Текст книги "Шоколадница"
Автор книги: Зина Парижева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
– Я вызову полицию! – повторила она.
Полный мужчина, тяжело приподнимаясь с кресла, ухмыльнулся, бросив в ответ:
– На свете существует нечто более серьёзное, для чего действительно следовало бы вызывать полицию.
С этими словами хозяин развернулся в обратную от входа сторону и с необычной для его тучности незаметностью скрылся за мощной, пугающе-таинственной дверью, оставив Иду наедине с собственными мыслями.
***
Через две недели после предыдущего события.
– Уважаемый Василий Ефимыч, не разрешите ли вы мне отлучиться сегодня в часов пять? – строя глазки, умоляла владельца сладкого магазина Ида.
– Нет. – холодно отрезал тот.
– Пожалуйста, будьте милы, Василий Ефимыч, – повысив голос на октаву, продолжала требовать своё девушка. Продавец был непреклонен:
– Я же сказал тебе: нет.
– Вы даже не спросили, почему я вас так прошу… Это первый и последний раз, я обещаю…
– Да тут и так всё ясно. Что мне спрашивать. Мне врать не надо, и себе не советую.
– Но пожалуйста! – красавица упала в ноги господину, чем вызвала невероятное удивление в мужчине, увлечённом монотонной работой: подсчётом количества нереализованного товара. Ида с силой зажмурила глаза: больше от растекающейся по голеням боли, нежели от декларативных страданий, именуемых в сим случае капризом, тем самым заслужив глупым эмоциональным поступком ушиб коленей.
– Да что тебе нужно! – прикрикнул хозяин, добавив тихо про себя, – Вот, девица, хрен поймёшь её.
– Пожалуйста! Я всего лишь хочу навестить свою больную бабушку!
Ида стояла на коленях рядом с хозяином, оперев сложенные в молитве руки о бёдра господина. Лицо, устремлённое ввысь, и невинный блеск в распахнутых ясных глазах не давали повода усомниться в словах «девицы».
– А бабушку случайно не Игорем зовут? – делая не двусмысленный намёк, улыбнулся продавец.
– Как вы смеете! – взбунтовалась немецкая Мадонна. Она разительно изменилась в лице. Перед зеницами Василия Ефимыча застыла гримаса обиды и ненависти.
– Это была шутка. Какая же ты всё-таки дура… Хотя, как говорится, «в каждой шутке есть доля правды». И действительно, как я могу быть уверен, что ты не пойдёшь к какому-нибудь хахалю? – строго отвечал мужчина.
Девушка встала с колен, оставляя неизменным злостный взгляд, нацеленный на несговорчивого господина. Причины её столь богатого на чувства поведения не были в полной мере ясны. Возможно, сумбур, царящий в голове фрейлейн, способствовал таким перформансам.
Поразмыслив долю секунду над словами мужчины, она смягчилась.
– Хорошо, я вас понимаю, – упрямо и чётко проговаривала она, явно осознавая собственную беспомощность над положением, – Я всегда была честна с вами. «Хахаля», как вы сказали, у меня нет. Но есть больная бабушка. Она живёт во Вдовьем доме.
– Это что ещё за чертовщина? – прервал оправдательную речь Иды хозяин заведения.
Девушка недовольно вздохнула.
– Это место, где содержаться вдовы высокопоставленных особ, пожилые женщины. За ними там ухаживают; делают всё необходимое, чтобы эти женщины спокойно дожили свой век. Вот, что это такое!
– Впервые слышу. Моя бабка умерла, когда мне и семи не было. Вторая бабка, по мамкиной линии, дольше прожила. До последних дней бегала, суетилась. Как садилась отдыхать – дед её брал за шкирку да поколачивал. Она сразу поднималась – и суетиться. Домашними делами всё занималась. Никогда не видел, чтоб улыбалась она. Всегда строгая была, хотя я знал, что она не просто так это всё делает, а любит она нас… Так. А чём я? Опять я перед тобой разоткровенничался. Хотел сказать, что ерунда это всё, от лукавого. Ухаживать ни за кем не надо. Если плохо человеку, болеет, значит оставить его надо. Сам не может жить – не чужих умов это проблема. А тут придумали… Ещё и для старух. Сиделки эти в пустую силы тратят. Дуры. Собрали всех дураков в одной избе, да и назвали «Вдовий дом». Тьфу!
– Как вы жестоки! – отрицательно воскликнула барышня, – Как вы смеете?! Я вас не понимаю. Сами в таком положении не были, а потому и не знаете. Вот старым станете, будете помощи просить, а вам что должны отвечать? «Простите, дедушка, не хотим мы силы свои молодые на вас тратить. Нам есть чем заняться, а ты ступай и не мешайся здесь нам». Так, что ли? Вы что, рады этому будете?
Начальник задумался.
– А даже если и так! Да! Я, может, лучшего и не заслужил.
– У живых людей нет времени беседовать с мертвецами, а старики уже одной ногой в могиле, – со спокойной уверенностью добавил он, подумав.
Искреннее признание Василия Ефимовича удивило Иду, но она не намерена была мириться с такой нигилистической точкой зрения. Между собеседниками вновь повисла тишина, дающая обоим право поразмыслить над мнениями друг друга.
– Знаете, я тут недавно думала, – мечтательно начала Ида, – Как было бы чудесно, если бы для животных из питомников строили маленькие загончики в больницах, вдовьих домах и других местах, где людям одиноко и тоскливо. Тогда этим несчастным было бы не так плохо, и, думаю, животным тоже данное решение пошло бы на пользу. Как вы думаете, это хорошая идея?
– Ох, снова ты херню городишь, женщина. Вам, бабам, лучше бы молчать в тряпочку и не мешать. Хотя б выглядеть будете красиво и настроение поднимать, – нудно бурчал хозяин, – Но, если представить, что к твоим словам прислушаются и сделают, как ты говоришь, одна проблема решится, а вот другая – посерьёзнее – останется. Люди, которых ты считаешь несчастными, изолированы. Своей «доброй волей», как и любой «хорошей» идеей, ты сделаешь хуже. Те люди просто будут жить в «своём» мире. Когда-то их загнали в дома, отгородили от общества, так они и живут в «своей» среде. Животные только помогут им окончательно закрепоститься. Так они и будут жить, далёкие от мира. Лучше б этих домов не было. Всем проще стало б сразу. Но тебе, я вижу, этого не понять, так что не начинай разговоров, которых не можешь поддержать.
Ида была не согласна, но вида не подала, сдерживая себя от инициирования нового конфликта, страшась его разгорания, не выгодного обоим. Выполнив немую просьбу мужчины, она всё же решила удостовериться:
– Так вы запрещаете мне уйти пораньше?
Мужчина, кончив с подсчётами и отложив в сторону клочок пожелтевшей бумаги, мельком глянул на прелестную леди, столь далёкую от него по духу.
– О, чёрт с тобой! Вали к своей бабке! Можешь вообще не возвращаться! – свирепо откликнулся он, однако в его неприятном тоне чувствовалась вполне объяснимая усталость.
– Благодарю, – неловко ответила красавица и незаметно ретировалась. Виной её нерадостной реакции служило разочарование, вызванное впечатлением от вышеописанного разговора, опустошившего надежды и альтруистские мечты девушки.
Вдовий дом
Во Вдовьем доме пахло неизвестными медикаментами и немытой плотью, давая своевременно понять незваному гостю, куда он пришёл. Несмотря на, возможно, кажущийся заботливым уход за бывшими жёнами гражданских и прочих деятелей, запах не оставлял сомнений в недобросовестности обслуживающего персонала. Хотя у иных возникало предположение, что запах этот вечно сопровождает престарелых людей.
Ида не могла смотреть на обитательниц сего учреждения без жалости, но, не владея рецептом эликсира молодости, невозможно облегчить страдания личностей, чей путь медленно подходит к ожидаемому концу.
Девушка, чувствуя себя неуютно, стыдясь своих молодости и прекрасного здоровья, маленькими, неуверенными шажками перемещалась по коридору жилья призренных. Завернув в знакомую комнату, Ида обнаружила отсутствие любимой бабушки, ласково именуемой Тоней. Койка пустовала, а по ту сторону запотевшего окна беспокойный ветер качал искусные ветви молодого вяза.
Не менее взволнованная барышня поспешила выведать у остальных жителей судьбу милой старушки. Ида выбежала из пустующей бледной комнаты и отправилась на поиски живой души.
Удача ждала Иду недолго, и вскоре фрейлейн встретила спокойно идущую ей навстречу худощавую, с маленькими неприветливыми глазками, медсестру, которую чуть ли не сбила с её и так тонких ножек добродетельного призрака.
– Здравствуйте, простите, вы не знаете, куда пропала Антонина Семёновна из восьмой палаты? – нервно, запинаясь на каждом слове, спросила дева.
Медсестра размеренно остановилась и, изучая высокомерным взглядом Иду, ответила:
– Никуда она не пропала, – с ледяным равнодушием, отточено говорила женщина в белом одеянии, – Антонина Семёновна была по собственному желанию переведена в другую палату. В восьмой её слишком сильно дуло, если вам интересно. Сейчас лежит в третьей, на первом этаже.
– Спасибо! – послышалось у боковой лестницы. Эхом раздался дубовый стук каблуков, становясь слабее и слабее и, в конец, спустя минуту, глухо затих окончательно.
Медсестра механически повернулась, жёстко и громко спросив:
– Но… кто вы?!
***
Ида сбежала с ложной дороги и молниеносно очутилась в дверном проёме, над которым красовалась крупная цифра «3». Девушка, отдышавшись, придя в себя и вспомнив о вежливости, робко постучала, ожидая ответа.
– Кто это? – прохрипел чей-то раздражённый голос.
– Это Ида. Бабушка, я могу войти?
– Что ещё за Ида?
Грустный скрип кровати раздался в тишине, создавая в мыслях обеих женщин непонятную пропасть.
– Я. Твоя внучка.
С правого края комнаты показалась маленькая старушечья голова, которую, словно нимбом, опоясывал пух белых, слегка сероватых, волос, видневшийся на свету. Подслеповатые, блёклые глаза тупо смотрели вдаль, слегка приоткрытый, с пересохшими губами рот будто издавал неслышимый звук или пытался что-либо произнести, а вопросительное выражение лица достигалось лишь за счёт тонких, почти невидимых бровей. Пожилая дама, вероятно, разглядев лицо девушки, стоящей напротив неё, нахмурилась и посмотрела осмысленно и строго прямо на Иду.
– У меня нет внуков, – прохрипела печальным и, вместе с тем, вызывающим тоном, не требующем опровержения сказанных слов, старуха.
Ида была шокирована.
– Нет! Бабушка! А как же я? А Феликс? Петра? Озетта? Артур, Герда, Людвиг? А как же маленький Отто?.. Бабушка, ты не помнишь нас? Мы приезжали к тебе на Рождество год назад. Мы всегда приезжаем к тебе на Рождество и Пасху.
Женщина недоумённо смотрела на Иду, пытливо ища в её лице знакомые черты.
– Что ты говоришь, милочка? Я впервые тебя вижу, а тех имён я и не слышала ни разу. Я не твоя бабушка.
– Но бабушка… Но я… я не могла ошибиться!
Голубые глаза девы, словно мраморные, античные вазы, наполнились влагой. Не в силах сдерживать внезапный поток слёз, юная барышня заплакала, прикрывая покрасневшее лицо мягкими ладонями. Однако, чуть поразмыслив и опомнившись, Ида спросила:
– Если вы не моя бабушка, скажите, пожалуйста, как вас зовут?
Старушка перевела взгляд в сторону, припоминая ответ и готовясь вот-вот произнести, развеяв сомнения вопрошающей. Придя к умозаключению, бабушка промямлила:
– Меня… Хм… Меня зовут… Милочка, в моём возрасте я всё забываю… Меня зовут Антонина… М… Вроде, Антонина Владимировна… или… нет. Антонина Ивановна…
– Антонина Семёновна! Нет, ты моя бабушка! – оживилась непризнанная внучка, но, смутившись, промолвила, – Ты просто… не помнишь.
Ида подошла ближе к старушке, отчего последняя боязненно шелохнулась. Девушка продолжала, ласково взяв трясущиеся, неуверенные в движениях руки пожилой дамы в свои:
– Бабушка, посмотри. Разве ты не помнишь меня? Я приходила к тебе не так давно, месяц назад. Ты говорила, что всё забываешь, что у тебя болят ноги. Тебе тяжело было ходить, и я помогала тебе с этим. Тогда ты узнавала меня. Ты сказала, что я изменилась, повзрослела, но всё такая же улыбчивая…
– Прости, деточка, не узнаю я тебя, – прервала ровную и убедительную речь Иды, старушка, – Впервые тебя вижу, хотя на кого-то ты похожа. Когда-то у меня была дочь. Ты на неё немного похожа. Прости, милочка, кажется, я не твоя бабушка. У меня нет больше родных. Мой муж умер в 1886 году, а дочь – от туберкулёза в 1893…
– Нет! Нет! Мама жива! – восклицала Ида, возобновив течение прозрачных холодных слёз, – Бабушка, твоя дочь не умирала. От туберкулёза умер твой сын, Илья.
– У меня не было сына, – с удивительным спокойствием, пространно и кратко ответила Антонина Семёновна, – и внуков не было. Деточка, у меня нет родственников. Одна я осталась смерти ждать.
Последние слова женщины звучали так убедительно, что Ида не посмела более возразить. Она выпустила руки старушки, оставив их болтаться в спёртом воздухе Вдовьего дома. Молодая бледная женщина медленно, молча вышла, не вспомнив, как, разочарованная, с мокрым от слёз, порозовевшим лицом, оказалась посреди Очаковской улицы, на всей площади которой царило броуновское движение. Над Идой нависал купол мрачных туч. Едущая за её спиной повозка мигом привела мечтательницу в чувство.
Сориентировавшись, Ида побрела к ближайшей лавке, распахнутые окна которой открывали барышне светлый мир приятных ароматов хлебобулочных изделий. Героиня картин Рубенса вошла в наполненную запахами, словно флакон французских духов, лавку. В обширной площади магазина умещалось множество сладостей на любой вкус. Проходя мимо одного из столиков, краем глаза дева приметила лежащий в аккуратной, но, будто выцветшей от яркого света, упаковке шоколад, но тут же в её юной голове пролетела мысль: «Не могу больше смотреть на шоколад. Ненавижу шоколад. Как он мне противен.»
***
Пышная красавица, расправив полы своей пушистой и изящной шубки, с замёрзшими на улице слезами, покусанным морозом лицом и опечаленным взглядом в пустоту съедала по дольке бесформенную плитку низкокачественного шоколада, думая лишь о том, как она желает уйти с тяготившей её работы. Покрывшиеся инеем длинные густые ресницы застилали ей вид противоположной части неизвестной тёмной аллеи. Мокрый снег только усугублял и без того плохую видимость. Ветер был морозным, словно на кладбище.
Девушка ещё не знала, что представшее этим вечером перед ней явление, доведшее её до слёз, имело под собой название – деменция.
Загадка
Безвременно наступивший февраль пробуждал в людях воспоминания о светлой весне, до которой оставалась пара недель. Небо будто стало выше, и пространство города больше не выглядело погрузившимся в темницу зимы. На дворе чаще появлялись оледеневшие лужи в противовес угрюмым сугробам. Рутинное времяпрепровождение Иды словно бы стало разнообразнее, потому она передумала уходить от хозяина, превратившегося всего за несколько месяцев в единственного друга, обладающего своеобразным мировоззрением и эмоциональным фоном. В попытке узнать «друга» получше, фрейлейн решила тайно проникнуть за холодные засовы мрачной двери. Иде было невдомёк, что скрывает за собой металлическая задвижка, и оттого загадка эта становилась для девушки привлекательнее, взывая к пытливому уму и незыблемому любопытству барышни.
Однажды, когда Василий Ефимович отлучился за покупкой ингредиентов, что случалось раз в месяц, Ида, осмелев и заранее проследив за тем, куда владелец заведения кладёт ключ от загадочной двери, направилась открывать завесу тайну.
Ида, проверив, ушёл ли хозяин, и после удостоверившись в этом, посмотрев через плечо за плоскость витрины, медленно повернула старый медный ключик, взятый из кляйнового6 сундука, покоящегося в одном из четырёх ящиков секретера. Заглянув за с усилием отворившуюся дверь, продавщица не могла поверить собственным глазам, раскрывшимся от ужаса и походившим на блюдца старинного семейного сервиза. В продолговатом помещении, напоминающем широкий тёмный коридор, освещаемый несколькими подсвечниками, господствовал мерзкий запах тухлого мяса, от которого молодой женщине мгновенно стало дурно. В середине комнаты стоял высокий и широкий в диаметре – как и хозяин магазина – чан с чёрной густой жидкостью. Ида подошла ближе к огромному котлу и, взобравшись на стремянку, посмотрела внутрь. Запах, источаемый жидкостью, был более приятным, нежели в остальной части помещения, – это был шоколад. Ида мигом спустилась и направилась дальше по коридору. Справа стоял грубо отёсанный деревянный стол, на котором красовался нож мясника. На другом конце стола покоились формы для шоколада, детально вымытые и вычищенные. Но не это вызвало в неподготовленной барышне чувство страха и беспомощности. Помимо ножа для резки мяса, на столе находилась лампа, сделанная из человеческого черепа. В дальней части коридора, на противоположной стене, болтались гирлянды из белёных костей, а на тумбе, стоящей недалеко от чана, лежали чья-то окровавленная ладонь, ухо и язык. Не выдержав отвратительнейшего смрада в симбиозе с не менее кошмарным зрелищем, Ида, задыхаясь, выбежала из комнаты, тряся волосами цвета поздно скошенного сена. Тщательно заперев за собой дверь, она бросила ключ в привычное для него место и села, как ни в чём не бывало, пытаясь смириться с увиденным или хотя бы отвлечься.
***
Ида с шумом ворвалась в уютные апартаменты с полосатыми обоями, устрашив тем самым мирно читающую любовный роман тётю.
– Ида, Господи! – хватаясь за сердце, воскликнула перепуганная женщина; её глаза сверкали, как тлеющие угольки в камине, – Нельзя же так врываться! Ох, ты меня до смерти напугала. Что случилось? Ты выглядишь взволнованно.
– Извини, тётя. Я не знала, что ты читаешь, – монотонно сказала Ида, проигнорировав заданный ей вопрос. Бывшая курсистка суетливо металась по комнате, будто ища забытую вещь.
Лидия Крузенштерн, вальяжно развалившись в кресле, принялась за очередную главу, часто посматривая на племянницу из-под строгих очков учительницы. Над головой фрау висела, обрамлённая в позолоченную раму, картина генуэзского художника Бернардо Строцци «Кухарка». «Кухарка» затейливым взглядом смотрела на «Аллегорию искусств» того же мастера.
Вскоре необъяснимое поведение девушки вывело тётушку из себя, и она, подняв тонкое мраморное лицо, спросила:
– Ида, ты что-то забыла?
– Нет, – последовал ответ.
– Тогда что ты делаешь?
– Ничего… Неважно, тётя…
– Нет, важно, – тётя отложила книгу в бархатном переплёте и ровными шагами приблизилась к племяннице, – Ида, ты как будто привидение увидела. Скажи, что случилось?
Но дева молчала, стоя у растянутого во всю стену шкафа и перебирая в нём каждую книжку, попадавшуюся под руку.
– Ида, ты снова пугаешь меня, – более мягким тоном промолвила графиня.
– Тётя, всё хорошо. Просто…
– Если всё хорошо, почему ты так побледнела и, кажется, осунулась? У тебя глаза, какие, наверное, были у мучеников во время пыток. Молю, скажи, что происходит?
Тётя Лида с жалостью смотрела на Иду, гадая, что могло произойти и как помочь беспокойной девушке. Ида, отложив пустое занятие, повернулась к заботливой тётушке.
– Тётя, не волнуйся, просто проблемы на работе… Частые ссоры с начальством. Ничего более, – добродушно и легко произнесла она.
Графиня, не удовлетворившись данным ответом, но не подавая вида, с обескровленным лицом вернулась на прежнее место, открыла книгу и продолжила чтение.
***
Изложив увиденное на измятом листе бумаги, Ида последовала в Департамент полиции. Моросящий дождь ударял тонкими противными каплями. Тяжёлое серое небо давило своей атмосферой. Птицы порхали низко, хохлились и жались друг к дружке, сидя на ветках кустарников и прячась от дождя. Ида, ловко перемахивая через расплывшиеся по тротуару лужи, приближалась к месту защиты и спасения. Резко остановившись при входе и отдышавшись, она, собравшись с мыслями, прошла за порог учреждения.
– Здравствуйте, – обратилась она к первому встреченному человеку, – Мне нужно кое-что рассказать. Я видела… В общем, здесь всё написано, – девушка, дрожащая всем существом одновременно от холода и испытываемой тревоги, достала из кармана пальто свёрнутый клочок бумаги, вручая его в руки усатому господину в жандармском мундире, – Да, посмотрите, здесь всё написано. Смотрите-смотрите. Я всё описала. Теперь мне страшно, что он узнает, что я заходила в дверь.
– Так-с, барышня, это не к нам-с. С этим вы в сыскную полицию обращайтесь, – ответил мужчина, возвращая красавице поверхностно изученную записку.
– Хорошо, хорошо, спасибо, – удаляясь и дрожа, шептала нежданно заявившаяся незнакомка.
***
В соседнем здании располагалось отделение сыскной полиции. Ида мигом примчалась туда, юркнула в могутную, отливающую бронзой, сосновую дверь.
Молодой женщине представилось глухое, душное и плохо освещённое помещение. Четверо сыщиков столпилось в левом углу комнаты у грубого секретера, что-то усиленно обсуждая. За столом сидел средних лет полицейский надзиратель, изучающий стопку документов.
– Извините, – вежливо прервала общение гостья; один из сыщиков обернулся и с высока посмотрел на гостью, – Я хотела бы… хотела бы рассказать… Вот! Уважаемый детектив, прочтите. Здесь всё написано.
Ида дала заинтересованному мужчине тот же смятый пожухший листок. Остальные присутствующие в отделении умолкли; лишь надзиратель, не поднимая головы, продолжал ознакомляться с каким-то муторным делом.
Сыщик бегло прочёл записку. Бросив на незнакомку подозрительный взгляд, мужчина промолвил:
– Барышня, а имеются ли у вас вещественные доказательства? Чтобы обвинять человека в столь серьёзных преступлениях, недостаточно маленького клочка бумаги. К тому же без опроса свидетелей мы не имеем права арестовывать человека. Вы знаете хотя бы одного свидетеля?
Внутри Иды всё будто сжалось. Она была не готова к сему вопросу, и детектив заметил это.
– Э… Ну, сейчас у меня нет доказательств, но я постараюсь их отыскать и обязательно принесу.
– Так, хорошо. Но что насчёт свидетелей? – промычал мужчина в драгунской форме, широко расставив ноги и скрестив руки на крепкой груди.
Девушка усердно рылась в памяти. Наконец, вспомнив испуганного мальчика, отступающего назад и бегло ретировавшегося в один из зимних вечеров из магазина, Ида сказала:
– Боюсь, я не смогу найти свидетеля.
Запинаясь, она поведала полиции о пугливом юнце. Чуть позже фрейлейн добавила к своему рассказу новые подробности и высказала самые страшные предположения. Сыщик внимательно, однако со скептическим взглядом, выслушал женщину, записывая только важные для нового дела аспекты.
– Записочку вашу я изымаю, – прервав повествование, произнёс он. Клочок бумаги скрылся в складках мундира.
– До свидания, барышня. Спасибо за донесение, – лучезарно улыбаясь, прощался молодой детектив. После он развернулся к коллегам и принялся за обсуждение странной истории неизвестной.
– Слышали?
– Да уж, – протянул стоящий по правую руку от говорившего с Идой мужчина.
– Не верится мне-с. Странно-странно. И барышня слишком уж тревожная-с. Странно, – послышался гундосый голос опытного сыщика.
Самый молодой из присутствующих – светловолосый парень с острыми чертами лица – молча стоял поодаль, анализируя каждое произнесённое слово.
– Николай Амосович, вы записали имя и адрес той барышни? – прорезался надзиратель полиции, чисто выбритый сероглазый джентльмен.
– Да, Павел Григорьевич, – сказал уже знакомый детектив, – Вот.
– Думаю, следует узнать побольше о так называемой «Иде». Нужно опросить её родственников, – сделав в задумчивости паузу, он, тыкая пальцем, добавил повелительным тоном, – Вы, Михаил Афанасьевич, – надзиратель указал на пухлого человека с рыжей бородкой, – и вы, Александр Иванович, – молодой парень с светло-русыми волосами, – этим займетесь. Чем скорее, тем лучше.
Ида, уходя, бросила невнятное «до свидания». Тем временем она, шагая по мокрой мощеной дороге, спешила к поместью любимой тёти.
***
Полупрозрачный, призрачный тюль скользил дугой по раскрытым створкам окна. Прохладный ветер надувал из него свободно болтающийся спинакер.
Лидия Крузенштерн не сумела поверить в фантастический рассказ племянницы.
– Прости, Ида, – сказала она, – Я не верю. Это больше похоже на кошмарный сон. Может, тебе это приснилось?
– Тётушка, стала бы я идти в полицию, если бы мне это приснилось? Посуди сама.
– Нет, не верю я, – упрямо отвечала Лидия, – Я помню, как ты мне рассказывала про шестнадцатилетнюю девочку Азалию, которая повесилась из-за того, что с ней плохо обращались родители, да ещё и гнобили в гимназии7. А потом оказалось, что это был твой сон, и не было никакой Азалии. Зато с такой уверенностью, в таких красках мне рассказывала.
– Это совсем другой случай. Да, тогда мне приснилось, но сейчас…
– Нет! Ида, дорогая, не кричи: «Волки!», когда овцы кругом.
Помолчав и остыв, Лидия добавила:
– И всё равно я тебе не верю.
После тётя перевела взгляд на распахнувшееся окно и, размеренно ступая, направилась к нему. Ида же молниеносно выбежала, хлопнув дверью, поднялась на второй этаж, в свою комнату, заперлась и, свернувшись клубочком, укутавшись с головой в одеяле, тихо и нервно заплакала.
***
Озадаченная и удрученная, Ида побрела солнечным первомартовским утром на работу, отношение к которой изменилось по мановению ока; стоило только открыть дверь…
По привычке она вошла в пропахшую сладостями каморку, сняла тяжёлое пальто и аккуратно повесила его на бронзовый стёртый крючок старой стоячей вешалки. Сев за ненавистный прилавок, красавица с исказившимися от переносимого стресса чертами принялась за работу: ожиданию покупателей. Мысли её были далеки от реальности. Найти свидетелей по делу не представлялось возможным, а вот наличие улик могло бы сгладить ситуацию. Хозяин, как и большую часть времени, сидел в тайной комнате ужасов.
– Ида, я – на рынок, – предупредил боров в жилете и брюках, натягивая шляпу и тёмно-серый честерфилд,
– Если покупателей не будет, можешь уйти пораньше, – бросил начальник, скрывшись за дверью.
– Спасибо, – про себя ответила Ида.
Дождавшись ухода владельца, она, используя проверенный путь, пробралась в мрачную камеру шоколадоварения с чаном, напоминающим импровизированный меланжер. В обстановке будто что-то поменялось, и запах теперь стоял не столь едкий и мерзкий. Все предметы, лежащие на том же деревянном столике, были прибраны. Единственное, что смущало вошедшую девушку – стон, исходящий из глубины коридора.
Ида прошла вперёд и, обнаружив на тумбе отрубленный мизинец, взяла его. Подбежав к стене с «украшениями», нежданная гостья ухватила висящий на гвозде амулет из тонких костей. После обезумевшая от страха барышня, не глядя, бросилась к выходу, игнорируя стон узника, который позже ни раз будет слышаться ей в кошмарах.
Дева заперла дверь и, вернув ключ на место и отдышавшись, завернула кровавые находки в платок, который сразу же сунула в карман серого пальто.
Как ни в чём не бывало, Ида продолжила работу.
***
Освободившаяся поздним вечером четверга Ида вновь шагала навстречу представителям правопорядка. Она шла твёрдой поступью, увереннее, чем прежде. Мокрый редкий снег покрывал уличную плитку. Рабочие возвращались домой, а знать насыщенно проводила время в опере.
В отделении полиции стройный высокий мужчина в тёмно-бирюзовом мундире принял свёрток с уликами от незнакомки, проведя заранее небольшой допрос. Когда фрейлейн ушла, он тихо сказал:
– Да уж, необычное дельце.
– И не такое решали, Юрий Степанович, – подхватил другой, облокотившись на стол первого.
– С трудом верится в показания этой гражданки, хотя улики… – не останавливаясь, говорил Юрий Степанович.
– Девушка либо нервничает, либо врёт.
– Очевидно, совершено множество убийств, но не понятно, почему сия барышня обвиняет именно владельца магазина.
– Может, затаённая обида? – предположил второй мужчина, но тут же отказался от собственных слов, – Нет. Думаю, гражданка Краузе говорит правду. Ведь, судя из показаний, она нашла палец и это ожерелье, – сыщик указал на улику, – в магазине. Значит, преступления мог совершить только один человек – господин Орлов, то есть владелец.
– Слабо вериться в существование «комнаты», которую она так подробно описывала. Больше смахивает на плод бурной фантазии или галлюцинацию, – делая памятки в документах, ровным голосом рассуждал первый.
– Да, Юрий Степанович, не лёгкое дельце, не лёгкое.
Расследование
– Уважаемая Лидия Крузенштерн, соизволите ли ответить на пару вопросов. Это необходимо для дела, – строгим басом произнёс Михаил Афанасьевич, скрестив ладони у низа своего круглого брюшка.
– Да, конечно, – немного растерянно ответила графиня, – Что вас интересует?.. Ой! Я совсем забыла предложить вам пройти! Ох, где мои манеры! – засуетилась женщина, – Давайте пройдём в залу. Там вам будет удобнее.
– Не стоит, – спокойно сказал Александр Иванович, однако, встретившись с недовольным взглядом коллеги, исправился, – А знаете, нет, давайте всё-таки пройдём.
– Вот и хорошо. Хотите чаю? – услужливо спросила Лидия.
– Да, если можно, – ответил Михаил Афанасьевич, тяжело усаживаясь в роскошное кресло.
– Варя, принеси гостям чаю! – крикнула Лидия служанке. Сама же графиня села напротив гостя, но мигом встала и начала расправлять скатерть на маленьком столике, разделяющем женщину с сыщиками и вносящем в интерьер гармонию.
Александр Иванович скромно встал рядом с более опытным детективом, следя за тем, как металась гостеприимная женщина. Второй мужчина, поглаживая реденькую рыжую бородку, ожидал прихода служанки.
– Ну, так что вас интересует? – спросила графиня, с прямой спиной садясь в кресло и сводя ладони в замок.
– А? А, да, Лидия Ивановна, мы бы хотели узнать побольше о вашей племяннице, госпоже Краузе, – сказал полный господин в кресле, переминая в руках бумаги, и, поднимая глаза на графиню, приступил к беседе, – Для начала. Замечали ли вы что-либо необычное за своей племянницей в последнее время?
Служанка аккуратно поставила на столик крошечные чашки, наполненные чёрным свежезаваренным чаем. Из чашечек – подарка супругам Крузенштерн на Фаянсовую свадьбу – вился горячий ароматный пар. Михаил Афанасьевич незаметно ущипнул милую девушку, на что та, бросив удивлённый взгляд на гостя, без лишних движений пожелала быстро скрыться.
Графиня, касаясь пианинными пальцами тонких губ, роясь в закоулках памяти, смотрела на красочный ковёр с цветочным рисунком. Дневной свет озарял её вытянутое, в румянах лицо. Чуть погодя, фрау промолвила:
– Да, господин офицер, замечала. Знаете, моя племянница всегда жизнерадостной девочкой, всегда улыбалась и заражал всех нас своим смехом. Всегда с лёгкостью делилась даже мелкими переживаниями. Но в последнее время она стала отмалчиваться, что-то утаивать. Она всё время ходит грустная. Я давно не видела её улыбки. С каждым днём она будто становится всё более скрытной. С ней что-то происходит, и я из-за этого очень переживаю. Не знаю, что на неё так повлияло. Возможно, отчисление с курсов.
– Так, – прервал монолог графини полный сыщик, – Она была отчислена с курсов. Эта информация у нас записана, но по какой причине её отчислили? Вы можете нам сказать?
