Текст книги "Прелести анонимных диалогов (СИ)"
Автор книги: agross
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
– А можно не ехать? – как-то по-детски спросила я.
– Можно все, что угодно, если ты за это распишешься, – грубо ответила женщина. Ее явно не устроил мой ответ. Но от мысли, что меня увезут в больницу, я начинала паниковать.
– Мужчина, – это, видимо, было адресовано Андрею. – Родственники у девочки есть? За ней сможет кто-то понаблюдать? Вы с ней живете?
– Вообще, нет, но я с ней останусь, – уверенно заявил Андрей.
– Тогда бери листок и записывай…
Я слышала их сквозь пелену головной боли. Кажется, врач несколько раз повторила, что если опять будет такая температура или судороги, снова вызывать скорую. Думаю, если они приедут опять, то точно заберут меня.
Как ушла скорая, я уже не слышала. Я снова провалилась в беспокойный сон, полный усталости. Периодически просыпаясь, я слышала, как где-то жужжит мой телефон, как Андрей с кем-то разговаривает… Но о чем, я не могла разобрать. Веки, будто свинцовые, слипались. В какой-то момент, Андрей заставил меня сесть на минуту. А когда голова снова коснулась подушки, я с удовольствием отметила, что он поменял наволочку на подушке, ведь та совсем промокла…
Проснулась я рано утром. Морозное солнце пробивалось сквозь щель в плотных шторах, отчего луч света разделил кровать пополам. Я присела и огляделась. Андрей, расстелив на полу покрывало с моей кровати, лежал, закинув руку за голову, и спал. Я вдруг почувствовала к нему такую благодарность! Рядом со мной, на кровати, лежал мой халат, а на меня была надета одна из моих футболок. Блин, неужели он меня переодел?
Чувство благодарности тут же сменилось смущением. Я спустила ноги на пол и, чуть подождав, пока пройдет легкое головокружение, встала.
Самочувствие было в разы лучше. Жуткий голод давал о себе знать, ведь я не ела почти сутки, голову все еще мучила боль, но по сравнению со вчерашней, эта была простой ерундой. И горло. Жутко болело горло. Зато температуры явно не было.
Я на цыпочках прошла мимо Андрея, чтобы выйти на кухню. Надо выпить что-нибудь горячего. Да и Андрея накормить, он же всю ночь, наверное, со мной промучался.
– Мать, ты чего вскочила?! – хриплый голос Андрея раздался из коридора. – Дуй в кровать!
– Андрюшенька, тебе же в универ надо! Я тебе сейчас приготовлю…
– Соня, иди лежать! Тебя вчера колотило не по-детски! Не пойду я в универ, с тобой останусь!
– Как же, не пойдешь?!
– Либо я остаюсь… Либо я звоню твоей маме, – Андрей наклонил голову на бок. Ладно, убедил. Я примирительно выставила руки перед собой и послушно легла в кровать, натянув одеяло до шеи.
– У тебя телефон надрывался. С мамой я поговорил, – спокойно начал рассказывать Андрей, когда вошел за мной в комнату. – Все нормально, можешь не переживать. Я сказал, что ты телефон свой у меня забыла. Сказал, что верну тебе с утра, так что поговори с ней потом. Машка беспокоилась, я с ней тоже поговорил… Сказала мне, чтобы я тебя не убил ненароком.
– Вот балдося… – вздохнула я, закатив глаза.
– И тебе еще Глеб какой-то писал постоянно. Потом звонил два раза. Я хотел даже ответить, но, думаю, это не мое дело.
Он говорил это без тени обиды. Андрей всегда уважал чужие отношения, и ко мне, как я и всегда была уверена, испытывал исключительно дружеские чувства. И с какой-то стороны, я была просто счастлива, что Андрей не стал разговаривать с Глебом. Вдруг это спугнуло моего дорогого маньяка? А больше всего на свете мне не хотелось терять его.
Я вдруг подумала, какой же я счастливый человек… Столько людей вокруг беспокоятся обо мне, звонят, переживают. Мой друг сидит ночи на пролет, ухаживает за мной в болезни.
– Андрюш, спасибо тебе большое.
– Чего? – из-за того, что он расстегивал чехол гитары, он не расслышал меня.
– Спасибо, говорю, – я вдруг смутилась. Андрюха ухмыльнулся и снова чуть приосанился. – Что остался и… вообще…
– Да на здоровье, Сонь! – он улыбнулся, обнял гитару и начал играть арпеджио. А я, чуть спустив одеяло, закрыла глаза и, расслабилась…
***
«Солнышко, как ты?»
«У меня есть материал, который подошел бы для твоей конференции, только я не уверен, подойдет ли он по теме. Напиши, какую тему тебе надо взять»
«Маньяков в городе много, а ты молчишь. Это заставляет меня беспокоиться»
Я читала его сообщения и, кроме волнения, чувствовала невероятное смятение. После того единственного «разговора», мне было ужасно неловко что-либо ему говорить. Просто разговор этот получился до того личным, что я не понимала, как мне себя теперь с ним вести… Я практически вывернула перед ним всю душу наизнанку.
И он это понял.
«Надеюсь, ты в порядке. Потому что прошлой ночью мне так не казалось»
Как ни странно, когда тебе кажется, что ты полностью контролируешь ситуацию, о чем бы речь ни шла, как правило, ты, сама того не понимая, оказываешься на верном пути, чтобы запустить ее дальше некуда. Конечно же, есть исключения – волевые люди, настолько владеющие собой, что их можно смело причислять к святым. Но не поддаваться на соблазны невероятно сложно. Особенно, когда ты обычно изо всех сил стараешься во всём всем угодить. И это даже не срыв. Нет.
Сначала я думала, что от этой переписки ни с кого не убудет. Никто не потеряет от этого. А уж после того, как Глеб подогнал мне курсовую, от которой философы на кафедре пришли в полнейший экстаз, я, можно сказать, еще и в выигрыше осталась. Ну, если подумать.
Потом я зашла чуть дальше, подпустила его к себе ближе. Хотя такое сравнение всегда вызывало во мне улыбку. Я понятия не имею, кто этот человек, где он сейчас и встретимся ли мы с ним когда-нибудь.
Но после того разговора, в котором он не произнес ни слова, я поняла одно. Я зашла слишком далеко. Потому что каждое его слово, каждое сообщение я ждала с таким волнением! Глупо отрицать, что он для меня ничего не значит. Глеб с уверенностью искусного манипулятора прочно занял место в моем сердце. Хотел он этого или нет, специально или совершенно ненамеренно… Это факт.
А вот теперь самое забавное: это же, мать его, полнейший абсурд!
Но что наша жизнь без этих самых абсурдов? Правильно – вялое, скучное времяпрепровождение. И пусть я пожалею об этом… Но Глеб – слишком желаемый соблазн для моего сознания и мироощущения, чтобы от него отказываться и прерывать всякое с ним общение.
«Я приболела немного. И теперь у меня есть куча времени на подготовку! Скинешь мне на почту материал?»
Думаю, что не стоит все-таки открыто показывать ему, как мне нужен был тот разговор. Наверное, сейчас сделать вид, что ничего не было – самое правильное решение.
«Конечно!» – тут же пришел ответ от Глеба.
***
Температура больше не поднималась выше положенного. Андрей, убедившись, что мне лучше, все-таки отправился в универ и заглядывал пару раз на неделе, пока я болела. Он приносил с собой задания, лекции и подробности происходящего в универе. Мне правда казалось, что он ведет себя немного странно. Будто скрывает что-то… Но когда речь идет об Андрее, слово «странно» было всегда уместным и абсолютно нормальным. Хоть я и считала, что со мной он чудит меньше всего. Что ж… Видимо, не у одной меня могут быть секреты.
А вот со своим «секретом» я все десять дней своего больничного листа усиленно готовилась к конференции. И, что удивительно, похоже, этот чертовски эрудированный Глеб зажег во мне интерес к этому нудному, как мне казалось, предмету – философии. Я зачитывалась материалами, которые он мне скидывал. Переписку мы теперь вели и по смс, и по почте, обсуждая прочитанное. В моей голове все четче и четче вырисовывался образ взрослого, умного мужчины, который может взглянуть на мир с высоты прожитых лет и с мудростью относиться ко всему, что он видит. Почему-то мне казалось, что он намного старше меня. Он представлялся мне темноволосым высоким красавцем с легкой проседью, аккуратной бородой и светлыми живыми глазами…
Правда потом моя память, словно желая опровергнуть этот образ, услужливо подкидывала мне моменты и фразы из переписок, когда он вел себя, словно озорной мальчишка. И это начинало сбивать с толку, снова погружая в сомнения, что я веду себя слишком беспечно. А я же успокаивала себя только тем, что такой умный мужчина обязательно найдет в себе место для живой радости и азарта…
Азарта.
Я внезапно подумала об Иване Андреевиче. Перед глазами тут же возник его прожигающий взгляд и улыбка. Такая… Такая злобная, что-ли… На душе вдруг стало так пусто и противно.
«Ну что, красота, сегодня выходишь с больничного?»
Тепло в миг растекается по телу, я стою на остановке, ежась от холодного ветра и спрятав нос в теплый платок, замерзшими пальцами набираю ответ.
«Да! Наконец-то!»
«Будешь показывать своему преподу то, что мы приготовили?»
И опять перед глазами холодное надменное лицо. Глаза, почти черные в тусклом освещении пустой аудитории и его издевательское «удиви нас всех»…
На миг мне даже ехать расхотелось, ведь совершенно неизвестно, подойдет ли для конференции подобранный Глебом материал. Вдруг Иван Андреевич все это засмеет? Тогда…
Тогда что?
Определенного ответа мой мозг так и не придумал, зато в голову пришла другая мысль. Я покажу это все Анастасии Сергеевне. Да. Уж она-то сможет адекватно отнестись к этому вопросу. Она ко мне абсолютно непредвзята.
Да. Так и сделаю.
Кивнув самой себе, я торопливо направилась к подъехавшему автобусу и, положив телефон в карман, зашла внутрь, так и не ответив Глебу.
Иногда бывает так, что ты заранее вырисовываешь в воображении свой предстоящий день. Почти поминутно: обнимаешь друзей, идешь с ними до деканата, чтобы отдать справку куратору, отвечаешь на надоедливые вопросы старосты, вливаешься в курс последних событий и сплетен, стоя на открытом балконе нашего корпуса и пытаясь прикурить сигарету неработающей зажигалкой…
Я была полна воодушевления и радости, когда вошла в универ и шла по длинному коридору к нашему корпусу. Но, когда у деканата я встретила странные взгляды однокурсников, немного разбавленные какой-то неприязнью, мне вдруг стало не по себе. Мы предполагаем, а Бог располагает. И, похоже, мои предположения никак не совпадали с планами небесной канцелярии. Я стала перебирать в памяти, что я сделала не так, с каких это пор простое отсутствие по болезни вызывает столько негатива, а главное, что здесь, черт возьми, происходит.
Увидев Машкину пышную рыжую шевелюру в толпе, я торопливо подошла к ней и Максу, но, когда та повернулась ко мне, в ее глазах читалась обида и надменность, будто я только что демонстративно плюнула ей в лицо.
– Маш? Что… – сбивчиво начала я, не понимая, в чем я успела провиниться, что все буквально сбились в кучку от меня.
– Отвали.
Я нервно сглотнула, когда Маша брезгливо дернула плечами, сбрасывая мою ладонь, и взглянула на Макса. Он смотрел на меня как-то недоверчиво, будто не решаясь, чью сторону ему выбрать. Но, даже несмотря на то, что он недавно сам называл Машу мегерой, он повернулся и ушел, вслед за ней.
– Что, блин, происходит?!
Спросила я, не обращаясь ни к кому и ко всем сразу. Но мои однокурсники только брезгливо отводили глаза, во всю стараясь изображать полную незаинтересованность.
– Васильева! – к деканату подошел куратор. Строгая молодая женщина, одетая в брючный костюм. – Васильева!
Она быстрым шагом пересекла рекреацию и подошла ко мне почти вплотную.
– Ты что, переводиться собралась? С факультета уходишь?!
– Чего? – моргнула я, округлив глаза. – С чего вы… – я постаралась взять себя в руки. – Откуда такая информация? Никуда я не перевожусь!
– А почему тогда тебя отправляют от философского факультета? Почему они нам ничего не сказали?! Мы в последний момент узнали! А они, видите ли, уже недели две как приняли решение!
– Да меня и не спрашивали! Поверьте, моим мнением мало кто интересовался! – недовольно ответила я. – Я вообще… Думаете, я хочу туда ехать?! Что вообще происходит?! Меня не было десять дней!
– Васильева, – Оксана, наш куратор, схватила меня под локоть и отвела в сторону ото всех студентов. Оглядевшись и убедившись, что ее никто не слышит, она, понизив голос, спросила. – Я не знаю, что у тебя с Романовым. Мне все равно, но это, знаешь ли, просто возмутительно. Тащиться за любовником на конференцию, не давать шанс студентам с философского! Ты знаешь нашего заведующего. Он уперся, говорил, что не отпустит, когда Анастасия Сергеевна пришла снимать тебя с занятий на время поездки. Но потом пришел Иван Андреевич. И Романов положил на стол приказ от своего отца. От ректора. А потом сказал, что если формальности волнуют нас больше, чем престиж университета, то он и перевести тебя может, если захочет! Ты сама понимаешь, как это выглядит?! Тебе-то оно зачем?! Я никогда не думала, что такая умная девочка, как ты, будет себе пробивать дорогу вот «таким» способом…
Ее слова растворялись в моей голове, оседая зыбучим песком, поднимаясь вверх ядовитым облаком. Меня не было всего лишь десять дней, а мою жизнь и судьбу перелопатили, как только можно! Это… Этого всего просто не может быть!
– Оксана Валерьевна… – я старалась говорить спокойно, но голос дрогнул моментально, а в горле застрял ком. Я вздохнула, пытаясь собраться и заглушить обиду злостью. Мои кулаки невольно сжались. – У меня. С Романовым. Ничего. Нет. Я ненавижу Ивана Андреевича всем сердцем. И я не хочу. Ехать. На эту. Конференцию.
Почти каждое слово я говорила, выдерживая паузу, будто стараясь этим убедить ее. И не расплакаться.
– Пожалуйста, – я подняла глаза на нее, и мне показалось, что ей стало меня жаль. Взгляд женщины смягчился и наполнился какой-то безысходностью. – Пожалуйста, Оксана Валерьевна. Прошу, поверьте мне… – повисла пауза. Я заплакала. – Пожалуйста, – снова повторила я.
– Я тебе верю, Соня, – горько проговорила куратор. – Не знаю я, зачем они это затеяли. Но против ректора никто не пойдет. На следующей неделе, во вторник, ты поедешь. – твердо сказала она, а потом с жалостью проговорила. – Я не знаю, как тебе помочь.
Закрыв глаза, я слышала, как отдаляется стук ее каблуков. Неужели Маша с Максом действительно думают, что я сплю с этим придурком ради своего продвижения? Неужели она, та, кто кидала на него томные взгляды, в надежде, что он простит ей прогулы, осуждает меня за несуществующую интрижку?! Теперь понятно, почему однокурсники на меня так смотрели…
– Сонь… – передо мной возник Андрей. Взгляд его был полным сожаления. Он стыдливо опустил голову. Он потянулся ко мне, но, передумав, засунул руку в карман. – Сонь…
В моей голове едкой горечью возникла мысль – он знал. Он прекрасно знал, что творится в универе, но не стал мне ничего говорить. Почему?!
Я смотрела на него, будто стараясь разглядеть ответ на свой вопрос, и когда меня осенило, мне вдруг стало до смешного обидно! Он не сказал, потому что боялся, что это правда!
– Ты тоже считаешь, что я на такое способна?! – слова вырвались из моей груди нервным криком, и я побежала в коридор, чтобы поскорее скрыться ото всей этой грязной лжи.
Забежав в туалет и распахнув настежь окно, я вздрогнула от обжигающего холодом ветра. Истерика рвалась наружу, но злость клокотала в моих жилах еще больше. Хотелось ударить каждого, чей взгляд я на себе чувствовала. Хотелось… Хотелось…
Так вот значит, как ты собрался мне мстить.
Не-на-ви-жу.
========== Глава 6. ==========
Он был явно чем-то недоволен.
Между бровями пролегла глубокая складка, на скулах то и дело играли желваки, а с каждой перевернутой страницей Иван Андреевич делал глубокий и усталый вздох. Я наблюдала эту картину вот уже больше двадцати минут. И с каждой минутой я все больше и больше приходила в ужас от того, что ближайшие несколько дней мне придется провести в его обществе. И мне даже толком пожаловаться будет некому. Ну, кроме Глеба, конечно же…
Иван Андреевич в очередной раз глубоко вздохнул и скривил губы, чуть приподняв брови, будто высказывая выражением лица свое полное негодование по поводу того, что он прочитал в газете.
С момента, как мы встретились, прямо здесь, в купе нашего поезда, мы не обменялись ни словом. Даже не поздоровались друг с другом. Когда я вошла, он, взглянув на меня как-то чересчур раздраженно, молча взял мой чемодан и запихнул его наверх, даже не поинтересовавшись, понадобится ли мне что-нибудь из него. Затем сел на кушетку и, развернув газету, бесплатно раздаваемую в метро, принялся бегать глазами по строчкам неинтересных статей, судя по всему только для того, чтобы не встречаться взглядом со мной. Ну, а я, конечно же, не поблагодарив этого кретина за чемодан, просто уселась напротив него и принялась сверлить его взглядом, мысленно жалея, что не умею этим взглядом испепелять.
Благодаря Козлу Андреевичу, я в одно мгновение лишилась доверия своих друзей, доверия деканата (о Боги! Скольких же мне стоило сил наладить с ними отношения!) и заработать себе самую грязную, отвратительную и мерзкую, а главное – лживую репутацию во всем университете! Я знаю, почему вы так вздыхаете. Вас просто вымораживает, что я на вас ТАК смотрю. Но не дождетесь, Козел Андреевич. Ехать далеко, а терпение у меня ангельское! Не зря же я столько с детьми маленькими работала…
В очередной раз перелистывая страничку, он все-таки бросил на меня быстрый взгляд, после чего снова вздохнул, только теперь уже глубже, чем в предыдущие разы, облизнул губы и поджал их. Мой ненавидящий взгляд ты будешь чувствовать на себе еще долго…
– Может чайку, Сонечка? – не отрываясь от статьи как ни в чем не бывало поинтересовался Иван Андреевич. Я настолько опешила его невозмутимому тону, что не сразу нашлась, что же ответить, и в итоге просто пару раз глупо раскрыла рот, как рыба, в конце концов просто промолчав. Чайку. Сонечка!
– Выпейте яду, Иван Андреевич, – таким же будничным тоном ответила я и изобразила на лице издевательскую улыбку, когда он, усмехнувшись, поднял на меня глаза.
– Мда… И правда, умная, милая и ласковая девочка, – пробормотал он в ответ. Я прищурилась. Что он несет? – Про тебя так Оксана Валерьевна сказала. Вчера. И сказала, что зря я так с тобой поступил. Представляешь, Сонечка? – Именем моим он буквально припечатал всю свою неприязнь ко мне. Я выжидающе молчала. Понятия не имею, о чем он говорит, но похоже на то, что куратор нашего курса не смогла промолчать, поняв, в какую ситуацию я попала.
– И вспоминая наш с тобой разговор, помнишь тогда, при первой нашей встрече? После моей лекции? Когда ты, наконец, осчастливила меня своим присутствием… Вспоминая твой неумелый шантаж, – он опустил газету на стол и в упор посмотрел мне в глаза. – Мне стало даже интересно: и КАК же, Сонечка, я с тобой поступил? М-м?
Я сжала челюсть, с трудом сдерживая свое возмущение. Уверена, он прекрасно знает каждую сплетню, которая гуляет по университету. Не знаю, задел ли его мой шантаж или здесь замешано что-то другое, но я действительно ума не приложу, зачем ему самому-то это все? Ведь все эти слухи и его выставляют в худшем свете.
– Вы хотели чаю, Иван Андреевич? – я почти прошипела эти слова. – Так оторвите ваш распрекрасный зад от сиденья и свалите уже за чаем.
– И вежливая, – он продолжал улыбаться. Я от души постаралась эту улыбку передразнить, оскалившись одними зубами. Умом я понимала, что сильно рискую, говоря с ним в таком тоне, но мы еще не доехали до города, а меня уже выворачивало от его присутствия. Если подумать, что он мне сделает? Поспособствует тому, что меня выгонят из универа? Да после всего, что мне пришлось вытерпеть из-за Козла Андреевича, мне скорее всего придется переводиться.
Так мы и проехали весь день. Молча, дыша плотным, пропитанным едким запахом ненависти, воздухом. Когда все статьи в газете были прочитаны, Иван Андреевич достал из своей дорожной сумки книгу и пару часов читал ее. Увлеченно, сосредоточенно, не отрываясь. Затем сделал небольшой перерыв, когда проводница, мило улыбаясь, зашла к нам в купе и предложила чай или кофе. Иван Андреевич, со всей ему присущей обворожительностью, вежливо попросил чай для себя и «ничего для моей спутницы». Услышав это, я воткнула в уши висящие на шее наушники и, уставившись в окно, постаралась представить, что еду в одиночестве. Ну, а проводница, взглянув на меня с удивлением, снова улыбнулась Козлу Андреевичу и удалилась.
Когда за окном совсем стемнело, Иван Андреевич вытянулся на сиденье, подложив под голову подушку и укрывшись пледом. А я, с сожалением глядя, что сигнала сети почти нет, подумала, что было бы неплохо сейчас получить какое-нибудь ободряющее сообщение от Глеба. Но телефон радовал только заранее припасенной музыкой и более ничем.
***
Есть вещи, незначительные, иногда порой совсем незаметные, которые каким-то магическим образом создают для тебя уют в душе. Это может быть что угодно. Проносящиеся в окошке фонари, в свете которых бесшумно шевелятся голые ветви деревьев, мерный стук колес поезда, убаюкивающий, будто вводящий в транс. Любимая музыка в плеере или стакан с недопитым чаем, стоящий на пустом столике в купе. Может быть даже мирное, безмятежное лицо человека, которого сейчас, темной ночью, сидя напротив в поезде, уже не так уж и ненавидишь. Спит себе и спит… И все его мысли, наполеоновские планы, ненависть… Тоже спят.
Интересно, что ему снится?
Иногда мне кажется, что даже тоска, она тоже может создавать уют в твоей душе. Потому что без тоски не было бы радости. Вот приеду с конференции и переведусь в другой универ. И вздохну свободно… Может, и друзья там новые появятся, а может и нет. Не знаю. Не нужен мне никто. Сама буду.
Что же вы, блин, Иван Андреевич, натворили…
Именно эта мысль была в моей голове последняя, прежде чем я устало погрузилась в сон. А проснувшись от яркого солнца, бьющего своими вездесущими лучами прямо в глаза, я, поняла, что так и заснула сидя с ногами на сиденье. Только под головой у меня откуда-то материализовалась подушка. Вот это да. Искренне надеюсь, что это – магия, а не человек, сидящий напротив и так весело ухмыляющийся.
Проснувшись окончательно, я вдруг поняла, почему он так ухмылялся. А потом прокляла про себя все на свете, вытерев около рта слюну и положив на стол телефон с наушниками.
– Хороший сон, м? – Иван Андреевич, казалось, пребывал в замечательном настроении. Я же, напротив, была готова кого-нибудь убить. Тело затекло из-за неудобной позы, в которой я спала ночью, а внутри все сгорало от стыда, что Козлу Андреевичу удалось полюбоваться таким расчудесным зрелищем, как Васильева, пускающая на подушку слюни во сне.
Ничего не ответив, я, стараясь теперь даже не смотреть на него, вышла из купе и, закрыв за собой дверь, направилась в конец вагона, чтобы умыться.
Сравнив время на часах и время прибытия нашего поезда, я решила, что можно и не заходить обратно. И оставшиеся сорок минут простояла перед купе, глядя в окошко. Сначала я немного расстроилась, что оставила на столе телефон, но решив, что никакого компромата или чего-либо в этом роде Иван Андреевич там не найдет, даже если вдруг окажется полным моральным уродом и решит заглянуть в телефон, успокоилась. Жаль только, можно было Глебу написать, наверняка здесь сигнал гораздо лучше… Но желания заходить не было. Даже когда бесконечные деревья сменились сначала промышленными зонами, а затем перроном вокзала, я просто развернулась, ожидая, пока Иван Андреевич соизволит покинуть купе.
Первым купе покинул мой чемодан, грубо впихнутый мне прямо в руки, а за ним уже и распрекрасный Козел Андреевич. И, невольно бурча себе под нос гадости в адрес «неотесанных хамов», я поплелась за ним, мысленно проклиная свою недоэмансипированность.
Путь до гостиницы был не очень далеким. Я, честно говоря, в душе опасалась (а может, надеялась), что его поселят в каком-нибудь шикарном отеле, в центре города, а меня отправят любоваться отшибами и выдергивать постельных клопов из наволочки, но, как ни странно, водитель такси вытащил и мой чемодан из багажника, а Иван Андреевич не стал меня запихивать обратно. Ни в машину, ни в багажник…
Светлый холл, высокие колонны, крошечные золотистые огоньки на окнах… Это все меня немного отвлекло от несвойственного мне «утреннего ненавидиния мира сего», так что, когда ко мне обратился мой спутник и попросил мой паспорт, я слегка замешкалась и просто сунула ему в руки документ.
– Пошли, – позвал Иван Андреевич, когда я разглядывала холл. Я молча поспешила за ним, запрыгнув в лифт, когда двери его уже почти закрылись.
– Могли бы и придержать, – не удержалась от замечания я. В лифте, кроме нас, никого не было.
– Мог бы.
От меня не укрылось ехидство в его голосе.
– Ключ-то хоть дадите, или запрете в номере?
– Неплохая идея, – Иван Андреевич взглянул на меня с таким видом, будто я только что сказала самую потрясающую мысль, которую он в жизни слышал.
– Какой у меня номер? – я постаралась проигнорировать его веселье.
– Семнадцать, двадцать два, – уже не улыбаясь ответил он. Меня насторожило его резко сменившееся настроение. Такой серьезный резко стал, прям…
– А у вас? – с подозрением спросила я.
– Семнадцать, двадцать два.
Я посмотрела на него настолько выразительно, насколько смогла, потому что не нашла в голове ни единого слова, которое могло бы выразить мое возмущение. Иван Андреевич ловко игнорировал мой убийственный взгляд, даже не поворачиваясь в мою сторону. Тогда я не выдержала и выдала самые универсальные слова, которые смогла подобрать, когда двери лифта раскрылись.
– Какого хрена?!
– Сонечка, ты в эти два дня на редкость ласковая, – парировал Иван Андреевич, сверкая своей фирменной улыбочкой для женщины, которая стояла перед дверями лифта и только что услышала мое искреннее и такое, не сомневаюсь, убедительное возмущение.
– Университет не смог выделить деньги на два номера?! – уже тише прошипела я, выйдя следом за мужчиной из лифта. Женщина проводила нас любопытным взглядом.
– Поверь, Сонечка, у меня желания жить с тобой в одном номере ровно столько же, сколько и у тебя, – приложив к замку карточку, ответил мой преподаватель и раскрыл дверь. – А уж припомнив твое чудесное пробуждение…
– Да вы… – слова застряли в горле. Я просто поджала губы и, поборов в себе желание ускорить Ивана Андреевича, заходящего в номер, пенделем, я швырнула в проход чемодан и сумку и звучно захлопнула дверь, осознанно оставшись в коридоре и сжимая от злости кулаки.
Но только когда я услышала дикий хохот за дверью, и поняла, что оба ключа от номера у него, я от души ударила кулаком по двери.
– Паро-о-ль! – послышался до ужаса довольный голос, старательно давящий смешки.
– Ужасно смешно! Обхохочешься просто!
– Сойдет!
И чуть отойдя от раскрывающейся снова двери, я глубоко вздохнула, стараясь успокоиться, и вошла внутрь. Семь дней. Семь, мать их, гребанных дней. И я забуду об этом кошмаре, как о страшном сне…
***
Что представляет себе человек, когда слышит слово «конференция»? Многоуважаемые профессора, их ученики, чьи пытливые умы были выбраны самой судьбой… Все такие серьезные и… Заседают! Делятся друг другом своими драгоценными знаниями, кивают или же напротив – ожесточенно спорят друг с другом, яростно доказывая только свою святую истину…
Но на деле же это просто формальные посиделки в конференц-зале, расписанные по графику на два часа каждый день, а в остальном – совместные завтраки, обеды, ужины… Любое принятие пищи, за которым коллеги могут выпить чего-нибудь крепкого, и после этого приступить к обсуждению более важных вещей, таких, как, например, покупка машины или перевод на новую должность.
Формаль-ность. Из-за которой мне придется глупо улыбаться всем и каждому, таскаясь следом за Иваном Андреевичем, будто безликая тень. Добрый день. Да. Взаимно. Мне тоже очень приятно. Добрый. И вам, благодарю. Да, на четвертый день выступаю. Конечно, буду рада. Всего доброго.
А вечером можно обнять «белого друга» и выблевать весь этот официоз, чувство собственной ничтожности и презрения к самой себе.
Все эти мысли посетили меня за обедом, но вопреки их содержанию, я сидела за столом и вовсе не улыбалась, а кисло ковырялась ложкой в супе, пока не поняла, что почти все сидевшие со мной за одним столом в ресторане гостиницы уже поели, а передо мной кроме не съеденного супа уже лежало и второе, и десерт, благоухающий пряно-сладким ароматом.
Люди потихоньку начали вставать из-за стола, а я все-таки принялась за суп, лениво, но с удовольствием провожая спину моего педагога, удалявшегося из ресторана. Когда за небольшим круглым столом я осталась одна, откуда-то и аппетит вдруг появился и, кажется даже, настроение. И даже телефон наконец-то осчастливил меня мелодичной и такой долгожданной трелью.
«Когда тебе на конференцию? Материал подошел? Как преподаватель, не пристает?»
Я улыбнулась, отвлекшись от еды и, прежде чем начала строчить ответ, пришло еще одно милое сообщение.
«Привет. Я соскучился»
Несколько секунд я наслаждалась тем, как тепло растекается по телу, когда я прочла эти слова. Потом я чуть прикрыла глаза, будто стараясь сохранить, запомнить это приятное чувство и, с удовольствием положив в рот ложку супа, принялась набирать ответ.
«Я»
«Так»
«Тебе»
«Рада»
И, решив, что это самые искренние слова, которые я могла бы сейчас сказать Глебу, я отправила их по очереди друг за другом. Ответ не приходил долго. Я успела доесть и второе, и уже принялась за десерт, когда телефон вновь затрезвонил.
«Солнышко) Так, не отвлекаемся. Пристает? Нет?»
Я глупо хихикнула в голос. Обернулась, испугавшись, вдруг кто-то наблюдает за моей радостью, которой мне не хотелось делиться абсолютно ни с кем. А потом ответила.
«Нет. Не пристает. Просто бесит.»
«Ну, тогда я спокоен. Пиши, Соня, не теряйся.»
Я, прочитав его ответ, решила, что на этих теплых словах не нужно более ничего добавлять пока. А еще твердо решила, что ни за что теряться не буду. И обязательно напишу Глебу. В конце дня. Когда смогу сбросить с себя усталость и негатив…
***
Весь вечер я буквально порхала, окрыленная всего лишь несколькими СМСками. Хотелось обнять всех и каждого, по дороге в концеренц-зал, и, кружась под несуществующие звуки вальса, добраться до своего места. Рядом с которым и восседал мой конвоир. Хотя, наверное, в данном контексте, это определение не совсем верное. Скорее, мое вынужденный антикомфорт.
Иван Андреевич мельком взглянул на меня, и от глаз моих не ускользнуло то, как на его лице промелькнула понимающая улыбка. Будто он догадывался, что могло так осчастливить девушку, если она в хорошем расположении духа.
– Может, тебе шапку надеть, Сонечка, а то вся прямо светишься! Прикоснешься – подожжешь!
– Завидовать не хорошо, Иван Андреевич.
– Поделись, на чем сидишь? – прошептал он, наклонившись к моему уху. Теплое дыхание мягко прикоснулось к щеке. В тот момент я считала, что никому не удастся вывести меня из равновесия, поэтому и ответ мой был более чем циничным.
