Текст книги "Присоединение Грузии к России"

Автор книги: Зураб Авалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Вот что вынесли грузины из опыта 20-х и 30-х годов XVIII столетия. Легенда эта, при всей своей трогательности, не свидетельствует об умении грузин разбираться в делах и условиях XVIII столетия. Являясь по отношению к персиянам и туркам нередко ловкими, вероломными политиками восточной школы, в свое отношение к России они, повторяем, вносили всю наивность, всю легковерность и непосредственность Средних веков, из пеленок которых никогда не вышли.

Глава пятая
Надир-Шах и возвышение Грузии

I

Мы видели, что трактатом 12 июня 1724 г. Россия отступилась от Грузии и признала власть Порты над этой страной.

Однако обладанию этому не суждена была прочность; Иран, земли которого Турция и Россия, как ни в чем не бывало, делили между собою, вдруг воспрянул, разорвал цепи, наложенные на него, и заставил содрогнуться тех, кто еще вчера видел в нем труп.

Искоренение афганской смуты, возвращение провинций, отнятых Турцией и Россией, легендарный поход в Индию, разграбление Дели и увоз оттуда сокровищ, стоимость которых многие высчитывали, но безуспешно, возвышение, хотя и кратковременное, Персии на небывалую ступень могущества – вот что последовало за тем поворотным пунктом персидской истории, который связан с именем шаха Надира. Он овладел престолом в 1736 г. [46]46
  Напомним, что формальное провозглашение Надира шахом на Моганском поле произошло после смерти Тахмаспа и малолетнего сына его, Аббаса III. Трактат 1732 г. заключен еще от имени Тахмаспа, Ганжийский же трактат – от имени Аббаса III, что обозначено в шахских ратификациях.


[Закрыть], но, еще будучи слугой своего законного государя и называясь Тахмасп-кули-ханом, он уже был главным вершителем дел.

В 1732 г. обстоятельства сложились так, что мира с Персией желали и турки, и русские. В этом году заключено два мирных договора, каждый из них касается и Грузии. По Гамаданскому соглашению с Портой Персия признает пока за последней ее обладание Грузией [47]47
  6 января 1732 г. Таврис оставлен за шахом, Грузия – за Турцией. Бутков. Материалы. Т. III. С. 45. Лучшее сочинение по истории Персии – по-видимому, все еще Малькольм, книгу которого (History of Persia) мы имеем всегда в виду.


[Закрыть].

А на основании Рештского трактата 21 янв. того же года Россия отдает обратно Персии все провинции от Куры до Астрабата, шах же, между прочим, обязуется в случае возвращения Грузии под власть Персии вернуть престол Вахтангу [48]48
  П. С. 3, № 6936, ст. 2 и 8. Однако Россия не считала Грузию никогда частью Персии. Характерно описательное выражение, рисующее здесь связь Грузии с Ираном: «… обещает Шахово Величество, что когда Грузия будет по-прежнему при Персиив протекции Шахова В-ства, по прежнему обыкновению, в Грузии владение и правление иметь да определится». Но Вахтанг никогда не вернулся в Грузию.


[Закрыть].

Недолго продолжался мир с Турцией (заключенный шахом Тахмаспом против воли Надира), она владела еще некоторыми персидскими землями. В 1733 г. война в полном разгаре. Победа под Багдадом дает персиянам возможность двинуться на север и выбить турок из Адербейджана. В 1734 году турки очищают Грузию, и она в руках Надира.

Одновременно дипломатическим путем был разрешен вопрос о Баку и Дербенте: Россия не нашла препятствий уступить их обратно (окончательно по Ганжийскому трактату с Персией 10 марта 1736 г.). Конечно, эта уступчивость свидетельствует лишь об осторожности русского правительства, находившего, что провинции не стоили того, чтобы из за них воевать с Надиром.

Отношение свирепого, жадного Надира к Грузии вмещает в себе все оттенки, начиная от самых чрезвычайных проявлений благосклонности и кончая необузданным деспотизмом и жестокостью. Ревнивое вообще поведение Надира касательно грузин вполне понятно: при его обширных военных предприятиях на всех границах Ирана ему необходимо была уверенность в том, что Карталиния и Кахетия будут служить его интересам, а не Турции или России.

Со своей стороны, грузины видели, что им предстоит выбор между Турцией и Персией. Турецкие паши властвовали в стране, но с юго-востока надвигался Надир, которому уже сдались Ганджа и Эривань. Грузины не могли остаться безразличными, и мы видим, что в течение ряда ближайших лет они обнаруживают поразительную подвижность, становясь, сообразно обстоятельствам, то на один, то на другой путь. В этих, знакомых им условиях, с этими, привычными им, хоть и свирепыми контрагентами грузины отнюдь не являются наивными политиками, напротив, их ловкость часто не уступает их мужеству, и, в конце концов, солнце успехов начинает ронять на их землю свои лучи.

При всей запутанности этой чрезвычайно интересной страницы грузинской истории отчетливо бросается в глаза следующее: Кахетия раньше и решительнее становится на сторону Надира, чем Карталиния. Надир еще стоял у Ганджи; турки отправили особый отряд защищать Кахетию от персиян, отряд этот, однако, был уничтожен кахетинцами с Теймуразом во главе. Расчет его (что персияне возьмут верх) оказался вполне правильным. Вообще в это время Кахетия единодушно поддерживает Теймураза, своего законного и природного царя, который и турками был признан в этом достоинстве. Напротив, Карталиния с отъездом Вахтанга и Баккара – заметим, что их партия была еще сильна в стране – осталась без человека, за которым бы все пошли, и в Карталинии за это время первая роль переходит к крупным феодалам. Близость к Ахалцихской области и желание не поддаться Надиру толкали их к сближению с Турцией.

Когда турки были вытеснены из всей Восточной Грузии, персияне поставили в Карталинии своих должностных лиц, которыми бывали и перешедшие в ислам представители грузинской династии. Крайнее напряжение платежных сил, чудовищные реквизиции – все это побуждало население к неоднократному противодействию. Иногда это навлекало гнев Надира, иногда удавалось жалобами вызвать присылку контролеров и т. д.

В 1737 г., перед своим походом в Афганистан, Надир велел изменническим образом захватить многих первейших князей Карталинии и Кахетии, а также Теймураза. Все они участвовали в походе и отличились при взятии Кандагара. Затем шах потребовал сына Теймуразова, молодого Ираклия, который и сделал с ним поход в Индию. Легко понять, что, забирая с собой грузинскую знать, Надир желал иметь надежных заложников.

II

Но главные осложнения с грузинами были еще впереди. Несколько позже, во время дагестанского похода Надира, когда требования и поборы персиян превзошли крайнюю – даже по тамошним условиям – меру, брожение в Грузии сильно увеличилось [49]49
  Дело в том, что Надиру пришлось долго возиться с Дагестаном, по соседству с Грузией.


[Закрыть].

Тогда-то образовалась лига князей верхней Карталинии, под главным руководством могущественного феодала Гиви Амилахвари; поборник православия, одновременно авантюрист, ловкий политик, упрямый и властолюбивый – это славный экземпляр старогрузинского магната.

Все недовольные персидским гнетом переходили на его сторону; вся верхняя Карталиния, долины Ксанская и Арагвы повиновались ему. Он привел в состояние обороны многочисленные укрепления этих местностей, в том числе Сурамский замок; посылая своих агентов в Дагестан, он вербовал на свою службу многие тысячи лезгин, целые партии которых являлись к нему, предводительствуемые своими беладами,т. е. вожатыми. Политическое значение лиги заключалось, помимо противодействия Надиру и смут, вызываемых в стране, в том особенно, что лиге явно покровительствовала Турция – помогала ей людьми и особенно деньгами. Все это имело более чем серьезный характер, особенно когда явились самозванцы, выдававшие себя за детей шаха Гуссейна, т. е. за законных наследников иранского престола (в противоположность узурпатору Надиру). Этих самозванцев поддерживали именно турки и лига.

Последнюю надо было уничтожить, и вот Надир посылает одного за другим ханов с войском, но все неудачно. Ярости его не было пределов. Этот повелитель стран от Каспийского моря до Инда принужден был вести долгие переговоры с человеком, который, сидя в своем замке, требовал от «шахиншаха» письменного обещания не причинять ему зла. Наконец, дошло до того, что, когда Амилахвари согласился дать заложников, Надир велел отослать их обратно, требуя полной сдачи [50]50
  «На всем пространстве моих владений, – сказал Надир, взял ли я у кого-нибудь заложников в обеспечение службы? Если он (т. е. Амилахвари) покорился, пусть придет и исполняет мои приказания; если же нет, пусть его уничтожать немедленно». Chronique de Papouna Orb(eee)lian, p. 72.


[Закрыть].

Но персияне не умели этого добиться, и только со вмешательством Теймураза в дела лига постепенно распадается. Кахетинский владетель отлично понял, что, уладив эту неурядицу, он неминуемо выиграет в свою пользу немало, и он не ошибся. Строго говоря, Гиви Амилахвари уступил лишь увещаниям Тамары, супруги Теймураза. Затем он отправился в почетную ссылку в Хорасан [51]51
  Ib., p. 97. Перед самой смертью Надир-шах в гневе на Теймураза вызвал Амилахвари из «ссылки» и думал было отправить его в Грузию в качестве правителя, но по смерти Надира он остался в Персии, именовался там Шах-кули-хан и в звании кулар-агаса играл видную роль в персидских смутах, а затем вернулся на родину и умер в 1754 г.


[Закрыть].

А Теймураз и сын его Ираклий своими победами над лезгинами, действиями против самозванцев и утверждением спокойствия в Карталинии оказали Надиру большую услугу, и он их неоднократно и щедро вознаграждал. Наконец в 1744 г. окончательно отдана Карталиния – Теймуразу, Кахетия – Ираклию. С тех пор начинается совместная деятельность отца и сына на пользу родины, что прекратилось со смертью Теймураза в 1761 г., когда Карталиния и Кахетия объединились под скипетром Ираклия.

Всматриваясь в отношения Надира в Грузии, мы видим на протяжении всего лишь двенадцати лет все приемы, к каким персидская политика принуждена была прибегать в течение веков, в разное время и при разных условиях. Казалось, будто история дает грузинам последний повторительный урок – напоминает им еще раз в кратких выразительных чертах то, что они издавна знали. Овладение силой оружия, насильственные выселения, управление через ханов-персиян, ханов-грузин, признание законных владетелей, неумолимые поборы денежные, натурою, вербовка, отбивание заложников, жен и детей, – все это пускалось в ход, включая сюда и истинную щедрость, которую Надир иной раз проявлял, порой же обнаруживал способность внимательно расследовать дело и давать ход жалобам.

До самой смерти Надира (в 1747 г.) приходилось считаться с его капризами.

Тем не менее 1744 г. – светлый год в грузинской истории. Возобновлен обряд коронования царей в Мцхете, чего не было, начиная с 1632 г., когда вступил на карталинский престол мусульманин Ростом [52]52
  Каждая строка хроники П. Орбелиани, посвященная описанию коронации Теймураза, отражает подъем национального и религиозного чувства, характерный для Грузии XVIII века. При этом ярко сказался консерватизм грузин. С особой щепетильностью восстановлены старые обрядности и обычаи, выходившие из употребления за время царей-мусульман, например, вновь розданы, как знак военачальства, хоругви первейшим князьям, по старому обычаю (в Грузии, как и в феодальной Европе, каждый сражался под хоругвью своего патрона).
  Ираклий на пути к Тифлису, куда он спешил присутствовать на коронации своего отца, подвергся нападению лезгин. Описывая триумфальную встречу Кахетинского царя, историк восклицает: «Нет, клянусь вам, никогда не видали подобного зрелища! Он сидел на темно-гнедом жеребце, опоясанный саблей в золотых ножнах, – нельзя было смотреть на него и не неметь от изумления. Гиацинты распускались, почки раскрывались на ветвях, издавая аромат мускуса; розы тянулись к нему – всякий спешил увидеть благородного героя, подобного кипарису, поздравить его, сказать приветственное слово. У дворца он сошел с коня; царь и царица вышли навстречу ему и нежно обняли этого сына, единственное их чадо». И т. д. Когда окончился обряд помазания и принесены были поздравления, началось традиционное пиршество, на котором «все совершалось согласно обычаям Карталинии; и каждый, как добрый грузин, старался превзойти других в радости и веселье – ведь сколько времени не было царя-христианина! как давно мы не видели царя помазанного и коронованного! Теперь, напротив, благость Божия послала нам царя – ученика Христова, непоколебимого в вере, – все, и великие, и малые возносили Богу благодарность».
  Хроника Папуна Орбелиани, Hiet. mod. II, livr. 2, p. 101–106. Эти люди в XVIII столетии были сверстниками Владимира Мономаха. При таком запоздании конец Грузии был лишь вопросом времени.


[Закрыть].

Как будто новое веяние пронеслось по стране; старая Грузия еще хочет жить; через 60 лет ее уж не будет, но пока она дает знать о себе – да еще как! Много еще впереди битв, много крови, много побед, но скоро конец этому безмерно тернистому пути.

III

Видная роль, сыгранная Грузией среди соседних стран в XVIII веке, успехи ее оружия, известность, выпавшая на долю Ираклия II, могут быть поняты только в связи с историей Персии.

Со смертью Надир-шаха, как это всегда бывает в случаях такого сказочного возвышения, наступили безначалие, путаница, которыми, надо им отдать справедливость, Теймураз и Ираклий воспользовались с большим искусством. Их политике открывалось широкое поприще в хаосе враждующих между собой областей и ханов.

Соединенными силами Теймураза и сына его позже трудами Ираклия достигнуто то значение, какое Грузия приобрела в делах этой части Азии. Преемник Надира, Адиль-шах, родственник Теймураза [53]53
  Между прочим, сохранился фирман шаха Роха о возведении Теймураза в звание главнокомандующего Адербейджаном. Акты кав. арх. ком., т. I, с. 76. Но этот «шах», внук Надира, никогда не признавался государем Персии; он с самого же почти начала удалился в Хорасан, где и властвовал чуть не 50 лет. Фирман этот означает просьбу о поддержке.


[Закрыть], благоволил грузинам, которые, в свою очередь, были его сторонниками, зная, что при таком шахе отношения их к Персии будут чистой идиллией. Но Адиль не продержался и года, так же как и следующий за ним «шах» Ибраим. Затем один за другим появляются искатели престола, опирающиеся на большее или меньшее число приверженцев, но их искания были всегда гадательными, только возвышение Керима, хана Ширазского, из племени зендов, привело к сравнительно прочному и спокойному порядку вещей. Одно время выдвинулся афганский Азад-хан, действовавший со своими дружинами в Адербейджане, но Ираклий, помогая Эривани, отбросил афганца за Аракс [54]54
  Между Ираклием и Азад-ханом при заключении мира было условлено, что ни один из них не будет распространять власть на другую сторону Аракса. Это было в 1761 г. Ср. Watson, A history of Persia etc. p. 44. Picault, Histoire des ré volutions de Perse, p. 1810, т. II, c. 335.


[Закрыть].

Позже, когда Керим-хан взял верх над соперниками, названный Азад-хан, последний из этих соперников, гонимый победителем, искал убежища у Ираклия, но был выдан [55]55
  Историк Ираклия, Оман Херхеудидзе сообщает, что Керим просил царя выдать ему Азад-хана и написал письмо, «полное любви и братской приязни», с уверением, что этим он заслужит «величайшую признательность со стороны Персии». Жизнь царя Ираклия, под 1760 г.


[Закрыть]. И вообще грузины умели ладить с Керимом, который и не был так значителен, чтобы предписывать им свою волю; он даже не именовался шахом, а векилем (наместником). Грузины же были настолько осторожны, что не действовали вызывающим образом по отношению к Керим-хану [56]56
  Вот что говорит сам Ираклий о своих отношениях к этому симпатичному правителю Персии: «Керим-хан… в Ширазе находится и с нами в дружбе состоит и оказывает, и мы тоже с нарочным извещаем его о дружбе». Грамоты etc., изд. проф. Цагарели, с. 437–438.


[Закрыть]. Характерно, что теперь, когда Теймураз и Ираклий были совершенно независимы и самостоятельны, они не отрекались от своих связей с Персией. Это было очень умно; звание «валия» давало им лишнюю пружину в их персидской политике, а уклоняться от самых деятельных сношений с плеядой соседних ханов грузины не могли, так как именно путем покровительства одним и обуздания других Ираклий добился того престижа и того первенствующего положения, которыми довольно долго пользовался.

Итак, мы видим, как связь с Ираном, вассалом которого являлся в теории Ираклий в качестве валия гурджистанского, как эта связь, иногда в прежнее время столь тягостная, теперь превращается в руках Ираклия в рычаг его политики, служащий егоинтересам. Но успехи, достигаемые на таком пути, не прочны.

Как ни поглощается первоначальный смысл этой связи, ее предполагаемое юридическое значение фактическим соотношением сил, но идея, мысль о том, что Грузия так или иначе входит в сферу влияния Ирана, продолжает тлеть, как уголь, не угасающий до конца под слоем земли.

Придет день, и новая династия – Каджаров – попытается воскресить отжившую теорию. Но у нее хватит сил, лишь чтобы отомстить со всей жестокостью могущества, бессильного созидать; вернуться же к временам Аббаса и Надира нельзя будет на грани XVIII и XIX веков.

Глава шестая
Участие грузин в Первой турецкой войне при императрице Екатерине II

I

Великая, блестящая Екатерина и ее самоуверенные даровитые сановники нашли неожиданный повод обратить близкое внимание на Грузию и ее владетелей.

С давних пор сносилась Грузия с Россией; мало-помалу те, кому о том «ведать надлежало», привыкли к постоянным приездам в Астрахань, Кизляр грузинских посланцев, иногда самих владетелей, часто царевичей, духовных лиц, князей и т. д. Сложилась постепенно практика насчет дальнейшего их следования, дачи им кормовых денег и пр. «по прежним примерам». В конце концов, у русских дипломатов составилось представление о маленьком единоверном народе и его владетелях, постоянно «докучающих» просьбой о помощи, о защите. Видя, что народ этот отдается в подданство, даже независимо от того, помогут ему или нет, правительство русское относилось к нему более или менее ласково.

Но иногда политические обстоятельства складывались так, что дело доходило до политики в прямом смысле слова, до результатов осязательных.

Мы говорили уже о роли, сыгранной грузинами в Персидском походе Петра Великого.

Теперь обратимся к первой турецкой войне императрицы Екатерины II и к участию в ней грузин.

Не забудем, что война эта, пробный камень иностранной политики Екатерины, была для России делом очень трудным и сложным, при ведении и ликвидации которого приходилось самым серьезным образом считаться с европейскими державами, особенно Пруссией и Австрией, не говоря уже о Польской республике, час которой скоро пробил.

Если рассматривать в правильной перспективе эти исторические события, то закавказская экспедиция Тотлебена и участие грузин в войне представятся как второстепенный дополнительный эпизод борьбы, происходившей на глазах Европы и преимущественно на европейском театре действий.

От всей этой кампании – т. е. посылки экспедиционного корпуса в Грузию – так и веет авантюризмом, «прожектерством» XVIII столетия.

Когда на одном из первых заседаний Совета (учрежденного непосредственно после разрыва с Портой) Екатерина пригласила вельмож этого Совета высказаться, если «кто что придумал для пользы» дела, Орлов предложил свою экспедицию в Средиземное море; и затем решено было призвать к оружию всех православных, обитающих в турецких областях; предполагали поднять Мерею, далматинцев, черногорцев и Грузию,при чем имелось в виду разглашать, что Россия принуждена вести войну с турками за закон [57]57
  Соловьев.История России, т. 28, с. 13.


[Закрыть]. Словом, звали участвовать как бы в крестовом походе на мусульман. Проект этот, конечно, оказался вздорным, бесполезным, но и безвредным для России.

Итак, вот почему вспомнили о грузинах. Их удалось вовлечь в войну с турками, но, как показали события, то, что для России было лишь эффектной, далекой от рутины выходкой, для Грузии было делом серьезным, крайне рискованным и опасным.

Раз решено было таким образом побудить грузин к участию в войне, стали наводить справки, собирать сведения. Сама Императрица требует у Коллегии иностранных дел ответа на ряд вопросов, касающихся Грузии. Составляется в Коллегии «рассуждение о способах, какими грузины преклонены быть могут к восприятию участия в настоящей с Портою Оттоманскою войне» [58]58
  Грамоты и другие исторические документы XVIII столетия, относящиеся к Грузии. Т. I (1768–1774 гг.), № 1 и 2. На это пре-


[Закрыть].

Соломона, царя Имеретинского, нетрудно было притянуть к делу; воевать с турками ему было не впервые; он еще незадолго до того просил помощи у Государыни, но тогда ему было в ней отказано. С Ираклием, казалось, первоначально Коллегии будет больше хлопот. Но это было неосновательно.

«Грузинские цари и народ, по словам проф. Цагарели, восторженно приняли воззвание Великой императрицы, призывавшей их на борьбу с общим врагом христианства, и выразили готовность немедленно последовать призыву “православной монархини”, что они действительно и доказали, сражаясь против турок в течение всей пятилетней турецкой войны» [59]59
  Ib., с. II–III.


[Закрыть].

Грамоты самой Екатерины, письма Панина, воздействие пограничных начальников и особо посланных агентов – все было пущено в ход, чтобы изъяснить грузинам пользу, какая последует для них от участия в войне, в которой они будут подкреплены русским корпусом. Обещалась помощь денежная, награда на небесах – и «внесение в трактат», т. е. будущий трактата с Портою, о чем и владетели просили. «Внесение в трактат» означало бы формальное обязательство Турции не посягать на пределы Грузии.

Что призыв России нашел благодарную почву в грузинских землях, неудивительно.

«Борьба за православие» – это нечто такое, что грузины того времени легко могли понимать, так как сами они не совсем были чужды этому занятию. Но религия являлась одним из стимулов борьбы политической, стремления отстоять – и обеспечить – свою независимость среди враждебных или могущих стать враждебными политических единиц.

В половине XVIII века Соломон в Западной, Ираклий в Восточной Грузии достигают крупных политических успехов, и тем не менее, вернее, именно поэтому они ищут помощи России, а когда им ее предложили, то с энтузиазмом принимают приглашение.

Все успехи Соломона и Ираклия были зданием, построенным на песке.

Благодаря слабости Персии, ловкой политике и военному дарованию Ираклий «возвел Грузию на степень той важности, коею она соделалась известна соседним державам».

Но положение Ираклия было очень шаткое; сейчас он получает дань от Ганджи и Эривани и если они заупрямятся, то карталинские и кахетинские дружины напомнят им, кто такой Ираклий. Но что делать, если появится в Иране настоящий властелин, всеми признаваемый? [60]60
  Ираклию благоприятствовало именно то обстоятельство, что престол шахов был не занят; это отлично сознавалось. Сам Ираклий в письме Панину от 24 авг. 1774 г. (Грамоты etc. № 186) говорит: «А как Персия не имеет шаха, то жил я с ханами не только в согласии и в покое, но по многим моим стараниям доведены


[Закрыть]Status quo, достигнутый в течение десятков лет неустанного труда, опасностей и войн рассыплется в порошок. Персидские ханы, турецкие паши, лезгины – все, что в двух шагах, все они следят за каждым словом, за каждым движением. Надо вести политику на три фронта, не допускать коалиций, задабривать одних, помогать другим, наказывать третьих. И ценою неслыханного напряжения что же достигается? Разве одна «слава». Спокойствия же, простой уверенности в завтрашнем дне – нет. Что такое внешнее положение связано с неустойчивостью внутри страны, это слишком очевидно. Не перевелись еще искатели карталинского престола, потомки Вахтанга; у них приверженцы среди дворянства, укрыватели – в Персии [61]61
  Один из таких искателей, сын Вахтанга, Паата, получивший образование в России и Англии, странствовал по Европе, побывал в Турции, жил некоторое время в Персии, при Кериме, затем в Грузии. Несколько князей карталинских, движимых отчасти мотивами личной злобы против Ираклия, отчасти же верных старой карталинской ветви Багратионов, составили заговор и предложили корону Паате. Заговорщики-легитимисты были приговорены к смертной казни собранием светских и духовных вельмож. Это было в 1766 г. См. извлечения из грузинских мемуаров, сделанные Броссе в Hist, moderne, II. livr, 2. p. 238. А также Description ographique de la gé orgie par Wakhoucht. Introduction III.


[Закрыть]. Все недовольные, все питающие злобу находят приют у двуличных соседей. Ни о какой реформе, ни о каком предприятии нельзя думать, ничего довести до конца. Прежде чем дело станет прочно, придут и сожгут, разграбят, уничтожат. Есть планы, есть идеи, но, в таких условиях, нельзя их осуществить!

Не имея возможности сноситься с Европой, не уживаясь в Азии и с Азией, хотя всецело почти связанные ее рутиной, грузинские цари обращались к России. Другого исхода у них не было. Как ни мало находили они на этом пути, взоры их снова и снова неуклонно обращались к северу.

Ища русского покровительства и добиваясь гарантии неприкосновенности против произвола восточных держав, цари грузинские были вполне рассудительны, так как только при внешней обеспеченности могли они довести до успешного конца то, чего им так и не удалось сделать, – обуздание вассалов и упрочение государственного порядка.

Обезопасив себя со стороны Персии и Турции, грузины, может быть, сумели бы сладить с внутренними смутами и стать на путь сколько-нибудь нормального общественного развития. Вот что побуждало Ираклия и Соломона искать русской помощи, вот почему они с такой радостью отозвались на приглашение действовать против турок, несмотря на очевидную для них опасность этого шага.

Они видели впереди, как обещанную награду со стороны России покровительство единоверной державы. Счастье близко и возможно. Со стороны грузин было бы трусостью пропустить такой шанс. Они рискнули, как рискнул в свое время Вахтанг и опять проиграли ставку.

II

Когда отправляли экспедиционный корпус, то его предназначали не столько для прямых действий, сколько для подкрепления грузин – именно последние должны были «учинить важную диверсию».

Как разъяснял граф Панин Тотлебену, нужно действовать так, чтобы незаметно для грузин и их владетелей они воевали как бы по собственному побуждению, на деле же все это должно производиться «здешним руководством и просвещением», т. е. грузины должны играть роль орудия в руках Тотлебена. Как формулирует Панин: «Была бы душа здешняя, а тело грузинское» [62]62
  Грамоты etc., № 64.


[Закрыть].

Мы не будем разбирать причин, повлекших за собой неудачу этих замыслов Панина. Пришлось бы для этого излагать ход кампании, постепенное накопление недоразумений между Тотлебеном и владетелями, дошедшее до разрыва и неприятностей, пришлось бы оценивать поступки и поведение отдельных лиц. Нас все это не касается. Скажем лишь одно: ни Соломон, ни Ираклий не были расположены играть ту роль, какую им, по-видимому, предназначал Тотлебен, т. е. роль начальников иррегулярных ополчений при его корпусе. Для этого Соломон был слишком привычен самостоятельно воевать с турками, не говоря об Ираклии, боевая слава и опытность которого были иных размеров и иного качества, чем тотлебеновские.

Но замысел Панина был, по существу, нелеп: гармоническое совместное действие регулярных войск и грузинских дружин едва ли было возможно. Это были войска совершенно разных эпох. С одной стороны, полная дисциплина, планомерность, техника, сильная артиллерия, провиантская часть и пр. С другой – контингенты всадников и пехотинцев с весьма несложной организацией, с более чем шаткой дисциплиной; всякий продовольствуется, как может, и вся эта масса удерживается в повиновении только благодаря авторитету и популярности царя и высших начальников.

С одной стороны, люди прошедшие строгую казарменную школу, с другой – феодальные бароны и воины-крестьяне.

Вот один, и очень важный, источник шероховатостей во взаимных отношениях. Но были еще осложнения, которых не предвидели в Петербурге и с которыми не мог справиться ни пресловутый Тотлебен, ни позже генерал Сухотин.

Владетели гурийский и мингрельский, в теории вассалы имеретинского царя, на практике же почти всегда независимые от него, вели свою самостоятельную политику. Осилить этих вассалов и объединить Западную Грузию, было мечтою имеретинских царей, и Соломон надеялся при поддержке России добиться этого.

Русским генералам пришлось не столько руководить согласными движениями грузинских владетелей, сколько разбираться в их взаимных отношениях, склонять к единодушию. Естественно, что на месте все это оказалось сложнее, запутаннее и труднее, чем думали в Петербурге. Но если бы внимательно читали донесения пограничных начальников и всю переписку по грузинским делам и вникли бы в дело, тогда меньше бы было неожиданностей. Неосновательные ожидания заменились разочарованием, а виноватыми оказались грузины.

Мы уже говорили, что помощь России укрепила бы царей и внутри Грузии [63]63
  Паче чаяния внешняя необеспеченность и шаткость царской власти внутри страны стояли в теснейшей взаимной связи. Так что, как уже говорено было, поддержка во внешних отношениях легко повлекла бы за собой упрочение власти и порядка. Интересы династические и национальные совпадали.


[Закрыть]. Так что если Россия преследовала свои интересы в Грузии, то и грузинские владетели надеялись, что, воюя по призыву России с Турцией, они добьются существенного улучшения, упрочения своих дел.

Но всякий раз, когда заметно было, что они и себя не забывают, и о себе думают, русские власти ставили это в укор владетелям, они желали слепого послушания.

Тягостность положения обострялась и тем, что русские генералы не были особенно счастливы в своих военных предприятиях, тогда как Ираклий и Соломон имели немало успехов. Эта общая обрисовка избавляет нас от необходимости входить в ближайшее рассмотрение событий 1768–1774 годов.

Но, так или иначе, дело уладилось.

Государыня и Панин выражали свое неудовольствие грузинским владетелям в грамотах и письмах, некоторые места которых должны были казаться обидными для самолюбия Соломона и Ираклия [64]64
  См., например, укоризненную грамоту Императрицы Ираклию от 9 июля 1770 г. (после распри его с Тотлебеном) и снисходительное письмо Панина, писанное тогда же. По воззрению Панина, генерал мог поступить с Ираклием «по всей строгости военных правил». Но, утешает он царя, «благополучна по крайней мере ваша судьба в том, что решить ее оставалось монархине великодушной и милосердной». Грамоты, № 58 и 57.


[Закрыть]. Но, затем, прежнее благоволение вернулось, и тон смягчился. Экспедиция в Грузию обманула ожидания Екатерины [65]65
  «В прошедшее время через отправление в Грузию и содержание там войск здешних не приобретено успехов и выгодностей против общего неприятеля, коих… ожидать было можно». Ib., № 167. Главная причина – несогласия владетелей и различие в способе ведения войны. Ср.: 148, 149, 150. В конце концов, совместные действия такого во всех отношениях «иррегулярного» народа, как грузины, и русской армии не могли быть иными.


[Закрыть]. Что в грузинах разочаровались – в этом нет сомнения.

Строго говоря, ими не могли быть недовольны: они одержали над турками ряд побед, посылали ко двору трофеи, готовы были воевать ad infinitum. Служили, как могли, как умели.

Причина недовольства русского правительства – в тех неприятностях и нарушениях воинской дисциплины, которые имели место во время экспедиции. Конечно, все это было скоро забыто. «Эти смуты в отдаленном Закавказье, – говорит Соловьев, – не могли производить сильного впечатления: о них мало знали в России, вовсе не знали в Западной Европе, где хорошо знали о кагульском и чесменском боях» [66]66
  Соловьев, т. 28, с. 139.


[Закрыть].

В этом разгадка многого: Екатерина сначала интересовалась закавказской экспедицией, не раз упоминает о ней в письмах к Вольтеру; затем, когда разочаровались в ожиданиях, забыли о том, что побудили [67]67
  Сначала придумывали способы, которыми можно было бы «подвигнуть» грузин к войне с Портой; а позже неоднократно твердят владетелям, что их «допустили» участвовать в войне, снисходя «на докучное и неоднократное прошение», напр., ib. с. 336, 339.


[Закрыть]грузинских владетелей стать в открытую вражду с турками, забыли, что обещали им золотые горы, что их участие в войне было не эпизодическое, а всецелое. Когда за Кавказом горсть храбрецов наносила поражение несравненно сильнейшему врагу и все свои удачи приписывала «счастию Ее Императорского Величества», то отзвук этих удач в самой России совершенно заглушался громом кагульской и чесменской побед, до Европы же он и не доходил [68]68
  После Аспиндзской победы, трофеи которой были отправлены Императрице, Ираклий не получил ни благодарственного рескрипта, ни вообще какого-либо одобрения. Причиной этому были, по-видимому, превратные сообщения Тотлебена.


[Закрыть].

Того, что обещали владетелям, не исполнили. Во-первых, изменились обстоятельства, во-вторых, русское правительство временно охладело к грузинам под влиянием недобросовестных (как теперь оказывается) донесений Тотлебена.

III

1

Каков же был результат войны для грузин? Меньшее, на что они могли рассчитывать, это «внесение в трактат». Грузины были убеждены в том, что при заключении трактата их не забудут [69]69
  Самые решительные обещания на этот счет неоднократно давались как Императрицей, так и Паниным!..
  См., напр., ib., с. 87, 373—4, 401 (письмо вице-канцлера Голицына Ираклию 13 февраля 1774 г.), 396 и т. д.


[Закрыть]. Копия с ст. 23 Кучук-Кайнарджийского трактата (20 июля 1774 г.) была сообщена Ираклию и Соломону вместе с Высочайшими грамотами и письмом Панина. Смысл этих грамот тот, что пусть грузины чувствуют, как они осчастливлены трактатом.

«После такого оказанного от нас всему Грузинскому народу благодеяния… с основанием ожидать можно, что ваша светлость и прочие владетели грузинские останетесь благодарными к нашему императорскому престолу и жребием своим обрадованными и довольными» [70]70
  Ib., № 186.


[Закрыть]. Вот что пишет, между прочим, Екатерина Ираклию. Панин поздравляет «от всего сердца» Соломона с «толиким неоцененным счастьем» [71]71
  Ib., № 188.


[Закрыть]. Что же выиграла Грузия от ст. 23 Кучук-Кайнарджийского трактата?

Прежде всего, несмотря на присылку Ираклию копии с трактата, якобы его касающегося, собственно о нем и о царстве Кахетинском и Карталинском там нет ни слова.Никаких притязаний на Восточную Грузию Порта не имела и не заявляла; дружелюбные отношения к соседним пашам были всегда одним из пунктов политики Ираклия. Если он вступил в войну, то в надежде на дальнейшее покровительство и поддержку России; ценой разрыва с Турцией он думал, вспомоществуемый Россией, обезопасив себя извне и укрепившись внутри, дать наконец Грузии возможность пользоваться благами прочного порядка. Затем, в нем жила старая идея Багратидов – возврат отторгнутых Турцией провинций; он был бы рад с помощью русского войска выступить и на более широкое поприще: поставить в Персии желательного грузинам и русским шаха, идти в глубь Малой Азии и завоевать ее Императрице до Стамбула.

Человек с такими планами не мог быть бессловесным орудием в руках Тотлебена.

О царстве Карталино-Кахетинском в трактате – ни слова, хотя ввиду разрыва именно теперь внесение в трактат было ему необходимо. Ираклию осталась лишь слава о его удачах – и ожидание мести со стороны турок и лезгин [72]72
  В трактате говорится о Грузии и грузинах, но разумеется при этом Имеретия.


[Закрыть].

Соломона все это касалось ближе, он действительно считался вассалом Порты. Но еще задолго до русско-турецкой войны он отказался платить дань невольниками [73]73
  От чего теперь Порта формально отрекается и обещает не утеснять христианство. Ib.


[Закрыть]и воспретил торговлю ими. Он вел очень удачно партизанскую войну с турками и надеялся с помощью России упрочить себя окончательно вовне и внутри.

Трактат ни йоты не прибавляет к тому, чего Соломон уже достиг; хуже того, Россия признает status quo ante, именно тот порядок, с которым Соломон желал порвать, т. е. туркам принадлежит по трактату в Имеретии и Мингрелии то – и в такой мере, – что им принадлежало издавна. По ходу дела с самого начала надо было ожидать, что Турцию принудят отказаться принципиально от верховенства над Западной Грузией. Но этого-то и не было. «Как помянутые народы находятся подданными блистательной Порты, то Российская империя не имеет совсем впредь в оные вмешиваться, ниже притеснять их». Вот заключительные слова разбираемой статьи трактата 1774 г.

2

Таков был исход пятилетних ожиданий и трудов. Не удивительно, что в Грузии некоторые оценивали следующим образом русско-турецкое соглашение: «Россия заключила мир с турками и отдала им Имеретию» [74]74
  Извлечения из ненапечатанных мемуаров у Броссе Hist. mod. II, 1. 2, p. 242.


[Закрыть]. Более того, немало было таких, которые после возвращения русских войск в Россию (летом 1772 г.) заявляли, что русский корпус быль прислан в Грузию с тем, чтобы впутать тамошних христиан в войну с турками – а затем его увели обратно [75]75
  Грамоты, etc., № 168. Рапорт Львова Панину.


[Закрыть].

Понятное дело, ни о каких коварных замыслах русского правительства не могло быть речи. Желали возбудить грузин к войне с Турцией; отправили для руководства ими русский отряд; результатами экспедиции остались недовольны, так как не предполагали иметь дело с целой кучей обстоятельств, открывшихся на месте и, разочаровавшись, отозвали войска назад.

Но, повторяем, то, что для России имело значение лишь эпизодическое, для Грузии приводило к серьезнейшим последствиям.

Русская политика, хоть и не дававшая пока Грузии осязательной поддержки, естественно, вызывала и усиливала враждебное отношение к этой стране ее мусульманских соседей. Выгодному положению Грузии, созданному с большим искусством долголетними усилиями Ираклия, угрожала опасность.

Ираклий с самого начала сознавал, куда идет и как рискует. Но он надеялся, что не проиграет, что обещанное будет ему дано. Еще в 1769 г., одновременно с прибытием в Тифлис русского агента, приезжали туда, по словам последнего, и посланцы от соседних пашей, просившие царя, чтобы он «при нынешнем военном между Всероссийской Империею и Портою оттоманскою обстоятельстве остался в покое» [76]76
  Грамоты, с. 427. Ср. письмо чадирского валия Наами к Ираклию у проф. Цагарели (Грамоты, т. II, 1898 г.).


[Закрыть].

Насколько Ираклий был осторожен и осмотрителен, видно из того, что в сентябре 1769 г., при первых действиях, он уже спешит уведомить Панина об изменившемся к нему отношении мусульман и высказывает при этом, надежду, что как «дело приходить будет к примирению», то грузины не будут забыты [77]77
  Ib., № 203 (с. 442–443).


[Закрыть].