Текст книги "Гордая американка"
Автор книги: Жюльетта Бенцони
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)
– Замок Тур. Боюсь, что для местных жителей это еще один повод относиться к нам, американцам, хуже, чем мы того заслуживаем.
– Не понимаю…
– Все очень просто. Мистер Элмер, с которым ты только что познакомилась, велел уничтожить часть парка, принадлежащего замку, чтобы построить гостиницу, чем совершил, с точки зрения жителей Канн, форменное святотатство.
– Отчего же? Замок – исторический памятник?
– Не то, чтобы исторический… О, месье Риво объяснил бы это тебе куда лучше, чем я! Но я все равно попытаюсь. Этот замок принадлежал герцогине Валламброза, чью память здесь чтут из-за ее покровительства неимущим. Она умерла лет десять – двенадцать тому назад, однако для здешних жителей она осталась в живых. Ее называли – и по сей день называют – просто Герцогиня, словно иной в мире не существовало.[9]9
Речь идет о Женевьеве де Карс, герцогине Валламброза
[Закрыть]
– Тем не менее во Франции этого добра хватает, – сухо заметила Александра. – Впрочем, ваша герцогиня была, наверное, итальянкой?
Мисс Форбс удивленно воззрилась на племянницу. Что с ней произошло, пока она оставалась одна в Париже? Не смея задать вопрос напрямую, она ограничилась тем, что сказала:
– Сколько язвительности! Уж не прониклась ли ты неприязнью к тому самому высшему обществу, которое прежде превозносила?
– Нет, какое там! Просто мне наскучили все эти трескучие титулы, тем более что никогда не знаешь, что кроется под ними на самом деле. Эти люди, по-моему, воображают себя существами высшей расы, будто бы титул маркиза, графа или герцога наделяет их всеми мыслимыми и немыслимыми правами.
– Понятно! – с легкой иронией отозвалась тетя Эмити. – Сейчас у тебя такой период, что тебе подавай простоту. В таком случае оставим в покое мадам де Валламброза – кстати, обращаю твое внимание на то, что она настоящая француженка и что одна из ее прародительниц, гувернантка королевских отпрысков, последовала за Марией-Антуанеттой, когда та сбежала в Варен, а потом и в темницу Тампль…
Не удостоив тетку ответом, Александра встала из-за стола и снова облокотилась на балюстраду балкона. Ее угнетали странные совпадения, никак не дававшие ей оторваться от королевы-мученицы; это уже начинало внушать ей страх, будто трагическая участь королевы могла быть повторена ее собственной жизнью. Все словно сговорились, чтобы снова и снова напоминать ей об опасном мираже, явившемся ей в саду Трианона благодаря красноречию Жана де Фонсома.
Не зная, что он сошел с поезда еще в Дижоне, она с опаской взирала на рыжие башни, почти целиком скрытые зарослями аристолока. Вдруг он сейчас появится на опушке со своими нежными речами и горящим взором? Если это произойдет, хватит ли у нее отваги вторично спасаться бегством?
Она заставила себя снова вернуться к тетке.
– Лучше расскажите мне о себе. Заинтересовала ли вас ясновидящая, из-за которой вы сюда приехали?
– Больше, чем заинтересовала! Удивительная особа, однако термин «ясновидящая» ей не слишком подходит. Скорее ее надо называть выдающимся медиумом, умеющим двигать как ни в чем не бывало самую тяжелую мебель. Она также способна на левитацию, вокруг нее материализуются духи. Очень впечатляет! Впрочем, ты сама сможешь в этом убедиться, поскольку завтра вечером на вилле Фиорентина состоится последний сеанс.
– Нет уж, покорно благодарю! Вам известно, как я отношусь ко всем этим потусторонним проявлениям. Ваш Риво, наверное, такой же помешанный, как и вы?
– А вот и нет! После последнего сеанса его обуревали сомнения, ему было не по себе. Кажется, он не до конца верит в сверхъестественное. Я даже услышала от него словечко «жульничество». Мы… одним словом, мы чуть не поспорили. Его сестрицу это очень развеселило.
– Почему же? Неужели ей не нравится, что ее брат водит с вами дружбу? – молвила Александра, готовая ступить на тропу войны.
– Глупости! Матильда Риво – человек вполне в моем вкусе, и мы с ней великолепно находим общий язык; разногласия сохраняются только по вопросу о спиритизме. Она чем-то похожа на тебя. Сильная натура, считающая Эузапию Палладино простой трюкачкой. На беду, ее братец склоняется к ее мнению…
– Молодец! Наверное, он все-таки более серьезный человек, чем мне сперва показалось.
– Серьезный, серьезный!.. – возмутилась мисс Форбс. Неужели серьезность – единственное качество, ценимое тобой в мужчинах? Я, к примеру, больше ценю обходительность, вежливость, великодушие, увлеченность, фантазию. Впрочем, – тут она вздохнула, – гипертрофированная серьезность вполне к лицу супруге Джонатана Каррингтона. Кстати, ответил ли он тебе?
Александра, захваченная врасплох, насупилась.
– Нет… Не знаю, что там у него происходит, но на мое письмо ответа так и нет. Разумеется, я оставила в «Ритце» инструкции, чтобы его письмо переслали мне в Канны…
– Ты до сих веришь, что он приедет?
– Почему бы и нет? Джонатан не смог сопровождать меня не по своей воле, поэтому не вижу причин, почему бы ему в конце концов не приехать.
Мисс Форбс не стала настаивать. Нервозность племянницы все больше казалась ей подозрительной, и она догадывалась, что та сбежала из Парижа, чтобы не отвечать на письмо, содержание которого пришлось ей не по сердцу. Иными словами, она была недалека от истины. Джонатан наверняка пожалел, что разрешил жене путешествовать без него, но он скорее потребует, чтобы она немедленно возвращалась, чем примется послушно паковать чемоданы, торопясь в страну, где его ждет одна скука.
– Оставим твоего супруга там, где он находится, – заключила она. – Лучше подумаем, как нам отдохнуть и набраться побольше впечатлений. Большинство тех, кто здесь зимует, уже покинули Лазурный берег, но он от этого стал только лучше. Ты не торопишься возвратиться в Париж?
– О, нет! Главное – успеть туда на Большие скачки, чтобы поймать Орсеоло и отправиться с ними в Венецию.
– Так ты и впрямь намерена ехать туда? А я думала, что ты предпочитаешь Вену…
– И туда заеду, но сперва Венеция. А после этого вы, наверное, не будете возражать против возвращения в Америку. Мне очень хочется принять участие в знаменитом венецианском карнавале, который все называют волшебным. Обещаю, это будет мой последний европейский каприз. Потом я послушно возвращусь домой.
Горький и покорный тон, каким это было произнесено, окончательно убедил мисс Форбс в худших подозрениях. Она обняла племянницу за плечи и прижала ее голову к своей.
– Ты же знаешь, как я тебя люблю! Почему ты скрываешь от меня правду?
– Правду? Но…
– Ту, которая тебя так расстраивает: что судья Каррингтон не только не приедет, но и требует, чтобы ты возвращалась в лоно семьи. Хватит, мол, прохлаждаться!
– Как вы догадались?
– Это так на него похоже! И знай, что я на твоей стороне! А теперь марш в постель! Хорошо уже, что ты не заснула над чашкой с кофе…
Однако прежде чем забраться в постель, Александра сходила в кабинет к мистеру Элмеру, чтобы оставить свои драгоценности в сейфе отеля, как она повсюду поступала. Открыв шкатулку, чтобы проверить, все ли на месте, она не досчиталась ожерелья из изумрудов и медальона из белой яшмы…
По мнению мистера Элмера, такое несчастье должно было вызвать взрыв законного гнева. Однако ничего подобного не произошло. Александра просто-напросто рухнула в услужливо подставленное ей кресло и залилась слезами.
Никола Риво отложил узкую, длинную вилку, с помощью которой он ловко расправлялся с лангустом, и с симпатией взглянул на Александру.
– Продолжаю думать, что вам все-таки необходимо поставить в известность полицию. Не местную, отличающуюся ленью, а Сюртэ, чтобы было проведено серьезное расследование. Ведь это крупная кража!
– Еще бы! Не понимаю только, почему вор ограничился колье и подвеской. Там и помимо них было немало ценных вещиц…
– Очень продуманный поступок. Прихватить всю шкатулку значило бы сразу поднять всех на ноги. То же самое значило бы опорожнить ее – вы бы сразу почувствовали, как она полегчала. Удивительнее всего другое: остался цел замочек! Не иначе, здесь потрудился профессионал! И крупный вдобавок!
– Никола! – возмутилась тетя Эмити. – Уж не хотите ли вы присудить ему орден? В вашем тоне звучит такое восхищение…
– Я вовсе не восхищаюсь, а просто констатирую очевидное. Кроме того, повторяю: необходимо обратиться в полицию. Совершенство кражи может указывать на то, что здесь орудовал вор, хорошо известный полиции, поэтому я предлагаю вам поручить это дело моему другу, главному полицейскому инспектору по фамилии Ланжевен. Если кто-то и способен найти ваши драгоценности, то только он, и никто другой. Позвольте мне позвонить ему…
– Отличная идея! – поддержала мисс Форбс. – Но сперва обобщим ситуацию: по твоим словам, ты ни разу не открывала шкатулку на протяжении всей поездки?
– Нет. Я сложила ее в «Ритце», взяв из сейфа, заперла ключом, который носила в сумочке, и ни разу в нее не заглядывала, пока не появилась с ней у мистера Элмера. Вряд ли у меня возник бы шанс напялить бриллианты, рубины и изумруды в дороге. Достаточно было жемчужин на шее, даже в этом роскошном поезде.
– Отлично! – сказал Риво. – А как вы поступили со шкатулкой в поезде? Полагаю, вы не таскали ее с собой в вагон-ресторан?
– Нет. Я доверяла замку и мерам безопасности, принимаемым в поезде. Я просто сунула ее под свою полку. Да и отсутствовала я совсем недолго. Я не была слишком голодна…
– Как и сегодня, – заметила тетя Эмити. – Попробуй лангуста, Александра, это такая прелесть!
– Знаю, но, признаться, у меня что-то нет аппетита.
– Вполне естественно! – с улыбкой молвил Риво. – Полагаю, эти украшения вам очень дороги?
– Да, дороги. Изумрудное ожерелье мне преподнес муж, приобретя его на аукционе «Кристи». Это историческая вещица, поскольку принадлежала ацтекской принцессе, которую сделал своей подругой Кортес…
– Красавице Малинш, – поддакнул Риво, довольный произведенным на женщин впечатлением. – Тогда понятно, почему вы так по нему убиваетесь! Это царский подарок, свидетельствующий о подлинности чувств вашего мужа. А вторая вещь?
– У нее длинная история, – ответила Александра, раздумывая, но наброситься ли все же на лангуста, пока он окончательно не остыл. – Я купила ее в Пекине, незадолго до блокады посольского квартала. Очень красивый медальон из белой яшмы в золотом обрамлении…
– Белая яшма? Но ведь в Китае запрещено ею торговать! Это – достояние императорского семейства! Как же вам удалось?..
– Везение!
– Именно поэтому племянница всегда считала эту вещицу талисманом, приносящим счастье.
– Искренне надеюсь, что и та, и другая найдутся. Однако позвольте задать вам еще пару вопросов. Конечно, вы еще все расскажете Ланжевену…
– Вы полагаете, он станет меня допрашивать?
– Уверен, что станет! Он уже много лет охотится за одним ловким грабителем, специализирующимся на драгоценностях и питающим слабость к изумрудам. Вы вызовете у него громадный интерес. А пока, если не возражаете, вернемся к вашему путешествию. Что стало со шкатулкой после того, как вы сошли с поезда?
– Я не выпускала ее из рук. Ни на минуту! Даже в Боне я брала ее на прогулку и в ресторан. Отель, в котором я остановилась, не казался мне в этом смысле очень надежным.
– А напрасно! – улыбнулся Риво. – Там есть сейф, из которого еще никогда ничего не пропадало, можете мне поверить!
– Есть ли во Франции и во всей Европе хоть один отель, ресторан или какое-то еще приятное заведение, с которыми вы не были бы знакомы? – вмешалась мисс Форбс, от души смеясь. – Вам надо было бы состоять при ваших друзьях гидом! У меня есть идея: завтра я прихвачу с собой одну перчатку из тех, что были на тебе в поездке, Александра. Вдруг Эузапия Палладино сможет подсказать нам, кто тебя обокрал? Кажется, в Италии она уже оказывала помощь полиции.
– Почему бы и нет? – подхватил Никола Риво. – Попытка не пытка. А я пока позвоню Ланжевену. Минуточку!
Пока он отсутствовал, Александра откинулась на спинку белого ротангового кресла и прикрыла глаза, наслаждаясь морским бризом, приятно обдувающим лицо. Риво, желая немного отвлечь ее от неприятных мыслей, привел ее с Эмити ужинать на террасу «Парусного клуба», элегантный белый фасад которого со стройными колоннами и треугольным фронтоном смотрел прямо на море. Риво имел яхту, стоявшую на якоре в каннской гавани, и состоял вице-президентом этого клуба для избранных в чисто британском стиле, куда женщин допускали только в качестве посетительниц ресторана.
Александра по достоинству оценила его инициативу, позволившую ей отдохнуть от любопытства постояльцев и служащих отеля, и уже готова была признать, что все ее оговорки по поводу Никола Риво не имели под собой оснований. Он оказался вполне милым, высококультурным, вообще симпатичным пожилым господином в типично старофранцузском духе, к каким она питала уважение; теперь она понимала, почему к нему так привязалась тетя Эмити. Ведь в его компании она отдыхала душой от общества своих филадельфийских подруг и тех мужчин, с которыми могла себе позволить водить знакомство незамужняя дама.
Тем не менее она еще не была до конца уверена, что его мысль о том, чтобы обратиться в полицию, соответствует ее настроению. Ведь инспектор станет задавать вопросы – а что она сможет ему ответить? Что вскоре после стоянки поезда в Дижоне ее посетила внезапная идея прогуляться по Бургундии на ночь глядя? Чего доброго, придется рассказывать о стычке с герцогом де Фонсомом! Да она умрет со стыда! К тому же после того, как обнаружилась пропажа драгоценностей, ее посетила леденящая мысль: это могло произойти только в Средиземноморском экспрессе, где в ее купе имели доступ, кроме нее, только двое: бывший переводчик при посольстве Франции, в чью виновность ей было трудно поверить, и титулованная особа, и подавно стоящая вне всяких подозрений. О них она не могла и не хотела говорить. Лучше уж сойти за сумасшедшую или по крайней мере за эксцентричную богачку. За американцами в этой стране с легкостью признают этот недостаток, к тому же вряд ли стоит столько из-за этого переживать: не позднее, чем через два месяца она отплывет обратно в Нью-Йорк!
Не исключено, что отплыть придется даже раньше. Джонатан и так проявляет нетерпение. Вот только как он прореагирует, когда увидит ее без своих изумрудов?
Несмотря на столь тревожные раздумья, она сумела наградить Риво улыбкой, когда он, возвратившись за столик, сообщил, что комиссар прибудет через день ранним утром.
– Для того, чтобы не привлечь к себе внимания, он остановится у моей сестры, с которой хорошо знаком и которая будет счастлива его принять: она обожает истории, связанные с преступлениями, и питает религиозные чувства к сэру Артуру Конан-Дойлю и его знаменитому персонажу Шерлоку Холмсу. Чем больше непонятного, чем обильнее хлещет кровь, тем сильнее ее радость, – заключил он со снисходительной улыбкой.
Александра подумала, что сия особа наверняка спелась бы с Джонатаном, а потом стала гадать, на кого может походить женщина со столь экстравагантными вкусами. Тем большим было ее удивление на следующий день, когда Риво пригласил обеих дам на обед к своей сестрице. Мадемуазель Матильда обладала розовыми щечками и серебристыми волосами и вообще показалась Александре самой чудесной старой девой из всех, кого ей только приходилось встречать. Скорее малорослая, она ни в чем не отступала от стиля «ампир»: отдавая предпочтение коленкору и муслину, из которых шила себе летние платья с высокой талией, а также бархату и шерсти для зимних нарядов; волосы ее были заплетены и уложены в подобие короны, на которую она водружала то чепец, то кружевные косынки, то головные уборы, какие носят в прованском городе Арль. Конечно, в таком наряде она казалась живым анахронизмом, однако он прекрасно сочетался с ее полной достоинства осанкой. Когда мадемуазель Матильда не разражалась идиотским смехом, она проявляла приятное чувство юмора и живость нрава. Во всяком случае, она и тетя Эмити прекрасно нашли общий язык.
Дом ее был под стать хозяйке: в нем не было даже намека на модерн. Расположенный подле площади Круа де лаГард, он тонул в экзотическом саду – этакий легкомысленный павильончик в провансальском стиле XVII века, высокие окна с густыми переплетами, плоская четырехугольная крыша, нависающая над террасой из резного бука, на которую приходилось подниматься по двухмаршевой лестнице и под которой располагался круглый фонтанчик с бьющей из каменной раковины струей воды. С этой террасы, обрамленной высокими соснами, открывался чудесный вид на каннскую гавань и острова Лерэн, напоминающие зеленые корзинки на синей скатерти, новые город, поднимающийся вдоль Круазетт, порт и старые кварталы, над которыми возвышалась древняя сторожевая башня Сюке, а также церковь Нотр-Дам-д'Эсперанс и шпиль с курантами; на море там и сям мелькали белые лоскутки парусов, а в порту сновали по вантам большого трехмачтового судна ловкие матросы.
Обед был подан в увитой жасмином беседке; он был делом рук кухарки Селины – ею и ее мужем Констаном исчерпывалась прислуга мадемуазель Риво. Кушанья были нехитры, но очень вкусны: барашек на вертеле, дыни, салаты и малина со сливками. Хозяйка дома уплетала за обе щеки, рассказывая Александре забавные истории о Каннах и его постоянных и временных обитателях. Она с уважением отзывалась о лорде Брахэме, который был в некотором смысле родоначальником Канн и вилла которого, под названием Элеонора-Луиза, в настоящее время пустующая, располагалась неподалеку. С сим достойным господином она была знакома в молодости; что касается зимних капских завсегдатаев, то она обожала великого князя Михаила, дядю русского царя, чья вилла Казбек кишела слугами и охранниками-казаками. У великого князя были совершенно невероятные привычки:
– Представляете, он всегда появляется на гольфе в сопровождении коровы!
– Корова? – изумилась мисс Форбс. – Это еще зачем?
– Чтобы ее подоили в тот самый момент – а его наступление непредсказуемо, – когда князю захочется выпить стакан чаю. По лужайке за ним носят самовар и прочую утварь, а также водят корову, чтобы молоко было свежим…
Александра возвращалась в «Отель дю Парк» в приподнятом настроении. Даже пропажа драгоценностей теперь удручала ее гораздо меньше, и она не торопилась покидать гостеприимную хозяйку, однако прибытие комиссара Ланжевена намечалось на следующее утро, и в 11 часов у них должна была состояться встреча – об этом договорился по телефону Риво. Далее все вместе отобедают в уже знакомом гостям симпатичном домике мадемуазель Матильды.
Вечер Александре предстояло провести в отеле в одиночестве, так как Эмити и ее Никола отбывали в спиритический кружок; она была далека от того, чтобы проявлять недовольство. Так она лучше подготовится отвечать на вопросы полицейского и вообще воспользуется тишиной, чтобы собраться с мыслями, получше разобраться в собственных чувствах и как бы посоветоваться с самой собой…
Однако судьбе было угодно, чтобы вечер оказался куда менее спокойным, чем она рассчитывала…
Глава VIII
СЕКРЕТ ТЕТИ ЭМИТИ
Ночь выдалась восхитительная: теплая, с отражающимися в неподвижной воде залива звездами. В парке головокружительно пахло миртовым деревом и цветущим апельсином. Чтобы лучше насладиться этой красотой, Александра, усевшись в халате в шезлонг, разложенный на террасе, погасила у себя в комнате свет. Чувствовала она себя превосходно; она уже начала подремывать, когда хлопнула дверь, и тишину разорвали в клочки чьи-то судорожные рыдания.
Вскочив, Александра определила, что звуки доносятся из комнаты тетушки, освещенное окно и дверь которой выходили на ту же террасу. Она бесшумно подошла ближе и увидела Эмити, лежащую ничком на кровати, как небрежно брошенная кем-то тряпка.
Сперва Александра стояла в оцепенении, не зная, как поступить. Она впервые в жизни видела тетю Эмити плачущей, и от этого зрелища у нее сжалось сердце. Какое же событие так ее опечалило? Если в ее горе виноват Никола Риво, то…
Она неслышно вошла в номер тети, заглянула в ванную, чтобы намочить там полотенце и захватить нашатырю, а потом вернулась к кровати и попыталась приподнять тете Эмити голову, хотя та старалась спрятать лицо. До нее донеслось невнятное бормотание, но Александра, даже разобрав слова «оставь меня», и не подумала повиноваться.
– Тетя Эмити, – взмолилась она, – позвольте, я вам помогу! У меня сердце разрывается, когда я вижу вас плачущей!
– Никто… ничем… не может мне помочь….
– А я убеждена в обратном, потому что люблю вас, как собственную мать, и не могу выносить, когда вам плохо!
– Тогда… если тебе хочется что-то предпринять… вызови горничную… Пусть она соберет мои вещи и передаст, чтобы мне… зарезервировали место… на первом же поезде…
– Тетя Эмити! Сейчас уже десять вечера! Было бы бесчеловечно будить сейчас горничную, а службы отеля уже закрыты.
– Тогда… экипаж, чтобы ехать на вокзал! Я стану ждать… там.
– Довольно! Немедленно расскажите, что происходит! Схватив Эмити за плечи, она перевернула ее, как блин на сковородке, и заставила сесть. Перед ней предстало искаженное рыданиями лицо, которое Эмити срочно попыталась привести в порядок.
– Что же привело вас в подобное состояние? Вы поссорились с месье Риво?
Эмити фыркнула.
– Он?.. Бедняга! Он хотел было меня удержать, он побежал за мной, но я спряталась. Я бы умерла со стыда… если бы мне пришлось… взглянуть ему в глаза!
– От стыда?
– От стыда…
Рыдания возобновились с новой силой. Александра взяла себя в руки, чтобы не растеряться и не потерять голову. Она вызвала звонком коридорного и потребовала рюмку коньяку или какого-нибудь другого взбадривающего средства. Приказание было исполнено с рекордной скоростью; затем Александра вернулась к тете, которую застала лежащей поперек кровати: руки ее были безвольно раскинуты, а из глаз непрерывными потоками лились слезы. Племянница принудила тетю одним глотком выпить половину рюмки.
Мисс Форбс сперва закашлялась, а потом, отплевавшись, вырвала рюмку из рук племянницы и осушила ее. Затем, возвращая пустую посуду, произнесла несколько более отчетливо:
– Я опозорена в глазах лучшего моего друга! Мне необходимо немедленно возвращаться домой!
Терпение никогда не фигурировало среди достоинств миссис Каррингтон. В этот вечер оно истощилось даже быстрее обычного, и она решила прибегнуть к сильнодействующим средствам.
– Тетя Эмити! Либо вы рассказываете мне, что стряслось, либо я звоню месье Риво и требую объяснений у него.
– Ни в коем случае!
– Тогда выкладывайте! Вы не ходили на спиритический сеанс?
– Еще как ходила! – мрачно отозвалась мисс Форбс. – Оттуда и пошла вся беда!
– Теперь вы сказали то ли слишком много, то ли недостаточно. Вам известно, что я не одобряю эти вызовы духов, и меня совсем не удивляет, что там с вами случилась какая-то неприятность. Осталось уточнить, насколько можно доверять вашим ответам.
С этими словами Александра вторично наполнила рюмку, которая на всякий случай оставалась у нее под рукой, и присела рядышком с тетей, дожидаясь исповеди.
Исповеди предшествовала серия вздохов; наконец, мисс Форбс, глотнув еще коньячку, объявила:
– Ты еще слишком молода, чтобы знать такие вещи, но в жизни человека случается, что события, которые казались надежно похороненными в прошлом, внезапно напоминают о себе, и остается гадать, с чего бы это….
– Вот оно что!
– Увы…
Еще несколько мольб, новая угроза обратиться к Риво, еще глоток коньяку – и истина начала выплывать на поверхность.
В начале сеанса мисс Форбс, полная доверия к способностям женщины-медиума, передала ей перчатку племянницы вместе с собственной записочкой, в которой объяснялось, что ту обокрали и что было бы желательно выйти на след злоумышленника. Позже Эузапия Палладино, низенькая женщина лет пятидесяти, седоволосая и востроносенькая, завладела этой перчаткой и заявила, что речь идет о дорогих драгоценностях и что кражу совершил мужчина; ей, впрочем, не удалось дать описание его внешности: она видела только темный костюм и лицо с неясными чертами. Она все еще держала в руках перчатку и записку мисс Форбс, когда внезапно голос ее изменился и превратился в мужской, вернее, юношеский; молодой человек изъяснялся наполовину по-английски, наполовину на неаполитанском диалекте. Языковая смесь получилась невразумительной, и бедная Эмити так ничего и не разобрала. Вызванный дух принадлежал некоему Виргилио, ловцу кораллов с острова Капри, с которым Эмити Форбс связывали в молодости, когда она путешествовала с дядюшкой Стенли и гувернанткой, узы страсти.
– Он был необыкновенно красив! Обликом он походил на «Персея» Бенвенуто Челлини, украшение Флоренции… – Эмити вздохнула. – Он уговорил меня прогуляться с ним ранним утром, чтобы посмотреть термы Тиберия, сказал, что любит меня… и я поверила ему.
– До какой же степени? – негромко спросила Александра.
– До такой… которую невозможно забыть. Еще он уговаривал меня уехать вместе с ним. Мы доплыли в лодке до Амальфи и там укрылись у его сестры…
– Каковы же были ваши намерения? Выйти за него замуж?
– А как же! Я не могла помыслить о чем-нибудь более прекрасном, чем жизнь с ним в маленьком домике среди скал, ожидание возвращения рыбака с промысла, стряпанье для него еды, воспитание его детишек…
– Иными словами, вас ожидало жалкое существование. Вы этого хотели?
– Да. Пусть это покажется тебе бредом, но – да! Мне хотелось жить с ним рядом, проводить с ним дни… и ночи. Тебе не дано знать, что это такое – познать в семнадцать лет страсть молодого, пылкого мужчины. Я обязана ему… незабываемыми часами, тайну которых я надеялась унести с собой в могилу.
– Как же все закончилось?
– Банальнейшим образом. Стенли не стоило больших трудов меня разыскать. Как-то утром, когда Виргилио ушел в море, он вырос передо мной в компании полицейского, запасшись кругленькой суммой денег. Сестра Виргилио, и так не слишком осчастливленная моим появлением под ее крышей, с радостью приняла у него взятку. Возможно, она так и не поделилась деньгами с братом. Что до меня, то я тщетно пыталась возмущаться, отбиваться, даже хотела сбежать, однако это ни к чему не привело. Подлая женщина помогла им погрузить меня в экипаж. Спустя несколько часов меня посадили в Неаполе на пароход, отходивший в Лондон, а потом еще на один, который и доставил меня в Нью-Йорк. Страдая от качки, я отказывалась покидать каюту, то борясь с тошнотой, то заливаясь слезами. До Филадельфии я добралась полумертвой, однако меня спасли мать и сестра – то есть моя мать и ваша. Они окружили меня любовью и ускорили мое выздоровление. Они добились успеха… а остальное сделало время. Я всегда любила собак, лошадей…
– И Томаса Джефферсона?
– О, история его жизни всегда меня влекла! Мне казалось, что любить великого человека, пусть почившего, гораздо удобнее, чем мелкого, пусть и живого: ведь Виргилио я потеряла навеки. Признаюсь, что с годами я стала относиться к этому своему приключению, как к прекрасной истории, которую можно вычитать в романе, словно она произошла с кем-то другим. Вот так я и сделалась старой девой, невыносимой мисс Форбс.
Александра нежно взяла тетю за руки и стала ее укачивать, как малое дитя:
– Я никогда не считала вас невыносимой… Я вас очень люблю!
– Знаю, малышка. Я всегда считала, что если мне когда-нибудь придется рассказать кому-то эту историю, то это будешь именно ты. Вспомни-ка: на «Лотарингии» я говорила тебе, что у меня есть кое-какие воспоминания, которыми я, быть может, когда-нибудь с тобой поделюсь. Видишь, так и получилось. Я, конечно, не могла себе представить, что это произойдет при столь плачевных обстоятельствах…
– Так что же случилось на сеансе?
– В такое трудно поверить, но эта впавшая в транс итальянка вдруг заговорила голосом Виргилио… Теперь я знаю, что он мертв, но, услышав, как он зовет меня прежним именем «Amitia mia» и говорит, что никогда не переставал меня любить, я чуть было не сошла с ума. Он говорил о нашей любви… о том первом утре в термах Тиберия… о ночах в Амальфи… Я не вынесла этого и сбежала, наверняка произведя грандиозный скандал.
– Простите… но ваш друг Риво ничего не предпринял?
– Как же! Он бросился за мной вдогонку и поймал у выхода. Я была сама не своя… Я крикнула ему в лицо, что Виргилио был моим возлюбленным и что я не хочу больше видеть его, Риво!
– О, да вы к нему сильно привязались!
– Да, должна сознаться, что это так. Он и впрямь очаровательный человек. Представляешь, он принимал меня за девицу! А теперь я, наверное, предстала в его глазах Мессалиной!
– Если я правильно помню наш разговор на «Лотарингии», то вы как раз говорили, что не похожи на Мессалину. Кстати, мне тоже хочется думать, что для такого сравнения нет оснований…
– Возможно, это было бы чересчур. Но я все равно окончательно утратила его уважение… а возможно, и твое, милочка.
– Отчего же, скажите на милость? Потому что, полюбив, вы уступили возлюбленному?
– Ах, где тебе понять меня!
Александра встала, налила себе коньяку, который опрокинула одним глотком, а потом вернулась к жертве спиритизма и присела с ней рядом.
– Тетя Эмити, – решительно произнесла она, – сейчас я расскажу вам, почему я дернула стоп-кран Средиземноморского экспресса. Вам предстоит узнать, что я находилась на волосок от того, чтобы повторить ваш опыт…
Следующим утром, всего-то в девять утра, миссис Каррингтон, уже одетая с иголочки, вышла прогуляться в гостиничный сад. Хотя они с тетей Эмити улеглись едва ли не на рассвете, она отменно выспалась. Не будучи уверенной в окончательном успехе, она все же сумела уговорить отчаявшуюся родственницу не уезжать первым же поездом. Она бы ни за что не позволила ей уехать одной, а ей, Александре, еще предстояло пробыть в Каннах несколько часов, чтобы переговорить с комиссаром Ланжевеном. Он проявил любезность, откликнувшись на ее зов, и было бы непростительной грубостью показать ему спину. Однако ей пришлось предупредить директора отеля об их намерении этим же вечером или самое позднее следующим утром съехать из номеров. Было бы жестоко заставлять бедняжку Эмити и дальше сидеть здесь, сгорая от стыда и отчаяния: ведь та твердо решила не покидать номер, пока экипаж, предоставленный гостиницей, не отвезет ее на вокзал.
Утренний воздух был синь, свеж, насыщен упоительными ароматами моря, и Александра с радостью дышала бы ими гораздо дольше, однако ее позвали дела. Посидев совсем немного у каменного фонтана, в котором сновали рыбки нежных расцветок, она с глубоким вздохом поднялась и твердым шагом направилась назад к отелю.
Из-за ствола тиса она увидела, как к ней спешит месье Риво. Вид его весьма ее удивил. Вместо традиционного утреннего костюма, в какой принято облачаться на Лазурном берегу по утрам, – пиджака и брюк из светлого тика, белого пикейного жилета, панамы и свободного галстука, на нем был черный фрак, отменного, впрочем, покроя, серые полосатые брюки, воротничок с загнутыми уголками, высокая шляпа – которую он снял, как только заметил даму, – и перчатки цвета свежевзбитого масла. Одним словом, он оделся так, словно подготовился к торжественной церемонии.
