Текст книги "Маньчжурская принцесса"
Автор книги: Жюльетта Бенцони
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Но напрасно она пробежала всю портовую рубрику, судна под названием «Хуугли», отплывающего на следующий день, не было. И вообще не было ни одного судна на Дальний Восток раньше, чем через три дня.
В растерянной задумчивости присела она на край кровати, держа газету в задрожавших руках. Что бы это могло значить? Почему ей дали письменные указания, где нет ни слова правды? Для маскировки, если письмо случайно попадет в чужие руки? Это единственное разумное объяснение, которое можно допустить, так как в «Красных фонариках» любили окольные пути. Но одно было точно: завтра утром по прибытии Средиземноморского экспресса кто-то будет ее ждать. И именно у него ключ к разгадке, у беглянки выбора нет: необходимо с ним встретиться.
Оттолкнув ногой газету, она поискала в своей сумочке бирюзово-золотую застежку и погладила ее. Эта драгоценность – ее спасение и паспорт, это ключ ко всем бронзовым дверям Запретного города, и если новоявленный незнакомец будет ненадежен, она постарается не входить с ним в контакт, а сама попытается сесть на ближайшее судно на Китай. Да, но для этого надо ждать три дня в этом города... а это целая вечность!
Не успела она об этом подумать, как ее пронзила другая мысль: какая же она глупая! У ней ведь нет никаких бумаг на имя мадам Ву Фанг, да и ни на какое другое тоже. Она фигурировала только в паспорте Эдуарда, а он теперь далеко. Как пройти через таможню, контрольно-пропускной полицейский пост? А кто ее допустит на трап судна без бумаг? Нет, чтобы уехать без всяких осложнений, ей надо встретиться завтра с незнакомцем. До встречи уже осталось несколько часов. Другого выхода нет!
День тянулся бесконечно долго, а ночь была и того длиннее. Она заставила себя перекусить и немножко отдохнуть. Но сон был беспокойным и нервным, и облегчения ей он не принес, напряжение осталось. Что касается чая, который ей подали, то это было лишь одно название, а не чай: какая-то черновато-коричневая смесь непонятного отвара с водой для мытья посуды. Одним словом – пойло.
В пять часов утра, будучи уже не в силах лежать, Орхидея встала, умылась холодной водой, что ее, по крайней мере, взбодрило, оделась и собрала вещи. Затем, подойдя к секретеру, стоящему возле одной из стен, она взяла бланк отеля с его названием и конверт и нацарапала несколько слов для администрации о том, что она вынуждена покинуть отель раньше, чем предполагала, положила письмо в конверт, туда же сунула банкноту. Затем запечатала конверт и положила на видное место на камине. После этого взяла свой небольшой багаж, который спрятала в своей просторной шубе, закрыла дверь номера и спустилась пешком, а не на лифте, в холл отеля. Для швейцара у нее ответ был наготове, но вообще-то в этом прилегающем к вокзалу отеле ночные передвижения были обычным явлением. Однако швейцар все-таки не преминул заметить:
– Мадам покидает нас так рано?..
Нужно было хоть что-нибудь ответить, и Орхидея спокойно ответила:
– Мой муж приезжает Средиземноморским экспрессом и я пойду его встречать, так как он не знает, в каком отеле я остановилась.
Все было очень естественно, и служащий открыл перед дамой дверь, ведущую прямо в зал ожидания.
Несмотря на ранний час, народу было много. Служащие вокзала собрались в конце платформы, на которую прибывал Средиземноморский экспресс. Орхидея осторожно прошла, глядя вокруг себя и разыскивая того, кому она была нужна. И вдруг она их увидела: их было трое, двое мужчин и одна женщина. Все одеты были во все черное, как на похороны, на головах высокие котелки. Черты лица мужчин были явно азиатские. Лицо женщины было закрыто траурной вуалью, такие вуали обычно носили вдовы.
Орхидея путалась в догадках, кто бы это мог быть, как вдруг незнакомка порылась в своей сумочке, вынула оттуда белый носовой платочек, чтобы поднести его к лицу, и раздраженно откинула вуаль: это была Пион...
На какое-то мгновение Орхидея застыла на месте как вкопанная. Присутствие Пион, которую она по праву считала своим врагом, заставило Орхидею испытать еще более сильную тревогу, чем та, какую она испытала, когда читала в номере газеты. На этот раз она четко почувствовала западню, и первым ее желанием было бежать, но тут же мелькнула другая мысль: может, это как раз удачный случай, чтобы прояснить хотя бы что-то в обрушившихся на нее несчастьях.
Все трое стояли спиной к входной ограде платформы. Они смотрели вдоль путей туда, откуда должен был прийти поезд, а что было сзади, их не интересовало. Орхидея медленно прошла вперед, почти касаясь сетки кованой ограды. В этот момент вокзальный динамик прогундосил, что Средиземноморский экспресс запаздывает на пятнадцать минут. Это вызвало недовольство одного из мужчин:
– Нам еще этого не хватало! Здесь околеть можно от холода. Пойдем выпьем чего-нибудь горяченького!
– Никто отсюда ни на шаг! – сухо отрезала маньчжурка. – Мне тоже холодно. Стоит нам задержаться на секунду, и мы можем ее упустить... Вы здесь для того, чтобы выполнять мои указания...
– Извините меня, пожалуйста! – пробормотал мужчина. – Будем надеяться, что мы время даром не теряем и что она в поезде.
– Будьте спокойны, она в поезде. Она отлично знает, что ее ждет, если она не подчинится.
– Она уже один раз предала, – сказал другой мужчина. – Она может не подчиниться вашим приказаниям и на этот раз.
– Первый раз это было из-за любви к ее рыжему варвару, в которого она втюрилась как полоумная. Если бы речь шла о ее жизни, то у нас не было бы ни малейшего шанса на удачу, но ей невыносима сама мысль о том, что ее возлюбленный может быть убит. Я знаю, что она уже начала подчиняться и что у нее уже есть золотая застежка. Нужно лишь только ее подождать...
– А что, если она приедет с мужем?
– Здесь опасаться нечего. Успех заключался в том, чтобы отправить его в дорогу без нее и чтобы меня тут же известили об этом.
– А как вам это удалось, о всемогущая?
– Это вас не касается. Ваше дело препроводить ее до кареты после того, как я ее вам укажу, а потом я подойду...
– Мы знаем! – ответил мужчина.
– Никогда не вредно повторить приказ, чтобы убедиться, что он хорошо понят... но вот и поезд! Вы видите, я права, что не отпустила вас, поезд в пути частично нагнал опоздание...
И действительно, громкоговоритель объявил о прибытии Средиземноморского экспресса. Орхидея потихонечку отошла от этой тройки и, не теряя их из вида, стала наблюдать за ними, сев на одну из лавок, стоявших вдоль стен. Она решила проследить за ними, когда они покинут вокзал.
То, что она услышала, ее не удивило. Ложные показания слуг полностью исключали какой-либо сговор между ними и ее соотечественниками. Гертруда и Люсьен ненавидели вообще китайцев. И зачем бы они стали помогать Пион убить их хозяина? Но если маньчжурка не виновна в этом преступлении, то кто же истинный виновник, на кого падает ответственность за совершенное убийство?
Благодаря подслушанному разговору она теперь хоть знает о происхождении письма. Один из мужчин обратился к Пион как к «всемогущей». Не означает ли это, что теперь она является «Святой матерью Желтого Лотоса». А значит, теперь она пользуется полным доверием Цы Си и командует «Красными фонариками». Отныне она стала еще опасней, чем когда бы то ни было...
Пока Орхидея сидела и размышляла, а вышедшие пассажиры прохаживались по перрону, поезд совершал задний маневр, чтобы перейти на другой путь, ведущий к Лазурному берегу.
Шум и дым огромного локомотива заполняли вокзал. На платформе было всего два-три свободных грузчика, рабочий с масленкой и один контролер.
Трио отказывалось верить своим глаза, они оставались до самого конца. Затем все трое повернулись и устремились к выходу. Пион возглавляла шествие, и Орхидея чувствовала, как она вся кипит от гнева. Мужчины молча следовали за ней с каменными лицами в своих низко натянутых цилиндрах.
Орхидея пропустила их, а затем бросилась за ними вслед. Она видела, как все сели в один экипаж, стоявший во дворе. Она нашла пустой фиакр, бросилась в него и приказала кучеру следовать за трогающимся экипажем. Краснорожий кучер в соломенной шляпе – точно такая же украшала и его лошадь – насмешливо бросил:
– Черт возьми, крошка, такие вещи вообще-то не делаются, но уж если там ваш супруг...
– Муж? Да нет, это не он. И советую вам пошевеливаться, если вы хотите заработать золотой.
– Так бы сразу и сказали. Хм... золотой!? Да я его не видел со дня моего первого пришествия... вот так, красавица!
И он в прекрасном расположении духа спустился с холма, на котором возвышался вокзал Сен-Шарль, прежде чем попасть на кишащие жизнью улочки, ведущие в старую часть города. Квартал, по которому они ехали, был Орхидее совсем незнаком. Состоял он из старых зданий, обшарпанные фасады которых все же не могли испортить их древней красоты. Наконец черно-красный экипаж остановился на узенькой улочке, в конце которой стояла большая византийская церковь. Ее купола покоились на основании из зеленого флорентийского мрамора, чередующегося с белым калисанским камнем. Понимая, что близко подъезжать нельзя, кучер остановил свой экипаж на расстоянии вполне достаточном, чтобы не привлекать внимание, но позволявшем четко видеть, что троица вошла в строгое здание с узкими окнами, развеселить которые не могли даже солнечные лучи.
– Что делать дальше? – спросил кучер у своей пассажирки.
– Подождем, с вашего позволения.
– Мне то что, раз вы платите...
В действительности Орхидее надо было подумать. Теперь ей было понятно, что назначенное свидание было ни чем иным, как западней, чтобы завладеть императорской застежкой, а результатом встречи должна была стать таинственная смерть бывшей фаворитки Цю Хи. Однако эти люди представляли в настоящее время ее единственную связь с родиной, которую она так отчаянно хотела бы вновь увидеть. Она пока воздерживалась от того, чтобы дать распоряжение кучеру и отъехать, так как она полагала, что экипаж может какое-то время постоять, а потом кто-нибудь из них опять им воспользуется.
И правда, после четверть-часового отсутствия появилась Пион, одетая по-прежнему, но в сопровождении одного мужчины, тащившего тяжелый чемодан. Оба поднялись в экипаж.
– Едем за ними? – спросил кучер.
– Конечно. Я хочу знать, куда они направляются...
– Ну раз они с багажом, то нетрудно догадаться, куда: либо на железнодорожный вокзал, либо в морской порт, вот и вся недолга.
– Посмотрим.
Скоро стало понятно, что речь идет о железной дороге. Через пятнадцать минут оба экипажа были там, откуда они вместе начинали свой путь. Прежде чем продолжить слежку, Орхидея дала им возможность выйти из экипажа и зайти внутрь вокзала, и лишь после этого она пошла за ними, предварительно осчастливив обещанным луидором кучера.
– Мне вас подождать?
– Нет, спасибо. Я, наверное, уеду...
Ей было все равно, что говорить, это не имело значения. Возможно, это было потому, что она не представляла, что будет делать через минуту. Ее единственным желанием было уехать на пароходе в Китай, но как это сделать, когда у тебя нет никаких документов, кроме бумаг о том, что ты находишься в розыске по обвинению в убийстве? У нее, конечно, были деньги. И конечно, в порту можно, наверное, достать фальшивый паспорт, но где и как?
А Пион отошла от кассы, где она купила себе билет. Чемодан она поручила носильщику, попрощалась со своим бывшим спутником, помахав ему рукой. По всей видимости, она возвращалась в Париж, чтобы выяснить, что в ее планах не сработало.
На какой-то миг Орхидее показалось, а не уехать ли и ей на поезде, вернуться на бульвар Веласкеса и сдаться в полицию. Она чувствовала, что страшно устала, все двери перед ней были закрыты. В тюрьме она хотя бы обретет покой.
Движимая этим сильным импульсом, Орхидея направилась к билетной кассе. Последовать за маньчжуркой до самого конца ее пути – может, это именно то, что нужно? Во всяком случае, терять ей было нечего, ну разве только жизнь, но без Эдуарда она не имела для нее значения.
Орхидея остановилась, чтобы достать деньги из сумки. В этот момент на плечо ей легла чья-то рука...
Глава IV
Верный друг...
Антуан Лоран с дорожной сумкой в одной руке и с газетой «Фигаро» в другой спрыгнул с экипажа и как вихрь влетел в дом № 36 по набережной Орфевр. Часовой от неожиданности отшатнулся, а Антуан в своей развевающейся накидке пронесся мимо него, словно вращающийся дервиш. Придя в себя, тот хотел броситься вдогонку за ворвавшимся.
– Эй вы! Куда это вы так торопитесь?
Но тот уже взлетал по деревянной пыльной лестнице и лишь бросил назад:
– К комиссару Ланжевену! Мне некогда, не утруждайте себя по моему поводу!
И не дожидаясь ответа, он стремглав устремился наверх, прыгая через четыре ступеньки. Пробежав два этажа, он, как человек хорошо знакомый с внутренним устройством помещения, вбежал в коридор и резким движением отбросил застекленную дверь так, что она едва не осталась без стекол. После чего, убедившись, что цель достигнута и что искомое лицо восседает за своим письменным столом, заваленным горой бумаг, Антуан бросил поверх свою газету и, прежде чем плюхнуться на стул, тоскливо застонавший от столь грубого обращения с ним, рявкнул:
– Что это такое, вы мне можете объяснить, черт возьми?
Тот, к кому были брошены эти слова, был невозмутим, он посмотрел на вторгшегося в его кабинет тусклым, как обычно, усталым взглядом. Усталость во взгляде комиссара Ланжевена была привычным явлением, а коллегам из следственного управления было хорошо известно, для чего это ему. Дело в том, что нередко злоумышленники, введенные в заблуждение измученным взглядом утомленного человека, попадались на эту удочку, но, как правило, было уже поздно: это была лишь вывеска, за которой скрывался острый ум, бывший всегда начеку и способный на молниеносные реакции. Принимать Ланжевена за дурачка было бы верхом глупости.
Отложив в сторону свою ежедневную газету, полицейский улыбнулся желтеньким тюльпанчикам, стоявшим в зеленой керамической вазе, ощупью поискал свою трубку и начал ее набивать. Лишь только после этого он посмотрел на посетителя, одетого в поношенный твидовый костюм бежевого цвета. Они были знакомы давно, поэтому придавать значение его манерам не было смысла. Затем он тщательно разжег свою пенковую трубку, головка которой была выполнена в форме головы Сиу (подарок одной недавней американской подруги), устроился поудобнее в своем кожаном кресле, с видимым удовольствием сделал две глубокие затяжки и, наконец, выдохнул:
– Я, безусловно, подозревал, что рано или поздно вы свалитесь мне на голову, да я и сам собирался к вам обратиться, обычно это так делается. Но чтобы вы появились так быстро...
– Другими словами, вы хотите сказать, что вы счастливы меня видеть, но вы не отвечаете на мой вопрос. Повторяю, что это за чушь?
– О, да если бы я сам знал! Поверьте, я очень огорчен. Мне отлично известны ваши дружеские отношения с Эдуардом Бланшаром и воображаю себе...
– Воображать будем потом! Вы не закончили фразу. Вам бы следовало сказать: дружеские отношения с Эдуардом Бланшаром и его супругой. Что вас могло заставить поверить в то, что это бедное создание, боготворящее своего супруга, могло его убить?
– Факты... и свидетельские показания. А вы-то откуда здесь, да еще в походном обмундировании? Вы куда-то собрались?
– Нет, я наоборот вернулся. Я только что сошел с римского экспресса на Лионском вокзале и услышал, как мальчишка, торгующий газетами, кричит: «Сенсация! Бывший дипломат Эдуард Бланшар убит своей женой!» Я тут же купил эту газетенку, вскочил в первый попавшийся фиакр и приказал привезти себя сюда. По дороге я пробежал статью. И если я говорю, что это лишено всякого смысла, что это абсурдно, то это значит, что у меня просто-напросто для этого не находится более подходящего слова...
– Успокойтесь и послушайте меня! Против нее имеется два отягчающих обстоятельства.
– Свидетельские показания слуг, что ли? Я читал! И вы верите этим людям?
– Очень трудно не принимать их во внимание, когда они так категоричны!
– А что говорит привратник? Он что ничего не видел, ничего не слышал?
– Нет. Ему кажется, что он слышал шум экипажа, но утверждать наверняка очень трудно. По такому снегу все звуки приглушены. Во всяком случае, дверь открыть не просили. Значит, тот, кто подъехал, имел ключ, и это вполне нормально, если речь идет о самом хозяине или о его сыне!
– Но в конце-то концов, если я правильно понял, мадам Бланшар утверждала, что ее муж за два дня до этого уехал в Ниццу. Должен же был его видеть хоть кто-нибудь садящимся в экипаж с багажом?
– Но, по крайней мере, не привратник. Дело в том, что он в это время вышел сделать кое-какие покупки...
– Тем хуже!.. Подойдем к вопросу с другой стороны. Будем рассуждать так, например. Чтобы поехать в Ниццу, нужно, по меньшей мере, сесть в поезд, а Эдуард не похож на человека, который ездит в скотовозе. Отсюда вывод – он должен был ехать в спальном вагоне!
– Нет, ничего подобного! В действительности нет никаких следов отъезда месье Бланшара с Лионского вокзала. Хотите чашечку кофе?
– А разве такое у вас может быть?
– Вы нас недооцениваете, мы хорошо оснащены.
Комиссар вышел из-за стола, подошел к двери, сообщавшейся с другим кабинетом, и, приоткрыв дверь, крикнул туда:
– Месье Пенсон, будьте любезны принести парочку чашечек кофе, и не забудьте про третью, для себя! – Затем, возвращаясь к своему собеседнику, он сказал: – Этот парень неплохо готовит эту микстуру на своей казенной печурке. А если к этому еще добавить моего старого бургундского, то это уж и совсем недурно! Заодно уважаемый Пенсон поведает вам, как обошлась с ним мадам Бланшар.
– В газете написано, что она убежала...
– Да, но там ничего не говорится, как она провела моего инспектора, потому что я потребовал, чтобы пресса об этом ничего не знала. Она и так довольно часто высмеивает полицию.
Через некоторое время, в доказательство слов комиссара, в кабинете появился инспектор Пенсон, несший поднос с эмалированным кофейником, сахарницей и тремя чашечками. Взглянув на поднос, Ланжевен добавил еще бутылочку почтенного винца, которую он вытащил из картонной коробки, отчего загорелись соответствующим блеском глаза вошедшего.
После представления инспектора Пенсона Антуану Лорану первый, по просьбе своего шефа, рассказал, как Орхидея избавилась от него, оглушив деревянной вешалкой для шляп, а затем бежала, предварительно сунув ему в рот кляп и связав.
– Поверьте мне, эта женщина – профессионал, – заключил он. – Красива, как богиня, но способна на такие штучки... Я поклялся себе, что арестую ее сам лично, а не кто-то другой! Надеть на нее наручники будет истинным удовольствием!
– Мне бы хотелось, чтобы вы как следует подумали, прежде чем приходить к таким выводам, – спокойно сказал Антуан, несколько успокоенный горячим напитком и подкрепляющим действием старого бургундского.
– Подумать? Над чем? Она виновна, и точка! – заявил с полной уверенностью молодой полицейский.
– Вы слишком торопитесь, молодой человек. Мой дорогой Ланжевен, надеюсь, вы еще не забыли события, имевшие место в прошлом году в конце лета? Я говорю об убийстве отца Муано и о моем телефонном звонке из Дижона, когда я просил вас о том, чтобы вы предупредили Эдуарда Бланшара о грозящей ему и его жене возможной опасности со стороны женщины, по имени Пион, маньчжурки по происхождению.
– Я ничего не забыл, Лоран. Но нам так и не удалось взять эту женщину. У нас, в полиции, больше, к сожалению, неудач, нежели успехов. Вероятно, она покинула Францию и...
– Каким это образом? Я полагал, что ее приметы должны были быть даны соответствующим службам вокзалов, портов и пограничных постов.
Ланжевен пожал плечами и выпрямил один из тюльпанчиков, который чересчур перегнулся.
– А помните ли вы, что эта женщина совершила это убийство, переодевшись мужчиной, что она обучена искусству грима и что несмотря на усиленное наблюдение, мы не смогли обнаружить никаких ее следов среди китайцев, живущих в Париже, а ведь их не так уж и много.
– Согласен, но если принять версию, что она покинула Францию, то можно и допустить, что она опять вернулась сюда. Мне думается, что это она или кто-нибудь из ее банды убил Бланшара! Да это совершенно очевидно!
– Успокойтесь! Не думал, что вам это интересно, – проворчал комиссар. – Есть нечто, что категорически противоречит вашей версии.
– И что это?
– Да прислуга, их показания! Они ненавидят мадам Бланшар потому, что она желтая, как они говорят. Вам не кажется странным, чтобы они взяли на себя большой риск покрывать преступников, похожих на саму хозяйку?
– Деньгами можно ведь много добиться!
– Но не со старыми слугами, а эти некогда еще служили родителями Бланшара. Их согласие прислуживать в доме молодоженов совершенно естественно.
– А вам не кажется странным, что они согласились прислуживать желтой, которую они так презирают?
– Но они же знали Эдуарда еще ребенком. Его-то они должны были любить. Ну, по крайней мере, они так говорят...
– Орхидея его тоже любила, даю голову на отсечение...
– Извините, – вмешался Пенсон, почесывая свой череп, – про нее не скажешь, что она особенно-то нежна. И если, как утверждают слуги, ей изменил муж, она могла потерять контроль над собой...
В соседней комнате зазвонил телефон, и Пенсон, в самый разгар красочного рассказа был вынужден выйти. Расстроенный, Антуан схватил бутылку старого вина, налил себе стакан до краев и залпом опрокинул его:
– Я вижу, что даром теряю тут время, – с горечью сказал он. – Вы слишком уверены: для вас мадам Бланшар виновна, и точка. Как просто!
Ланжевен глубоко затянулся, разогнал дым рукой, облокотился на свой письменный стол, обтянутый зеленой кожей и, посмотрев в глаза художнику, изрек:
– Сядьте и выслушайте меня! Да, вы правы, у меня есть мнение на этот счет, но вы не знаете, каково оно. На самом деле я не верю в то, что мадам Бланшар убила своего мужа.
– Хм... А как тогда прикажете понимать все это? – проворчал недовольным тоном Антуан, беря в руки газету и потрясая ею перед носом комиссара.
– Дайте мне сказать! Овладев собой, Антуан сел:
– Этой полууверенностью я обязан тому, что заставил своего друга Альфонса Бертийона прочесать как следует квартиру. Его открытия в области дактилоскопии, слава богу, начинают принимать всерьез после того, как использовали их в двух или трех довольно крупных делах. К сожалению, таких дел немало и в воровском мире, и в других сферах, но там пока неизвестно, какую помощь могут оказать расследованию отпечатки пальцев.
– Сдается, с этой детской наивностью еще не покончено.
– Безусловно. И я не преминул воспользоваться опытом Бертийона, который кроме дома осмотрел также подробно труп и орудие убийства. А там – море отпечатков; и самого Бланшара, и слуги Люсьена, кухарки Гертруды, но есть еще на рукоятке кинжала целая серия отпечатков совсем незнакомых, это отпечатки мужские, и мы пытаемся сейчас найти их владельца. Кстати, пальцы у него очень широкие.
– Прекрасно! – воскликнул художник. – Остается лишь дать опровержение в газеты и...
– Ну уж не торопитесь! Если нам удастся задержать эту даму, то ее придется все равно арестовать.
– Как так? Но ведь вы сказали что...
– Что она, вероятно, невиновна в убийстве. Но, однако, мы не можем найти владельца отпечатков, она остается под подозрением, и ей вменяется два обвинения. Первое – насильственные действия против представителя органов правопорядка, находившегося при исполнении служебных обязанностей...
– Ну не будете же вы ей чинить неприятности из-за этих пустяков? Уж очень он у вас скорый и неугомонный, этот инспектор.
– Вы бы могли еще добавить, что он незлопамятный. Что его возмутило, так это неблагодарность арестованной за его хорошее к ней отношение. Но позвольте мне вернуться к моим доводам. Вот второе обвинение: если мадам Бланшар не убийца, то тогда воровка.
– Воровка? Час от часу не легче! А это-то вы откуда взяли?
– А вам известен ли музей Чернуччи, что находится напротив ее дома? У вас, я вижу, времени не хватило пробежать всю газетку. Накануне преступления в этом музее был украден один из самых ценных экспонатов: бирюзово-золотая застежка императора Кьен Лонга. Описание женщины, совершившей кражу, точь-в-точь совпадает с внешностью вашей знакомой. К этому позволю себе добавить еще и то, что мы нашли одежду, в которой она была в тот злополучный день, а служащий музея сразу же опознал эти вещи. Вот такие-то дела, здесь никаких сомнений нет!
– Невероятно! – Это единственное, что мог произнести сраженный напрочь Антуан. – Что же ее толкнуло на это?
– Могу рассказать, как все это мне представляется в свете тех фактов, которыми мы располагаем на данный момент. Вероятно, мадам Бланшар тосковала по родине. Она скорее всего чувствовала себя потерянной... и несчастной в не совсем дружеском окружении. Мне известно, что молодая пара не очень-то часто появлялась в свете, хотя вначале она вызывала определенное любопытство в аристократических салонах. Но ее эта роль быстро утомила. Добавим сюда и тот факт, что она благородных кровей, а для достоинства принцессы такое положение было, по всей вероятности, гнетущим. И если, случайно, ее чувство к мужу ослабло, тогда вполне логично допустить, что ей захотелось вернуться на родину, в Китай. Вот вам и мотив кражи, украденная вещь – залог раскаяния, который она хотела привезти с собой. Более того, если бы месье Бланшару и пришла бы в голову какая-нибудь... фантазия, то она бы этого не вынесла. Тогда или он хотел ей помешать уехать или...
– Ну, вы нелогичны, комиссар! Совсем недавно вы заявляли, что не верите в ее виновность, а теперь приводите доводы, причем достаточно аргументированные, которые могли бы толкнуть ее на убийство Эдуарда!
– Я знаю... но я никогда не утверждал, что это простое дело. Оно меня очень тревожит!
– Перейдем к другому! Она сбежала. А вы нашли ее следы? Вам известно, куда она отправилась?
– Если мои предположения верны, то она должна выла уехать в Марсель, чтобы сесть на ближайший пароход, отплывающий на Дальний Восток. Транспортные суда отходят в этом направлении раз в месяц, по субботам. Сегодня среда. Завтра Пенсон едет в Марсель, чтобы побеседовать на эту тему со своими коллегами и последить в субботу за посадкой пассажиров на пакетбот «Хуугли». Он единственный из моих людей, кто ее знает. И будьте спокойны, он ее не упустит.
Антуан встал, без стеснения потянулся, подавив однако желание зевнуть.
– Спасибо за все, что вы мне сообщили, комиссар! Однако... я, конечно, не собираюсь давать вам советы, но на вашем месте присмотрел бы как следует за прислугой. Возможно, они порядочные, добрые слуги, и даже в лучших старых традициях, но любят ли они китайцев или нет, они все равно не кажутся мне хорошими католиками.
Губы комиссара растянулись в неожиданной улыбке, а для него это была такая редкость:
– Вы хотите поучить меня моему ремеслу? Да за ними ходят по пятам, но пока ничего не замечено. Они сейчас ожидают приезда родных Эдуарда. Однако совет за совет: я бы на вашем месте хорошенько выспался. Сдается мне, вы очень утомлены!..
– Да не так, чтобы очень!
– Может быть, может быть, и все же вам не мешает чуток отдохнуть... ну хотя бы для того, чтобы быть в состоянии вечером сесть в марсельский поезд!
Антуан расхохотался и, схватив свою шляпу, как средневековый рыцарь, отвесил комиссару низкий поклон:
– Я вам дарую титул короля «шпиков», мой дорогой Ланжевен. Вы меня видите насквозь. Однако хочу заметить, что думаю лишь об одном: помочь отыскать истину.
– Я искренне верю, что это так. Но мне было бы досадно, если бы вы вдруг оказались по другую сторону баррикад.
Ничего больше не сказав, Антуан надел свою шляпу, пальто, взял сумку и газету и, сделав прощальный жест детективу, вышел из кабинета. Затем сел в ожидавший его фиакр и приказал ехать к себе домой, на улицу Ториньи.
Там, в старом милом отеле, некогда знававшем мадам Совиньи и укрывавшем под своей крышей президента де Бросса, у него была холостяцкая квартира, состоявшая из большой мастерской, курительного салона, служившего одновременно столовой, когда Антуану случалось есть дома, ванной комнаты, кухни, рабочего кабинета и двух комнат, одна из которых была постоянно занята Ансельмом или, как его называли, «мэтр Жак». Это был человек, который все умел, и ему было поручено следить за жилищем и добром хозяина, с которым у него были доверительные отношения, хотя и нельзя сказать, чтобы они виделись часто. С давних пор Ансельм привык к внезапным отъездам и приездам Антуана, к его длительным отсутствиям и относился к этому спокойно и сдержанно, несмотря на свой экспансивный южный темперамент. Родился он в Провансе, но ездил туда крайне редко, объясняя тем, что обожал Париж, сделавший так много для его просвещения, особенно в области искусства, живописи, а также виноделия, и где его удерживали его эстетические наклонности.
Всегда он встречал Антуана широко улыбаясь и храня олимпийское спокойствие. На этот же раз бросился ему на шею, увидя в прихожей:
– Господи, месье приехал!.. Какая радость! Поистине небо внушило ему мысль приехать именно сегодня!
– Что с вами случилось, Ансельм? Я не привык, чтобы вы так горячо выражали чувства, по-моему, вы не очень-то баловали меня любовью.
– Ну конечно, мы оба не сентиментальны. А на этот раз у нас случилось чудовищное несчастье. Трагедия!.. Как вижу, месье уже в курсе, – сказал он, забирая газету у Антуана, державшего ее под мышкой.– Какой ужас!.. Бедняга Бланшар!..
– Вы уже в курсе, думаю, что в убийстве обвиняют его жену?
– Да... и признаюсь, что ничего не понимаю. Такая милая дама, и она, казалось, так его любила!..
– Давайте попробуем разобраться. А сначала наберите-ка мне ванну, слетайте за моим багажом на вокзал, а потом соберите другой чемодан. Сегодня вечером я уезжаю в Марсель.
Пока наполнялась ванна, Антуан позвонил в железнодорожную компанию, чтобы забронировать место в спальном вагоне. Затем принял ванну, перекусил и возобновил разговор с Ансельмом, который между тем уже вернулся с его багажом.
– Мне бы хотелось знать, что вы думаете по поводу Гертруды и Люсьена, прислуги семьи Бланшаров. Вы их должны знать, потому что мы вместе провели как-то у них несколько дней, когда мадемуазель Депре-Мартель находилась в моем замке [3]3
См. «Новобрачная».
[Закрыть].
При упоминании имени молодой девушки лицо Ансельма расплылось в широкой улыбке:
– А не позволите ли, почтенный, поинтересоваться... есть ли новости о мадемуазель Мелани?
Лицо Антуана в момент стало непроницаемым:
– Я ведь из Рима приехал, Ансельм, не так ли? Более того, два года, в течение которых мы не должны видеться, еще не истекли. И потом, причем тут это? – крикнул он, вскочив со своего кресла как ужаленный и начав бегать туда и обратно по ковру. – Я хочу, чтобы вы мне рассказали о семье Муре, Люсьене и Гертруде. Вы их хорошо знаете или нет?
