Текст книги "Тибо, или потерянный крест"
Автор книги: Жюльетта Бенцони
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Аньес, сидевшая неподалеку, с легкой улыбкой смотрела на них. Нетрудно было догадаться, что первая брачная ночь пройдет как нельзя лучше, а может быть, и принесет плод. Дата свадьбы была назначена с учетом фаз луны и месячного цикла невесты. Кроме того, «королева-мать» накануне собственноручно выкупала Сибиллу в ванне с дождевой водой, собранной во время последнего ливня, – это должно было способствовать зачатию. Разве не следовало любой ценой обеспечить продолжение династии? Да, очень хорошо, что этот брак заключен, и вид новобрачных, которым не терпелось слиться в объятиях, утешал Аньес, вынужденную сидеть за одним столом со множеством своих врагов. Ведь все они сюда явились – разумеется, за исключением мертвых! Здесь был и князь Антиохии, Боэмунд III Заика, жалкое существо, которым помыкала жена, Оргейез де Аран, которой как нельзя лучше подходило ее имя 3535
Orgueilleuse (фр.)– гордячка, надменная, спесивая.
[Закрыть]. Были здесь и два брата д'Ибелин – братья Гуго, ее покойного третьего мужа, Бодуэн де Мирабель и де Рамла и его младший брат Балиан II, сеньор д'Ибелин, – и оба брата ее ненавидели: первый – потому что был влюблен в Сибиллу и ее замужество приводило его в отчаяние, второй – потому что страстно любил соперницу Аньес, молодую вдовствующую королеву Марию Комнин, вдову Амальрика, и хотел на ней жениться. Разумеется, сделать это ему не позволяли. А главное – здесь присутствовал злейший из всех ее врагов – Раймунд Триполитанский, бывший регент, красавец мужчина, высокий и широкоплечий, смуглолицый, с жесткими черными волосами, мечтательными темными глазами и большим носом. Аньес хотела бы затащить его в постель, сделав своей собственностью, но он – и не без причин! – ее остерегался, а кроме того, казалось, был привязан к жене Эшиве, вдове Готье де Сент-Омера, правителя Тивериады и Галилеи; брак с ней дал ему возможность прибавить к графству Триполи еще и это великолепное княжество и сделаться благодаря этому самым крупным сеньором королевства. Он был очень умным и образованным человеком, тонким политиком, но, вероятно, не угодил не только Аньес, но и Господу, поскольку до сих пор утроба его супруги не принесла ему наследника, и он вынужден был, смирившись, усыновить четверых отпрысков Сент-Омера, которым ему придется когда-нибудь отдать Галилею. Наконец, здесь был Рено Сидонский, ее теперешний муж, с которым она почти не виделась, поскольку он предпочитал скрываться, чтобы не испытывать позора быть мужем любовницы Гераклия. Он тоже много пил и ни разу на нее не взглянул. Вскоре, едва протрезвев, он снова уедет в Кесарию или Сидон, свои владения, которыми заботливо управлял. Слава богу, брак Сибиллы убережет девочку от всех этих людей! И потом, рядом с ней теперь ее брат, Жослен, полностью преданный ей и благополучию рода, которое он усердно восстанавливал.
Взгляд «королевы-матери» задержался на последнем лице: это было лицо Рено Шатильонского, и она не знала, к какой категории отнести этого человека, потому что он был настолько же хитер, насколько и она сама. Верная собственному способу оценивать мужчин, а кроме того, желая отведать, каков на вкус этот хищник, она с ним переспала, но он оказался чересчур грубым любовником, не знающим тонкостей интимных игр, обжирающимся в постели так же, как за столом, и неспособным дать утонченной женщине то наслаждение, на какое она вправе была рассчитывать. Тем не менее они расстались на дружеской ноте.
– Найдите мне богатую вдову с хорошими владениями, и я стану вам верным союзником, – бесцеремонно заявил он.
Куда легче было сказать это, чем сделать: такие феоды, как Антиохия, под ногами не валяются, и пока Рено пришлось довольствоваться тем, чтобы руководить обороной Иерусалима, порученной ему королем, что было вполне подходящим для него занятием. Руководителем он был не вполне обычным. Несомненно, он безукоризненно исполнял свой воинский долг, со знанием дела следил за состоянием укреплений, умел отдавать приказы. Солдаты, завороженные масштабами его личности и его легендарной судьбой, его боготворили, но не меньше прославился он и своим распутством, и хорошо был известен городским торговцам, которых более или менее регулярно обирал, пополняя свой неприятно отощавший кошелек.
Тибо тоже смотрел на Рено, но ни малейших сомнений в том, как к нему относиться, не испытывал: этот человек был опасен, и опасен тем более, что дьявол наделил его обаянием, перед которым не могли устоять те, кто был ослеплен его репутацией безрассудного храбреца. Многие им восхищались, и, на беду, среди них был и Бодуэн, оказавшийся в их числе в силу природного закона, согласно которому противоположности притягиваются. Молодой король, знающий, что его пораженное болезнью тело обречено на скорое разрушение, был очарован фантастической жизненной силой Рено, его неизменно прекрасным настроением, его внезапными выходками и его неутолимой жаждой жизни. Он видел в нем героя романа, вождя с зычным голосом, понятия не имея о том, что этот наемник – и конце концов, никем иным он и не был! – в его отсутствие едва скрывал презрение, которое внушала ему болезнь Бодуэна, и надежды на скорый конец короля, в котором он нисколько не сомневался. Но недоверие Тибо сменилось ненавистью, когда он понял, какие замыслы вызревают под львиной гривой: добиться руки маленькой Изабеллы, которую он, Тибо, так любил, и сделаться таким образом иерусалимским принцем. Дальнейшее нетрудно было угадать: при помощи железа или яда, подстроенного несчастного случая или намеренного убийства Рено сметет все препятствия, стоящие между ним и королевской короной. То, что ему было пятьдесят лет, а маленькой принцессе – восемь, нисколько его не смущало: он и не скрывал, что ему нравятся незрелые девочки.
Об этих невероятных планах Тибо узнал накануне свадьбы, когда побывал в монастыре в Вифании, куда повез, как это довольно часто случалось, подарок девочке от ее брата-короля, который тем самым показывал, что не забывает ее и по-прежнему любит. Вчерашний подарок – пряжка с жемчугом и бирюзой – был более ценным, чем обычно: Бодуэну хотелось утешить младшую сестру, вместе с матерью оставшуюся в стороне от праздников по случаю бракосочетания Сибиллы. Но, к его удивлению, – и разочарованию! – Тибо не смог увидеться с Изабеллой: мать Иветта, настоятельница монастыря, отправила девочку под надежной охраной в замок Наблус, к ее матери. Причины такого решения объяснила ему сестра Элизабет, его приемная мать: за два дня до того Рено Шатильонский явился в обитель, объявив, что ему необходимо проверить внешние укрепления монастыря, стоящего вне городских стен. Чтобы не пугать монашек, он приехал верхом и без сопровождения. Пришлось его впустить, тем более что он, по его словам, должен был передать Изабелле известие от короля; ему позволили встретиться с девочкой, разумеется, в присутствии настоятельницы. Выслушав убогое послание, – несколько невнятных ласковых фраз, – та мгновенно поняла, что этот человек солгал, и единственное, чего он хотел, – получше рассмотреть маленькую принцессу.
– Наша мать-настоятельница тотчас решила отправить ее в Наблус, – прибавила Элизабет. – Этот человек разглядывал ее так, будто перед ним дорогой скакун, только что зубы показать не попросил...
– Почему же вы сразу не послали кого-нибудь во дворец, чтобы предупредить Его Величество? Слов не нахожу для такого поведения...
– Мы все это понимаем, но наша матушка сочла, что в первую очередь надо увезти отсюда Изабеллу. Она собиралась написать королю сразу после праздников, которые перевернули город вверх дном. Можешь успокоиться, Тибо: этому мужлану не дотянуться до нашей милой принцессы.
– Как она с ним держалась?
—Она не поверила, что он явился с поручением от короля, и так ему и сказала, а еще добавила, что он слишком уродлив, после чего показала ему язык и покинула зал Капитула.
Тибо тут же почувствовал себя намного лучше, а вернувшись в крепость, доложил о выполнении поручения с таким пылом, что Бодуэн улыбнулся:
– Ну, успокойся! Я хорошо отношусь к Рено, но совершенно не расположен отдавать ему мою маленькую Изабеллу!
– Разве вы не дадите ему понять, что недовольны его поведением? – воскликнул Тибо, прекрасно понимая, что ярость охватила его самого, а вовсе не короля.
– Посмотрим, возможно, потом. Матушка Иветта поступила совершенно правильно, отослав Изабеллу в Наблус, а пока я сделаю вид, будто ничего не знаю. Рено может немедленно попросить ее руки, в этом случае отказ неминуем, а мне нужны такие люди, как он, для обороны королевства...
Добавить к этому было нечего, Тибо пришлось ограничиться предсказуемым ответом: он и не предполагал, что Бодуэн отдаст свою прелестную сестренку этому чудовищу, – но он пообещал себе пристально наблюдать за бывшим правителем Антиохии.
Пиршество тем временем подошло к концу. Настало время отвести новобрачных в супружескую спальню. Аньес взяла дочь за руку, и тут же раздались оглушительные крики:
– Долгой жизни супругам!
Сибилла и Гийом выпили по кубку вина за здоровье гостей, потом дамы и девицы, окружив новобрачную, умели ее из зала, а король и его бароны сопровождали Гийома. Их провожали звуки лютни, флейты и ребека 3636
Ребек —чаще всего трехструнный смычковый музыкальный инструмент с корпусом грушевидной формы.
[Закрыть]. Под столами валялись несколько упившихся гостей, не выдержавших сражения с винами... там они и пролежат до утра, пока не проспятся... Выходя, Тибо оглянулся и увидел, что Рено Шатильонский тоже остался в пиршественном зале. Грузно навалившись на стол, поставив локти прямо на блюда, он жадными глотками опорожнял чашу, но взгляд его налитых кровью глаз был прикован к пустому трону, с которого только что поднялся Бодуэн... Неподалеку от него старший из братьев д'Ибелин, сорокалетний здоровяк, рыдал, уронив голову на руки, из-под которых расплывалась по столу огромная винная лужа. У него на глазах та, которую он любил, ушла с другим, и Тибо де Куртене посмотрел на него с жалостью.
Спальня была завешана яркими шелковыми коврами, окна и двери ее были украшены гирляндами, сплетенными из жасмина, роз и лилий с опьяняющим ароматом. Огромная белая кровать с шелковыми простынями, усыпанными букетиками лаванды и благоухающих трав, походила в трепещущем свете длинных красных восковых свечей на языческий алтарь. Девушки, окружившие Сибиллу, чтобы раздеть ее и расплести ей косы, краснели, бросив ненароком взгляд на постель.
Сибиллу, облаченную в длинную белую рубашку, настолько тонкую, что сквозь нее просвечивала нежная розовая кожа и обрисовывались прелестные очертания юного тела, отвели на ложе, благословленное патриархом, и она, опираясь на подушки, в ожидании потупила глаза. Вскоре явился Гийом, предшествуемый Бодуэном, который встал у изголовья. Молодой супруг, также облаченный в рубашку, уселся рядом с юной женой, чтобы вместе с ней ответить на приветствия и поздравления подвыпивших придворных. Затем Аньес поднесла новобрачным кубок вина, сваренного с мятой и другими возбуждающими чувственность травами, а девушки тем временем пели и хлопали в ладоши. Наконец все стали расходиться. Бодуэн вышел последним, запер за собой дверь и вручил ключ камергеру, которому предстояло всю ночь оставаться у дверей, оберегая покой супругов.
Когда Бодуэн подошел к Тибо, тот поразился его бледности, а заметив, что руки у него дрожат, забеспокоился:
– Ваше Величество, что с вами? Вам нездоровится?
– Кажется, да, немного, – прошептал Бодуэн с улыбкой до того печальной, что лучше бы уж он заплакал. – Эта свадьба меня утешает, теперь я спокоен за будущее королевства, но при виде этого счастья, которое сам же и призывал, я невольно подумал о том, что и сам хотел бы жениться, заключить в объятия нежную девушку, чья плоть расцветала бы' до тех пор, пока не принесет плоды, похожие на нас. Но мне предначертано обвенчаться со смертью!
Несчастный юноша впервые позволил себе заговорить вслух о страданиях, которые обычно так хорошо умел скрывать, и Тибо был потрясен до глубины души. Он мог бы сказать, что есть девушки куда более нежные, чем надменная Сибилла, что Гийом будет, возможно, не так сильно счастлив, как ему желают, но шутки, за которыми иногда укрывался Бодуэн, в это тягостное мгновение были бы неуместны. Не зная, что ответить, Тибо только ласково обнял друга за плечи, но потом все же нашелся:
—А может быть, это всего лишь испытание? Господь сделал вас королем и хочет, чтобы вы достигли величия. Может быть, Он послал его для того, чтобы закалить вашу душу, и исцелит вас, когда ему будет угодно? На земле, по которой мы ходим, совершались разные чудеса. Не надо отчаиваться!
По мере того как Тибо говорил, горестное лицо Бодуэна постепенно разглаживалось, и, наконец, вымученная улыбка сменилась радостной:
– Я бы и так никогда не разуверился в Божием милосердии, но благодарю тебя за то, что ты мне о нем напомнил. Пойдем помолимся вместе!
Целый час прокаженный король, вытянувшись во весь рост и раскинув руки крестом, как в ночь, предшествовавшую его коронации, пролежал в темной часовне, где теплилась лишь лампадка у дарохранительницы, не столько молясь, сколько отдавая себя на волю Божию. Тибо это понял, а сам, стоя позади него на коленях, со слезами на глазах беззвучно взывал к небу, просил, чтобы чаша ужасного мученичества миновала его короля. Шум ликующего города и дворца, занятого прославлением плотских радостей, угасал, натолкнувшись на толстые каменные стены, и минуты, проведенные в уединении этого зала, принесли обоим умиротворение. Молодые люди вернулись в королевские покои с легкой душой, вновь обретя уверенность в себе.
Перед дверью королевской спальни они увидели Мариетту. Она загородила дорогу Тибо: король должен войти один, потому что его ждут.
– В такой поздний час? – нахмурился Бодуэн. – Кто там?
– Кто-то, до кого нет никакого дела королевству, – пожав плечами, ответила она. – Как, впрочем, и любопытным молодым щитоносцам.
—Я ни днем, ни ночью не расстаюсь с королем! – возразил Тибо и попытался отодвинуть толстуху, но она уперлась и не сдвинулась с места.
Бодуэн тем временем успел войти, и тогда Мариетта успокоила Тибо:
– Ну, идите же! Уверяю вас, опасаться нечего. Совсем наоборот!
Тем временем глазам Бодуэна предстало зрелище настолько невероятное, что на мгновение ему показалось, будто он вновь оказался в спальне новобрачных. Как и там, в его опочивальне тоже находилась освещенная огоньками красных свечей девушка в белой рубашке, сидящая в постели, усыпанной лавандой и розовыми лепестками. Опустив глаза и разрумянившись от волнения, она прикрывала скрещенными ладошками грудь, просвечивающую под тонкой тканью. Только цвет ее волос был другим: у этой девушки они были темнее ночи, и еще одно отличие – они свободно ниспадали на нежные плечи, а у Сибиллы были перевиты жемчугом. Никогда Бодуэну не доводилось видеть более прелестного создания...
На мгновение у него перехватило дыхание, но он быстро справился с собой и, не в силах оторвать глаз от чудесного видения, присел на край постели.
– Зачем вы сюда пришли? – прошептал он.
Не смея на него взглянуть и покраснев еще сильнее, она дрожащим голосом проговорила:
– Чтобы доставить вам удовольствие, господин мой и король. Ваша благороднейшая матушка все приготовила сама, чтобы в эту ночь, принадлежащую принцессе, вам, как и ей, была подарена любовь.
– Моя... матушка? Как она посмела от вас этого потребовать?
Ариана внезапно вскинула на него глаза, и молодой король увидел, что они сверкают подобно двум черным бриллиантам:
– Потребовать? О, нет, мой прекрасный повелитель, если бы она меня не привела, я сама пришла бы сюда! Вы ведь знаете, что я люблю вас! Или... может быть, вы забыли об этом?
– Нет... конечно, нет! Как... я мог бы забыть об этом? Поцелуй, который вы мне подарили, наполняет радостью мои дни... и терзаниями мои ночи.
– Так верните его мне... или позвольте подарить вам и другие! Много других поцелуев!
Она оторвалась от подушек и, скользнув по шелковым простыням, придвинулась к нему совсем близко. У самых его губ было очаровательное, сияющее радостью лицо, а шею обвили нежные, прохладные, благоухающие руки. Они наклонилась еще ближе, их губы соединились, слились, и страсть захлестнула их. Бодуэн почувствовал ладонями тепло готового отдаться ему тела, ощутил, как в грудь ему упираются маленькие твердые круглые грудки, и взыгравшее в его чреслах жгучее желание погасило и его разум, и его волю. Однако, заметив, что пальцы Арианы раздвигают его одежду, добираясь до кожи, он попытался отстраниться.
– Нет... нет, я не могу...
– А я хочу этого! Я люблю тебя! Ты представить себе не можешь, как я тебя люблю! Я всегда принадлежала тебе и жила лишь ради этого мгновения. Не губи его! Я так счастлива...
Он тоже был счастлив. Несказанно счастлив. Ариана, с врожденным умением, какое дарует любовь под небом Востока, опутывала его тонкой сетью ласк и поцелуев. Тонкой, но лишившей его всякой способности сопротивляться, – и он сдался. И теперь уже он вел игру, он подчинил ее себе и в конце концов овладел ею, задохнувшись от счастья и с такой яростью, что девушка вскрикнула от боли, когда он лишил ее невинности. Этот крик отрезвил Бодуэна и вернул ему способность управлять собой. Он со стоном оторвался от девушки, слез с постели и не столько дошел, сколько доплелся до галереи, а там, ухватившись за столб, стал ждать, пока уймется сердце. Голова его гудела словно большой колокол в соборе, и сквозь этот гул он едва расслышал жалобный зов Арианы:
– Вернись, милый мой повелитель!
– Нет! Нет, я не должен был этого делать! Никогда! Как я мог забыть, кто я такой... и кто ты?
Она уже подбежала к нему и скользнула в его объятия, и он не нашел в себе сил ее оттолкнуть.
– Кто я? Твоя собственность, твоя служанка, твоя рабыня, но прежде всего – та, что будет любить тебя до тех пор, пока жива, пока не перестанет дышать...
– Именно о твоей жизни я как раз и думаю! Ведь сам-то я несу в себе смерть... Ужасную, отвратительную смерть, – а ты так прекрасна, так чиста, так молода!
– Не все ли равно! Так или иначе, когда-нибудь и я тоже умру! Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь...
Он вздрогнул, изумленный последними ее словами:
– Ты знаешь «Песнь Песней»? В это невозможно поверить.
– Почему? Это самая прекрасная поэма о любви, а девушки моего народа куда более просвещенные, чем ты думаешь...
Теперь она смеялась, и этот смех его обезоружил, но, когда она снова потянула его к постели, он стал упираться:
– Не надо! Потом меня совесть истерзает!
– Значит, ты меня не любишь! – едва не плача, жалобно проговорила Ариана.
– Все ровно наоборот: именно потому, что я тебя люблю и хочу тебя уберечь.
Он обхватил ее лицо ладонями и наклонился, почти коснувшись ее губ.
– О да, я люблю тебя! С того дня, как ты подарила мне розы, ты во мне словно тихий свет... и мучительное сожаление! Если бы я был здоровым, я сделал бы тебя королевой...
– Нет, ты не смог бы, потому что я слишком низкого происхождения, но не надо об этом сожалеть, потому что мы все-таки соединились. Прими то, что судьба... и твоя благородная матушка нам подарили! Быть рядом с тобой, в тени, но совсем рядом – вот и все, чего я желаю. Во всем остальном я полагаюсь на всемогущего Господа. И на любовь. Ей случается творить чудеса... Чары снова подействовали. Так сладко было слушать этот голос, а еще слаще были слова, произносимые им: они, словно бальзам, ублажали измученную душу молодого короля. Зачем отказываться снова и снова? Внезапно он почувствовал, что устал бороться с самим собой.
– Как отвергнуть то, чего я жажду больше всего на свете? – прошептал он, уткнувшись лицом в ее волосы, и, замирая от счастья, почувствовал, что она теснее прижалась к нему.
Они, может быть, вернулись бы в постель с запятнанной кровью простыней, но тут загрохотали двери, поворачиваясь на бронзовых петлях, послышались военные команды и топот копыт. Потом кто-то проревел:
– Послание из Византии! Для короля!
Бодуэн поспешно наклонился за упавшей на плитки пола рубашкой Арианы, потом схватил лежавший натабурете плащ, помог ей в него завернуться, наскоро поцеловал и кликнул Мариетту, чтобы та проводила Ариану в покои матери. Но кормилицы на месте не оказалось.
– Она пошла на кухню, ей там что-то понадобилось, – объяснил Тибо, который караулил у дверей, растянувшись на лавке. – Хотите, я схожу за ней?
– Нет, – отказалась Ариана. – Я прекрасно могу дойти и одна! Не так уж здесь далеко!
И она легкой тенью метнулась к винтовой каменной лестнице, а Бодуэн быстро вернулся в спальню, чтобы переодеться и принять императорского посланца. Тибо за ним не последовал: его охватило недоброе предчувствие, когда юная армянка ветерком просквозила мимо него: он смутно ощутил угрозу, и потому, после секундного колебания, крикнул своему господину:
– Я пойду следом за ней. Сегодня ночью по всему дворцу шатается немало пьяниц.
Он сбежал по лестнице, пересек пустой двор, вошел под низкий свод и снова ступил на лестницу, на этот раз более узкую. Услышав крики, взлетел наверх, перепрыгивая через ступени, ворвался в коридор, освещенный двумя факелами, вставленными в торчащие из камней стен железные крючья, – и увидел, что случилось именно то, чего он опасался. Это был крик Арианы – тогда она еще могла кричать, а теперь лишь стонала в руках человека, который грубо ее схватил и насиловал. Он содрал с нее плащ, но со своего места Тибо видел только раскинутые в стороны голые ноги, торчавшие из-под тяжелого, ходуном ходившего тела. Мгновенно разъярившись, он набросился на негодяя, схватил его за ворот, поблескивавший в темноте золотым шитьем, оторвал от несчастной девушки и с такой силой отшвырнул – сила его от ярости удвоилась! – что тот, ударившись о стену, рухнул без чувств. Он упал как раз под одним из факелов, и Тибо без труда его узнал: перед ним лежал Жослен де Куртене, его отец...
Он почти не удивился этому. С первой минуты, с первого взгляда на него в день, когда он прибыл в город вместе с Рено Шатильонским, Тибо не испытывал к нему никаких родственных чувств. Единственное, что зародилось в его душе в тот момент, – твердая уверенность в том, что с этим человеком ему всегда придется оставаться начеку, и никаких близких отношений между ними никогда не сложится. Даже жалкое состояние, в котором находился тогда Куртене, его не тронуло, потому что Тибо, несмотря на свою молодость, умел смотреть вглубь вещей. Жослен де Куртене, на первый взгляд любезный и вместе с тем надменный, а на деле – чересчур гибкий, чересчур скользкий и чересчур верткий, в противоположность Раймунду Триполитанскому, никакого урока из долгих лет заточения не вынес. Он вернулся с еще сильнее разгоревшимся желанием наслаждаться жизнью и пользоваться теми привилегиями, на какие его титул графа Эдессы и Тюрбесселя давал ему прав не больше, чем его товарищу по заключению – титул князя Антиохии. Ему повезло – сестру по возвращении он застал в роли матери короля, которому нетрудно было предсказать недолгую жизнь. Короля, которого он с первой минуты презирал и боялся, но скрывал свои чувства под видом благожелательности. Сделавшись после своего возвращения сенешалем 3737
Сенешаль– одна из высших придворных должностей в X—XII вв. (Прим. ред.)
[Закрыть], он вытребовал себе дом в городе и средства на роскошную жизнь, по которой так соскучился. Теперь он проводил долгие часы за столом, не менее долгие – в постели с красивыми девушками или юношами, а остальное время разгуливал по дворцу, неизменно пышно наряженный в одежды из драгоценных тканей, расшитых золотом и серебром, под которыми уже заметно начинал круглиться животик.
Со своей стороны, Жослен, оказавшись лицом к лицу с брошенным им сыном, чрезмерной радости не выказал, а если и обнял его, – хотя и без лишнего пыла, – то сделал это исключительно для публики, поскольку взгляды толпы были устремлены на него. Его же собственные глаза, бледно-голубые и удлиненные, как у сестры, оставались холодными, как лед. С тех пор он и трех раз с ним не заговорил, да и то всякий раз отпускал неприятные замечания.
В ту ночь Тибо, охваченному ненавистью и омерзением, пришлось воззвать к собственному рассудку и напомнить себе о своих рыцарских обетах, не то он зарезал бы как свинью этого толстяка, порочившего имя, которое носили они оба. Впрочем, он и не поинтересовался тем, сильно ли тот поранился, ударившись о стену, он беспокоился лишь об Ариане, которая осталась лежать на полу нагая и бесчувственная, раскинув ноги и руки в той самой позе, к которой принудил ее обидчик; но, склонившись над ней, Тибо увидел, что ее глаза широко раскрыты и смотрят с беспредельным отчаянием, а по щекам струятся слезы.
Он торопливо прикрыл ее лохмотьями изодранной рубашки, подобрал плащ и завернул в него девушку. Она покорилась, как маленький ребенок, но, когда Тибо хотел ее приподнять, застонала от боли и снова откинулась на спину. Юноша забеспокоился: а вдруг он не сможет поднять с пола это неподвижное тело? Но ведь Ариане надо было помочь, и сделать это могли только женщины или врач. Он снова наклонился над ней, но, услышав за спиной быстрые шаги, поднял голову, к величайшему своему облегчению узнал в приближавшейся женщине Мариетту и побежал ей навстречу. Кормилице Бодуэна не потребовалось долгих объяснений. Она тотчас вспылила:
– Вы хотите отнести ее к госпоже Аньес, чтобы над ней насмехались все эти девицы?
– А куда же еще?
– Ко мне! Берите ее за плечи, а я возьму за ноги...
Из-за болезни Бодуэна и благодаря своему положению бывшей кормилицы Мариетта располагала маленькой комнаткой, втиснутой между королевской спальней и наружной стеной, где хранились лечебные снадобья. Там же стоял сундук, горой лежали матрасы и подушки, в углу – таз с кувшином. В эту каморку можно было попасть прямо с лестницы. Ариану уложили, после чего Мариетта выставила Тибо за дверь.
– А теперь идите по своим делам! Я знаю, как за ней ухаживать. Она не первая: через мои руки прошла не одна изнасилованная девушка.
– Но она без сознания! Вы уверены, что ее положение не опасно? Я быстро подоспел, у этого сукина сына было немного времени...
– Не так много времени надо, чтобы силой взять девушку, если перед тем оглушить ее ударом кулака! Не волнуйся! Тело ее исцелится скоро, правда, душевные раны будут заживать намного дольше. Бедняжка! Этот негодяй добился своего, получил, что хотел!
– Как это – что хотел? Разве он...
– Я говорю то, что есть: с первого дня, как она здесь появилась, он крутился около нее. Госпожа Аньес прекрасно об этом знает, она ему уже выговаривала. Ей хотелось, чтобы малышка пришла к королю девственницей. Он, наверное, ее выслеживал, подстерегал.
– Я думал, он боится проказы?
– Он, наверное, пьян, от него так и несет винищем! Ну, все, уходите живее, не мешайте мне!
Перед тем как вернуться к Бодуэну, занятому византийским посланием, Тибо заглянул в сводчатый коридор, намереваясь отбить у Куртене всякую охоту делать новые попытки. У него не было ни малейших иллюзий насчет того, что это за человек, но ему тошно делалось при мысли о том, что ему дал жизнь такой мерзавец. Если бы они встретились, королевскому сенешалю не поздоровилось бы, потому что юноша был в такой ярости, что мог и убить. Но Тибо его уже не застал. Только небольшое пятно крови на стене свидетельствовало о том, что недавно он побывал здесь.
