Текст книги "Иск"

Автор книги: Зиновий Юрьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

– Кто это? Пойдем, Рин, – сказала пухленькая и дернула подругу за рукав.

Но Рин шла как-то неохотно, то и дело оглядывалась на странную, забавно накрашенную женщину, которая так нежно и печально смотрела на нее.

– Ты представляешь, что сегодня выкинул этот беззубый Фредди Лакун? Подошел к маленькой Изабелле и признался ей в любви. – Подруга Рин засмеялась. – Представляешь, как он шепелявит?

Рин еще раз оглянулась на странную молодую особу. И в этот самый момент около женщины остановилась машина, и чьи-то руки втянули ее внутрь. Рин вздрогнула. Ей показалось, что картина ей лишь померещилась. Но женщины с печальными, неумело накрашенными глазами не было, а машина с урчанием умчалась. Наверное, бедняжка сумасшедшая, решила Рин, убежала из заведения, и вот – теперь ее нашли. Почему вообще люди сходят с ума?

– Представляешь, шепелявый – и признается в любви. Изабелла фыркнула, а он обиделся…

«А действительно, почему люди сходят с ума? – думала Рин. – Надо будет спросить или прочесть что-нибудь на эту тему».

Тони Баушер даже не испытал шока, когда чьи-то сильные руки неожиданно втащили его в машину. Он сдался заранее и сейчас испытывал даже какое-то противоестественное успокоение. По крайней мере, не надо было ждать кошмара. Он уже наступил. И был менее страшен, чем ожидание его. И шпиков можно было больше не бояться. Все они уже прекратили слежку. Интересно, как им всем сообщили, что Баушер пойман?

– Руди, стащи-ка с него парик, – сказал человек, сидевший за рулем, и другой, сидевший рядом с Тони, резко дернул за парик и стянул его. Водитель скосил взгляд и посмотрел в зеркало заднего обзора.

– Неплохо придумано, – сказал сосед Тони. – Если б он не подошел к девчонке, мне и в голову бы не пришло, что эта смазливенькая бабенка – Тони Баушер.

– Со всеми с ними так, – философски заметил водитель. – Все проделают как надо, иногда даже диву даешься, как такое придумывают, а потом попадаются на простых вещах. Так сказать, эмоциональный фактор.

– Да, считай, нам повезло. Мне как его вдова сказала, что он был сильно привязан к дочери, я сразу понял, где наш единственный шанс.

Удивительное дело, как-то вяло подумал Тони Баушер, мне нужно было бы сейчас рваться и метаться, как пойманному зверю, проклинать волну, что поднесла меня к дочери, а я почти спокоен. И страха больше почти не было. Было просто скучно. И вдруг с удивительной четкостью, словно сразу прозрев, он понял, что не хочет жить. Жизнь не казалась ему более достойным занятием. Она не держала на вытянутой руке ничего, к чему бы он мог, хотел стремиться. И сразу смерть утратила животный, инстинктивный ужас. Она стала такой же приемлемой, как сон, как любое действие.

Может быть, что-то разладилось в нейристорных цепях его искусственного мозга, спокойно сказал он себе, а может, мозг в полном порядке. Может быть, он действительно потерял волю и вкус к жизни. О, хорошо быть, допустим, тюленем. Тогда впереди у тебя всегда цель – рыбка. Будь она в море или в руке дрессировщика. Смысл жизни начинается и кончается рыбкой. С маленькой или большой буквы. Но, увы, он не тюлень. И никакой фонд Калеба Людвига не в состоянии соблазнить его блеском серебряной чешуи.

И почему это произошло – не так уж важно. Все суета сует и всяческая суета. И пронизывает эта печальная суета не только обычную жизнь, но и холодный и, казалось бы, неуязвимый мир исков.

Антони Баушер прикрыл глаза и мысленным приказом сократил количество тока, текшего через его мозг. Это было немножко похоже на сон.

ГЛАВА 16

Полковник Ратмэн заехал в полицейское управление Шервуда и нашел своего старинного приятеля – заместителя начальника Коломана Вардаи.

– Привет, Кол, – он похлопал приятеля по упитанной спине.

– Когда мы сыграем с тобой в гольф? На этом или только на том свете?

– Хотелось бы на этом, Гус, хотелось бы на этом. Но мое старое полицейское чутье подсказывает мне, что господин полковник пожаловал к бедному полицейскому не только для этого вопроса, хотя он, слов нет, чрезвычайно важен.

– Ну и нюх у тебя, старая ищейка, – улыбнулся Ратмэн. – Ладно, не буду отпираться. Два дня назад в клинике профессора Трампелла убили секретаря шефа. Ты не мог бы свести меня с человеком, который занимается этим делом?

Вардаи нагнулся над клавиатурой информатора и тут же на дисплее появились буквы: лейтенант Фриберг из 5-го участка.

Заместитель начальника управления сказал в микрофон:

– Тедди, позвони в пятый участок и скажи, что я просил лейтенанта Фриберга поговорить с полковником Ратмэном из РА и оказать всяческую помощь. Хорошо?

Лейтенант Фриберг оказался совсем еще молодым человеком, тоненьким, щеголеватым и чрезвычайно уверенным в себе.

– Убийство в больнице? – переспросил он полковника Ратмэна, когда тот упомянул имя мисс Ковальски. – Убийцу мы еще не нашли, но все дело ясно, как под микроскопом.

– И что вы видите под микроскопом? – с легчайшим сарказмом спросил полковник. Не так раздражал его петушиный апломб лейтенанта, сколько тоненькая юношеская фигурка с плоским животом и маленькими ягодицами. Полковник увидел мысленным взором свою оплывшую фигуру, постоянные и, как правило, безнадежные сражения с калориями и тяжко вздохнул. Ладно, посмотрим, каков будет этот кузнечик через двадцать пять лет.

– Все хрестоматийно, сэр. Секретарь профессора Трампелла мисс Ковальски совмещала свои прямые обязанности с еще кое-какими.

– Какими же?

– Она была любовницей старика. Не знаю уж, зачем она ему нужна была, – снисходительно усмехнулся лейтенант. – Об этом, естественно, узнал еще один поклонник мисс Ковальски. Об этом всегда узнают. Единственное, чего люди не жалеют друг для друга, – так это сплетни. Мисс Ковальски, особа внешне чопорная, по-видимому, была той еще бабенкой… В общем, банальнейшая ревность. Он подкараулил ее в больнице, куда прошел под видом техника из «Информейшн сервис». Знаете, эта фирма, которая обслуживает информаторы. Дождался ее, а потом поехал к профессору и ухлопал и его.

– Значит, и профессора Трампелла тоже убили?

– Да, сэр. Ревность, знаете, это такая штука…

«Похоже, – подумал полковник Ратмэн, – что Ник Карсон ничего не преувеличивал. Скорее всего, мисс Ковальски была для них всего-навсего статистом. Главное было – убрать старика».

– Да, – пробормотал он, – это вы тонко заметили…

– Простите, сэр? – лейтенант настороженно посмотрел на полковника.

– Что ревность – это такая штука…

Очевидно, лейтенант никак не мог решить, смеется ли над ним грузный полковник с глубокими залысинами или нет. РА, подумаешь, асы, поработали бы в полиции, узнали бы тогда что такое настоящая работа!

– Скажете, а когда убили мисс Ковальски? – спросил Ратмэн.

– Примерно в восемь тридцать вечера.

– Она так поздно задерживается на работе?

Лейтенант взглянул на полковника. А, вот к чему он клонит…

– Нет, она уходит значительно раньше.

– А почему она задержалась в тот день?

– Она не задержалась, сэр.

– Не понимаю.

– Она ушла, а потом вернулась. Убийца прятался в кабинете профессора.

– А почему она вернулась?

– Ей, очевидно, что-то понадобилось в досье, потому что она стояла лицом к шкафу с архивом, когда ей выстрелили в спину.

– Скажите, лейтенант, а вы не пробовали выяснить, часто ли так случалось раньше.

– Что именно?

– Что она возвращалась поздно вечером в больницу.

Лейтенант обиженно пожал плечами.

– Я ж говорю вам, сэр, это убийство на почве ревности. Портье в доме профессора подтвердил, что мисс Ковальски нередко оставалась у старика до утра.

– Верю, охотно верю, – слегка улыбнулся полковник. Теперь, когда можно было не спеша объяснить лейтенантику, как он глуп, он уже не вызывал в нем острой неприязни. Молодой жеребеночек. Подпрыгнуть бы ему высоко в воздух, оттолкнувшись всеми четырьмя копытцами, и весело заржать. Смотрите все, какой я молодой и красивый, как я все здорово понимаю!

– Не знаю, – пожал плечами лейтенант, – часто ли она возвращалась вечером в больницу. Но не думаю, что это имеет значение.

– Для убийцы, это, очевидно, имело значение. Не собирался ведь он сидеть в кабинете профессора всю ночь. Тем более, что он, как вы говорите, прошел в больницу под видом техника по обслуживанию информационных машин. И ночная дежурная вполне могла бы поинтересоваться, куда же девался этот техник. Сдается мне, что убийца знал о предстоящем возвращении мисс Ковальски в больницу. Вы сможете уделить мне часок-другой, мы бы съездили в клинику и уточнили кое-какие детали, а?

– Да, конечно, сэр, – с вежливой ненавистью пробормотал лейтенант. – Меня просили оказывать вам всяческую помощь. – Последнюю фразу он произнес так, что было ясно: без подобного приказа он и минуты бы не потратил на старого зануду из РА.

По дороге в больницу Ратмэн дружелюбно сказал:

– Если мы застанем женщину, которая сидела в приемной в тот вечер, держу пари, она скажет нам, что техник по ремонту информаторов очень торопился.

– Может быть, – буркнул лейтенант, – насколько я знаю, убийцы всегда торопятся. Особенно во власти ревности.

Им повезло. Сестра, дежурившая в ту ночь, была в клинике.

– О да, – сказала она, выслушав вопрос. – Этот парень действительно торопился. Знаете, даже запыхался. Я его спрашиваю: вы что, бегом бегаете, экономите на транспорте? А он, грубиян эдакий, лишь посмотрел на меня. Рожа неприятная такая, почти квадратная. Черные волосы, зачесанные назад, скуластый. Я еще подумала: преступная рожа у этого латиноамериканца.

– Латиноамериканца? – переспросил полковник.

– Ну, я, конечно, не знаю точно, – извиняющимся тоном сказала сестра, – но мне показалось, что он, скорей всего, мексиканец, если вы понимаете, что я имею в виду.

– Скажите, миссис Фрис, а он вам показал свое удостоверение техника?

– А как же, – обиженно пожала плечами сестра. – Только не показал, если быть точной. Оно у него на комбинезоне было прикреплено. Знаете, такое пластиковое. Фотография, имя и фамилия и название фирмы.

– А как его зовут, вы не запомнили?

– Нет. Как-то не обратила внимания.

– А когда он уходил…

– Ну, бежать он не бежал, но перепрыгивал через ступеньку, если вы понимаете, что я имею в виду.

– Ну что ж, спасибо, – сказал полковник. – У вас найдется немного времени, миссис Фрис, если я еще раз обращусь к вам за помощью?

– Ради бога.

– Спасибо. На меня произвело большое впечатление, как точно вы описали лицо убийцы. Всего несколько слов – и целый портрет.

Миссис Фрис бросила быстрый взгляд на полковника, и он подумал: боже, как все подозрительны и насторожены. Как все боятся подвоха и насмешки.

– Знаете, – робко улыбнулась сестра, – когда сидишь в приемной, невольно привыкаешь определять по лицу, что за человек перед тобой…

– Спасибо, – еще раз сказал полковник.

Лейтенант угрюмо молчал.

– Скажите, – спросил его Ратмэн, – а вы не пытались определить, ничего не пропало из досье?

– Нет, не пытались. Я не видел в этом ни малейшей необходимости, – с вызовом сказал лейтенант и демонстративно принялся рассматривать ногти.

– Ну, раз не видели, тогда другое дело. Я думаю, мы сейчас зайдем к старшей сестре.

– Как вам угодно.

Дверь, на которой висела табличка «Старшая сестра. Мисс Фэджин», была полуоткрыта, и из нее выползали прозрачные голубоватые щупальца дыма.

– Добрый день, мисс Фэджин. Полковник Ратмэн из полиции, а это лейтенант Фриберг. Вы уже знакомы?

Сестра Фэджин глубоко затянулась, выпустила необыкновенно плотный и круглый дымовой шар, посмотрела на посетителей и спросила:

– Что еще? Похоронили же, что еще? В конце концов…

– Простите, мисс Фэджин, пока преступник не пойман, для полиции не существует вопроса «что еще».. Увы, ведь никогда не знаешь, что именно поможет тебе напасть на след.

– След! – фыркнула мисс Фэджин, и клубы дыма вздрогнули от ее сарказма. – Я знаю, о покойных плохо говорить не принято, но мисс Ковальски, надо отдать ей должное, оставила достаточно следов. Ее попытки втереться в доверие к шефу были просто скандальны…

– Да, да, мисс Фэджин. Мы уже знаем об этом… Скажите, вы случайно не помните такого больного – Николаса Карсона? Около пятидесяти лет. Он умер здесь от рака легкого примерно полгода тому назад.

Мисс Фэджин фыркнула.

– Случайно не помню! – Она снова фыркнула. – Вы лучше спросите, есть ли вещи, которые я не помню? Я живу этой чертовой клиникой, я отдала ей почти всю жизнь. Помню ли я! Николас Карсон, пятидесяти двух лет, был доставлен в феврале в бессознательном состоянии. Он так и не вышел из комы и умер через пять дней после поступления.

– Это точно? – спросил Ратмэн.

– Сейчас вы увидите, ошибаюсь ли я. – Она нажала желтым от никотина указательным пальцем на клавиши информатора, и на дисплее появились слова: «Информации нет». – Что за чертовщина, – пробормотала мисс Фэджин, – вечно эти информаторы что-нибудь путают. – Но в голосе ее чувствовалась растерянность. Она снова с силой ударила по клавишам, и снова на экране выскочили те же слова: «Информации нет». – Гм… удивительно. В высшей степени удивительно. И тем не менее я не ошибаюсь. Одну минуточку. – Она подняла телефонную трубку: – Карин? Это старшая сестра. Пришлите ко мне, пожалуйста, Дебби. Прямо сейчас. – Она положила трубку. – Дебби – это сестра, которая ухаживала за Карсоном. Сейчас мы узнаем, у кого лучше память, у этих паршивых информаторов или у старой идиотки Фэджин.

– Разрешите, – послышался тонкий голосок из-за двери, и в дымный кабинет вошло неземное видение. У видения были светлые волосы, голубые глаза с мохнатыми ресницами и яркие, без следов помады, губы. – Вы меня звали, мисс Фэджин? – тихо пролепетало видение и опустило глаза.

– Да, деточка. Скажи, ты помнишь мистера Карсона? Рак легкого. Коматозное состояние. Февраль. Палата шестьдесят четыре.

Видение молчало, не поднимая глаз. Мисс Фэджин яростно щелкнула зажигалкой и снова закурила.

– Дебби, ты в своем уме? Это же твоя палата. Сам мистер Трампелл занимался им. Какой-то ученый… Чего же ты молчишь?

– Я… я не помню…

– Ты не помнишь? Ты понимаешь, что ты говоришь?! Как это ты можешь не помнить? У тебя что, память отшибло?

Дебби упорно молчала.

– Не знаю, не знаю уж, что с тобой случилось, – неодобрительно сказала старшая сестра, – но сестра, которая ничего не помнит, – это не сестра. Я не уверена вообще, сможешь ли ты впредь… Ну хоть что-нибудь ты помнишь? Ты же пришла тогда ко мне и сказала: «Мисс Фэджин, это очень страшно, такое глубокое коматозное состояние». Помнишь?

– Я… я… – пробормотала Дебби, и на глазах у нее появились слезы. – Мне… пригрозили…

– Что, милая Дебби? Кто вам угрожал? – спросил полковник.

– Не знаю… Какой-то человек по телефону. Он сказал, что я должна забыть, что в больнице был такой больной, Николас Карсон. Иначе… – Она заплакала.

– Что «иначе»?

– Со мной может случиться то же, что с мисс Ковальски.

– Чепуха! – решительно сказала мисс Фэджин. – Не бойся, деточка. То, что ты сказала, не узнает никто. Иди, милая, и выкинь все из головы. Это какой-то психопат пугал тебя. – Дебби вышла из комнаты, и мисс Фэджин сказала: – Теперь вы видите, что я не ошибаюсь. Но вообще-то это очень странно…

– Скажите, – спросил полковник, – где у вас стоит центральный больничный информатор? Тот, через который можно уничтожить информацию во всей системе.

– В кабинете профессора.

– Вот видите, дорогой мистер Фриберг, у ревнивца, который ждал коварную обманщицу в кабинете профессора, было еще одно занятие: он вывел из памяти информатора сведения о некоем Николасе Карсоне.

– Но досье… – пробормотал лейтенант. Самоуверенность его подтаивала на глазах.

– Где, вы говорите, была застрелена мисс Ковальски? Если не ошибаюсь, перед шкафом с архивом. Так?

– Да, – задумчиво кивнул лейтенант.

– Мисс Фэджин, не могли бы вы пройти с нами в комнату, где находится досье?

Они поднялись по лестнице, прошли по тихому коридору, залитому мягким светом, и вошли в комнату. Из-за стола встала полная женщина с сонными глазами.

– Мисс Хименес, достаньте, пожалуйста, из досье историю болезни Николаса Карсона, – сказала старшая сестра.

– Да, мисс Фэджин, сейчас. – Она вытащила из стола ключи, открыла шкаф, выдвинула ящик, начала перебирать папочки. – Простите, мисс Фэджин, здесь нет такой истории болезни.

– Это точно?

– Да. Может быть, ее засунули по ошибке в другое место?

– Нет, – сказал Ратмэн, – ее не засунули по ошибке в другое место. Ее просто-напросто выкрали. Я в этом не сомневался. Я хотел лишь проверить. И сделал это, очевидно, тот самый скуластый человек с черными волосами, который застрелил мисс Ковальски. Эта история болезни нужна была и секретарю профессора и лжетехнику. А вы говорите, лейтенант, хрестоматийный случай. Ревность!

Он взглянул на молодого полицейского, лицо которого медленно заливал пунцовый румянец. Жеребеночек еще не потерял способности краснеть. Ничего, вряд ли он пробил брешь в восторженном отношении идиота к самому себе. Через четверть часа ему уже будет казаться, что с самого начала он понимал всю сложность дела…

Полковник коротко кивнул и вышел. Жара на улице спала, и он был рад, что не взял сегодня машину. Он шел по улице, стараясь ни о чем не думать. Это был его старый, испытанный метод. Если ни о чем не думаешь, если не стараешься подгонять мысли, они сами выходят на нужную дорогу. Не сразу, не прямым путем, но выходят. Важно было лишь зарядить голову неким импульсом. Но и это не нужно было делать. Потому что он и так был заряжен. Он знал это по мурашкам, которые то и дело пробегали у него по позвоночнику. О, в возрасте есть свои преимущества. Накапливается множество маленьких хитростей, начинаешь распознавать сигналы, которые посылает тебе уже охваченный охотничьим азартом мозг.

А было что-то такое во всей этой истории, что странно возбуждало его. И дело не только в чудовищной дыре в животе школьного друга, из которой он преспокойно вытащил электрический шнур с вилкой. Полковник вздрогнул при воспоминании. Что-то было такое в убийстве мисс Ковальски, что-то… Может быть, знакомое? Чепуха, что значит «знакомое»? Нет, не убийство, разумеется, но как это было сделано. Техник по обслуживанию информационных машин. Пластиковая карточка «Информейшн сервис». Изъятие из машины информации о Николасе Карсоне, Выстрел, который никто не слышал. Глушитель.

Мысли неторопливо вращались в его голове. И при каждом новом повороте, подобно стеклышкам калейдоскопа, они складывались в некие узоры. Узоры несли какой-то смысл, они тщились намекнуть на что-то полковнику, но он пока не понимал их тайный код. Только не старался во что бы то ни стало сейчас же разгадать его. Код был хрупкий, как сон человека, измученного бессонницей. Чем усерднее стараешься заснуть, тем пугливее убегает он от тебя.

Забавный лейтенантик. Немного же понадобилось времени, чтобы от хрестоматийного, как он выразился, варианта осталось мокрое место. Хоть хватило у него ума не цепляться за свою наивную глупость… Молодец, в его блаженном возрасте люди бывают еще самоувереннее. Но он охотно бы променял весь свой никому не нужный опыт, все свои пятьдесят два года, свой чин, свой зад, расплющенный четвертью века сидения на конторском стуле, на тоненькую лейтенантовскую фигурку. И не столько на плоский живот, сколько на юный оптимизм, на ощущение постоянного ожидания чуда, счастья, удачи – редкостных птиц, которые давно уже не прилетают к нему. Впрочем, они никогда не прилетают к тому, кто не верит в них, а Густав Ратмэн давно уже перестал верить в то, что судьба еще что-то сберегла для него, кроме пенсии, болезней и неизбежного конца.

Вдруг он остановился. В узорах калейдоскопа, что все время продолжали бесшумно меняться в его мозгу, вдруг мелькнуло нечто, что заставило его остановиться. Только не хвататься за узор, не разрушить несомый им смысл. И плавно, постепенно, смысл узора всплыл на поверхность сознания. В двойном убийстве, в изъятии информации было нечто профессиональное. Слово было ключевым. Оно отворило дверцу в мозгу. Именно профессиональное. Но не уголовно-профессиональное. Если бы ему нужно было изъять информацию о Карсоне из больницы, он бы действовал именно таким образом. А это значило… Мурашки, что бегали у него по спине, превратились в озноб. Неужели же в операции замешаны какие-то службы Разведывательного агентства? Не может быть, сказал он себе. Слишком фантастична вся история Ника Карсона, чтобы такими вещами занималась какая-нибудь правительственная организация.

И все-таки и все-таки ощущение знакомого профессионализма – именно знакомого профессионализма, – он еще подивился точности слов – не оставляло его.

Пойти к генералу Иджеру. Завтра же пойти к генералу и подробно рассказать ему обо всем. Но нет, может быть, потом. Не сейчас. Генерал снимет очки, близоруко поморгает, помолчит, потом скажет: «Ну что ж, Ратмэн, мы проверим, хотя, признаться…». Как обычно, он не закончит фразу. И все. И останется полковник Густав Ратмэн снова с бесконечными бумагами, которые он перекладывает из одной папочки в другую. Конечно, это было чистым безумием, может быть, уже возрастным симптомом, но не хотелось, ему сейчас идти к генералу Иджеру. Не хотелось возвращаться к постылому столу… Потом. Не сейчас.