Текст книги "Книга Притчей"
Автор книги: Зиновья Душкова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Зиновья Душкова
Книга Притчей
Притча I
О торопливом коне
Звёзды погасли и вновь зажглись в тот момент, когда чья-то незримая рука решительно отогнала тучу, пытавшуюся скрыть небосвод покровом непроницаемым. И в серебристом свете звёздном, залившем горную тропу, увиделся конь, упорно двигавшийся вперёд, несмотря на усталость, сковавшую плоть его. Он как будто знал цель и во что бы то ни стало пытался достичь её. И, невзирая на седока, погружённого в состояние дремотное, конь продолжал двигаться, никем не понукаемый и никем не принуждаемый. Безжизненно повисшие поводья будто и сами были погружены в сон, безвольно отдавшись на волю рук, прежде крепко сжимавших их, сильно и властно натягивавших, – тем указуя направление пути, в котором следует двигаться коню. Кто же тогда мог дать ориентир верный? Возможно, чья-то незримая рука указывала, куда путь держать, а может, конь был настолько разумен, что мог сверяться с расположением светил ночных. Никто не знал о том, ибо мир был погружён в сон, и только мерное постукивание копыт нарушало тишину сфер, безмолвно ласкаемых серебристым светом звёздным.
Четвероногий путник шёл уверенно, несмотря на то что прежде не хаживал тропами горными. И это было не важно, потому что он полностью доверял седоку, зная о том, что стоит слегка оступиться, как всадник тут же выйдет из состояния дремотного, в мгновение ока натягивая поводья, дабы подправить ход коня в направлении верном. Они как будто сливались друг с другом, представляя единое целое. Так, можно было дать отдых седоку, который, набравшись сил в час отдохновения друга четвероногого, поможет освободиться от усталости, и напоит, и накормит его, и, погружая в стремительные воды рек горных, отмоет все бока, покрытые пылью и грязью пройденных дорог, бережно расчешет гриву. А там и путь легче покажется, несмотря на крутизну большую. Да и кто вспомнит теперь: когда и где был начат их путь совместный, через какие долины и равнины он пролегал? Встречами какими был отмечен: радостными ли, горестными? Где они оставались на ночлег, прерывая путь продвижения совместного? И как долго он длился, мертвенный покой, доходящий до полного забвения необходимости продолжения пути дальнейшего? Опять же никто не мог сказать о том, ибо каждый был погружён в свою сферу. Всадник пребывал в мире светлых видений просторов звёздных, населённых иными мирами, и, погружённый в сферы грёз неземных, всем духом своим устремлялся вперёд. Быть может, торопясь к цели намеченной, тем и задавал он торопливость другу своему четвероногому, на первый взгляд одиноко торившему свой путь ночной.
Так, плоть и дух, слитые воедино, часто шествуют по жизни. И один без другого не имеют того смысла, что явлен в единении их. Тело без духа – мертво и представляет собой дико пасущегося коня, не знавшего узды, а также сильной, но ласковой и заботливой руки, направляющей в пути дальнем. Одними прериями дикими ограниченная, сфера обитания что может дать? Поиск лучших пастбищ? Единственная цель – борьба за выживание? А удача – не попасть во власть острых клыков тех хищников, что в изобилии явлены кругом и неустанно следуют тропами жертв намеченных? Да, четверица без триады – мертва, ибо движение по кругу замкнутому уготовано ей. Но что же дух без четверицы? Это всадник без коня. Конечно, он может прийти к цели, но успеет ли достичь её в сроки отведённые? Насколько будет долог путь его средь троп каменистых? Здесь нужен союзник верный. А быть им может лишь тот, кому по пути. Вот и выявились два попутчика, у которых цель единая увиделась, что лишь слиянием их достичь возможно. Один предоставляет другому путь к себе. И дух нисходит во глубь сфер непроглядных, четверицею плотною явленных. И там, во мраке Бытия, зажигается Свет, дарующий способность узреть бесконечные возможности восхождения, сложенные ступенями Бессмертия. И плоть, восхищённая видением, приглашается в мир духа, в необозримую глубь Океана Звёздного шагнуть. Так, два полюса, смещением своим, огней взаимопроникновением, сливаются силою единою, уже занимая позицию одну. Так и рождаются ядра Огнедышащие, двумя противоположными огнями сложенные из множества плюсов и минусов, бывшими сокрытыми во глубине их. Каждый вносит свою лепту в дело формирования принципиально новой силы. И когда она зарождается на свет в качестве плода зрелого, тогда на небосводе вспыхивает ещё одна звезда.
…Торопится конь. Ему нужно успеть дойти к цели, покуда не померкнет последняя звезда – Утренняя. Ведь как только она растает и вспыхнут первые лучи Солнца, наступит время пробуждения его седока. А конь не желает расставаться с ним, зная о том, что всадник всегда во власти сменить скакуна и выбрать более быстроходного. Нельзя показать усталость свою и то, что ничтожно малое расстояние пройдено. Так ведь можно остаток дней своих в конюшне провести. Кто захочет оседлать клячу старую?! Но если расторопность будет явлена, то никакой всадник не пожелает расстаться с конём добрым и проявит всяческую заботу о нём, восстанавливая силы, утраченные на пути жизненном. И ни один путник, имеющий спутника верного, не станет избавляться от него, загоняя насмерть коня, который испытывает трудность в прохождении конкретного отрезка пути, наивысшею крутизною отмеченного. Так, о мудром взаимоперетекании сил жизненных помнить следует всегда, дабы, остановок в пути не зная, ускорить ход продвижения к цели единой. А когда она ясна, то все сферы окружающие начинают сопутствовать в пути. И Рука незримая отведёт все тучи, проявляя взору ориентиры звёздные. А дух никогда не будет знать остановок в пути, всё глубже вторгаясь в сферы беспредельные, ибо он обретёт опору верную, на века вечные явленную в виде воспаривших огней четверицы. Так, торопливый конь, предстанет Пегасом добрым, распахнувшим крылья светоносные, оперением звёздных лучей в полнеба представленным. И унесёт он Путника Вечности, восходя к необозримым вершинам преображения собственного. Да и не видит ли конь усталый, упорно торящий путь ввысь средь троп каменистых, ту же самую картину, что видит всадник, в состоянии дрёмы пребывающий? Всё возможно, оттого и притча о коне торопливом слагается, чтобы поторопить его, дабы, не отставая, путь вершить ему, с извечным спутником своим, кого в попутчики предначертала сама Вечность.
Притча II
Об Ангелах – Белом и Чёрном
Шли навстречу друг другу два Ангела. И, несмотря на то, что в путь вышли из разных сторон света, они двигались в том направлении, где должны перекреститься их дороги. Белый Ангел был облачён в сияющие одежды, сотканные светом звёздным. Они и сами полыхали как Солнце, и там, где ступала нога Ангела, оставался неизгладимый след и пробивался родник, откуда проливались в мир струи светоносные. Навстречу ему двигавшийся Ангел, наоборот, был Чёрен, и одежды его будто сотканы были из волокон мрака беспросветного. И зачем они шли навстречу друг другу, одному Богу известно было…
Так, по мере приближения к точке, явленной перекрестьем двух дорог, происходили некоторые, на первый взгляд странные, явления. Одежды Белого Ангела будто теряли первоначальный ослепительный блеск, с каждым шагом его сила таяла, оставаясь в сферах, пройденных им. И уже пыль придорожных полей начинала оседать, покрывая слоем плотным светоносные крылья его, тяжело повисающие за спиной. Вот уж и сферы окружающие стали являться в свете сумрачном, ибо не было иного источника огней, способных осветить их, кроме как Ангельских. Но одежды становились тяжелей и тяжелей, уже покрытые коркою плотною. Да и как могло быть иначе, если пыль, грязь, болота непроходимые встречались в пути, и не мог их обойти Ангел Белый, однажды избравший себе целью прокладывание кратчайших троп в деле продвижения ступенями духа своего Божественного. И вот уже цель близка: сюда, в точку наинизшего схождения, приближается он. Здесь он должен оставить ношу свою светоносную, дабы высветить сферы «наивысшего» сгущения мрака. Но где она и как узреть её, если вокруг темно и сам он практически слился со сферами непроглядными, сложенными из неисчислимых бездн Хаосов? И каждый последующий шаг грозит быть последним…
Тихая поступь Чёрного Ангела ничем не нарушала мертвенный покой пределов, погружённых во мрак. Он не боялся оступиться, ибо уже знал все ловушки, расставленные в пути. Чёрный Ангел долго жил средь глубин Хаосов, подобно слепому постигая мир форм окружающих. А множество падений лишь научили зоркости, развивая неведомое доселе качество внутри груди его. Так, бесконечные удары судьбы высекали сонм искр, позволяя узреть истинные картины на пути продвижения его. И жажда света зарождалась внутри, подвигая вершить шаги более спешные в поисках источника Огней непреходящих. Да и не его ли зов душераздирающий пронзал глубины бездн, достигая сфер Светоносных?! И не чуткое ли ухо Творца Единосущего уловило всю боль отчаяния, вложенного в зов сей?! Быть может, Он и Отправил в путь дальний возлюбленного Им Ангела Белого, дабы Чашу Огня поднести душе, Света взалкавшей?
Вот и встретились два Ангела… Но черны их одежды были в час встречи суждённой. И нечем было им осветить путь свой, ибо один из них, щедро наделив Огнями сферы прохождения во мраке, лишь искру жизни сохранил в груди Солнценосной. Другой же Ангел не знал света большего, но лишь мгновенья вспышек его да тоски, жаждою огней залегшей в груди его, стиснутой тисками мрака. Как путь обрести верный и тропою Света вывести того, кто слепо блуждал в поисках путей Солнценосных? И решил Ангел Белый наделить искрою жизни своей Ангела Чёрного, дабы тот познал касание Огней Божественных, и таким образом исполнить Веление Отца Вечности. Что ж из того, что сам он, лишившись искры жизни, сольётся с мраком окружающим?! Ведь нашёл же Чёрный Ангел путь спасительный; значит, и Белый найдёт, свято храня память о сферах Светоносных. И, решительно распахнув грудь свою, Белый Ангел вдохнул искру жизни своей в грудь того, кого спасти он призван был. Вдруг всё вокруг залило светом, – случилось чудо преображения, и Чёрный Ангел воссиял в одеждах белоснежных. Но вместе с тем он понял то, что, по примеру Ангела Белого, он должен теперь вернуть назад огни живоносные и щедро одарить ими сферы окружающие. И, низойдя в глубины бездн неведомых, наделить последнею искрою жизни своей того, кто, быть может, издаёт крик душераздирающий, что гасится в глубинах Хаосов. Вот и пути разошлись, лишь на несколько мгновений соединившись в точке единой.
А что же Белый Ангел? Неужели он погибнет без искры жизни? Разумеется, нет! Он качество новое обретёт, неведомое доселе. Так, жизнь отдавший за другого и сам бессмертным становится, ибо Творец Вечности одаряет его одеянием новым, качество самовозрождающихся волокон таящим в себе. Но Белый Ангел, конечно, не знал об этом в тот момент, когда подносил Жертву великую, тем совершая акт великого преломления Огней Божественных. Таким образом, искра его жизни продолжает путь, всё глубже и глубже погружаясь, покуда дух Преображения в Свете не коснётся всех Чёрных Ангелов и они, ему подобно расставаясь с искрою жизни своей, не станут возвращаться вослед Ангелу Белому, одарившему их жизнью во Свете.
Так не будем же слепо судить тех, кто встретится на пути нашем, как бы ни были черны их одежды, помня о том, что, быть может, малую искру жизни затаив в груди, они торят путь в глубины Хаосов, «упадая» именно в те бездны, куда следует им прийти в качестве Спасителя, путь Белого Ангела верша, покуда все сферы не будут залиты Светом, где в облачении звёздном будут жить и творить те, кто из бездн Хаосов восстал, сменив одеяние чёрное на белоснежное, светилами вечными сотканное. Да будет так!
Притча
III
О третьем лишнем
Жил в одном селении Горнем юноша, с детства отличавшийся большой мечтательностью. Но никто не ведал грёз его, оттого что большей частью молчал он, держа в стороне от глаз посторонних мир своих светлых мечтаний. И, глядя с Горних высот в низины, погружённые во мрак, каждый раз он старался отыскать мерцающий огонёк. Ему казалось, что это душа его возлюбленной, будто звезда путеводная, указывает ему путь к себе. Она так сильно притягивала его, что он не мог уже наблюдать за ней на расстоянии, и решил отправиться в путь. Но не мог он спускаться вниз в том облачении, что витал среди высот Горних. Там, где начинался мрак, там и границы совсем иного мира начинались, за которые можно было пройти лишь облачившись в одеяния иные. А тот, кто обретал одежды кожаные, уже и статусом иным наделялся, и тогда его звали просто – Человек.
Человек сошёл в юдоль скорбей и печалей. Но вместе с ним сошёл его мир грёз, утвердившийся в груди на века вечные. Он был полон радости ожидания встречи с Единственной, ради которой и был основан его мир, ликующий в огнях самых дерзновенных мечтаний. Здесь был возведён трон, к которому подведёт он царицу духа своего и возложит к стопам её всё царство, скипетр власти вручая на века вечные. И пусть она властвует сердцем его, ибо нет ничего прекрасней на свете, чем власть Любви. А когда два сердца, слитые воедино, бьются лишь во имя друг друга, тогда их сила безмерно возрастает, и они единою звездою ясно сияющею вспыхивают в пространстве.
Долог был путь юноши, он шёл от одного мелькнувшего огонька к другому. И, присаживаясь у догоравших костров, он пытался разворошить тлеющие угли; но, едва обдав прощальным теплом, они угасали. Да, эти костры разжигались не для него. Они были предназначены для других путников, и огонь, предуказывающий им путь, радостно озарялся силою большею, когда рядом с ним обосновывался именно тот, кого он ждал. Иные костры печально угасали, ибо разжёгшая пламень рука вдруг переставала поставлять пищу. И вместе с угасанием надежд человеческих дотлевали последние угли. А кто-то отправлялся в путь, бросив на произвол судьбы жаркие языки пламени, и, шагнув в кромешную тьму, шёл навстречу долгожданному путнику. Но как же было не утерять ориентир огненный, если на месте огней костра, указывавшего путь прежде, оставалось лишь пепелище? Сложно торить без огней тропу свою, пробираясь на ощупь сквозь заросли мрака. Так и шёл юноша, познавая лишь краткие передышки, согреваемый на какието мгновения теплом чужих костров…
Бесконечно долгим был час ожидания той, которая хранила в груди пламень надежды. Она ждала того, кто являлся во снах её земных, разжигая с ещё большею силою сонм грёз неземных. Ожидание, казалось, длилось вечно, и уже не оставалось надежд согреть огнём своим именно того путника, во имя которого и поддерживался пламень в ночи. А мимо шли те, кто не прочь был отогреться в долгом пути одинокого продвижения навстречу именно тем огням, что манили их. И пламень костра, едва ощутив востребованность свою, печально опускал крылья, узрев очередную спину направлявшегося прочь человека… Где же был он, Единственный? У каких костров задерживался, обласканный теплом чужим? Да и не забыл ли он, куда путь держал? Быть может, он занимает место чужое и кто-то проходит мимо цели своей, видя, что занято место его? А если наш юноша прошёл мимо, узрев, что у костра, который во имя его и был разведён, греется очередной прохожий? Идти ли ему дальше, в поисках чужого тепла, или возвращаться назад? А быть может, следует отстаивать своё место, отодвигая прочь пожирателей тепла родного? Есть ведь и такие, что, подобно трутням, готовы жить за счёт чужих трудов. А сколько кровопийц явлено, насмерть присосавшихся, что никогда не выпустят жертву свою!..
Кто он в этом мире? Быть может, третий лишний? Сонмы костров горят, но не в его честь возносится пламень их. Единственный светит вдали, магически притягательным являясь. Но и вокруг него мелькают тени, указывая на то, что никто не уступит ему место у огня… Но разве ей, Единственной, не больно расточать тепло сердечное, одаряя им толпы прохожих?! Разве не во имя Путника единственного взращивается Пламень Жизни? И если на свет летят полчища мошкары, разве огонь в том виноват?! Одно за другим падает в огонь существо, опалившее крылышки малые. Да разве и оно виновато, если огонь столь притягательную силу являет для него?! Вот и плата ценою жизни производится…
Так зачем же в путь отправляться было, если, достигнув уже цели искомой, повернуть и пройти мимо родного тепла?! Зачем устремляться туда, где тебя, Единственного, ждут? Зачем взращивать миры, полнящиеся светом надежд, если подобно бисеру разметать перед свиньями все бесценные грёзы Любви? Зачем разжигать костры, бесцельно собирающие одну мошкару?! Зачем дана тебе жизнь, Человек, – для того, чтоб третьим лишним быть или занять своё место, занимаемое тем, кто действительно является третьим лишним?! И не тебе ли дано право Единственным быть, когда ты уже предстанешь перед очами Единственной?!
Что может быть в мире важнее слияния двух сердец, пламень которых во имя друг друга возжжён и горит неугасимо на протяжении тысячелетий, тем верша Миссию Любви во мраке сфер земных! Любовь, и только Любовь слагает узоры судеб звёздных, разжигая костры высокие в груди всяк потянувшегося к теплу её Вечному. Она, совершившая посев зёрен своих, собирает урожай зрелый, токами её взращённый во глубине сердец человеческих. Любовь Любви – безупречна. И не она ли, как Высшее Веление Небес, расставляет всё по местам, подобно светилам ночным, дабы и на расстоянии величайшем два родственных огня воспылали неземною тягою, устремляясь друг к другу. И одной ей – Любви Божественной дано понять всю глубину, явленную слиянием двух сердец, огнедышащих светом друг друга. Да и кто, как не Любовь, знает о том, как трудно быть третьим лишним, ибо в ожидании ответной любви Рода Человеческого миллиарды лет пробыла она в ожидании, разжигая костры всё новых и новых надежд. А теперь Время её пришло. Она пребывает в ожидании того, кто принесёт её пламень большей Любви. И встретятся они оба, облачённые в одеяния земные, представ в образе человеков, призванных явить пример величайшей Любви. А если в сердце человека поселилась Любовь, то всё остальное уже является лишним, ибо третье всегда от ума идёт…
А что же юноша? Он – в пути! И конечно же, Любовь поможет ему достичь цели намеченной, звездою путеводной представ впереди. А когда его разум отдаст бразды правления сердцу любящему, тогда и перестанет быть он третьим лишним. И скипетр власти над сердцем своим вложит в ладони ему та, что всегда ожидала Единственного, освободившись от третьих лишних во имя того, чтобы Единственною быть века вечные. Да свершится Таинство слияния Огненного! Да будет так! Аминь.
Причта
IV
О царях и рабах
Одним уготованы палаты белокаменные, убранством пышным украшенные; другим же – лачуга мрачная, холодная да нищенская в убранстве своём. И часто в первой из сфер обитания живут, как это ни странно, рабы. Они пребывают в рабстве, заключённые в оковы господином по имени «материя». Отчего же власть материальности так сильна и безгранична над естеством человеческим? Не оттого ли, что в изобилии представляет формы красочные, помогающие прикрыть душонку рабскую, и облачённый в одеяние царское уже воспринимается как властелин? Зачем же так природа поступает, на тронах царских утверждая рабов, а в лачуги тесные заключая вольный дух царственный? Неужели у неё нет других забот, кроме как тешить себя перестановками, на первый взгляд вызывающими не только недоумение, но и негодование.
Как часто нам в жизни кажется, что кто-то занимает именно наше место, несправедливо властвуя в пределах подвластных нам территорий! И мысленно мы пытаемся управлять чем-то или кем-то, пытаясь приложить свои законы, что в большинстве случаев оказываются недейственными. То ли рабы не слушают царей, то ли мы – не цари?! И часто, наталкиваясь на непонимание, отверженные, мы замыкаемся в себе, покорно подчиняясь обстоятельствам, тем самым становясь ступенью ниже на лестнице, сколоченной устоями рабскими. Кого желает сотворить из нас Жизнь? Кто нужен ей: цари или рабы?! Не слишком ли горды и своевольны цари бывают? Они не станут рабами подчиняться тому, что не по духу им. И как же смогут Силы Жизни управляться с ними? Не лучше ли иметь дело с покорностью рабской? Кто же мы на самом деле, семя царя или раба взращивается в нас Природою Тварной? А что есть в понимании её раб и что есть царь? Насколько мы близки к пониманию сути этих двух противоположных созданий?..
Родился Царь… И однажды палаты белокаменные были оглашены первыми звуками, исторгаемыми из груди новорождённого. Наследник будто заявлял о своих незыблемых правах на трон отцовский. Подобно отдалённым раскатам грома, чувствовалась скрытая в глубине груди его сила духа царственного, перед которой могут склониться не только особы царского звания, но и все Силы Природы. Да, это родился Царь Царей! Вот кого на протяжении долгих эонов пути зарождала во чреве своём Природа Божественная. Тих и безоблачен день был, рождением Наследника отмеченный. Мир как будто замер в ожидании услышать нечто беспредельно важное. И вдруг всё вокруг заговорило. Эти голоса прорывались из глубин груди человеческой. Образом подобным было положено начало диалогу, – это говорил Царь Царей, от сердца к сердцу выстраивая речь безмолвную. Голос, в котором звучали все оттенки звуков сфер Божественных, беззвучно повелевал царям сбросить оковы рабские и духом вольным восстать во весь рост свой. Время минуло, отведённое на испытание царям. Так, добровольно заковав себя в кандалы, они испытывали силу царственного духа своего, отдаваясь в рабство к рабам плоти своей. И время минуло, отведённое на испытание рабам: введённые в палаты белокаменные, саном царским облачённые, смогут ли они сохранить высоту положения, отведённую им, утвердившись на троне в духе царственном?
Царь Царей в мир вошёл… И полетели с тронов те, кто не смог изжить дух рабства в себе. Правители истинные стали занимать места свои, и сама Природа Божественная, одной ей известную игру затеявшая, подобно последнему могильщику стала сгребать все опавшие листья с Древа Жизни, погребая под спудом забвения «дух» рабства как явление, совершенно чуждое Силам Эволюции. А как же господин по имени «материя»? Столь безоблачным казалось правление его?! Он понял, что и сам был рабом форм, порождаемых им. И потому, соткав облачение из тканей принципиально новых, поднёс его Духу Царя Царей, благодаря которому он и смог низойти в Мир Материи. Быть рабом самого себя – худшая из форм рабства, освобождение от цепей которого только от нас самих зависит. Свобода – удел царей. Безвольное подчинение власти существа низшего есть удел рабов. А Природа Божественная сама испытует каждого, кто есть царь, а кто есть раб в сути своей, независимо от того, кем мы себя видеть желаем. И царь, и раб внутри нас проявиться могут, склоняя чашу весов в сторону одного из них. Мишура внешняя – ничто, убранство внутреннее – всё. И если в груди – палаты белокаменные, значит царь духа явлен во плоти. Царём ли, рабом ли в рабстве у рабов быть – вам решать, но помните о том, что мир Земной освобождён от цепей рабства, ибо Царь Царей низошёл, Господин, которому в духе поклоняются все цари мира. А представится ли вам случай встретиться с Ним, от вас зависит, ибо путь в себе держите – от раба к царю шествуя. Истинные цари не любят рабов, а потому и знайте, что, в рабстве оставшись, тем лишите себя встречи с Ним, ибо только в окружении царей духа вольного предначертано пребывать ему отныне и присно и во веки веков. Аминь.
