Текст книги "Джек-Соломинка"
Автор книги: Зинаида Шишова
Жанр:
Детская проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)
Сэр Гью сражался во Франции и при Кресси и под Пуатье,[17]17
В битвах под Пуатье и при Кресси англичане нанесли тяжелое поражение французам.
[Закрыть] когда лошади английских рыцарей сгибались под тяжестью военной добычи. Он слыхал, что дела Черного принца[18]18
Черный принц – Эдуард, принц Уэльский, старший сын Эдуарда III.
[Закрыть] приняли дурной оборот, но не хотел этому верить.
– Война продолжается с переменным успехом, – сказал купец. Он умолчал о том, в каком состоянии застал английские войска в Бордо.
Монахиню не интересовала война. Она продолжала о своем.
– Многие недальновидные дворяне графства, – сказала она, – уже давно не требуют со своих мужиков никаких повинностей. Мужики платят аренду, и придет время, когда они будут считать себя вольными фермерами.
Сэр Гью почувствовал упрек в ее словах.
– Это делаю не я один. Так обстоит дело во всем Кенте. Да и, правду сказать, мне гораздо выгоднее сдавать в аренду землю и получать денежки чистоганом, чем иметь, как в Эссексе, сотню вилланов, откупающихся от меня дохлыми петухами или гнилой соломой, – смущенно добавил он.
– Не хлебом единым сыт человек! – строго произнесла монахиня.
– Деньги мне нужны для того, чтобы отсылать их сыну в Анжу… Англичане терпят большую нужду во Франции…
Последнюю фразу сэр Гью произнес, не глядя на Джоанну. Еще в начале прошлой зимы мастер Тристан прислал к отцу дворянина из Гаскони с просьбой передать с ним побольше денег, вина и меховой одежды, ибо англичане умирают во Франции не от ран, а от холода и голода. Сэр Гью не доверил дворянину ни того, ни другого, ни третьего.
– Гасконцы – все пьяницы и хвастуны, – сказал он. – И посланный может по дороге все пропить и проиграть в кости или триктрак.[19]19
Триктрак – особый вид игры в кости.
[Закрыть]
В комнате сэра Гью стоял сундучок, полный доверху серебряных и золотых монет, и Джоанна знала об этом. В другом сундуке, побольше, были сложены прекрасные сукна из Арраса, серебряные блюда и кубки, парчовые и бархатные платья, меховые плащи, железные позолоченные рукавицы, наплечники, кружева и много драгоценных вещей, привезенных сэром Гью из Франции в 1346 году.
Поэтому, как заманчиво ни раскладывал итальянец свои товары, хозяину замка ему ничего не удалось сбыть.
В Дувре, куда спешил купец, склады были переполнены товарами, а кроме этого, у любого рыночного торговца их можно было купить за цену, вполовину меньшую, чем запрашивал бродячий купец. Содержание слуги и осла в пути тоже не входило в расчеты итальянца.
Джоанна, подперев щеки кулаками, задумчиво смотрела на огонь и вскрикнула от неожиданности, когда итальянец, подойдя сзади, внезапно набросил ей на плечи полосатый шелк.
– Повернитесь к свету, миледи, пристегните шелк на груди этой красивой серебряной розой – пусть все увидят, как украшают девицу предлагаемые мной товары.
Джоанна вскочила с места:
– Ах, господин купец, в таком случае я должна умыться и переплести косы!..
Когда девочка вернулась в холл, все посмотрели на нее с удивлением. Умытая и причесанная, убранная в пеструю ткань, со щеками, горящими от волнения и радости, Джоанна совсем не казалась такой некрасивой, какой ее все считали до сих пор.
А она, хохоча, важно шагала взад и вперед, подметая длинным шлейфом песок с кирпичного пола.
«Господи, прости меня, но она за одну минуту вдруг стала похожа на леди Элеонору, свою мать!» – подумал в испуге сэр Гью. А вслух он сказал:
– Джоанна, не кладите руки на бока и не хохочите, как пьяница в кабаке. Когда вы так разеваете свой рот, добрым людям кажется, что зубов у вас вдвое больше, чем человеку положено от господа бога.
Джоанна, не обращая внимания на дядю, налила в лохань воды и, дав ей успокоиться, наклонясь, разглядывала свое отражение.
– У венецианцев, – вмешался купец, – я могу купить для вас стеклянные зеркала, которые они выдувают в Мурано. Их вешают на стену. В них человек может видеть себя всего – с головы до ног.
– Я смотрелся в такое зеркало во дворце архиепископа в Лондоне, заявил сквайр. – Оно было в красивой широкой раме, и я видел в нем всего себя – с головы до ног. Но я говорю вам, что я за него не дал бы ни одного фартинга, потому что на отражении нос мой был вполовину больше всего лица.[20]20
Вследствие недостаточно усовершенствованной техники стеклянные зеркала XIV века получались либо выпуклые, либо вогнутые.
[Закрыть]
Джоанна, спустив косы на плечи, сидела за столом и молча прислушивалась к беседе. Шелк скрипел у нее на плечах, от него пахло имбирем и ванилью и еще каким-то нежным и сладким запахом, точно в лесу ранней весной.
Купец снова посмотрел на девочку.
– Если милорд даст мне в провожатые слугу с оружием и обменяет моего коня в придачу с ослом на свежую лошадь, я оставлю миледи все эти украшения, – сказал он улыбаясь.
Глава III
Для слуги купца не нашлось места в замке. Мост еще не был поднят, а через ров, отделяющий замок от деревни, еще можно было разглядеть огоньки очагов в близлежащих домишках.
– Мы бы пустили тебя, – смущенно сказала женщина, выходя на его стук из первого дома, – но хозяин наш уехал в Гревзенд, и не следует принимать чужого, когда в доме одни женщины.
Малый ухмыльнулся в темноте. Небольшие, видно, богатства были в этом доме, если хозяйка так откровенничает с первым встречным.
– Проваливай! – отозвался грубый голос, когда он постучался в следующую дверь.
Так он бродил от дома к дому, спотыкаясь о придорожные камни и попадая ногами в лужи. С размаху он налетел в темноте на столб. Разглядев прибитое под навесиком изображение спасителя, он в испуге стянул с себя шапку и извинился, как перед живым человеком. Значит, он дошел уже до конца деревни. Вся она была черная, как будто вымершая, только где-то сбоку светился огонек, и малый пошел на огонь. Здесь ему не пришлось даже стучаться, так как дверь была снята с петель, а хозяин прилаживал к ней болты. Напротив, под навесом, белокурый мальчишка возился у горна. Это была деревенская кузница.
– Чего тебе нужно? – грубо спросил хозяин в ответ на его приветствие. – Добрые люди не шляются ночами по дорогам!
В одиннадцатый или двенадцатый раз пришлось бедняге повторить свой рассказ о том, что в замке для него не нашлось ни угла, ни пищи.
– Ну, значит, деревенский кузнец богаче господина сквайра, – сказал кузнец захохотав. – Жена, не засыпай: послушай, что говорит малый. А ты, Джек, растолкай ребят, дайте пристроиться молодчику.
– Э, да ты совсем не такой тихоня, как можно вообразить с твоих слов, – добавил хозяин, когда раздутый мехами огонь осветил лицо его гостя. Подойди-ка поближе, я гляну, нет ли у тебя украшения на лбу.
– Можешь быть спокоен, – простодушно улыбаясь, ответил малый, – хвала господу, до этого еще не дошло. Я нахожусь в услужении у итальянского купца и нанят сопровождать его до Дувра.
Он отлично понял намек хозяина. Парней, отказывающихся от работы, королевские приставы хватали по дорогам, судили и клеймили раскаленным железом, выжигая на лбу букву «ф», что означало слово «фальшь».
Мальчишка у наковальни с трудом повернул в клещах кусок железа и сунул в огонь. Потом, вытерев руки о холщовые штаны, он с любопытством подошел к гостю.
Веснушки его сейчас не были видны. Лицо мальчика, освещенное пламенем горна, казалось вылитым из меди, светлые, цвета соломы, волосы свисали на щеки, и он – ни дать ни взять – был как медный ангел с алтаря Сэссексской часовни. Так подумал слуга купца, потому что они с хозяином проехали много городов и посетили немало красивых церквей и часовен.
– Ну, ложись, что ли, – сказал медный ангел, но голос у него был самый обыкновенный человеческий, такой, какой бывает у мальчишек в пятнадцать-шестнадцать лет, когда они то говорят басом, то сбиваются на дискант. Он раздвинул лохмотья на полу и освободил место.
Встревоженные куры сослепу налетали на очаг посреди хижины; воздух наполнился гоготаньем, кудахтаньем, хлопаньем крыльев и мычанием разбуженной коровы.
– Летом мы привязываем Милли во дворе, но сейчас сырые ночи… объяснила хозяйка.
– Ночи как ночи, а корова не сдохла бы, – перебил ее муж. – Но уж слишком много добрых людей шатается сейчас по дорогам!
Не дожидаясь второго приглашения, гость бросил на пол куртку и растянулся во весь рост.
– Хороший кузнец из него вышел бы, – сказал хозяин через минуту, прислушиваясь к богатырскому храпу гостя. – Посмотри-ка на его грудь и кулаки. Нет, я тебе говорю: из парня будет толк!
…– Какой масти был конь у твоего хозяина? – спросила Джейн Строу, расталкивая своего гостя поутру. – И не пора ли тебе вставать, малый? Мой старик и старшой пошли в монастырь ковать лошадей, а я завозилась по хозяйству и забыла про тебя. Какой масти, говорю, был конь у твоего хозяина?
– Гнедой, – ответил парень, просыпаясь немедленно. – А в поводу купец должен вести осла, – добавил он, вскакивая на ноги.
– Ну, слава богу! – сказала женщина успокаиваясь. – А то тут проехал какой-то чужой на рыжей кобыле, за ним – парнишка из замка, и я уж подумала было, не проспал ли ты своего купца.
…Мост был уже спущен, когда малый подошел ко рву, но в замке никого не было видно.
– О-гей! – крикнул парень. В ответ залаяли собаки. Так как никто не показывался, парень крикнул еще раз.
– Что ты кричишь как сумасшедший? – спросила, выходя, вчерашняя маленькая леди. – Мать-настоятельница еще спит. А твой купец уже давно уехал.
Малый с шапкой в руках застыл на месте.
– Ну, что ж ты стал! – продолжала леди. – Иди к нам на гумно, нам все равно нужны люди. Купец так и сказал: «Возьмите моего малого, он вам пригодится».
– Он так сказал? – багровея, заорал парень, бросая шапку о землю. – А он не сказал, что не заплатил мне за службу?.. А кроме того, я заработал у него осла…
– Ну, я ничего не знаю, – пробормотала маленькая леди, поворачиваясь в нерешительности. – Ты бы лучше не ревел, как бык, потому что сейчас выйдет сэр Гью…
Малый свернул с дороги и сел под кустом. Это дело надо было обмозговать. Где же справедливость? Теперь любой сквайр, фермер, даже арендатор сможет донести на него, а здесь никто не захочет поручиться за чужака.
Нельзя ли попросить, чтобы сквайр выдал ему свидетельство о том, что он не ушел от хозяина самовольно? И потом нужно еще расспросить об осле… Малый снова вернулся к замку. Маленькой леди нигде не было видно, но из конюшни слуга вывел гнедого коня итальянца. Вслед за ним вышел сквайр, и пока конюх водил лошадь в поводу, лорд внимательно ее осматривал.
– Доброе утро, сэр, – сказал малый, снимая шапку.
Сквайр взглянул на него, а затем взял из руки слуги недоуздок.
– Стати хороши, Аллан, – заметил он, – но ты посмотри, на что похожи его копыта!
– Сэр, – откашливаясь, начал малый, – не можете ли вы засвидетельствовать, что я не убежал от своего хозяина?
Сквайр молчал. Вместо него заговорил конюх:
– Куда же ты теперь думаешь податься? Нам нужны люди на конюшне…
– Я у хозяина заработал деньги и осла, – ответил юноша, с трудом проглатывая слюну. – Деньги мои он увез с собой, а осел, вот я вижу, стоит у вас на конюшне. А я на нем должен вернуться домой, в Эссекс.
Сквайр молчал.
– Он нанял меня в услужение в Брентвуде, в Эссексе, – снова начал малый. – Я был с ним в Лондоне и каждый день таскал для него тюки на баржи. Потом я сопровождал его из Лондона в Дартфорд, из Дартфорда – в Рочестер, из Рочестера – в Медстон. Мы договорились по четыре пенса[21]21
Пенс – английская мелкая монета, равна 1/12 шиллинга или 1/240 фунта стерлингов.
[Закрыть] в день на его харчах, а за то, что я его доставлю в Кентербери, он обещал мне осла.
Сэр Гью искоса глянул на него. Слуга купца говорил почтительным тоном и прижимал руки к сердцу, но что-то в лице его не понравилось сквайру. Уж слишком он сдвигал свои черные брови и после каждого слова точно рассекал рукой воздух.
– Но тебе не довелось доставить итальянца в Кентербери, почему же ты требуешь осла? – рассудительно заметил слуга. – И четыре пенса в день – это слишком высокая плата для такого оборванца, как ты. Оставайся у нас по два пенса в сутки. Зато тебе не придется ездить в Дувр или в Калэ за заработанными деньгами.
– Я пришел за своим ослом, – сказал юноша упрямо.
– Откуда ты взял, что это именно твой осел у нас на конюшне?
– Пенч! – крикнул малый изо всех сил, и осел так же оглушительно отозвался из конюшни: «Йо-о-ооо!»
– Немедленно убирайся отсюда! – сказал сквайр тихо. – Ты слышишь!
…Малый шел по дороге, покачивая головой и разводя в недоумении руками. Видать по всему, что его дела повернулись в плохую сторону. У него и пенса не было за душой, в пути он оборвался, и сейчас ему и впрямь никто не поверит, что только вчера он был в услужении у богатого купца. Что ему теперь делать? Просить помощи у кузнеца, у которого он ночевал? Так с виду тот – человек не злой, но народ сейчас запуганный, и люди думают только о себе. Однако больше малому податься было некуда, и он свернул к деревенской кузнице.
Под навесом толпилось несколько человек, но уже прозвонили к обедне, и кузнец больше не раздувал огня.
– Вот, соседи узнали, что ты проехал четыре графства, – сказал, увидев его, кузнец, – и допытываются, что ты рассказал нового. А что мне им ответить, если ты всю ночь проспал, как сурок, а мы ушли на рассвете… Но отчего ты вернулся? Где твой купец?
Добрые люди только покачивали головами, слушая рассказ о злоключениях бедняги. Да-да, такие теперь, времена… А попробуй так поступить слуга с господином, его тотчас забьют в колодки, да еще на два-три дня выставят у позорного столба на главной площади города…
Солнце уже поднялось высоко в небе, а малый все говорил и говорил без умолку:
– Плохие настали времена. Французы бьют наших на той стороне пролива. Война пожирает все деньги, и не успевают люди оправиться от одного налога, как король и парламент придумывают второй и третий.
– Слыхали? – сказал кузнец, поднимаясь и оглядывая собравшихся. – Наш судья[22]22
Парламентские билли о рабочих определяли максимум заработной платы. На местах же плату устанавливали мировые судьи дважды в году для каждого округа особо.
[Закрыть] назначил на это полугодие для косарей плату в два пенса на своих харчах!
– Ну, теперь его зятек, сэр Маркус Осборн, будет нанимать не восемь человек поденщиков, а двенадцать! – пробормотал кто-то со злостью.
– Или вот придумали это клеймение бродяг. А разве я бродяга, если не хочу работать за гроши? Теперь даже богомольцу приходится брать от своего священника свидетельство о том, что он идет именно на богомолье.
– Да, много денежек перейдет сейчас в карманы писцов и стряпчих[23]23
Стряпчий – адвокат.
[Закрыть]… В своих местах ты еще всегда найдешь двух поручителей, а в чужом графстве ты ни за что ни про что сядешь в тюрьму или заплатишь штраф!
Малый с досады бросал шапку об пол и хлопал себя руками по ляжкам, и те, которые его слушали, тоже бросали шапки об пол и хлопали себя по бокам, потому что в течение сотен лет они не научились иначе выражать свою досаду.
– На ярмарках ходят бедные попы, они рассказывают истории из библии, и нигде в священном писании не говорится о том, что одни должны всю жизнь, не разгибая спины, работать до смертного пота, а другие – пользоваться их трудами.
– Богатые приходские священники ездят на охоту, как лорды, и держат ливрейных слуг, им некогда выполнять требы. Они нанимают бедных попов, и те за гроши работают на них, как поденщики. В Эссексе бедные попы в пост просят милостыню.
– И у нас в Кенте тоже. Вот сын Джима Строу сложил про них песенку… Да ты не бойся, спой нам, Джек!
Упирающегося мальчика вытащили к самому горну.
– Ну-ну, Джек, не ломай дурака! – строго прикрикнул кузнец.
За полпенни бедный поп, —
запел Джек, опасливо озираясь на кочергу, которой отец обычно мешал угли, —
Ладно выстругает гроб,
За полмерки овсеца
Закопает мертвеца…
– Ловко! – заявил малый, с любопытством поглядывая на Джека. – Неужто это ты сам сложил такую песенку?
– Сам! Да и что здесь такого? – ответил смущенно Джек. – Когда мы тут сидим по воскресеньям, один начнет, другой прибавит слово, и пойдет, и пойдет…
– Сам, сам сложил, – перебил мальчика отец, с гордостью хлопая его по плечу. – Это он пошел в свою бабку – мою покойную тещу. Та, бывало, как заведет сказку или песню, тут тебе и о короле Артуре, и о рыцарях, и о феях…
– Что там феи и рыцаря! – сказал малый с пренебрежением. – Вот про попа – это нужно было уметь придумать! Да, он у тебя парень хоть куда. И чем только ты его кормишь? Смотри, какой он у тебя статный и румяный! Можно подумать, что он получает по воскресеньям молоко и мясо…
И все, даже дети, засмеялись его шутке.
Мяса и молока Джим Строу не мог, понятно, предложить своему гостю, но его накормили славным, поджаренным на кирпичах ячменным хлебцем, и выпил парень с полпинты пива, не меньше. А теперь нужно было собираться в путь.
Долго совещались хозяева с гостем и под конец порешили, что в Эссекс парню возвращаться не с руки. Его возьмут на поденную работу, а в Эссексе платят еще меньше, чем в Кенте. Там у господ хватает и бесплатных рук… Если малый переночует здесь еще одну ночь, он сможет завтра отправиться с кузнецом в Кентербери. Поможет, кстати, старому Строу нести мешок с гвоздями и подковами. А в Кентербери собирается много народу, и там легко можно пристроиться. А не то придется податься еще дальше – к Дувру. Такого детину любой капитан наймет и заплатит за четыре месяца вперед!
К вечеру собралась гроза. В доме было душно, и Джек повел гостя ночевать с собой на сеновал.
Как только они легли, грянул гром. В конце сентября это не предвещало ничего доброго, и оба они стали креститься в испуге.
Они долго лежали молча, глядя, как белое и синее пламя шарит по стенам и крыше чердака. Сон развеялся, и они принялись толковать о том о сем. Их разговор разбудил старую Джейн Строу, она поднялась по лесенке, прислушалась и затем, покачав головой, стукнула в дверь.
То, что она услышала, могло бы ее испугать, если бы ей с детства не были знакомы такие разговоры. Но пока человек молод, он весь кипит от гнева, когда видит несправедливость, а потом, с годами, он постепенно остывает.
– Ну что же ты думаешь: мужики с одними палками да луками смогут одолеть лордов? – допытывался Джек у гостя.
– Ты еще молод, – важно ответил малый, – а не то ты слыхал бы о битве при Кресси.[24]24
В битве при Кресси было выявлено превосходство пеших английских стрелков над конными французскими рыцарями.
[Закрыть] Кто тогда обратил в бегство французских рыцарей? Пехота! А из кого состояла пехота? Из лучников! А кто такие лучники? Да такие же мужики, как мы с тобой!
Сердце Джека громко забилось в груди.
«Если б не йомен[25]25
Йомен – зажиточный свободный крестьянин.
[Закрыть] в зеленой куртке…» – вспомнилась ему песня. Но нет, не следует слишком доверять песням и сказкам…
– А ты был при этом? – спросил он насмешливо.
– Я-то не был, – почесываясь, ответил малый, – но отец мой в ту пору возил песок…
– Сладки гусиные лапки! – перебил его Джек басом, поудобнее устраиваясь на сене.
Это была любимая поговорка его отца: «Сладки гусиные лапки!» – «А ты их едал?» – «Да я не едал, но наш дядька видал, как их бейлиф едал; говорит, что сладки».
Парня взорвало.
– Ты рыжий кентский дурак! – сказал он. – Эх, беда, что Брентвуд так далеко от моря! Мы на вашем месте захватили бы уже не один корабль и тогда ударили бы на господ с суши и с моря!
Вот в это-то время старая Джейн Строу и постучала в дверь.
Оба замолчали, и через несколько минут гость захрапел.
Джек лежал с закрытыми глазами, и сердце его билось так сильно, что казалось – в груди его не одно, а целая дюжина сердец.
Конечно, малый говорит правду. Разве это справедливо, что господа едят, пьют и живут в свое удовольствие, топчут мужицкий хлеб, загораживают реки, запрещают мужикам иметь свои мельницы, а когда к ним привезешь зерно, они половину берут за помол…
Время еще не пришло, говорит гость. Глупости! Вот сейчас как раз самое время заварить кашу. Дворяне сражаются во Франции; какой замок ни возьми там только дети, женщины и старики да горсточка слуг. О таком, как Друриком, и говорить не приходится – мост спускают и поднимают только для важности, а ров вокруг замка можно перейти вброд. Но даже в Рочестере, в Бёрли, в Ковенайте сейчас не больше десятка вооруженных людей. Какого же времени еще надо ждать? Да и где его искать, этого малого, когда пробьет час? Ведь никто даже не спросил его имени…
– Послушай-ка, – сказал Джек, расталкивая гостя, – а как тебя звать, а?
– Уолтер Тайлер, – ответил тот, моментально просыпаясь. – Так и спросишь Уота Тайлера,[26]26
Та́йлер – по-английски – кровельщик.
[Закрыть] сына того кровельщика, что перекрывал церковь в Брентвуде.
– Ну, все-таки, как ты думаешь, много у вас в Эссексе найдется таких, что и сейчас пошли бы за тобой? – спросил Джек шепотом.
– Да и сейчас пошло бы человек тридцать, не меньше, – ответил тот, и в темноте глаза его блестели, как у рыси.
– Считай тридцать один, – важно сказал Джек. – В кожаной куртке, с луком, с четырьмя стрелами я явлюсь к тебе по первому твоему зову.
Глава IV
Как хорошо рано утром становиться за наковальню!
Бом! – ударял Джек молотом, и далеко из-за леса кто-то отвечал:
Бом!..
Это он подал сигнал к тревоге, и из-за леса отозвался его подручный.
Бом, бом, бом! – бил он изо всех сил, и воздух вокруг гудел, как колокол.
Тогда мальчик выходил на порог и смотрел вдаль. Нет, не в сторону Друрикома, а туда, где вдалеке, как море, синел лес.
Нагретый воздух, колеблясь, поднимался над зелеными холмами Кента, и Джеку казалось, что лес, колеблясь, поднимается кверху, что это не лес, а это навстречу ему движется отряд храбрых йоменов.
«Тех самых, которые спешили французских рыцарей, – думал мальчик, вспоминая ночной разговор, – славных йоменов в зеленых куртках, с луками в руках. Тех, про которых сложили песню:
Отец вчера с вечера велел ему перебрать весь хлам в сарае и сбить ржу со старого железа, и Джек старательно выполнил эту работу. Но почему так долго спят малыши? И где это замешкалась мать?
Работая в будние дни с отцом, Джек корзинами должен был таскать уголь, раздувать мехи, подавать отцу то молот, то клещи, а малыши только завистливо следили за ним издали. После того как Филю выжгло глаз искрой, отец запретил им даже подходить к наковальне.
Но где же, наконец, вся детвора? Даже девчонок не слышно за домом.
Нужно пойти накосить травы, но этим гораздо веселее заниматься, когда за тобой топочут быстрые ножки и когда тебе помогают прилежные ручки.
Однако, прежде чем выйти из дому, необходимо взглянуть на свою сокровищницу – все ли в порядке? Не разнюхал ли о ее существовании кто-нибудь из врагов?
Джек раздвинул кусты бузины и в яме нащупал свой длинный белый лук. Сейчас не время этим заниматься, но мальчик не мог себе отказать в удовольствии подержать в руках это благородное оружие.
И вдруг, оглянувшись, он увидел, что, быстро перескакивая через плетни и канавы, к нему во весь дух скачет вся ватага: Филь, Том, Лиззи, а впереди всех маленькая Энни с развевающимися по ветру белыми волосами.
Джек вернулся к навесу и, не выпуская из рук лука, с самым озабоченным видом стал рыться в железном хламе.
– Ой, Джек! Ой, Джек! – кричала, пробегая через двор, маленькая Энни. – Ой, Джек, ты не знаешь, что случилось!
– В чем дело? – спросил Джек, на минуту теряя свой гордый вид. – Где мать?
– Ой, на дороге! Там на ослике сидит леди…
– Что ты болтаешь, что за леди?
– Мать все знает, и Филь, и Том, и Лиззи! Ей-богу, я не вру! – чуть не плача, твердила Энни. – Маленькая леди… Ругается она, как паромщик!
В это время подоспели остальные.
– Ой, Джек! – в восторге кричали они. – Иди сейчас же на дорогу! Тебя зовет леди! Ей-богу, она ругается, как паромщик дядя Эшли!
– Пусть говорит кто-нибудь один! – приказал Джек. И так как за детьми, вытирая рукавом красное, потное лицо, подходила сама Джейн Строу, он нетерпеливо повернулся к ней: – В чем дело, мать?
– Лиззи и Энни играли на дороге, – сказала жена кузнеца, садясь в тень и обмахиваясь юбкой. – Вдруг видят: едет на ослике леди, а ослик не идет, и она его бьет палкой. Она их спрашивает, не видели ли они чужого малого в желтой куртке. Они испугались и молчат. Она стала кричать. Тогда они еще больше испугались и побежали за мной. Я прибегаю и вижу: на ослике сидит маленькая леди, в точности как наша из замка, только красивая…
– Как богоматерь! – вставила Лиззи.
– Да, и она мне говорит: «Не видела ли ты, женщина, малого в желтой куртке? Это его осел». А я, раз так, говорю: «Видела. Он у нас ночевал». А она говорит: «Позови его». А я ей говорю: «Он пошел со стариком в Кентербери». Тут осел…
– Тут осел начал лягаться, – закричали дети в восторге, – а леди стала ругаться, как паромщик!
– Она кричала: «Проклятое животное, чтоб ты сдохло!» – в восторге взвизгнул Филь. – И осел обязательно сдохнет, потому что сегодня тяжелый день – понедельник.
– И она сломала ветку и колотила осла, а он лягался! – кричали дети хором. – И она сказала, чтобы ты пришел к ней на дорогу!
– Зачем я ей нужен? – сказал Джек сердито. Он одернул на себе куртку. Губы его внезапно пересохли.
– Иди, малый, – сказала мать. – Барышня хочет нам оставить осла. Может, парень еще вернется с отцом – тогда он нам скажет спасибо… А не вернется – нам хуже не будет.
– Ах, чтоб ты лопнул! – услышал Джек, подходя к дороге. И потом: бац-бац! – это наездница лупила осла изо всех сил.
Мальчик раздвинул кусты орешника и глянул на дорогу. Осел вертелся волчком, а всадница, уцепившись обеими руками за поводья, съезжала то на одну, то на другую сторону.
– Беги сюда скорей! – крикнул знакомый голос, и не кто иной, как Джоанна Друриком, повернула к нему кирпичное от натуги и злости лицо. Здравствуй, Джек! Почему ты стоишь как пень?
– Здравствуй, Джоанна, – наконец выговорил мальчик.
Девочка из замка была теперь во много раз красивее, чем тогда, когда они подрались у дороги. Сейчас на ней был пестрый шелк, заколотый на груди серебряной застежкой, тонкие красные кожаные башмаки и кожаные чулки, и на каждом пальце правой руки у нее было надето по кольцу.
Однако она, как видно, нисколько не гордилась.
– Купец, понимаешь ли, не отдал бедному малому осла, – объясняла Джоанна, пока Джек, подойдя ближе, успокаивал животное, похлопывая его по шее. – Тот так просил, что я не могла вытерпеть. Я говорю дяде: «Мы должны отдать осла», а дядя сказал: «Убирайся отсюда ко всем чертям вместе с этим проклятым ослом!» Я пошла и написала парню свидетельство, что он не бродяга…
– Сама написала? – спросил Джек с уважением.
– Ну, не все ли равно – мы написали вместе с Алланом, – сказала Джоанна, чуть смутясь. – Но подписала я сама, ты увидишь – очень красивыми маленькими буквочками. И поставила печать на воске. Сэр Гью хотел у меня вырвать печать, и я укусила его за палец. Потом я в сундуке взяла мамины платья и кольца. В замок я больше не вернусь.
– Куда же ты денешься?
– Я поеду в монастырь и буду там жить, пока не выйду замуж. Что ты сказал?
– Ничего, – пробормотал Джек.
Было решено, что Джек проводит Джоанну до монастыря, а потом возьмет осла к себе. Если вернется слуга купца, Строу отдадут ему животное; если не вернется, то, как сказала старая Джейн, им хуже не будет.
– Я поведу осла под уздцы, – предложил Джек, – а ты сиди и не вставай, потому что за Хельским пустырем такая грязь, что ты потеряешь свои красивые башмачки.
Джоанна посмотрела на него внимательно. В своей кожаной куртке, с высоким луком в руках, он был похож на взрослого.
– Мать-настоятельница у постели умирающего, – объяснила, отворяя ворота, молоденькая послушница[29]29
Послушница – прислужница в монастыре, собирающаяся стать монахиней.
[Закрыть] с лисьей мордочкой. – А ты по какому делу, Джек? – спросила она у сына кузнеца.
– Мальчик со мной, – сказала Джоанна важно. – Когда мать Геновева освободится, доложишь, что ее ждет леди Друриком. Возьми этот узелок. Мы будем гулять по дороге.
Послушница медлила запирать ворота. Ее одолевало любопытство. Дети пошли по дороге, ведя в поводу осла. О чем могла так горячо беседовать леди Друриком с мальчишкой из Дизби?
Послушница выглянула еще раз. Мальчик привязал осла в кустах, снял с себя и расстелил на траве куртку. Девочка села, а он стоял перед нею, опираясь на высокий лук.
Послушница хихикнула и с грохотом захлопнула ворота.
Когда матери Геновеве доложили, что ее дожидается Джоанна Друриком, монахиня со стоном подняла руки ко лбу.
Голова ее горела. Аббатисе за сегодняшнюю ночь так и не пришлось заснуть. Больного привезли на закате, всю ночь он хрипел, метался по постели и ругался на двух языках. Несмотря на то что доктор, ученый монах отец Роланд, запретил ему двигаться, он кричал, чтобы его немедленно везли в замок.
– Пусть этот скряга, – заявил он, задыхаясь и кусая себе от боли руки, – пусть этот скупец, которого называют моим отцом, сам из своего кошелька заплатит носильщикам, священнику и доктору! Мне хочется посмотреть на его физиономию, когда он узнает, что из всех моих имений ему останется только выгон да замок!
– Кому же рыцарь полагает отказать свое имущество? – осторожно спросила настоятельница.
– Черту, дьяволу, бродяге на дороге! – вопил он как одержимый.
– Немедленно пошлите в Уовервилль за нотариусом, – распорядилась мать Геновева.
Пока отец Роланд составлял лекарство, больной должен был двенадцать раз подряд прочитать псалом «Miserere mei Deus!».[30]30
Будь милостив ко мне, господи! (лат.)
[Закрыть] Иначе успокоительное питье не имело бы никакого действия. Потом он выпил лекарство из церковного колокольчика – это немедленно останавливает боль. Затем, осторожно ворочая его жаркое и влажное тело, мать Геновева с отцом Роландом завернули рыцаря в некрашеную шерсть.
– Теперь все будет хорошо, – сказал доктор, но почти в ту же минуту рыцаря стало рвать кровью и желчью и он сделался белее стены.
Отец Роланд был учеником Джона Эрдорна, лондонского медика, который сам обучался своему искусству у славного Джона Гатисдена,[31]31
Известные английские врачи XIV столетия.
[Закрыть] оставившего немало книг и записей своим ученикам. И все это, однако, не помешало рыцарю с ужасными ругательствами прогнать доктора от своей постели.
– Позовите ко мне Снэйпа-Малютку из Дизби, если он еще жив, – сказал больной, несколько успокоившись. – Тот сразу выложит мне всю правду.
Снэйп-Малютка был простым деревенским костоправом, но рыцарь так божился, ругался и изрыгал хулу на всех святых и даже на самого господа бога, что аббатиса вынуждена была исполнить его просьбу.
Когда маленький человечек вошел в комнату, для него подставили скамеечку, чтобы он мог как следует осмотреть больного.
Мать Геновева вышла в трапезную.
– Пошлите за девочкой, – сказала она тихо.
Послушница с лисьей мордочкой долгое время затаив дыхание стояла подле кустов, вытянув худую шейку. Ей хотелось до конца дослушать рассказ мальчика.
– …После этого он бросил свой меч, и тот зазвенел так, точно заплакал. Тогда Роланд поднял его и прижал к губам, и он видел, как на мече выступили слезы…
– Это сам Роланд заплакал? – спросила леди Друриком, подозрительно шмыгая носом.
– Да нет, господи, ты опять все перепутала, – это заплакал Дюрандаль, его меч![32]32
Предание о племяннике Карла Великого, Роланде, и о его мече Дюрандале было из Франции занесено в Англию анжуйскими и нормандскими завоевателями. Получило большое распространение в придворной литературе и народном эпосе.
[Закрыть] – сердито ответил сын кузнеца.
Тогда послушница, кашлянув, сказала:
– Леди Друриком, мать настоятельница ждет вас в трапезной.
Слезы, не скатываясь, стояли в коротких черных ресницах Джоанны. Боясь, чтобы монашка их не заметила, девочка шла с высоко поднятой головой.
