Текст книги "Ее горячая мамочка"

Автор книги: Зуфар Гареев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

– Правильно она говорит. Те, что не геи – козлы. А те что не козлы – геи. Ты так не думаешь?

Выпила.

– Я ни о чем не думаю, я думаю только о себе и о своей мерзкой заднице. Видела ли ты в жизни огромную задницу ужаснее моей? Когда она успела нарасти? И где была я?

– Мама, не начинай.

Надя стонет:

– Господи, Елена Андреевна, ну хотя бы один день можно обойтись без Вашей задницы?

Пошла к дверям, спрашивает:

– Опять этот… с блохой… С антиблошиным пресперантом…

– А что мы решили с блохой?

– Не брать. Мерзко, неэлекторально. Люди испугаются.

– Весь день я пью коньяк и не пьяная. Я уже не умею пьянеть?

– Да, это ужасно. Так звать его? Он принес дополнительные промоматериалы, поступившие от поставщика.

– Блоха… Это кошмарно. Я ни разу их не видела.

– Их не видел никто, только ученые.

Дает знак. Входит Вологжанин.

У Вологжанина хорошо поставлен голос, хорошая дикция, сразу видно что шельма.

– Вашему вниманию предлагаются дополнительные материалы для постановки нашего продукта «Фервецид-Бло» в рекламный блок.

Он протягивает фото какой-то старушки с букольками.

У него хорошая дикция, мать его за ногу!

– Вот история Джессики Хампл из штата Коннектикут. Ей было 94 года, она была в блестящей форме: посещала клуб рок-н-ролла при местной христианской общине, плавала в бассейне и без ума увлекалась лаун-теннисом.

– Она что, умерла от паразитов? – спрашивает Галкина.

– Косвенным образом да. Ее любимую кошечку заели насмерть блохи. Вскоре от стресса умерла и она сама.

Надя с готовностью всхлипывает:

– …И сама… И сама…

Никогда Надя не может устоять перед серьезными историями, в которых кто-нибудь мрет.

– В геи к нам пойдете?

– Простите, не понял. Вы некоторым образом не по адресу.

Галкина вскакивает и грозно наступает.

– А кто Вам это сказал, кто?

Надя тоже наступает:

– Вот именно! Кто это проверял?

Добавляет – с радостью, вдруг:

– Елена Андреевна, он и так у нас в геях! Я просто забыла!

– Поработайте еще, а там решим вопрос с блохой. Пока неэлекторально.

12

В самом деле, это 3-этажное бывшее промышленное здание на окраине Москвы сидит у Дины уже в печенках. Просто какое-то проклятье, три месяца «Риэлт-Мастерс» не может найти арендатора!

Во двор въезжает машина Дины, за ней другая. В ней молодой человек Терехов, огненно-крашеный малый.

Терехов вытягивает голову из салона. На голову тут же садится курица, слетевшая с будки КПП. Рядом охранник этой будки, в ус не дует, зевает, сонный сегодня день.

Терехов брезгливо утирает платочком волосы.

– Что это у вас курицы тут того… понимаете, да?

– Понимаю.

– Они могут того… понимаете, да?

Он снимает огненный парик; обнажается полная плешь.

Терехов тычет в плешь:

– Она мне не того?

– Да нет, не того.

Терехов на всякий случай вытирает плешь платком, надевает парик.

…В унылом помещении под офис тянется вялый разговор между Диной и Тереховым, иногда вклинивается охранник этажа.

Вид из окна не способствует бодрости. Забор, за ним какой-то двухэтажный облезлый барак-залепуха, кирпичная труба, из который валит подозрительный ядовитый дым.

На бараке большой веселенький банер: «Культурный центр «Евразия и СНГ. Начало строительства октябрь 2011 г.»

По двору ходит гастарбайтер, почесывая себя то сзади, то спереди. Время от времени он лениво вызывает кого-то из открытых дверей:

– А ну выходи… Выходи давай…

Терехов демонстрирует разочарованность:

– Вы мне сказали, что это прекрасный офис…

– Это действительно прекрасный офис для такой цены.

Мама в своем репертуаре:

– Кто мы без ребеночка, кто? Я – старая швабра, мочалка… А ты просто молодая блядь.

– Мама, ты на всю голову, да? Да? Как ты можешь так называть собственную дочь?

Галкина, чувствуется, стучит кулаком по столу:

– Сколько раз тебе говорить! Учись видеть правду, какая бы беспощадная она ни была! Открой глаза и посмотри на правду!

– Я вижу правду! Ты точно тупая старая калоша – это правда! А я не старая и не тупая, я живу интересно и насыщенно, ты поняла, да?

Гастарбайтер опять чешет то спереди, то сзади.

– Послушайте, почему он все время почесывается? – не понимает Терехов.

– Ах, ты не поняла, да, мама?! Не поняла?!

Отрывается от телефона:

– Кто почесывается? Еще раз повторяю: культурный центр Азии и Востока… Мы с уважением относимся к чужим традициям… Что тут непонятного? Мама, это ужасно то, что ты сказала, ужасно!

Гудки, Дина дала отбой. Не услышала как мать с досадой стучит ладонями по столу.

– Нас Бог не любит, Дина, за то, что мы без детей… Неужели ты не чувствуешь, как страшно жить, когда тебя не любит Бог? Дина, ты не чувствуешь?

Возмущению Терехова нет конца:

– Хватит чесать свою немытую жо…

Подумал, пришел к выводу:

– Ну и урод!

Из дверей наконец выходит тот, кого ласково зазывал гастарбайтер: ишак.

Терехов злорадствует:

– А зачем они выводят ишака под наши окна? Откуда здесь, вообще, взялся ишак?

Дина набирает номер:

– Мама? Повторяю: это культура востока, мы уважаем чужие традиции…

Охранник сочувствует Дине:

– Что Вам все не так? Чего девушку мучаете?

Ишак обильно испражняется.

Терехов зорким глазом это замечает первый.

– Вы видите – он того! Я еще на вахте почувствовал, что все к тому!

Охранник – горой за Дину.

– Ну и амбиции у Вас, молодой человек! Еще спросите, а будет ли он подтирать задницу!

Добавил с апломбом:

– Не будет. У него нет туалетной бумаги.

– А вы умник, я смотрю! И за эту красоту 200 долларов?! За квадрат?! Я с ума, что ли, сошел арендовать этот цирк? Никогда!

Ушел, хлопнув дверью.

13

Снова про любвеобильных обезьян поздним вечером. Женщины – на диване, голова матери на коленях дочери. Дочь расчесывает.

– Хочешь расскажу как я хочу ребеночка?

– Я слышала двести раз.

– Скоро мамы не станет. Скоро и ты упорхнешь в свою жизнь. С кем я останусь? Доча, а я так тебя люблю… Ну с кем я останусь? Ты у меня одна. У меня никого нет.

Дина передразнивает:

– С кем? С ребеночком… с пусенькой-апусенькой…

– Не дразни меня. Поживешь с мое – все поймешь…

И ласково бормочет, закрыв глаза:

– Ах ты моя крохотулечка… Если я не рожу – я сойду с ума.

Звонок на городской.

– На, опять тебя.

– Ангел плачет. Его слезы невидимы миру.

Ласково в трубку:

– Ангел, успокойся. Я никогда не выйду замуж.

Трубка молчит.

– Я просто рожу ребенка и все. Не плачь, Ангел. Ты всегда со мной. Спокойной ночи.

– Если рожать, то почему не от него? Он хороший преданный мужик. Почему?

– Нипочему. Не знаю почему.

14

На Проспекте Мира в середине дня ее машину тормозит инспектор Михайлов.

– Превышаете. О чем-то опять задумались?

Галкина молчит: да фиг знает о чем…

– За полгода я остановил Вас 25 раз. По сути Вы законченный рецидивист, Елена Андреевна.

Галкина открывает дверь. Михайлов с заметным удовольствием садится.

– Так о чем думают женщины, когда находятся за рулем.

– Не знаю.

– Вы 25 раз не ответили мне. Может быть сегодня по случаю юбилея?

Галкина опустила голову на руль. Как ему сказать о чем думают женщины, когда они думают фиг знает о чем.

– Я думаю о том, что я тупая и одинокая. И это ужасно понимать, ужасно чувствовать.

– Да.

– Я просто одинокая и неустроенная. Иногда мне хочется закрыть глаза и уйти куда-нибудь…

– Босиком?

– Почему босиком?

– Потому что мне тоже хочется уйти куда-нибудь. Босиком.

– А что Вам мешает?

– Не знаю. А вам?

– Не знаю. Но я никуда не уйду потому что я жду… Жду ребенка…

Михайлов ироничен:

– Семь месяцев назад вы говорили то же самое… – Кивает на живот. – А где оно оно? Ничего не видно.

– Но я же жду оно…

15

В кастинг-центре уже давно завелась какая-то рыхлая молодуха с больным ребенком – все дни таскается за всеми, тянет за рукав.

– Ну, хорошо, я слушаю тебя: я – мерзавка, я дрянь, у меня мерзкая жирная задница… Ты это хочешь сказать, Дина?

Молодуха канючит:

– Ну-ка, скажи «а»!

– Зачем? – не понимает ребенок.

– Видите, даже «а» не говорит! И где теперь денег взять на лечение? Тут без телевидения не обойтись…

Галкина торопится дальше. Заскакивает в туалет, захлопывает кабину.

Дождался! Подкараулил!

Из соседней кабины выходит косой парень (Геннадий Запечный) с непомерной клетчатой сумкой, набитой всяким мелким товаром – утюгами, фонариками, зажигалками, мягкими игрушками и т. д. Геннадий Запечный – торговый представитель хрен знает чего. Может быть бренда «1000 мелочей и всякая херь впридачу»?

Косой достает из сумки неказистую брошюрку: «Геннадий Запечный. Как быть красивой и привлекательной». Вкрадчиво начинает зачитывать у запертой кабины:

– «Красота женщины – сильная красивая духовная сила природы. И тот кто познал женщину, кто брал ее стремительно и страстно…»

– Я обязательно куплю, Геннадий, обязательно куплю, только дайте сходить в туалет!

– Так оно ж тому не мешает… А фонарик с зажигалкой возьмете? 32 рубля по скидке. Или ножеточку, хорошая вещь в хозяйстве…

Врываются Надя и Амалия, набрасываются на Косого, тащат на выход вместе с сумкой.

Амалия не на шутку сердита:

– Я ему сейчас такую истерику закачу!

Сунула несчастному пендель.

– Такую истерику закачу! Ну достал всех своим мелким бизнесом!

Галкина жалеет:

– Надя, купите у него две книжки и фонарик…

Косой вопит:

– И ножеточку! Вещь нужная: чик-чик и поточил!

16

Немецкая корреспондентка Наташа Рауберг наконец здорова после внезапной июльской московской простуды, деньги из Германии уже перечислены на счет кастинг-центра, Наташа в полной мере может приступить к многолетней работе над вопросом, который волнует весь женский мир: когда мужчины всего мира прекратят насиловать женщин всего мира?

Галкина торопится в студию, чтобы проверить как начались съемки в студии «Изнасилованные старушки+ДойчТВ», все ли в порядке с жертвами?

– Только мой ребеночек скажет это с настоящим восторгом, только он, доча, а не какой-то мужик, неужели непонятно? – Галкина деликатно протискивается в дверь. – Дина, это непонятно?

На площадке все хорошо.

Изнасилованная Елизавета Мироновна покойно сидит на стуле, сухопарая Наташа Рауберг тоже вполне довольна. Ко всему прочему ей поменяли переводчицу так как прежняя была излишне эмоциональна, что мешало работе с первого дня. Нынешняя суха как хворост.

Галкина автоматически начинает неторопливый круг хождения вокруг площадки.

– Он посылал на Вас психологическую атаку, перед тем как подвергнуть насилию? – возмущена Наташа. – Он говорил Вам всякие унизительные слова, принижающие образ женщины?

– Какие слова, пьян же был… – объясняет дедок. – А вот трусы тоже надо заснять. Первым номером!

Он разворачивает трусы в газеточке.

– Это теперь как платье Моники Левински, на вес золота. Снимайте.

– Чьи трусы? – не поняла переводчица.

– Да этого мерзавца! Сделал дело, а трусы забыл по пьяни… Мы их в экспертизу пустим.

На втором круге хождения Галкина восклицает:

– Я перезвоню, но ты выслушай меня. Слушаешь? Только мой ребеночек скажет с восторгом: мама, ну у тебя попа… Только моя кровиночка это скажет…

Наташа отрывается от интервью и говорит что-то встревоженным голосом остановившейся Галкиной.

Переводчица переводит:

– Елена, ужасный случай насилия в Россия. Эту бабушку на съемках народного деревенского шоу случайно изнасиловали…

– Да-да, я помню. И кажется, помню кто…

Переводчица поясняет:

– Молодой пьяный оператор, ночью. Пошел к своей девушке и случайно забрел в палатку со спящей массовкой…

– Какой ужас…

Дедок тоже возмущен:

– Ужас не ужас, а пусть заплатит теперь, правильно я говорю? Ты отстегни маленько жертве, правда? А так я до суда дойду. Это что же получается: среди бела дня твою супругу схватили…

– Ночью же… – не поняла переводчица.

На глаза Галкиной наворачиваются слезы:

– Но ты же говорила это, я помню! Я все помню, доча! Когда мой ребенок скажет такое – я заплачу от счастья!

Корреспондентка с удивлением смотрит на Елену Андреевну:

– Почему Елена плачет? Ведь Елизавета Мироновна жива и готова дать насильнику достойную месть!

Переводчица по-немецки поясняет Наташе:

– Елена Андреевна сказала, что у нее восхитительная огромная задница. И потом заплакала.

Наташа стала суха, теряя интерес:

– У нас в Европе среди прогрессивных женщин так не принято выражаться о себе.

Галкина, завершив второй круг вокруг съемочной площадки, выходит.

– Я просто хочу правильно расставить акценты в этом вопросе, Дина… Без сантиментов…

17

Вечера молодые влюбленные обычно проводят в ссорах. Как правило, свидетель этих ссор – старый кошак Федор Иваныч, который обычно располагается на ковре перед полуоткрытыми дверями спальни, когда молодые предаются утехам.

Впрочем, его зовут не только Федором Иванычем. Когда Стас его называет Боней, он тоже откликается. На Плесень он тоже отзывается.

Федор Иваныч незлобив, как видим, и добр сердцем. Шевеля ушами при громких вскриках, он чаще сочувствует Стасу, совсем редко – Дине.

– Если ты еще раз скажешь такое про мою маму, я тебя убью! Убери свой дрын, несчастный сексоголик!

– Убрал.

– Зачем ты фантазируешь о моей маме?

– О тебе, и о маме… Вместе… Вы – мои девочки…

– Девочки?! Я не ослышалась, несчастный сексоман?

– Не ослышалась.

– Не целуй меня в губы, это помада с блестками, ее нельзя портить!

– Зачем тебе блеск в постели? Нас никто не видит…

– Как это никто? Я себя прекрасно вижу! Я не могу без блеска… Не гладь волосы потной ладошкой, мне неприятно… Убери дрын!

– Это не дрын.

– Что-о-о? А ну повтори! Повтори! Сделай музыку чуть громче… Вот так я красиво полусижу? Убери дрын!

– Это не дрын… Это половой…

Звук пощечины. При пощечинах Федор Иваныч обычно вздрагивает и вскакивает. Взволнованно начинает ходить туда-сюда. Ни разу в своей жизни Федор Иваныч еще не получал пощечину. А это очень больно.

– Так что половой?

– … Отросток… – робко отвечает Стас.

– Половой отросток… Ладно, зачет. Вот так я красиво полусела? Это какой сок в пачке? Томатный? Я не пью томатный…

Стас в бешенстве орет:

– Это не отросток, а хрен! Это половой хрен!

– Вот именно! – горланит за дверью ошалелый от страха Федор Иваныч. – Давай, Стас, не уступай! Ты же знаешь их!

– Хрен! Хрен! – как заклятье орет Стас.

– Что-о-о-о-о?

– Немытый соленый половой хрен!

– Я долго терпела, блять, котик…

Глухой звук, это на голову Стаса опускается пачка сока.

Федор Иваныч торопится на кухню, подальше от греха. Стас выскакивает из комнаты, – голый, облитый красным.

Он пляшет как полоумный, ликуя:

– Хрен! Хрен!

Дина выскакивает за ним с настольным светильником в руке, с мобильником. Звонит маме.

– Мама, ты слышала? Ты слышала, что он сказал? Ты теперь видишь, какой он?! Мама, ты видишь, что он хочет и тебя, и меня?! Причем, тебя больше!

Автоответчик тоже обделался от страха, торопливо бубнит:

– Абонент временно недоступен.

Дина снова хватает светильник и начинает преследование. Круг по комнате, круг по кухне, удары по голове возле ванной комнаты.

– Бля-а-а-а! – орет Федор Иваныч на кухне. – Стас, нам пришел пиздец!

Наконец Стас заперся в туалете.

Скулит за дверью:

– Дина, прости…

– Хрен, говоришь? Немытый? Вот и сиди там с ним!

– Я принимал душ! Я свеж как никогда!

Дина отчаянно закрывает глаза.

– Подумать только: этот урод хочет мою маму! Он хочет нас вместе! Мама, если бы ты слышала! Если бы слышала!

Дина приносит остатки торта из комнаты. Из туалета доносятся звуки воды: очевидно Стас умывается из сливного бачка.

Голос Дины вдруг наполняется лаской, какой-то запредельной космической нежностью.

– Ты принимаешь душ, киса?

Стас за дверью позитивен и бодр, он готов начать жить сначала:

– Да.

– Ванна не мала?

Молчание.

Голос Дины совсем елейный:

– Ты опять свеж как бутон розы, кисуля? Чистый как умывальник… Открывай скорей, я хочу посмотреть.

– Не верь ей! – вопит из кухни Федор Иваныч. – Это подстава! Стас, это засада, придет пиздец!

Умытый Стас открывает.

– Вау, милый! Я принесла тебе сладости.

– Вау!

Дина впечатывает торт в физиономию Стаса, Стас захлопывает дверь.

– Вот тебе за маму! Чтобы моя мама… Да с таким как ты…

Тишина.

Дина приносит из холодильника три бутылки пива. Залпом высаживает одну, тут же с жадностью другую, задумчиво делает пару глотков из третьей. Звуки воды. Это опять умывается Стас из сливного бачка.

Дина задумчиво произносит:

– Кажется, я стала много пить…

Приносит еще одну.

– Пойду насру ей в туфель! – орет на кухне разгневанный Федор Иваныч. – Она всех достала! Она – мировое зло! Она получит сейчас крутую месть, Стас, не плачь!

…Через полчаса Стас, проклиная все на свете, моет ее туфель в раковине. Второй валяется рядом, он только что погулял по голове Стаса.

– Здорово я ее опустил? – опасливо тянет голову в дверь Федор Иваныч. – Стас, держись меня, мы одна команда. И мы уделаем ее, уделаем!

Совсем уж поздним Стас выходит из лифта на руках с пьяной дремлющей любимой.

– Кажется, я стала пить как лошадь… – бормочет Дина. – Ну а как не пить с такими уродами, мама, как? Ты забыла в какой стране живем?

18

Еще не было дня, чтобы Надя не плакала. Вот и сегодня она, всхлипывая, тащится вслед за своей начальницей.

– Вы каждый день меня доводите до слез… Называете тупой… Свинюшкой… Омерзительным пончиком… Нет, нам надо прояснить отношения!

Галкина молчит, вызывает дочь.

Надя тверда, она перфекционистка, она всегда замотивирована на успех:

– Вы забываете, что я самостоятельная личность, принимающая ненавязанные решения!

– Надя, ну простите меня, я просто полоумная… Это все подтвердят…

– Да, я тупой пончик, но я счастливая, счастливая!

– Я вижу…

Она сентиментально целует Надю в щечку.

– Не обижайся, пожалуйста, угу? Ты счастливая, а я нет, хотя тоже тупая. Это элементарная зависть. И мои комплексы.

Опять поодаль топчется Вологжанин.

Надя простила все и включилась в дела:

– Опять этот… с блохой…

Галкину и Надю догоняют Ася-Вера и сценаристка. Галкина отмахивается, дозвонилась и надиктовывает на автоответчик.

– Доча, через час выйди в Скайп, мне плохо и одиноко. Мне всегда плохо и одиноко.

Тараторки тараторят тыр-тыр-тыр.

Гаклина вслушивается, различает речь.

– Елена Андреевна, а геи экономят на крупах в кризис?

– Да, конечно. Это электорально.

Сценаристка записывает:

– Нам надо показать, что геи ходят в «Копеечку» и помогают бабушкам донести крупы, правда?

Вологжанин деловит и подтянут.

– Вот блистательная Патриссия Фишер из штата Огайо. – Протягивает фото. – Она была прекрасна в свои 83…

Надя опять всхлипывает, сейчас пойдет речь о том, что кто-то опять помер.

– Фишер? Но тут написано, что это Элизабет … из штата Айова… Восхитительно играла на губной гармони в свои 97…

– А какая разница? Эта Элизабет по косвенным признакам специалистов тоже умерла от горя.

Галкина не может припомнить был ли лимон к коньяку.

– Надя, дайте мне дольку лимона.

Надя отмахивается:

– Ну зачем Вам сейчас лимон, зачем? Мы уже давно вышли из кабинета! Выш-ли! Вы видите – это не кабинет, а коридор! Ко-ри-дор! И попробуйте меня назвать сейчас тупой! Только попробуйте!

– Так она хрипела перед смертью? – спрашивает Галкина.

– Об этом история умалчивает.

Галкина сердится:

– Вы что не знаете как она хрипела перед смертью?

– Конечно, знаю!

Вологжанин закатывает глаза, вываливает язык, складывает руки крестом на груди.

– Кирдык, можно сказать. Пипец бабульке.

– В главную историю к геям пойдете?

– Я уже был геем! Я – нормальный!

Ася-Вера тараторят как с цепи сорвались:

– Ну, все так сначала говорят, потом попривыкните…

Галкина резюмирует:

– Тогда и решим вопрос с блохой. Пока неэлекторально. Девочки, придумайте ему историю. Он полюбил боксера, они хотели пожениться, но боксера затравила родня и он покончил собой. Логлайн: «Его больше нет на свете. А я по-прежнему хочу с ним целоваться».

– И танцевать! – тараторят тараторки. – И танцевать тоже как Амалия!

– Ну, разумеется, какой вопрос.

19

Ее личный психолог господин Еремеев нынче с утра напомнил о себе по телефону. Она, как водится забыла… И только к вечеру вспомнила, задремав на заднем сиденье своего авто.

– Мне надо чего-нибудь съесть, Ангел. – Галкина смотрит в окно. – Тут есть устойчивый Вай Макс, как думаете?

Движение уже неплотное. Ангел подруливает к кафе. Выходя, Галкина прихватывает нетбук.

Связь хорошая, Скайп не сбоит, оттенки высокого нервного голоса господина Еремеев (неопрятного полного мужика в вечной толстовке) прослушиваются хорошо.

Еремеев говорит грустно и мягко, время от времени беспокойно почесывая плешь. Ангел почтительно топчется сзади, принимая на телефон Галкиной звонки и смс-ки Дины.

– В общем, Вы чувствуете себя загнанным зверьком, Елена Андреевна…

– Да, зверьком. Ощущение возраста и конца всего не покидает меня. Я боюсь себя как боятся трупа… Я боюсь каждый день… каждый час… каждую секунду…

Ангел отрывается от мобильного, подает записку.

«Позвонить Дине. Она пьяная, избила Стаса как в тот раз, из носа кровь».

– Поэтому Вы много пьете. Вы перестали думать, что надо хотя бы раз… А лучше два, три раза… сделать с собой или над собой что-то необычное.

Галкина иронична:

– Чтобы почувствовать себя царицей?

Еремеева начинает колбасить:

– Да, черт возьми, да!

Он хватается за голову:

– О, если я был женщиной, как бы я куролесил! Если не женщины в этом мире царицы, то кто? Кто, я Вас спрашиваю!

Галкина пугается. «Как бы его не хватила кондрашка…»

– Я… Видимо я…

– Снимите трусы! – грохочет Еремеев. – Приказываю: снимите трусы!

– Что-о-о? Прямо здесь?

– Будем плодиться и размножаться! Будем лечить Вашу закомплексованную задницу!

Ангел подает записку.

«Позвонить Дине, она пьяная и плачет. Жалеет себя, а не Стаса».

– Да, здесь! Прямо здесь! Плодиться и размножаться!

– Может быть я лучше дома?

– Дома снимают все, на то он и дом!

– Вы не личный психолог, Максим Юрьевич. Вы такой же сумасшедший, как и я. Просто мой личный сумасшедший.

– Разумеется. Но меня не надо лечить, а вас надо. У меня нет проблем с задницей. Она жирная и все.

Галкина от такой постановки вопроса вдруг растерялась не по-детски.

– И все? Жирная и все? А как же… Как же… Неужели это все?

– Все – жирная и все! Точка, я сказал!

«Господи, а вдруг он лопнет от крика… Какие страшные глаза навыкате…»

– О, если б я был дамой! – воздевает руки психотерапевт. – Я бы такого… Я бы так вздыбил мозги всему свету!

Галкина уныло соглашается:

– Ну, хорошо, я готова наконец… Видимо пора… Мы целый год стоим на месте.

Еремеев грохочет:

– Не год, голубушка, уже полтора!

– Ну, хорошо, я готова. Что мне делать?

– Снять трусы! Нагло бросить их на стол! В трусах Вы увидите серую мышку, которая жалобно запищит, понимая что умирает отныне раз и навсегда!

Ангел отрывается от мобильного, подает записку.

«Я могу этого урода пнуть в яйца, но говорят, что мужчины после этого умирают. Это правда?»

– Нет, только не это. Все что угодно, только не это.

– А что, например?

– Ну, не знаю. Я много чего на свете не знаю…

– Я знаю. Например, нарисовать кубик на салфетке!

Грозно:

– Вы готовы?

– Да.

– Это будет очень смело. Попробуйте нарисовать кубик и показать его мужчине, который все время маячит у Вас там за спиной.

– Это Ангел.

– Да лучше бы черт с хвостом! Не ко времени Вы затеяли ангела. Итак, дорогая, рисуем кубик. Не забудьте, четырехквадратный.

– Почему четырехквадратный?

– Откуда я знаю почему? Это традиционный вопрос женщин. Когда их просишь нарисовать кубик, они всегда спрашивают: а кубик четырехквадратный?

Галкина рисует на салфетке квадрат, протягивает рисунок Ангелу. Ангел с великим почтением берет в руки в рисунок.

– Итак, что Вы нарисовали?

– Кубик… Четырехквадратный…

– Вы почувствовали себя царицей, правящей миром?

– Пока я почувствовала себя идиоткой.

Еремеев грохочет и дает отбой:

– Так Вам и надо!

Ангел подает записку.

«Стас будет жить, потому что козлы не умирают».

– Нет! Я – царица! Царица! Я правлю миром – и пофигу мне все! Ангел, я царица?

– Да. Можно этот рисунок я оставлю себе?

Официант приносит яичницу. Галкина тупо смотрит в блюдо. Шепчет с ненавистью:

– С этой яичницей я должна сделать что-то необычное… что-то удивительное… Царица я или не царица в конце концов?

Она тупо опрокидывает тарелку на себя и размазывает, постанывая от боли, ибо горячо. Яичница стекает на глаза, на губы…

За соседними столиками гул то ли одобрения, то ли негодования. Многие начинают снимать на телефон.

– Я – царица? Клеопатра?

– Да, – подтверждает Ангел. Ангел никогда не подведет.

Официант:

– Еще яичницу? Также с беконом?

Ужин ее заканчивается через полтора часа. На столе практически пустая коньячная бутылка. Ангел погружает Галкину на плечо, идет к выходу.

– Куда мы едем?

– За Диной.

…Поздней ночью Ангел завершает добрую миссию. Добрый Терминатор, тебя так любят женщины!

Ангел открывает квартиру.

На правом плече спящая Дина, на левом – спящая Галкина. Четыре женских руки вцепились в туфлю, Дина и Галкина лениво пытаются тащить ее каждая к себе.

Дамы бормочут сквозь сон.

– Наглая… Ну какая же ты наглая…

– Как ты так можешь разговаривать с матерью…

– Старая калоша…

– Ты просто молодая тупая дрянь… Как я тебя ненавижу…

– Посмотри мне в глаза… Что ты видишь?

О, если бы Ангел умел качать головой, он бы обязательно ею покачал.

20

Инспектор Михайлов на своем посту неумолим ни ранним утром, ни поздним утром.

Собирается дождь. Знакомый, как приветствие, взмах палочки. Эта палочка почему-то называется жезлом.

– Серьезно превышаете, Елена Андреевна, серьезно… Снова задумались о своем?

«О, как я нынче мрачна…»

– Ну садитесь, чего огород городить.

В салоне Михайлова вдруг покидает прежняя разговорчивость и уверенная улыбчивость. Копошится, смущенно достает из-за пазухи помятую розу, протягивает.

– Это штраф? Что это?

– Ну… Понимаете… – Вдруг. – Это настоящее лицо ГИБДД!

«А по-моему это настоящий спермотоксикоз ГИБДД… Ох, Галкина, любишь ты хамить…»

– Итак, о чем я задумалась… кажется в двадцать восьмой раз, так?

– Нет… Вы сказали, что Вам хочется уйти босиком куда-нибудь…

– Вы тоже сказали.

Михайлов сбивчиво объясняется:

– Это очень интересная мысль, я считаю. Очень…

– Разовьем ее дальше?

Она выходит из машины, сбрасывает туфли.

– Я готова. Я готова убить в себе серую мышку. Будем плодиться и размножаться?

Михайлов опешил.

– Вот так сразу… Может быть после работы?

– Почему после работы? Нет, сейчас, именно сейчас! Ибо серая мышка уже проела мне мозг, теперь грызет позвоночник.

Она сбросила платье, поежилась, та как начинает накрапывать дождичек.

– Подайте мне Вашу розу, так веселее… Так Вы говорите что это настоящее лицо ГИБДД?

Михайлов испуган.

– Настоящее… Без обмана.

Галкина-блин-Палкина прижимает цветок к груди:

– Хороша дама? Тоже без обмана.

– Прямо сейчас? Вот так? Без базара?

– Конечно. Базар оставим лохам.

Как ни странно это имеет продолжение – а вы думали как? В натуре, без обмана.

На Проспекте Мира по тротуару идет босая Галкина (да еще без платья – плодиться так плодиться). За ней Михайлов (в трусах, на голом торсе – ремень с кобурой). Галкина вышагивает впереди, взяв робеющего мужчинку за руку.

Это всем нравится – отупевшим от пробок да и вообще от городской жизни. На проезжей части ревут восторженные клаксоны. Сзади подтягивается еще пара-тройка раздетых пар, подражая.

– Это флешмоб? Точно, флешмоб? Рустик, тусанемся? – интересуется кто-то.

На балконах машут флагами РФ. На одном балконе группа ребят выставила настоящий деревянный бочонок пива. Бьют по бочонку как в бубен, приплясывают, передавая друг другу бинокль. Потом запускают эффектную дымовую шашку.

– Эй, сексоголики! Россия вперед! Эй, к нам идите! К нам идите зажигать!

Сзади смелой пары плетется испуганный напарник, жалобно упрашивая.

– Санек, посадят же… С работы точно турнут, Санек…

– Куда мы идем?

– Далеко, как и договаривались… Санек, пивас?

– Да запросто!

Подходят к киоску.

– Дайте, пожалуйста, в долг две бутылки пива.

Продавщица высовывает голову в окно.

– У вас денег нету, что ли?

Выставляет две бутылки пива.

– Я тебя запомню… С кобурой…

Другие обнаженные пары, пританцовывая под музыку, тоже приближаются к киоску под крики из машин:

– Эй, сексоголики! Россия, вперед!

За голыми спешат те, кто снимает их на мобильник.

Галкина убрала со лба мокрые от дождя волосы.

– Я уже забыла, что в этом мире бывает дождь… А вы, Александр Евгеньевич, вспомнили?

– Да.

– Мне кажется, эти минуты прекрасны. Они не зря. Вы не смотрите на мою задницу?

– Нет.

– Правильно, я тоже. Это тягостное зрелище. Но я, к сожалению должна показать ее миру. Иначе я сойду с ума от ужаса.

– Только Макарыча не бросай, Санек! – предупреждает напарник. – За табель точно посадят!

– Не смотрите на нее, прошу Вас. Прикройте ее немедленно чем-нибудь. Вы же мужчина!

Напарник всполошился:

– Макарычем нельзя, Санек! Это табельное оружие!

Михайлов опоясывает ремнем Галкину, надвигает кобуру на задницу.

– Вам не показалась, что она несколько мала?

– Кобура или… – не понял Михайлов.

Галкина торопится в газонные кустики.

– Конечно, мала, ужасно мала! – Скрылась. – Как это все глупо! Мы пришли, мы уже пришли, Александр Евгеньевич! Тащите платье! Какой кошмар! И это я?

Михайлов понял ее слова как вопрос.

– Да.

– Все, я полностью сошла с ума! На всю голову!

21

– Ты понимаешь, что нельзя хотеть и меня, и маму? Или я, или мама! Выбирай!

– И ты, и мама! Сначала ты. Потом мама. Она очень ничего, очень. Я люблю постарше.

– А меня, значит, ты не любишь?

– Помладше я тоже люблю.

– Таких баранов я еще не встречала!

– Ты видела голой свою маму?

– Нет. Почему я должна видеть свою маму голой?

– Почему ты своей маме не хочешь сделать счастье?

– Это не счастье. Это похоть.

– Мне показалось, что твоя мама так не считает.

– А еще что тебе показалось? А ну повтори что тебе еще показалось! Я и слышать не хочу что тебе еще показалось!

Дина дает отбой и въезжает на объект в Проектируемом Проезде 6445.

Ну что это за вид из окна!

Опять, беззастенчиво почесываясь, ходит по двору Культурного Центра гастарбайер, опять выходит ишак.

– Ты понимаешь, что он сексоголик? Ты понимаешь, что ему все равно кого?

Мама спокойна:

– Мне кажется не все равно!

Осел испражняется.

– Смотрите, что он сделал! – вопит Терехов. – И за это двести долларов?

– Мы же скинули два доллара, 198. Это серьезное предложение.

– Это смех, а не предложение! Во-первых, мне стыдно произнести, что он сделал. У нас в цеху 4 женщины и трое молодых людей допризывного возраста…

– Вы же сказали, что они вспомогательные… Есть слабовидящие… Есть?

– Есть. Но я сам как слабовидящий должен заявить, что…

– Сидят весь день и собирают эти… как их… винтики-шпунтики…

– Не винтики-шпунтики, а крепежные наборы!

– Что-о-о-о? Повтори! – вопит громогласно Дина. – Простите, Слава, это я не Вам. Мама, я перезвоню.

Нервно бросает телефон в сумку, бормоча:

– Он же настоящий сексоголик… Настоящий…

– Повторяю! А у нас в цеху 4 женщины и молодые люди в возрасте 16 лет! А за это… простите, несварение желудка осла… ваша компания хочет целых 197 долларов?