной – ты никогда не задумывалась о том, чтобы отвоевать Саммерсет? Неужели существование мелкотравчатой данмерской чародейкой тебя устраивает?

Остатки парализующих чар схлынули вешней прохладной водой, и Риналла, освобождённая, с наслаждением расправила плечи.

– Какая тебе в том выгода? – спросила она, настороженно прищурившись.

– Быть может, я решил: пока что мне хватит короны законного соправителя? Это надёжнее, чем основывать очередной культ – и безопаснее, чем причащаться Мантеллы.

Риналла не вытерпела – нервно рассмеялась; мысли проносились в её голове табуном перепуганных лилландрилских коней.

– Не думала я, что сегодня мне предстоит обсуждать замужество… – протянула она, выигрывая время. – Ты хочешь перетянуть на свою сторону Мэву и заполучить контроль над Оком?.. Что же, я принимаю твоё предложение, Маннимарко, – ответила наконец Риннала, протягивая для поцелуя руку – не сомневалась, что угадала.

Заёмная кожа сходила с неё лохмотьями – и обнажала лицо некоронованной королевы.

Комментарий к Часть первая: Кожа, в которой мы прячем правду

Сопряжение Планов – серия событий, связанных с основным квестом ESO, в частности, даэдрическое вторжение из Хладной Гавани на Тамриэль и неудачная попытка Маннимарко завладеть силой Молага Бала.

Ночь Зелёного огня – устроенная Талмором чистка альтмеров-диссидентов.

Реман Карудил согласился жениться на Моргии после того, как та – при помощи Маннимарко – дала ему возможность поговорить с покойным сыном от предыдущего брака: этому посвящён один из квестов “Даггерфолла”.

[Канон не даёт информации о том, что стало с Реманом, Моргией и их детьми после смены власти на Островах, но, имея представление об идеологии Доминиона, трудно поверить, что женатый на данмерке и приживший с ней детей-полукровок король сумеет сохранить хоть какое-то влияние.

О судьбе Барензии и Хелсета нам также ничего доподлинно не известно, но их отсутствие на политической арене само по себе достаточно красноречиво]

Основной квест “Даггерфолла” строится на поисках артефакта Мантелла. Его использование в итоге вызвало пространственно-временной парадокс, известный как Деформация Запада (также – Прорыв Дракона), когда несколько равновероятных исходов гонки за силой Мантеллы воплотились в реальность одновременно. По слухам, Маннимарко (традиционно стремившийся к апофеозу) на какое-то сумел воплотиться в божественном небесном теле – Луне Некроманта, – однако то, что именно случилось с ним (и его божественностью) после, остаётся загадкой.

========== Интерлюдия первая: Ближе к дому ==========

Комментарий к Интерлюдия первая: Ближе к дому

Achtung Bitte: фемслэш, рейтинговый контент.

Винтерхолд оправдывал ожидания: хорошее место, чтобы пережидать, но скверное, чтобы жить. Отголоски былого величия всё еще можно услышать – в монументальности линий, в древности кладки, в богатстве библиотеки, – но в стенах Коллегии уже очень давно раздавались иные песни: о сохранении, поддержании и выживании.

Брелину это устраивало: когда повсюду одни тупики, а ходить по кругу давно опостылело, сохранять, поддерживать и выживать – не самый скверный образ действия и меньшее, что она могла сделать в память о семье.

Когда-нибудь дело дойдёт и до мести…

Не обошлось в Коллегии и без приятных сюрпризов: Брелина, морально подготовившись к общему дормиторию, уставленному ученическими койками, была рада ошибиться. Она получила отдельную комнату в Зале Достижений – маленькую, холодную, с узкой кроватью, тяжеловесной, как и вся остальная нордская мебель, но всё же свою, – и этого оказалось довольно, чтобы не пялиться дарёному коню в зубы дольше, чем дозволяют приличия.

Брелина не знала наверняка, но подозревала, что ей сыграл на руку упадок Коллегии: теперь, когда в каждом наборе учеников можно пересчитать по пальцам, расселять их стало намного проще, чем в период расцвета.

Талантливый администратор сумел бы, наверное, вдохнуть в это место новую жизнь, но Савос Арен талантливым администратором не был, а Брелину, для которой Винтерхолд стал славным, тихим убежищем, такой расклад более чем устраивал.

Она неспешно, но обстоятельно обживалась: привыкала к местным порядкам, налаживала полезные связи и вспоминала, каково это – вместе с дорожным плащом снять и удушливую тревогу, крепко, спокойно спать и не бояться каждой причудливой тени. Дни, словно бусины, нанизывались на нитку – ровные, размеренные, входящие в привычку…

Месяц – и регулы спустя – Брелина, переодевшись ко сну и нырнув под одеяло, вдруг обнаружила: впервые за долгое время ей захотелось расслабиться, снять напряжение определённого толка.

Она не искала отношений или случайных связей – боялась подставиться, боялась быть уязвимой; однако у тела – молодого, здорового, с огненной данмерской кровью в венах – были свои потребности, до недавних пор оттеснённые, но никуда, конечно же, не исчезнувшие.

Хорошо, что удовлетворить их – хотя бы отчасти – можно и в одиночку: как бы спокойно и безопасно Брелина ни ощущала себя в стенах Коллегии Винтерхолда, этого было – пока что?.. – мучительно недостаточно, чтобы по-настоящему с кем-то сблизиться.

Откинув одеяло, она задрала сорочку, стянула панталоны и развела ноги; прикрыла глаза, пытаясь поймать нужный образ, но пальцами – уже принялась за дело. Тянуть картинки из прошлого? Брелина быстро от этого отказалась – слишком болезненно, слишком горько – и попыталась найти вдохновение в настоящем.

Соученики? Не подходили, по многим параметрам: начать хотя бы с того, что все – вчерашние дети. Преподаватели и старшие адепты? К недам Брелина почти никогда не испытывала влечения, Арен был стар, Нелорен – Шеогоратом целованный, к Энтиру, скользкому, слово угорь, лезть не хотелось даже в фантазиях, а вот Фаральда…

Фаральда – умная, благородная духом – казалась идеальным выбором. Сильный маг, привлекательная женщина и, что по-своему важно, ближе всего к дому – в некоторых вопросах Брелина была и осталась мером привычки.

Что толку выдумывать сложные, громоздкие сценарии? Пусть будет так:

Фаральда – даже в мантии с нордским орнаментом и на фоне нордской тяжеловесной мебели – выглядит истинной дочерью Островов. Брелина как есть, в сорочке, встаёт напротив неё и кивает, приглашая раздеться. Фаральда не спорит – расстёгивает и кладёт на стол пояс, распускает шнуровку у горловины; двигается неспешно, почти дразняще – давая возможность дорисовать всё то, что обычно скрыто одеждой.

Брелина любуется, скользит глазами по золотой коже – нежной, как лепестки лилии. Гордость и воля, лишённые пустозвонной надменности, проступают у Фаральды и на лице, и в осанке, в линии плеч. Высокая, стройная, отменно сложенная: изящная шея, небольшая, но красивая грудь с маленькими твёрдыми сосками – цвета жжёного сахара; тонкая талия, мягкий изгиб бёдер – и длинные стройные ноги с точёными щиколотками.

Фаральда молчит, но она открыта, расслаблена – улыбка играет и на губах, и в глубине полуприкрытых янтарных глаз. Брелина, довольная, гладит её по щеке и тянется дальше – распустить рыжеватые волосы, позволить рассыпаться по спине… Такие редко бывают у чистокровных, но смотрится очень красиво – то, как контрастируют с солнечной кожей эти червонного золота пряди… или её, Брелины, пепел.

Обе они тут же, за миг перемещаются на кровать – равно голодные, одинаково распалённые; чтобы быстрее подвести к интересному, лишнее можно и срезать, так ведь? Брелина ловит губами сахарно-тёмный, напряжённый сосок, гладит второй – и свой – большим пальцем, пока Фаральда уверенно, со знанием дела ласкает её между ног, но отчего-то…

Не то, всё не то! Привычные, отточенные движения, служившие Брелине верой и правдой, к разрядке её не приблизили ни на пядь. Только запястье, и без того натруженное во время дневных тренировок, начало уставать – вот и весь результат.

Брелина остановилась; задумалась, закусив губу, и откатила Фаральду назад – обнажённой, на другой конец комнаты, – и, удивляя саму себя, представила рядом Нирию.

Нирия… Маленькая заносчивая стерва – смазлива, не бесталанна, но воплощает все предрассудки об альтмерском нраве так полно и ярко, что иногда кажется ожившей карикатурой. Это так сладко – содрать с неё спесь вместе с одеждой! Поставить рядом с Фаральдой – голую и неловкую, – и посмотреть, что будет…

А будет так:

Нирия раздевается – медленно, неуверенно. Надменные речи о расовой гордости никогда не скрывали того, что для альтмерки она слишком низкоросла – такое объяснить можно только смешанной кровью или мутацией… и кто знает, что для неё страшнее?

Оголяться Нирии точно страшно, и Брелина к ней не особенно милостива: грудь – мелкие козьи сиськи – покрывается мурашками, ноги – короткие, кривоватые – чуть заметно подрагивают, смазливая мордашка – заливается краской.

Не уродина, нет – но и сама понимает, что рядом с Фаральдой проигрывает по всем статьям, и даже густые, светлые, по всем канонам расовой чистоты идеальные волосы не спасают положения. Пусть теперь видит, что здесь никто не купится на её пустую браваду!

Пусть чувствует – кожей, сердцем.

Фаральда берёт Нирию за подбородок, смотрит со снисхождением сверху вниз; подушечки её пальцев… не грубые, нет – но кусачий скайримский мороз, пробирающий даже через перчатки, не оставляет места изнеженности. Движения – властные и скупые: свободной рукой – вниз, коротко остриженными ногтями по шее, ладонью – обхватывать грудь, мять её пальцами, а сосок – сжимать, перекатывая между большим и указательным – и, всё так же удерживая лицо, ни на мгновение не позволять отвести взгляда.

От её прикосновений кожа горит, как огнём обожжённая. Брелина хочет взять её руку, поднести ко рту, укусить, – до крови, до тонкого вскрика! – и Нирия подчиняется: отнимает чужую ладонь от груди, впивается, как упырица – и даже не вздрагивает от звонкой пощёчины.

Это уже теплее…

Обе они в тот же миг оказываются на кровати – узкой, вдвоём им не развернуться толком. Борются они недолго: одеяло падает на пол, а Фаральда уверенно подминает Нирию, заводит той руки за голову, коленом – раздвигает стыдливо стиснутые бёдра. Сопротивление тщетно, если не хочется сопротивляться, и Нирия, растерявшая спесь, сдаётся, и, всхлипывая, разводит ноги, и так откровенно течёт, что это почти неловко…

Брелина вздыхает и ставит их по-другому: Фаральда оказывается у Нирии между ног; помогая себе пальцами, вылизывает её – влажную, потемневшую от прилившей крови, чувствительную настолько, что каждое прикосновение пронзает, как молния. Запускает язык, и пьёт её, бесстыдно раскрытую, и гладит подушечками пальцев – настойчиво, неустанно.

Нирия вся сжимается изнутри, дрожит под её руками и чувствует, что вот-вот, в любую секунду… Кусает губы, но это не помогает, крик рвётся из горла – и Нирия давит его, впивается зубами себе в ладонь…

Брелина – тоже. Меж бёдер она такая же узкая и горячая – влажный жар обжигает пальцы, и каждое их движение начинает звучать. Вот-вот, в любую секунду… Фаральда, уверенная и опытная исследовательница, не остановится, пока не добьётся нужного результата. Нирия? Нирии стыдно, но так отчаянно хорошо, что она вытравляет свой стыд – на время. Она подаётся навстречу, насаживается Фаральде на пальцы – жадная, нетерпеливая, пытающаяся хоть так вернуть себе иллюзию контроля. Тщетно ведь, верно? Нирия получает то, чего жаждет, только когда до неё нисходят – как бы она ни кичилась своими заслугами.

Хорошо тебе, Нирия? Фаральда глядит на неё, самопровозглашённую соперницу, с насмешливым интересом, янтарь её глаз – дразнит, смешивает карты. Как устоять? Брелина не может – лаская себя, представляет, что это её, Фаральды, пальцы у неё внутри. Чувствует – вспоминает – воображает – вкус поцелуев на языке, запах разгорячённой кожи – и представляет, что это Нирия жарко дрожит вокруг её, Брелины, пальцев.

Жадная, нетерпеливая, пытающаяся хоть так вернуть себе иллюзию контроля…

Брелина поймала правильный ритм, и всё, что ей нужно – пара привычных, отточенных движений, чтобы всё прежде сдерживаемое, затаённое и невысказанное рухнуло горной лавиной, наполнило каждую клеточку – и взорвалось ослепительно-чистым экстазом…

А пока в ней, поглощённой этим чувством, волнами затухало наслаждение, всё остальное – Фаральда, Нирия, их комната-двойник – рассыпалось, отслоилось змеиной кожей… Без одеяла Брелине сделалось зябко, и стоило невероятных усилий встать и поднять его с пола – чтобы потом провалиться в мягкий, бархатно-чёрный сон без сновидений.

Когда она проснулась, повеселевшая и отдохнувшая, первые солнечные лучи пробивались через неплотно задёрнутые шторы и красили бледным золотом стены и тяжеловесную нордскую мебель, в которой, пожалуй, можно было найти своё суровое очарование – практичность, чеканные формы, тонкая, искусная резьба…

Занималось утро; Брелина, нанизывая на нить очередной пережитый день, готовилась к новому.

========== Часть вторая: Кости, которые держат небо ==========

I.

Надежда была для Ринналы роскошью, и всё же она надеялась – вопреки доводам рассудка и горькому личному опыту.

Не окупалась для дочери Ремана Карудила и Моргии Ра’Атим вера в лучшее – только потери да разочарования приносила она на кончиках бритвенно-острых перьев. Когда-то Риннала верила, что и Фёстхолд, и весь Саммерсет смогут принять их с братом, если они всё сделают правильно, если будут любить и защищать родную им землю, если не позволят себе забыть об ответственности и родовой гордости. Но птица-надежда, поманив их семью обещанием счастья, спустилась на землю лишь ради того, чтобы взмахнуть крылами и разорвать на части всё то, что было Риннале дорого.

Она росла как альтмерка и всегда себя таковой считала – альтмеркой, принцессой Фёстхолда, пусть даже и щеголяющей пепельной кожей да красными глазами. Вопреки опасениям консервативных придворных, Чёрная королева Моргия не пыталась вырастить из Ринналы и Горантира маленьких данмеров, ибо отлично понимала, с какой страной окажутся связаны их судьбы… да и сама, покинув Морровинд ещё в детстве, не была образцовой дочерью своего народа. О связи с Хлаалу и о наследии Ра’Атим её дети никогда не забывали, – кровь не вода, и прокляты на веки вечные те, кто не помнят родства! – но данмерское в них было не глубже, чем кожа.

Впрочем, талморским псам и этого было довольно – глубже, чем кожа, они никогда не заглядывали.

В Риннале не осталось великодушия к бывшим соотечественникам. Умом она понимала, что Кризис Обливиона потряс Острова, обрушил Кристальную-как-закон и внёс в умы и сердца страх и сумятицу… Но не один Саммерсет пострадал от нашествий даэдра! Никакие страдания и разочарования её народа не оправдывают того, что он добровольно вручил власть над собой безумцам и фанатикам!

Предательство остаётся предательством, а низость – низостью, в какие наряды ты их ни облачай, и траурно-белые покрывала не в силах спрятать уродство подданных возрождённого Доминиона.

Были, конечно, и несогласные – смелые, честные, отчаянно-прекрасные в своём самоотверженном стремлении уберечь альтмери от чудовищной ошибки, – но они быстро захлебнулись кровью. С большим аппетитом Саммерсет пожирал своих лучших детей и не испытывал после ни капельки сожаления.

В глазах Ринналы Талмор был хуже даэдра: отродья Обливиона хотя бы не затемняли разум мнимым сродством; их чуждость и не-смертная жестокость были очевидны с первого взгляда. Прислужники Доминиона могли расщедриться на показное сочувствие, когда хотели усыпить твою бдительность, но сострадания к жертвам в них не было ни на медьку.

Риннала знала, что они предлагали её отцу: публично отречься от данмерской жены и детей-полукровок, покаяться за предательство крови и остаться королём Фёстхолда чисто символически – зато живым королём, открытым для нового брака и новых детей и, может быть, даже для возрождения традиционного института королевских наложниц. Отец сделал вид, что хочет обдумать их предложение, и только благодаря его выдержке Риннала была жива – он выиграл им с Горантиром время, необходимое для побега.

Смогла бы она так поступить, оказавшись на его месте? Смогла бы позволить себе не поддаться слепой, иссушающей ярости и улыбаться талморским ублюдкам, а между делом планировать своим детям побег? Смогла бы им хладнокровно всё рассказать – и без намёка на пафос, без возвышенной жертвенности, без показного героизма взять и подписать себе смертный приговор?

– Я больше не собираюсь хоронить своих детей, – сказал им тогда отец, сказал так спокойно и просто, что Риннала почти расплакалась. – Одного раза было более чем достаточно.

Реман Карудил, король каждой клеточкой своего тела, благословенный подлинно альтмерским величием духа, ни на мгновение не допускал, что низойдёт до предательства, и от его величия перехватывало дыхание.

В последнее время Риннала часто думала о сводном брате, погибшем ещё до её рождения. Отец очень любил его, первенца и наследника – а иначе не пошёл бы на сделку с некромантом ради возможности попрощаться, – но не позволил себе захлебнуться горем. Любил он и свою Чёрную королеву, пусть и поженились они с благословения Короля Червей: сумел найти в Моргии Ра’Атим женщину, что понимала его, принимала его и пробуждала в душе сияние тысячи солнц.

Риннала, глядя на родителей, боялась надеяться, что и ей когда-нибудь так повезёт, и всё равно надеялась. Как и всякий ребёнок, росший в счастливой семье, она умела мечтать и слишком поздно поняла, что мир устроен совсем иначе, а благодарность для многих – пустое, отжившее слово.

Отец любил Фёстхолд, отдавал себя городу без остатка… и их с Горантиром любил, Риннала ни на мгновение в этом не сомневалась – пусть даже его величество Реман Фёстхолдский был не из тех, кому легко давалось в открытую выражать привязанности. Но детей он по-настоящему слушал, и слышал, и никогда не откупался дорогими подарками, если не мог уделить внимания.

Глупо было об этом с тоскою думать, но отец всегда поощрял занятия Ринналы верховой ездой, хотя не любил лошадей, а его первая жена погибла из-за несчастного случая на соколиной охоте: засмотрелась на небо и подвела коня слишком близко к краю обрыва… Но он понимал, что для дочери это не блажь и даже не дань благородной фёстхолдской традиции, а подлинная страсть, и потому не пытался держать её на привязи и позволял часами пропадать в королевских конюшнях.

Риннала отчаянно скучала – по папе и его мягкой, мимолётной улыбке; по маме, чьи объятия пахли морозным утром и маттиолами; по Горантиру – наперснику, лучшему другу, так страшно, несправедливо погибшему в Сентинеле!

Вся её семья мертва, развеяна ветром войны – и нет у них ни могилы, ни доброго имени, ни земли, куда стоило бы вернуться. Но у Ринналы остались и жизнь, и шанс на возмездие – то, на что ей, ютящейся в Винтерхолде по милости Савоса Арена, чем-то обязанного бабуле Барензии, не стоило даже надеяться…

Однако Риннала надеялась – вопреки здравому смыслу, – и впервые за долгие, долгие годы её бесплотная, призрачная надежда приобрела конкретные очертания. Она хорошо понимала, что Маннимарко не стоило доверять, но он мог бы стать ей могущественным союзником даже сам по себе, благодаря обретённым за годы – века, тысячелетия! – силам и опыту. А уж если он всё-таки сумеет укротить Око Магнуса…

Риннала не сомневалась, что этот мер – впрочем, можно ли его, много раз не-умиравшего и возрождавшегося для новых сражений, по-прежнему считать “мером”? – не станет довольствоваться короной соправителя и когда-нибудь обязательно захочет “супругу” предать. Ну и что с того? Друзья для политика – роскошь, а временность всех союзов – константа в любых расчётах. Как бы то ни было, а Риннала умеет выжидать и выживать, и ради возможности поиметь Талмор она готова впрячься в одну телегу хоть с Маннимарко, хоть с Периайтом.

Когда они доберутся до цели, можно будет подумать о следующем шаге, но а пока… Пока что Риннала должна была поговорить с Мэвой, и это пугало её даже больше, чем перспектива политического брака с восставшим из мертвых некромантом.

Она пригласила подругу распить бутылочку алинорского сливового вина, попавшего к ней пару лет назад и припасённого для особого случая. Первое добровольное разоблачение – чем не случай?

Подстегнув свою храбрость – и, в идеале, притупив восприимчивость Мэвы – несколькими бокалами, Риннала сглотнула, чувствуя, как от напряжения сводит плечи, и сорвалась с обрыва.

– Я должна тебе кое в чём признаться, – сказала она, старательно не встречаясь с Мэвой глазами. – Я не та, кем ты меня считаешь. Вернее, не совсем та… Я говорила тебе, что мой отец был альтмерским вельможей, но преуменьшила его знатность. До того, как Талмор захватил Острова, старшие меры моего рода носили венцы королевской власти.

Мэва никак не отреагировала на это признание, и Риннала, чувствуя, как её внутренности смерзаются в плотный ком из лежалого снега и вязкой болотной грязи, оторвала взгляд от истёртой дубовой столешницы.

Драконорожденная, чью бледную северную кожу раскрасил хмельной румянец, казалась задумчивой, однако не удивлённой.

– Принцесса Риннала, значит… – сказала она наконец. – Или вернее будет назвать тебя “её величеством королевой Ринналой”?

Её величество гулко закашлялась, подавившись невысказанной тревогой.

– Что?.. Откуда ты?..

– Отцом моим был доблестный Сиггейр-скальд, нашедший когда-то славу при солитьюдском дворе, при благородном правлении короля Истлода. Умел он не только играть и петь, но был подлинным мастером – из тех, кто может хулительным нидом надолго лишить удачи. Однако придворные вкусы и на него повлияли, а солитьюдские леди любили историю Ремана и Моргии. Отец пел мне песни, которые сам же о них сложил; когда-нибудь, может, я и тебе их спою… Ты назвала мне имя своего брата, и я не сразу, но вспомнила полуальтмера Горантира. Следом пошла к Урагу, нашла все нужные книги… Не хотела загонять тебя в угол, и потому ждала – но рада, что ты мне призналась. Хранить чужие тайны становится много легче, когда эти тайны доверили тебе добровольно.

– Спасибо, – прошептала Риннала.

– Не благодари меня раньше срока, – покачала головой Мэва. – Ты призналась из-за Анкано? Что выяснила, Риннала?

И пришла пора выдавать заранее заготовленную легенду.

– У него и правда проблемы с памятью, – сказала она. – Но не амнезия, а что-то странное: воспоминания перемешались в кашу. Око его подчинило, когда почуяло подходящего проводника – у магических артефактов такого уровня своя воля, – но Посох Магнуса помог разорвать их связь… Однако мне даже не это важно: Анкано сослали в Коллегию из-за подозрений в лояльности королевским семьям. Он узнал меня – и предложил помощь.

– Чего же ты хочешь от меня, Риннала Карудил?

– Чтобы ты освободила Анкано – и отдала нам для изучения Око.

Если играть, то играть по-крупному.

II.

Доверие было для Ринналы роскошью, и всё же она доверяла – не самому Маннимарко, конечно, но его практичности и честолюбию.

Дураком Король Червей не был – дураки не живут три эры, с лихвою перекрывая отмеренный смертным предел, – и от него не стоило ждать откровенной глупости. Если Маннимарко всерьёз вознамерился захватить Саммерсет, прикрываясь иллюзией легитимности, то без Ринналы его отчаянный план не обойдётся.

Законная наследница одного из славнейших городов-государств Островов, вернувшаяся на родину, чтобы спасти её от диктатуры талморских фанатиков, – слишком красивая и убедительная легенда, чтобы перечеркнуть её и отказаться от той поддержки, что гарантирует кровь королей-Карудилов. Да и содействие её подруги-Драконорожденной не было для Маннимарко пустым звуком. Пределы возможностей Мэвы непросто представить, но если ей и правда удастся остановить драконью угрозу, то такими союзниками не стоит разбрасываться. А если не сбудутся, извернувшись змеёй, древние пророчества, и обовьются они удавкой на шее всего Тамриэля… Нет, если Нирну и правда предречена погибель, то зачинать захватнический мятеж уж точно станет бессмысленно.

Риннала знала: пока что она в безопасности. А жить с оглядкой и планировать, как устранить потерявшего пользу “Анкано”, можно будет и позже, когда трон окажется у них в руках. В начале партнёрство-супружество им обоим сыграет на руку, но когда оно исчерпает полезность… Нет, Маннимарко нужно будет опередить, – возможно, открыть Мэве правду и попытаться изобразить неведение? – потому что иначе Риннала встретится с предками много раньше, чем рассчитывает.

Она доверяла практичности и честолюбию Короля Червей, и понимала, что ни соправительством, ни даже всем Саммерсетом он никогда не насытится. Но слишком многое Риннала Карудил пережила, чтобы смириться с ролью разменной монеты. Ради одной только мести жить ей претило: её королевская, древняя кровь, впитавшая пепел Ресдайна и золото Островов, противилась этой доле отчаянно и страстно.

Пока же Риннала была всего лишь довеском – довеском к поддержке Мэвы, довеском к свободе “Анкано”, довеском к овладеванию Оком. Такая роль тяготила Ринналу, но за годы жизни Брелиной Марион она притерпелась к этой тяжести. Новые испытания её не страшили.

Мэва пошла навстречу: заявила перед всем Винтерхолдом, что для покаяния Анкано должен будет служить равно Драконорожденной и всему Скайриму, и у неё как раз имеется служба ему по плечу – и соизмеримая в тяжести его преступлениям.

Недовольных таким решением было много, очень много, но оспаривать его никто не взялся. Коллегии хватало иных хлопот, ведь архимага так и не выбрали – и власть разделил временный совет старших чародеев. Корир, ярл Винтерхолда, попытался было воспользоваться моментом и надавить на магов, но в одном они, склочные и норовистые, сходились единодушно: к лояльному Братьям Бури правителю не стоит прислушиваться.

Драконорожденная получила то, что хотела, пусть даже Толфдир качал укоризненно головой, слушая её речи, Онмунд – бранился злым полушёпотом, а Дж’зарго, вздыбив шерсть на затылке, провожал её колким взглядом.

Про Око и Посох Магнуса Мэва и вовсе не говорила, молчанием поддерживая слухи о том, что всё же передала их псиджикам. Риннала знала: это не так; но где реликвии были спрятаны и как удалось отделаться от артеумских чародеев, даже не представляла.

Мэва умела не только копить чужие тайны, но и с драконово-непроницаемой выдержкой хранить свои собственные.

Риннале непросто далось заключить эту сделку: Мэва без теплоты выслушала её просьбу. Помиловать Анкано? Доверить ему артефакт, чуть было не погубивший Коллегию? Не просто глупость, но глупость смертельно опасная!

Риннала готова была вымаливать её помощь на коленях: раздразнив себе сердце надеждой, она не могла вернуться к прежней мышиной жизни. Но унижаться не пришлось – Мэве хватило меньшего.

– У меня есть свои причины ненавидеть Талмор, – сказала та, закончив с расспросами. – Ты предлагаешь такую возможность им навредить, от которой грешно отказываться. Если преуспеешь – отлично, а ежели нет… Думаю, даже твоя неудача сумеет перетряхнуть Доминион.

– А ты умеешь обнадёживать, – хмыкнула Риннала и, пряча нервозность за выкованными в горниле дворцового этикета жестами, пригубила вина. Вопреки своим словам, она с новой силой ощутила надежду: Мэва рассуждала как политик, а любого политика можно купить – нужно лишь верно назначить цену.

Что же ей нужно, женщине с душой дракона и скулами, о которые с треском разбиваются корабли?

– Ты не за сладкими речами ко мне пришла, Риннала – покачала она головой, – а за услугой, и услугой немаленькой. Я не доверяю твоему новому приятелю, но я доверяю тебе и твоему чутью. Я готова рискнуть, но только глупец даёт деньги в рост, не требуя никакого залога. Если предашь меня, Риннала Ремансдоттир, если обманешь моё доверие, знай: наша дружба больше не будет тебе защитой. Я не люблю рубить с плеча, но если взялась за топор… О, мой покойный муж мог бы многое рассказать, если бы дожил до этого часа!