Текст книги "Стихи. Дневник 1911-1921"

Автор книги: Зинаида Гиппиус

ТЩЕТА

 
Я шел по стылому, седому льду.
Мой каждый шаг – ожоги и порезы.
Искал тебя – и знал, что не найду,
Как синтез не найду без антитезы.
 
 
Смотрело маленькое солнце зло
(Для солнца нет ни бывших, ни грядущих) -
На хрупкое и скользкое стекло,
На лица синие мимоидущих.
 
 
Когда-нибудь и ты меня искать
Пойдешь по той же режущей дороге.
И то же солнце будет озарять
Твою тщету и раненые ноги.
 

Mapт 1919

СПБ

ПОКА

 
    Я ненавижу здешнее «пока»:
С концами всё, и радости, и горе.
    Ведь как бы ни была длинна река -
Она кончается, впадая в море.
 
 
    Противны мне равно земля, и твердь,
И добродетель, и бесчеловечность;
    Одну тебя я принимаю, Смерть:
В тебе единой не пока – но вечность.
 

Апрель 1919

СПБ

С ВАРЕВОМ

 
Две девочки с крошечными головками,
ужасно похожие друг на дружку,
тащили лапками, цепкими и ловкими,
уёмистую, как бочонок, кружку.
 
 
Мне девчонки показались занятными,
заглянул я в кружку мимо воли:
суп,– с большими сальными пятнами,
а на вкус – тепловатый и без соли.
 
 
Захихикали, мигнули: «Не нравится?
да он из лучшего кошачьего сала!
наш супец – интернационально славится;
а если тошнит,– так это сначала…»
 
 
Я от скуки разболтался с девчонками;
их личики непрерывно линяли,
но голосами монотонно-звонкими
они мне всё о себе рассказали:
 
 
«Личики у нас, правда, незаметные,
мы сестрицы, и мы – двойняшки;
мамаш у нас количества несметные,
и все мужчины наши папашки.
 
 
Я – Счастие, а она – Упокоение,
так зовут нас лучшие поэты…
Совсем напрасно твое удивление:
или ты, глупый, не веришь в это?»
 
 
Такой от девчонок не ждал напасти я,
смеюсь: однако, вы осмелели!
Уж не суп ли без соли – эмблема счастия?
Нет, как зовут вас на самом деле?
 
 
Хохоток их песочком сеется…
«Как зовутся Сказать ему, сестрица?
Да Привычкой и Отвычкой, разумеется!
наших имен нам нечего стыдиться.
 
 
Мы и не стыдимся их ни крошечки,
а над варевом смеяться – глупо;
мы, Привычка и Отвычка,– кошечки…
Подожди, запросишь нашего супа…»
 

Апрель 1919

СПБ

ЛЕТОМ

 
О, эти наши дни последние,
Обрывки неподвижных дней!
И только небо в полночь меднее
Да зори голые длинней…
 

 
Хочу сказать… Но нету голоса.
На мне почти и тела нет.
Тугим узлом связались полосы
Часов и дней, недель и лет.
 
 
Какою силой онедвижена
Река земного бытия?
Чьим преступленьем так унижена
Душа свободная моя?
 
 
Как выносить невыносимое?
Чем искупить кровавый грех,
Чтоб сократились эти дни мои,
Чтоб Он простил меня – и всех?
 

Июль 1919

СПБ

ОСЕНЬЮ
(СГОН НА РЕВОЛЮЦИЮ)

 
На баррикады! На баррикады!
Сгоняй из дальних, из ближних мест…
Замкни облавой, сгруди, как стадо,
Кто удирает – тому арест.
Строжайший отдан приказ народу,
Такой, чтоб пикнуть никто не смел.
Все за лопаты! Все за свободу!
А кто упрется – тому расстрел.
И все: старуха, дитя, рабочий -
Чтоб пели Интер-национал.
Чтоб пели, роя, а кто не хочет
И роет молча – того в канал!
Нет революций краснее нашей:
На фронт – иль к стенке, одно из двух.
…Поддай им сзаду! Клади им взашей,
Вгоняй поленом мятежный дух!
 
 
На баррикады! На баррикады!
Вперед, за «Правду», за вольный труд!
Колом, веревкой, в штыки, в приклады…
Не понимают? Небось поймут!
 

25 октября 1919

СПБ

НОЧЬ

 
…Не рассветает, не рассветает…
На брюхе плоском она ползет.
И всё длиннеет, всё распухает…
Не рассветает! Не рассветет.
 

Декабрь 1919

СПБ

ПЕСНЯ БЕЗ СЛОВ

 
Как ясен знак проклятый
Над этими безумными!
Но только в час расплаты
Не будем слишком шумными.
 
 
Не надо к мести зовов
И криков ликования:
Веревку уготовав -
Повесим их в молчании.
 

Декабрь 1919

СПБ

ТАМ И ЗДЕСЬ

ТАМ И ЗДЕСЬ

 
Там – я люблю иль ненавижу,-
Но понимаю всех равно:
    И лгущих,
    И обманутых,
    И петлю вьющих,
    И петлей стянутых…
А здесь – я никого не вижу.
Мне все равны. И всё равно.
 

Январь 1920

Бобруйск

ВИДЕНИЕ
(ЭТЮД НА «АНТЕ»)

 
На Смольном новенькие банты
из алых заграничных лент.
Закутили красноармейские франты,
близится великий момент.
Жадно комиссарские аманты
мечтают о журнале мод.
Улыбаются спекулянты,
до ушей разевая рот.
Эр-Эс-Эф-ка – из адаманта,
победил пролетарский гнев!
Взбодрились оба гиганта,
Ульянов и Бронштейн Лев.
Завели крепостные куранты
(кто услышит ночной расстрел?),
разработали все пуанты
европейских революционных дел.
В цене упали бриллианты,
появился швейцарский сыр…
………………………
Что случилось? А это Антанта
с большевиками заключает мир.
 

Январь 1920

Минск

ОТТУДА?

Д. П. С.

 
Она никогда не знала,
как я любил ее,
как эта любовь пронзала
всё бытие мое.
 
 
Любил ее бедное платье,
волос ее каждую прядь…
Но если б и мог сказать я -
она б не могла понять.
 
 
И были слова далеки…
И так – до последнего дня,
когда в мой путь одинокий
она проводила меня…
 
 
Ни жалоб во мне, ни укора…
Мне каждая мелочь близка,
над каждой я плачу, которой
касалась ее рука…
 
 
Не знала – и не узнает,
как я любил ее,
каким острием пронзает
любовь – бытие мое.
 
 
И, может быть, лишь оттуда,-
если она уж там,-
поймет любви моей чудо
она по этим слезам…
 

Май 1920

Варшава

ГЛАЗА ИЗ ТЬМЫ

 
О эти сны! О эти пробуждения!
       Опять не то ль,
Что было в дни позорного пленения,
       Не та ли боль?
 
 
Не та, не та! Стремит еще стремительней
       Лавина дней,
И боль еще тупее и мучительней,
       Еще стыдней.
 
 
Мелькают дни под серыми покровами,
       А ночь длинна.
И вся струится длительными зовами
       Из тьмы,– со дна…
 
 
Глаза из тьмы, глаза навеки милые,
       Неслышный стон…
Как мышь ночная, злая, острокрылая,
       Мой каждый сон.
 
 
Кому страдание нести бесслезное
       Моих ночей?
Таит ответ молчание угрозное,
       Но чей? Но чей?
 

Август 1920

Варшава

РОДНОЕ

Т. И. М.

 
Есть целомудрие страданья
И целомудрие любви.
Пускай грешны мои молчанья -
Я этот грех ношу в крови.
 
 
Не назову родное имя,
Любовь безмолвная свята.
И чем тоска неутолимей,
Тем молчаливее уста.
 

Декабрь 1920

Париж

КЛЮЧ

 
       Струись,
       Струись,
Холодный ключ осенний.
       Молись,
       Молись,
И веруй неизменней.
 
 
       Молись,
       Молись,
Молитвой неугодной.
       Струись,
       Струись,
Осенний ключ холодный…
 

Сентябрь 1921

Висбаден

БУДЕТ

И. И. Манухину

 
Ничто не сбывается.
        А я верю.
Везде разрушение,
        А я надеюсь.
Все обманывают,
        А я люблю.
Кругом несчастие,
        Но радость будет.
        Близкая радость,
        Нездешняя – здесь.
 

1922

ИЗ «ПОСЛЕДНИХ СТИХОВ»

МОЛОДОМУ ВЕКУ

 
Тринадцать лет! Мы так недавно
Его приветили, любя.
В тринадцать лет он своенравно
И дерзко показал себя.
 
 
Вновь наступает день рожденья…
Мальчишка злой! На этот раз
Ни празднества, ни поздравленья
Не требуй и не жди от нас.
 
 
И если раньше землю смели
Огнем сражений зажигать -
Тебе ли, Юному, тебе ли
Отцам и дедам подражать?
 
 
Они – не ты. Ты больше знаешь.
Тебе иное суждено.
Но в старые меха вливаешь
Ты наше новое вино!
 
 
Ты плачешь, каешься? Ну что же!
Мир говорит тебе: «Я жду».
Сойди с кровавых бездорожий
Хоть на пятнадцатом году!
 

1914

О ПОЛЬШЕ

 
Я стал жесток, быть может…
Черта перейдена.
Что скорбь мою умножит,
Когда она – полна?
 
 
В предельности суровой
Нет «жаль» и нет «не жаль»…
И оскорбляет слово
Последнюю печаль.
 
 
О Бельгии, о Польше,
О всех, кто так скорбит,-
Не говорите больше!
Имейте этот стыд!
 

1915

ТОГДА И ОПЯТЬ

 
Просили мы тогда, чтоб помолчали
     Поэты о войне;
Чтоб пережить хоть первые печали
     Могли мы в тишине.
 
 
Куда тебе! Набросились зверями:
     Война! Войне! Войны!
И крик, и клич, и хлопанье дверями…
     Не стало тишины.
 
 
А после, вдруг,– таков у них обычай,-
     Военный жар исчез.
Изнемогли они от всяких кличей,
     От собственных словес.
 
 
И, юное безвременно состарив,
     Текут, бегут назад,
Чтобы запеть, в тумане прежних марев,-
     На прежний лад.
 

1915

ИЗ «ПОХОДНЫХ ПЕСЕН»

МИЛАЯ

 
Где-то милая? Далеко,
На совдепской на земле.
Ходит, бродит одиноко,
Ест солому, спит в золе.
 
 
Или, может, изменила,
Поступила в Нарпродком?
Бриллианты нацепила
И сидит с большевиком?
 
 
Провожала, так недаром
Говорила мне: ну что ж?
Подружусь я с комиссаром,
Если скоро не придешь.
 
 
Нет, не верю! Сердце чисто,
И душа ее верна.
Не полюбит коммуниста,
Не таковская она.
 
 
Голодает, холодает,-
Не продаст чертям души.
Наше войско дожидает:
Где мой милый? Поспеши!
 
 
Я в томленьи ежечасно,
Где же друг? Освободи!
Убери ты этих красных…
Милый, белый мой, приди!
 
 
Слышу, слышу, верь заклятью!
Мы готовы, мы идем!
Все нагрянем буйной ратью,
Красных дьяволов сметем.
 
 
Или кони наши – клячи?
Братья, други, все ко мне!
Иль у вас никто не плачет
На родимой стороне?
 

РВАНЬ

 
Видали ль вы, братцы,
Какой у нас враг,
С кем будем сражаться,
Какой у них флаг?
 
 
  Эй, красное войско!
  Эй, сборная рать!
  Ты ль смертью геройской
  Пойдешь умирать?
 
 
Китайцы, монголы,
Башкир да латыш…
И всякий-то голый,
А хлебца-то – шиш…
 
 
  И немцы, и турки,
  И черный мадьяр…
  Командует юркий
  Брюнет-комиссар.
 
 
Плетется, гонимый,
И русский дурак,
Столкуемся с ним мы,
Не он же наш враг.
     _____
 
 
  Мы скажем: ты с нами.
  Сдавайся своим!
  Взгляни, что за знамя
  Над войском твоим?
 
 
Взгляни, как чернеет,
Чернеет насквозь.
Не кровью ль твоею
Оно запеклось?
 
 
  Очнись от угара
  И с Богом – вперед!
  Тащи комиссара,
  А сброд – удерет.
 
 
Погоним их вместе,
Дорогу, воры!
Мы к семьям, к невесте,
В родные дворы!
 

КОМИССАР

 
Комиссар! Комиссар!
      Отрастил ты брюхо.
Оттого-то наш народ
      Душит голодуха.
 
 
Комиссар! Комиссар!
      Эй, не зарывайся.
Не спасет тебя Че-Ка,
      Сколько ни старайся.
 
 
Комиссар! Комиссар!
      Нам с тобой не внове.
Мы теперь – не дураки,
      Попил нашей крови.
 
 
Комиссар! Комиссар!
      Трусишь, милый? Вольно!
Наших баб нацеловал,
      А теперь – довольно.
 
 
Комиссар! Комиссар!
      Пуля – много чести.
На веревке повиси,
      На своей невесте!
 

КРАСНАЯ ЗВЕЗДА

 
Повалили Николая,
Ждали воли, ждали рая -
      Получили рай:
      Прямо помирай.
 
 
Воевать не пожелали,
Мир похабный подписали,
      Вместо мира, вот -
      Бьемся третий год.
 
 
Додушив буржуев, сами
Стать хотели буржуями,
      Вот те и буржуй:
      Паклю с сеном жуй.
 
 
Видим, наше дело чисто…
Записались в коммунисты,
      Глядь, взамен пайка -
      Сцапала Че-Ка.
 
 
Не судили – осудили,
И китайцев пригласили…
      К стенке под расстрел -
      Окончанье дел.
 
 
Заклинаем люд рабочий,
Трудовой и всякий прочий,
      До последних дней:
      Будьте нас умней!
 
 
Не сидите вы в Совете!
Всех ужасней бед на свете
      Черная беда -
      Красная Звезда.
 

ТОВАРИЩ

 
Неспокойствие во взоре,
Ловок, юрок, брит.
Чепуху такую порет,
Даже слушать – стыд.
 
 
Врет, что вырос на Урале,
Этакий нахал!
В плен его мы что ли взяли,
Как сюда попал?
 
 
Всюду трется, всюду вьется,
Всюду лезет в спор:
«Что в Совдепии живется
Плохо – сущий вздор.
 
 
Этих басен ходит много
Про советский край.
Там, не верите? ей-Богу,
Не житье – а рай.
 
 
Что душе твоей угодно,
Можешь всё купить.
Кормят, поят превосходно,
Весело служить.
 
 
Все обуты, все одеты,
Не на что роптать.
Опекают всех Советы,
Как родная мать.
 
 
Говорят, что пулеметы
Ставят за спиной.
Эка, не было заботы!
Сами рвутся в бой.
 
 
Всё честь-честью. Всё как надо.
Никаких Че-Ка.
Дисциплина и порядок.
Русские войска.
 
 
И охота вам сражаться,
На своих идти?
Так ли думаете, братцы,
Родину спасти?»
 
 
Ах ты, бритая лисица,
Вот куда ты гнешь!
Только стоит ли трудиться:
Нас не проведешь!
 
 
Ишь нашелся примиритель!
Видим, кто таков!
Не умеришь нашей прыти
Бить большевиков.
 
 
Знаешь, пуля есть шальная?
Не уйти в кусты:
Для такого негодяя
Отлита, как ты.
 

ПИСЬМО ИЗ СОВДЕПИИ

 
С аэроплана посылаю
Письмо – кому? Кому-нибудь.
Хочу сказать, что умираю,
Что тяжкий камень давит грудь.
 
 
Знакомый летчик, парень смелый,
Мне обещался сбросить лист.
(Я знаю, летчик этот – белый,
Хоть говорит, что коммунист.)
 
 
Кому б листочки ни попались,
Пусть он поверит, пусть поймет:
Мы ныне в муке все сравнялись,
Нет ни рабочих, ни господ.
 
 
Я сам рабочий, пролетарий,
Из Петрограда – металлист;
Схватили, заперли в подвале
За то, что я – социалист.
 
 
Жена сидела и сынишка,
Сидели с нами мужики -
Зачем не ссыпали «излишка»
Армейцам красным в сундуки.
 
 
В допросах мы хлебнули горя:
Ходил кулак, свистела плеть…
Жена моя скончалась вскоре,
Да что ж! И лучше помереть.
 
 
О мне не толк – мы все страдальцы.
На землю нашу пала тень.
Впились в нас дьявольские пальцы,
И недалек последний день.
 
 
Скажите всем – ужель не знают?
Ужель еще не пробил час?
Что красный дьявол замышляет,
Прикончив здесь – идти на вас.
 
 
Скажите всем, что небо грозно,
Что гибель наша – гибель вам.
Скорей, скорей, пока не поздно!
Идите все на помощь к нам!
 
 
Труслив наш враг, хотя и ловкий,
Легко с ним справимся и мы…
Но развяжите нам веревки,
Освободите из тюрьмы!
 
 
Зовем из вражеского стана,
Из преисподней мы кричим…
Лети, письмо с аэроплана,
К свободным, честным и живым!
 

РОДИНЕ

1

 
Не знаю, плакать иль молиться,
Дождаться дня, уйти ли в ночь,
Какою верой укрепиться,
Каким неверием помочь?
 
 
И пусть вины своей не знаем,
Она в тебе, она во мне;
И мы горим и не сгораем
В неочищающем огне.
 

2

 
Повелишь умереть – умрем.
Жить прикажешь – спорить не станем.
Как один, за тебя пойдем,
За тебя на тебя восстанем.
 
 
Видно, жребий у нас таков;
Видно, велено так законом,
Откликается каждый зов
В нашем сердце, тобой зажженном.
 
 
Будь, что будет. Нейти назад:
Покорились мы Божьей власти.
Подымайся на брата брат,
Разрывайся душа на части!
 

БОЖИЙ СУД

 
Это, братцы, война не военная,
Это, други, Господний наказ.
Наша родина, горькая, пленная,
Стонет, молит защиты у нас.
 
 
Тем зверьем, что зовутся «товарищи»,
Изничтожена наша земля.
Села наши – не села, пожарищи,
Опустели родные поля.
 
 
Плачут дети, томясь в испытании
И от голода еле дыша,
Неужель на такие страдания
Не откликнется наша душа?
 
 
Мы ль не слышим, что совестью велено?
Мы ль не двинемся все, как один,
Не покажем Бронштейну да Ленину,
Кто на русской земле господин?
 
 
Самодержцы трусливые, куцые,
Да погибнут под нашим огнем!
Знамя новой, святой революции
В землю русскую мы понесем.
 
 
Слава всем, кто с душой неизменною
В помощь Родине ныне идут.
Это, други, война не военная,
Это Божий свершается суд.
 

ГОСТЬ

 
Как приехал к нам англичанин-гость,
По Гостиному по Двору разгуливает,
В пустые окна заглядывает.
Он хотел бы купить – да нечего.
Денег много – а что толку с того?
Вот идет англичанин завтракать,
Приходит он в Европейскую гостиницу,
А ее, сердечную, и узнать нельзя.
Точно двор извозчичий заплевана,
Засорена окурками да бумажками.
Три года скреби – не выскребешь,
Не выскребешь, не выметешь.
Ни тебе обеда, ни ужина,
Только шмыгают туда-сюда
Ловкачи – комиссары бритые.
Удивился гость, покачал головой
И пошел на Садовую улицу
Ждать трамвая номер тринадцатый.
Ждет он час, ждет другой,– не идет трамвай.
А прохожие только посмеиваются:
«Ишь нашелся какой избалованный.
Что ж, пожди, потерпи, коли время есть,
Долго ли до второго пришествия?»
И прождал бы он так до вечера,
Да терпение аглицкое лопнуло.
И побрел он пешком к Покрову, домой.
Наплывали сумерки осенние,
Фонарей не видать, не светятся,
Ни души кругом, тишина да мгла,
Только слышно: журчит где-то около
Ручеек, по камушкам прыгая,
Да скрипит-шуршит, мягко стелется
Под ногою трава забвения.
Вот пришел он домой измученный,
Не горит камин, темно-холодно,
Керосину в лампе ни капельки,
Хлеба ни крошки, ни корочки,
Трубы лопнули – не идет вода,
Не идет, только сверху капает,
С потолка на голую лысину.
Покорился гость, делать нечего.
Доплелся до кровати ощупью
И улегся спать, не поужинав.
Как заснул он – выползла из щелочки
Ядовитая вошь тифозная.
Поглядела, воздуха понюхала,
Очень запах ей аглицкий понравился,
Подползла она тихонько, на цыпочках,
И… кусь! англичанина в самый пуп,
Пролежал англичанин в сыпном тифу,
Пролежал полтора он месяца.
А как выздоровел, сложил чемодан
И удрал, не теряя времени,
Прямо в Лондон через Финляндию.
Вот приехал к себе он на родину,
Обо всем Ллойд Джоржу докладывает:
«Ваше, говорит, Превосходительство,
Был я в русской советской республике,
Еле ноги унес, еле душу спас.
Никого там нет, ничего там нет,
Только белая вошь да голый шиш,
С кем торговлю вести, мир заключать,
Не со вшой ли сыпнотифозною?»
А Ллойд Джорж сидит, усмехается,
Пузом своим потряхивает,
На соседнюю дверь подмигивает:
«Обману, говорит, я обманщиков,
Самого товарища Красина.
Штуку выкину, только дайте срок.
Время терпит, а дело трудное».
     _____
 
 
Врет, иль правду говорит?
      Спорить неуместно.
Кто кого перехитрит,
      Ой, неизвестно.
 

СИЯНЬЯ

СИЯНЬЯ

 
Сиянье слов… Такое есть ли?
Сиянье звезд, сиянье облаков -
Я всё любил, люблю… Но если
Мне скажут: вот сиянье слов -
Отвечу, не боясь признанья,
Что даже святости блаженное сиянье
Я за него отдать готов…
Всё за одно сиянье слов!
 
 
Сиянье слов? О, повторять ли снова
Тебе, мой бедный человек-поэт,
Что говорю я о сияньи Слова,
Что на земле других сияний нет?
 

ИДУЩИЙ МИМО

 
У каждого, кто встретится случайно
Хотя бы раз – и сгинет навсегда,
Своя история, своя живая тайна,
Свои счастливые и скорбные года.
 
 
Какой бы ни был он, прошедший мимо,
Его наверно любит кто-нибудь…
И он не брошен: с высоты, незримо,
За ним следят, пока не кончен путь.
 
 
Как Бог, хотел бы знать я все о каждом,
Чужое сердце видеть, как свое,
Водой бессмертья утолять их жажду -
И возвращать иных в небытие.
 

МЕРА

 
Всегда чего-нибудь нет,-
Чего-нибудь слишком много…
На всё как бы есть ответ -
Но без последнего слога.
 
 
Свершится ли что – не так,
Некстати, непрочно, зыбко…
И каждый не верен знак,
В решеньи каждом – ошибка.
 
 
Змеится луна в воде,-
Но лжет, золотясь, дорога…
Ущерб, перехлест везде.
А мера – только у Бога.
 

НАД ЗАБВЕНЬЕМ

 
Я весь, и сердцем и телом,
Тебя позабыл давно,
Как будто в дому опустелом
Закрылось твое окно.
 
 
И вот, этот звук случайный,
Который я тоже забыл,
По связи какой-то тайной
Меня во мне изменил.
 
 
Душу оставил всё тою,
Уму не сказал ничего,
Лишь острою теплотою
Наполнил меня всего.
 
 
Не память, – но воскресенье,
Мгновений обратный лет…
Так бывшее над забвеньем
Своею жизнью живет.
 

РОЖДЕНИЕ

 
   Беги, беги, пещерная вода,
Как пенье звонкая, как пламя чистая.
   Гори, гори, небесная звезда,
Многоконечная, многолучистая.
   Дыши, дыши, прильни к Нему нежней,
Святая, радостная, ночь безлунная…
   В тебе рожденного онежь, угрей,
Солома легкая, золоторунная…
   Несите вести, звездные мечи,
   Туда, туда, где шевелится мга,
   Где кровью черной облиты снега,
   Несите вести, острые лучи.
   На край земли, на самый край, туда -
Что родилась Свобода трехвенечная
   И что горит восходная Звезда,
Многоочитая, многоконечная…
 

24 декабря

ЖЕНСКОСТЬ

 
Падающие, падающие линии…
Женская душа бессознательна,
Много ли нужно ей?
 
 
Будьте же, как буду отныне я,
К женщине тихо-внимательны,
И ласковей, и нежней.
 
 
Женская душа – пустынная,
Знает ли, какая холодная,
Знает ли, как груба?
 
 
Утешайте же душу невинную,
Обманите, что она свободная…
Всё равно она будет раба.
 

BEЧНОЖЕНСТВЕННОЕ

 
Каким мне коснуться словом
   Белых одежд Ее?
С каким озареньем новым
   Слить Ее бытие?
О, ведомы мне земные
   Все твои имена:
Сольвейг, Тереза, Мария…
   Все они – ты Одна.
Молюсь и люблю… Но мало
   Любви, молитв к тебе,
Твоим – твоей от начала
   Хочу пребыть в себе,
Чтоб сердце тебе отвечало -
   Сердце – в себе самом,
Чтоб Нежная узнавала
   Свой чистый образ в нем…
И будут пути иные,
   Иной любви пора.
Сольвейг, Тереза, Мария,
   Невеста-Мать-Сестра!
 

НЕОТСТУПНОЕ

 
Я от дверей не отойду.
Пусть длится ночь, пусть злится ветер.
Стучу, пока не упаду.
Стучу, пока Ты не ответишь.
Не отступлю, не отступлю,
Стучу, зову Тебя без страха:
Отдай мне ту, кого люблю,
Восстанови ее из праха!
Верни ее под отчий кров,
Пускай виновна – отпусти ей!
Твой очистительный покров
Простри над грешною Россией!
 
 
И мне, упрямому рабу,
Увидеть дай ее, живую…
Открой!
       Пока она в гробу,
От двери Отчей не уйду я.
Неугасим огонь души,
Стучу – дрожат дверные петли,
Зову Тебя – о, поспеши!
Кричу к Тебе – о, не замедли!
 

ЮЖНЫЕ СТИХИ

 
Качаются на луне
Пальмовые перья.
Жить хорошо ли мне,
Как живу теперь я?
 
 
Ниткой золотой светляки
Пролетают, мигая.
Как чаша, полна тоски
Душа – до самого края.
 
 
Морские дали – поля
Бледно-серебряных лилий…
Родная моя земля,
За что тебя погубили?
 

 
Какая-то лягушка (всё равно!)
    Свистит под небом черно-влажным
Заботливо, настойчиво, давно…
    А вдруг она – о самом важном?
 
 
И вдруг, поняв ее язык,
    Я б изменился, все бы изменилось,
Я мир бы иначе постиг,
    И в мире бы мне новое открылось?
 
 
Но я с досадой хлопаю окном:
    Всё это мара ночи южной
С ее томительно-бессонным сном…
    Какая-то лягушка! Очень нужно!
 

 
Опять черна, знакома и чиста,
Свой звездный купол ночь вскружила.
Давно мне сердце эта пестрота
Неотвратимостью своею утомила.
 
 
И Млечный Путь – застывшая река,
Где не текут и не мерцают струи…
О, тени Божьих мыслей,– облака!
Я вас любил… И как о вас тоскую!
 

 
И всё прошло: пожары, знои,
И всё прошло, – и всё другое:
Сереет влажно полог низкий.
О, милый дождь! Шурши, шурши,
Родные лепеты мне близки,
Как слезы тихие души.
 

CTИXИ О ЛУНЕ

 
Кривое, белое пятно
   Комочком смято-мутным
Висит бесцельно и давно
   Над морем неуютным.
 
 
Вздымая водные пласты,
   Колеблет море сваи.
А солнце смотрит с высоты,
   Блистая и скучая.
 
 
Но вот, в тот миг, когда оно
   Сердито в тучу село,
Мне показалось, что пятно
   Чуть-чуть порозовело.
 
 
Тревожит сердце кривизна,
   И розовые тени,
И жду я втайне от пятна
   Волшебных превращений…